Первое выступление чёрного кота

 

Поблагодарив Супчика за прекрасный полярный ужин, Васька поспешил в каюту и, вытащив из куртки кастрюльку, вылизал пюре и съел отбивную. Достав дневник, он прикусил карандаш, думая, что бы такое историческое записать сегодня.

А Плавали‑Знаем вышел на покрытую инеем палубу.

Она сверкала. Стараясь изо всех сил, над мачтами «Светлячка» сияли звёзды. Внизу на привязи ворочались собаки. И великий зимовщик улыбнулся: сутки, только сутки со времени выступления Репортажика. а уже столько сделано! «Светлячок» – во льду. Собаки – в упряжке. Шубы – на плечах. А всего только сутки! И, обдумывая необыкновенные планы, капитан постукивал по льдине каблуком: держится!

Вдруг он тревожно наклонился и постучал но ней пальцем – трещина? Завтра же поставить для прочности клёпки! Но улыбнулся: нет, царапина. И, поплевав на лёд, быстро её замазал.

Всё звенело, потрескивало – казалось, сам мороз ставил над необыкновенными планами крепкие восклицательные знаки.

«День, другой, третий – и мы ещё посмотрим, Солнышкин, чья Антарктида лучше», – рассмеялся Плавали‑Знаем, вспомнив своего бывшего матроса.

Но прошёл только день. А впереди была ещё ночь. Она гудела, посвистывала, поскрипывала от мороза. Ночь трудилась. И экипаж тоже не мог уснуть в предчувствии скорых событий.

Курсант Уточка рисовал. Начальник училища ворочался с боку на бок, пытаясь поймать мелодию. Он уже уловил важный начальный звук и почти держал в руках следующий, но вместо этого вдруг на всю округу проскрипело: «Мяу!» И автор будущей песни смутился: какая‑то ошибка!

Но никакой ошибки не было. Именно в тот момент, когда композитор уловил счастливую ноту, ничего не записавший в дневник Васька швырнул в иллюминатор косточку отбивной. Она пролетела над упряжкой, отскочила от льдины и стукнула по лбу торчавшего на снегу чёрного кота, который тут же издал протяжное: «Мяу!» и, схватив кость, с таким усердием впился в неё зубами, что заждавшиеся съёмок псы с лаем рванулись в погоню!

Раздался лёгкий треск. Судно дрогнуло. Не совсем проснувшийся курсант Упорный схватился за ключ и под завывание ветра стал настойчиво выбивать:

«SOS! SOS! SOS! ТЕРПИМ БЕДСТВИЕ РАЙОНЕ ОСТРОВА КАМБАЛА. «СВЕТЛЯЧОК».

Прилёгший отдохнуть в своей каюте Плавали‑Знаем заворочался под тулупом. До его слуха донёсся стук морзянки, но он отмахнулся: «Какой SOS! Какое «Бедствие»!» И скоро к завываниям метели прибавилось начальственное посвистывание, посапывание и похрапывание.

 

ПРИКЛЮЧЕНИЯ БУДУТ, СОЛНЫШКИН!

 

В это самое время из далёкого антарктического рейса, пропахший всеми ветрами и штормами, возвращался известный читателям бывалый пароход «Даёшь!». Бока его были потёрты льдами и плавниками акул, палуба посвечивала свежей краской. Экипаж торопился домой.

Шелестели в каюте Перчикова экзотические магнитофонные плёнки, покачивались за бортом родные волны. И на мостике парохода стоял матрос Солнышкин в новенькой майке, на которой зеленела нарисованная весёлая пальмочка. А в руках у Солнышкина была новая кинокамера, которую только что во время стоянки в Японии подарили ему японские моряки за спасение свалившегося с причала мальчишки, о чём писали все японские газеты. И Солнышкин торопился снять всё удивительное, чтобы в родном сибирском посёлке повеселить бабушку и школьных друзей.

Но акулы и летучие рыбы остались в тропиках. Киты скрылись. И только родной ветер похлопывал бывалого моряка по румяным щекам.

Потом быстро стемнело. И на небо крупными огнями посыпались родные созвездия. Вышел проветриться Орион, присмотрелся и козырнул: «Привет, Солнышкин!» Наклонилась Большая Медведица: «Эге! Да это же пароход «Даёшь!». А кто это там на мостике? Солнышкин? Привет, Солнышкин! Где это ты пропадал! В Антарктиде? Хорошо живёшь!» – и потопала дальше.

А Солнышкин спустился по трапу и мимо доски Почёта, на которой рядом с серьёзными физиономиями Буруна и Перчикова сияла его – лучшего рулевого – улыбка, пошёл в каюту.

– Ну что? – не отрываясь от какой‑то схемы, спросил Перчиков. В руках у него был паяльник и пучок проводов.

– А ничего! – садясь на койку, сказал Солнышкин. – Хоть бы что‑нибудь весёленькое. Ни одного порядочного приключения. Возьмусь за учебник или пойду стирать тельняшку.

– А тебе что, нужны только извержения, жемчужины, «летающие тарелки»? Да давай я сниму, как ты стираешь тельняшку или драишь палубу! Покажешь бабушке – так у неё слёзы ручьями покатятся!

– А я не хочу, чтобы бабушка плакала! – вспыхнул Солнышкин. Он так и представил себе поджатые бабушкины губы и слёзы на маленьких ресницах.

– Так от гордости, – сказал Перчиков. – А вулканы, острова, киты – всё это ещё будет. Приключения ещё будут, Солнышкин. Будь уверен! Без этого у нас не обходится.

Вдруг Перчиков оглянулся.

Дверь распахнулась, и в каюту вкатился на роликах симпатичный деревянный человечек в нарисованной голубой тельняшке, с синими сияющими стёклышками в квадратной голове и произнёс:

– Приключения ещё будут, Солнышкин!

Он протянул радисту радиограмму, и Перчиков, отложив паяльник, стал быстро читать: «SOS! SOS! SOS! ТЕРПИМ БЕДСТВИЕ РАЙОНЕ ОСТРОВА КАМБАЛА. «СВЕТЛЯЧОК».

– Что там? – спросил Солнышкин.

Перчиков прочитал радиограмму вслух, и Солнышкин вскочил с койки. Только что ему хотелось домой к бабушке. Но тут был чистый SOS! Люди просили помощь. И где?! У острова Камбала. Этот остров для Солнышкина и особенно для его друга кое‑что значил.

– Такие вот приключения! – сказал Перчиков.

– Ничего себе приключения! – застёгивая бушлат, сказал Солнышкин. – Но это мы всё равно снимем! – И он хлопнул деревянного матросика по квадратному плечу. Перчиков рассердился:

– «Снимем»! Сперва нужно помочь людям! А потом снимать!

– И поможем, и снимем! – сказал Солнышкин вслед другу, который бросился с радиограммой будить капитана.

 

КОГДА ДРУЗЬЯ В БЕДЕ

 

Капитан Моряков и не думал спать. Он то ходил по каюте, то, наклонясь над столом, что‑то измерял циркулем на листе ватмана и приговаривал:

– Ай да Солнышкин, ай да голова!

И был повод. Несколько дней назад во время разговоров в подшкиперской боцман Бурун вдруг вздохнул:

– Ну, вот и всё. Скоро на пенсию. – И развёл руками: – И не один я, и наш пароходец, наверное, тоже.

– Это почему ещё? – удивился Моряков.

– Маловат, – сказал Бурун. – Куда ему, старику, тягаться с нынешними великанами!

– Подумаешь, мал! – возразил Солнышкин. – Может и подрасти!

– Это как же? – удивился боцман.

– Запросто! Разрезать судно пополам, вставить новый трюм, как плавучий вагон, а если будет мало – ещё один, соединить блоки гайками – и получай пароход. Не пароход, а целый плавучий поезд! Пришли в порт, отцепили вагон и пошли дальше. Гуляйте, братцы!

– Гениально, – сказал Моряков. – Даже озноб прошёл по коже. Просто и гениально. Судно из блоков! Плавучий поезд!

Это была настоящая конструкторская мысль! Только нужно было продумать и рассчитать, как всё это устроить на деле.

И, отложив в сторону кисти, Моряков каждую свободную минуту выкраивал для нового проекта. Это же просто чудо, если устроить в масштабах страны! Пароход тот же, а грузов втрое больше! Ай да Солнышкин, ай да голова!

Ветер влетал в открытый иллюминатор. С портрета на Морякова смотрел Робинзон, будто подмигивал своему ученику: «Думай, братец!» И Моряков думал.

Но в дверь постучали, и, влетев в каюту. Перчиков протянул радиограмму. Моряков мигом пробежал глазами тревожный текст и спросил:

– Когда приняли?

– Пять минут назад, – сказал Перчиков. – И не я. Я бы не взял, плохая слышимость. Морячок отличился!

– Морячок? – спросил капитан. – Значит, кроме нас, никто мог и не слышать?

– Скорее всего, нет, – сказал радист.

– Кроме Морячка, никто, – чётко раздалось из‑за двери.

– Немедленно сообщить в Океанск, – сказал Моряков. – Запросить указание и готовиться к спасательным работам.

Он свернул в рулон чертежи и, перешагивая через несколько ступенек, бросился на мостик. А Перчиков помчался в радиорубку.

– Что там, снова «тарелки»? – шепнул Борщик.

– Где‑то перевернулись? – спросил выскочивший из каюты с бочонком в руках Бурун.

– Кого‑нибудь опять высадили на Камбале, – усмехнулся доктор Челкашкин, отрастивший за это время бородку.

Но тут появился деревянный человечек и, приложив к груди руку, сказал:

– «Светлячок» в беде. «Светлячок» в беде.

 

СЕРЬЁЗНЫЕ ДЕЛА ПАРОХОДА «ДАЁШЬ!»

 

После того как команда парохода помахала на прощанье оставшемуся зимовать Робинзону, а доктор Челкашкин оттолкнул пяткой последний айсберг, «Даёшь!» взял курс на север, и на палубе начались серьёзные перемены. Все углубились в дела. Солнышкин обложился учебниками. Он готовился к экзаменам в морское училище и втягивал в себя знания, как прекрасная аэродинамическая труба. Страницы энциклопедии так и щёлкали его по носу.

Доктор Челкашкин запирался в каюте, и на все недоуменные вопросы отвечал: «Некогда! Пишу диссертацию «Собачий нос и Северный полюс». Пионерчиков писал статью о подвигах Солнышкина и временами очень серьёзно смотрел на посерьёзневшую Марину.

Но серьёзней всех вёл себя Борщик. Сварив борщ, добрый кок старательно дул в котёл, чтобы команда не ошпарилась во время обеда! А после того как однажды, пошмыгав у камбуза носом, Перчиков сказал: «Кажется, повернули к Зеландии. Пахнет бараниной с перцем и чесноком по‑зеландски!», Борщик тоже стал принюхиваться возле каждого острова. И не просто принюхиваться, а записывать в особую тетрадку рецепты блюд, запахи которых доносил тропический ветер. Добрый кок хотел порадовать весь Океанск блюдами тропической кухни.

Но когда подобные серьёзные дела кончались, у всех находилось время и для шуток. И только Перчиков жаловался:

– Пошутил бы, да нет времени. Даже в шахматы сыграть некогда! – У него под подушкой хранилась шахматная доска, в которой до времени отдыхали вырезанные в антарктическом рейсе фигурки – киты, дельфины, пингвины, морские коньки. Он ждал, не донесутся ли какие‑нибудь известия с острова, почётным вождём которого он считался до сих пор. Эфир был полон звуков, мир – происшествий. Рядом проплывали острова, страны. Мчались тысячи сигналов. И слушать за всех весь этот шумный карнавал должен был он, Перчиков. И кроме того, он обдумывал один важный шаг, одну радиограмму, о которой не говорил никому, кроме Солнышкина: он собирался в космонавты.

– Нашёл бы себе заместителя, – сказал Солнышкин.

– Некому доверить, – вздохнул Перчиков.

– Сделал бы робота, – пошутил Солнышкин. – На суше их полно, в космосе сколько угодно. А морского – ни одного!

Перчиков загорелся. Ответить он не ответил, но с той поры вообще стал появляться на палубе только для того, чтобы выудить у боцмана доску или кусок фанеры. Он пробегал мимо Борщика, быстро скрывался в радиорубке, и оттуда доносился то осторожный звук пилы, то нежный дымок канифоли, а иногда слышались какие‑то странные разговоры.

И однажды за Перчиковым из рубки вперевалочку выкатился какой‑то деревянный человечек и, подъехав к красившему борт Буруну, произнёс:

– Боцман, дай, пожалуйста, краски.

Бурун сел на свежевыкрашенную палубу. А человечек ласково повторил:

– Боцман, дай, пожалуйста, морячку краски. На штаны и тельняшку.

И, готовый из‑за каждой капли краски броситься в драку, Бурун протянул ему банку синей краски и кисти.

Скоро деревянный матросик выкатился на палубу, сверкая яркой тельняшкой, синими глазами и синими брюками, подъехал к Морякову и сказал:

– Я – Морячок. Прошу зачислить меня в экипаж и поставить на электропитание.

А увидев Солнышкина, сказал:

– Руку на дружбу, Солнышкин, – и протянул ему свою фанерную ладонь.

– Чудеса! – сказал Челкашкин и спросил радиста: – На какой же энергии он работает?

– На крепком флотском рукопожатии, – сказал радист.

С этого момента Морячок исправно принимал за Перчикова радиограммы, а в свободное время объезжал на пароходе все уголки, пожимая морякам руки. Если рядом появлялся кто‑то без дела. Морячок повторял: «Утечка полезного времени». Проезжая мимо Борщика, он шутил: «Борщик, где моя электрокотлета?» – и направлялся за своим любимым Солнышкиным, напевая: «По морям, по волнам…»

Кроме того, Морячок отлично играл в шахматы и, выиграв партию у радиста, не раз приговаривал: «В три хода, в три хода, в три хода!» А если Перчикову было некогда, сажал напротив себя пингвина, тем более что на доске вместо пешек тоже двигались маленькие пингвины.

Правда, пока ему пожимали руку, он весело повторял: «Всё впереди! Вся жизнь впереди!» Но ведь не будешь всё время заниматься рукопожатиями, и Морячок начинал вздыхать: «Всё кончено, всё кончено, всё кончено». Летели впереди облака. Шумели волны. Качались вдали пальмы. А Морячок вздыхал: «Всё кончено». Но стоило протянуть ему руку, и по палубе снова двигался радостный голубой морячок, за которым топал маленький пингвинчик.

Теперь Морячок стоял среди моряков, приняв в сложных условиях тревожную радиограмму, и сообщал:

– «Светлячок» в опасности! «Светлячок» в опасности!

– Кто? «Светлячок»? – крикнул Борщик и схватился за голову: на «Светлячке» плавал его лучший друг Супчик!

 

НА ПОМОЩЬ СУПЧИКУ!

 

Пальмовое настроение экипажа «Даёшь!» вмиг сдуло далёким криком SOS! Какие могут быть проекты, диссертации, энциклопедии, цирковые медведи, когда товарищи в беде!

Пароход набирал скорость. Над ним со всех лап бежала Большая Медведица. В клюзах гудело. В шпигатах хлюпало. Вся команда толпилась у радиорубки, в которой Перчиков отстукивал радиограмму в Океанск: «В СУРОВЫХ ЛЬДАХ ОСТРОВА КАМБАЛА ТЕРПИТ БЕДСТВИЕ ПАРОХОД «СВЕТЛЯЧОК». СЛЕДУЕМ НА ПОМОЩЬ. ЖДЁМ УКАЗАНИЙ». На секунду Перчиков задумался и выстучал подпись: «ВЕСЬ ЭКИПАЖ ПАРОХОДА «ДАЁШЬ!».

Команда притихла. Борщик хлюпал носом. Бурун, которого в Океанске ждали два билета на спектакль с его любимыми медведиками. сурово сжимал в руках крепкий, как снаряд, бочонок. Челкашкин нервничал, но ответа не было.

– Ну, скоро ты там? – влетел в рубку Солнышкин.

– Тише! – крикнул Перчиков. – Тише! – и поднял палец.

Из Океанска сквозь морозный воздух в рубку пробивались точки и тире. И, схватив карандаш, радист стал быстро записывать. Но вот он выключил приборы и бросился к капитану. Однако Моряков вместе со всеми ждал возле рубки и, взяв радиограмму, прочитал: «КАПИТАНУ ПАРОХОДА «ДАЁШЬ!». КАПИТАНУ ПАРОХОДА «СВЕТЛЯЧОК». ПРИКАЗЫВАЮ ЭКИПАЖУ «ДАЕШЬ!» СЛЕДОВАТЬ ВЫРУЧКУ «СВЕТЛЯЧКА» ИЗ ЛЕДОВОГО ПЛЕНА, КОМАНДИРОМ ЭКСПЕДИЦИИ НАЗНАЧАЮ КАПИТАНА МОРЯКОВА. НАЧАЛЬНИК ПАРОХОДСТВА ЮРКИН».

– Ура! – закричала команда. – На помощь «Светлячку»!

– Ура! – подпрыгнул Борщик. – На помощь Супчику!

– На помощь друзьям! – сказал Моряков и приказал: – Матросу Солнышкину встать за штурвал!

И через минуту волны за бортом заколыхались так, что кокосовые орехи в каютах запрыгали, как погремушки.

Бурун готовил на носу крепкий буксирный трос. Челкашкин – для пострадавших медикаменты. Борщик выискивал рецепты лучших блюд. И сам пароход «Даёшь!» с небывалой скоростью летел на выручку к старинному другу «Светлячку».