Часть VII. Налобный фонарь черного света

 

Глава 30

 

 

История Зеба и Бля

 

Слушай, не обязательно каждый вечер им рассказывать. Пойдем лучше со мной. Один раз можно пропустить.

Я уже пропустила один раз. Нельзя их слишком сильно разочаровывать. Вдруг они решат уйти отсюда и вернуться на берег, и тогда станут легкой добычей. Больболисты могут… Я себе никогда не прощу, если…

Ну ладно. Тогда рассказывай покороче.

Не знаю, как получится. Они задают кучу вопросов.

Скажи им, чтобы шли на хер.

Они не поймут. Для них все, что связано с половыми органами и сексом – хорошо. Как слово «бля». Они думают, что Бля – это невидимое существо, которое помогает Коростелю в час нужды. И Джимми тоже помогает – они слышали, как он говорит «о бля».

Я с ними совершенно согласен. Невидимое существо! Помощник в час нужды! Это святая правда!

Они требуют, чтобы я рассказала им историю про него. Точнее, про него и про тебя. Про ваши совместные приключения в юные годы. Вы оба сейчас у них настоящие знаменитости. Они меня уже замучили просьбами рассказать о вас.

А можно я послушаю?

Нет. Ты будешь смеяться.

Видишь этот рот? Виртуальная изолента! Если бы у меня был суперклей, я бы мог… О, слушай, я бы мог приклеить свой рот к твоей…

Какой ты извращенец!

Вся окружающая действительность – извращение. Я просто хорошо приспосабливаюсь.

 

Спасибо вам за рыбу.

Видите, у меня на голове красная кепка, и я надела на руку круглую блестящую штуку и послушала, что она мне говорит.

Сегодня я расскажу вам историю про Зеба и Бля. Как вы меня просили.

Однажды Зеб ушел из дома, где его отец и его мать плохо обращались с ним. И стал блуждать туда и сюда в хаосе. Он не знал, куда ему теперь идти, и не знал, где его брат Адам, который был его единственным другом и помощником.

Да, Бля тоже был его другом и помощником, но он был невидим.

Нет, там в темноте за кустом – это не животное. Это Зеб. Нет, он не смеется, это он так кашляет.

Итак, Адам, брат Зеба, был его единственным другом и помощником, которого можно увидеть и потрогать. Потерялся ли Адам? А может быть, его кто‑то украл? Зеб не знал, и оттого был печален.

Но Бля все время был с ним и давал ему советы. Бля жил в воздухе и очень быстро летал, совсем как муха. Поэтому его еще называют Бляха‑Муха. Он так быстро летал, что мог быть с Зебом, а через минуту – с Коростелем, а еще через минуту – с Джимми‑Снежнычеловеком. Он мог быть в нескольких местах сразу. Если человек попадал в беду и звал его: «Бля!», то Бля сразу прилетал, как раз когда был нужен. И поэтому, стоило позвать Бля по имени, и человеку сразу становилось легче.

Да, у Зеба очень сильный кашель. Нет, прямо сейчас вам не нужно над ним мурлыкать.

Да, очень хорошо иметь такого друга, как Бля. Я бы хотела иметь такого друга.

Нет, мне Бля не помогает. У меня другая помощница, ее зовут Пилар. Она умерла и приняла форму дерева и теперь живет с пчелами.

Да, я с ней разговариваю, даже когда ее не вижу. Но она не такая… стремительная, как Бля. Она меньше похожа на гром и больше – на ветерок.

Историю Пилар я расскажу вам как‑нибудь в другой раз.

Итак, Зеб все глубже и глубже забредал в опасные места, где было очень много плохих людей, которые делали другим плохо и больно. И однажды он пришел в место, где жарили и ели Детей Орикс. И он знал, что это неправильно. И он позвал Бля, чтобы получить от него совет. И Бля велел ему покинуть то место. После этого Зеб жил в домах, со всех сторон окруженных водой, и познакомился со змеей. Но там было опасно, и он сказал: «О Бля!» И Бля прилетел и говорил с Зебом, и обещал, что поможет ему спастись из того места.

На сегодня достаточно историй. Вы уже знаете, что Зеб оттуда спасся, потому что вот он сидит, верно ведь? И он тоже очень рад услышать эту историю. Поэтому он теперь смеется и больше не кашляет.

Спасибо, что пожелали мне спокойной ночи. Мне приятно знать, что вы хотите, чтобы я спала спокойно и не видела плохих снов.

Да, спокойной ночи.

Спокойной ночи!

Достаточно. Можете перестать говорить «спокойной ночи».

Спасибо.

 

Глава 31

 

 

Плавучий Мир

 

Однажды Зеб проснулся рядом с Винеттой, переворачивательницей бургеров, и понял, что от нее пахнет жареным мясом и прогорклым фритюром. Конечно, от него самого пахло точно так же, но это было совсем другое дело, потому что (объясняет Зеб) всегда совсем другое дело, когда это твой собственный запах. Но хочется, чтобы от объекта твоего вожделения пахло не так. Это говорит в нас древний примат, это базовая потребность человека, доказано экспериментами. Не веришь – спроси любого из здешних биогиков.

Да, и еще лук, не забывай, и мерзкий красный соус в мягких бутылочках‑выжималках – посетители на него так подсаживались, что, похоже, корпорация добавляла туда крэк. Когда страсти накалялись и начиналась драка, кто‑нибудь обязательно хватал этот соус и принимался поливать им все кругом. Тогда он смешивался с кровью из ран волосистой части головы, и невозможно было понять, то ли человек смертельно истекает кровью, то ли его окатили соусом.

 

Конечно, эта комбинация запахов впитывалась в одежду, волосы и даже поры кожи, и тут ничего нельзя было поделать, учитывая, где они оба работали. Эта вонь не смывалась, даже когда в душе была вода, и как будто еще усиливалась в сочетании с дешевыми духами, которыми поливалась Винетта, пытаясь ее заглушить. Духи назывались «Далила», еще у Винетты были лосьон для тела и одеколон с таким же запахом – тяжелым и резким, словно пробираешься вброд через море умирающих лилий или распихиваешь толпу набожных старух, каких много в Церкви ПетрОлеума. Этими двумя запахами – «Секрет‑бургером» и «Далилой» – можно было пренебречь с сильной голодухи. В смысле еды или в другом смысле. Но в нормальной ситуации они отбивали всякую охоту.

«Бля, – думал Зеб в то утро, только что проснувшись, лежа в кровати и вдыхая гадкую смесь. – В этом нет будущего».

А если какое‑то будущее и было, то строго негативное, поскольку, кроме неприятного запаха, у Винетты проявилось еще и лишнее любопытство. Во имя любви, стремясь узнать и понять настоящего Зеба, она желала исследовать его потайные глубины, фигурально выражаясь. Она хотела сорвать с него крышку. Если начнет ковырять слишком активно и сдерет один за другим слои хлипкой легенды, которые он не слишком хорошо продумал, под ними окажется что‑то совсем неубедительное. Зеб мысленно поклялся, что в следующий раз, когда будет пудрить кому‑нибудь мозги, он уж расстарается. И если Винетта продолжит копать, то может догадаться, кто он и откуда, и тогда рано или поздно заложит его, чтобы получить награду – которая, несомненно, обещана обитателям «серых земель», и слухи о ней разошлись по «крысиному телеграфу» в плебсвиллях.

Зеб не сомневался, что за него обещали награду. Вероятно, даже опубликовали кое‑какие его биометрики типа фотографий ушей, анимированных силуэтов походки и отпечатков больших пальцев, снятых еще в школе. Насколько он знал, Винетта не связана ни с какими бандами, и, к счастью, она была слишком бедна, чтобы позволить себе компьютер или планшет. Но в нет‑кафешках можно задешево купить компьютерное время, и если она разозлится на Зеба по‑настоящему, то начнет искать его личность в Сети.

Она и так уже начала приходить в себя после первоначальной комы, вызванной сексом, какой могут обеспечить только подростковые гормоны, – энтузиазм щенка на спидах, восторг первооткрывателя инопланетной жизни. У мальчиков в этом возрасте нет вкуса как такового – они неразборчивы. Они, как те пингвины, которые так шокировали викторианцев: готовы трахать все что угодно, лишь бы с дыркой. В случае Зеба от этого выигрывала Винетта. Не ради похвальбы, а ради истины: во время их ночной гимнастики у Винетты так глубоко закатывались глаза, что она большую часть времени напоминала зомби; а от ее воплей, способных посрамить усилители рок‑ансамбля, принимались колотить в пол соседи снизу, из винного магазина, и в потолок – соседи сверху, неустановленное количество унылых рабов на зарплате.

Пока что Винетта принимала животную энергию Зеба за нечто более глубокое. После траха она хотела разговаривать. Она хотела обмениваться с ним глубинными сущностями на духовном уровне. Уже начались вопросы типа: достаточно ли большая у нее грудь, и идет ли ей лаймовый оттенок зеленого, и почему они больше не делают «это» два раза за ночь, как в самом начале? Такие вопросы – ловушка, как на них ни отвечай. Зебу уже стали надоедать еженощные допросы. Он начал подозревать, что, возможно, его чувства к Винетте все же не были истинной любовью.

 

– Не надо на меня так смотреть. Я был совсем сопляк. И не забывай, я не получил нормальной социализации.

– Как я на тебя смотрю? Здесь темно, как у козла в брюхе. Ты меня не видишь.

– Я чувствую леденящий холод твоего каменного взгляда.

– Мне просто жалко девочку.

– Нет, не жалко. Если бы я остался с ней, я бы не был сейчас здесь с тобой, правда же?

– Да. Это верно. Хорошо, вычеркиваем жалость. Но все же.

Все же он не стал поступать, как полное говно. Он оставил Винетте денег и записку, где клялся в вечной любви, а в постскриптуме объяснял (не вдаваясь в детали), что его подставили, он в опасности и не может допустить, чтобы и ее жизнь оказалась под дамокловым мечом.

– Ты прямо так и написал? Под дамокловым мечом?

– Да, она обожала любовные романы. Рыцарей и все такое. У нее было несколько старых книжек в мягких обложках – остались от предыдущих жильцов комнаты. Конечно, зачитанные до дыр.

– И ты не захотел сыграть рыцаря?

– Для нее – нет. Вот ради тебя, – он целует кончики ее пальцев, – я готов в любой момент устроить дуэль на шпагах завтра на рассвете.

– Не верю, – говорит Тоби. – Ты сам только что признался, что ты лгун!

– Но для тебя я хотя бы стараюсь врать. Врать – гораздо более трудоемкое занятие, чем резать правду‑матку. Рассматривай это как танец ухаживания. Я уже старый, жизнь меня потрепала, и у меня нету гигантского синего члена, как у наших общих друзей. Приходится варить котелком. Тем, что от него осталось.

 

Зеб спешно отправился автостопом на юг по шоссе, где ходили грузовики, и добрался до места, где когда‑то находилась Санта‑Моника. Поднимающийся океан проглотил все пляжи, и когда‑то люксовые гостиницы и кондоминиумы были полузатоплены. Часть улиц превратилась в каналы, а близлежащий городок Венеция стал оправдывать свое название. Этот квартал в целом был известен как Плавучий Мир, и он действительно часто плавал, особенно когда приходило полнолуние и начинался прилив.

Настоящие владельцы тут больше не жили. Они не смогли получить страховку – ибо что такое наступающий океан, как не деяние Божье, подлинные форсмажорные обстоятельства? – и бежали в горы. В здания вселились скваттеры и разного рода временные жильцы, хотя коммунальные службы уже не работали: водопроводу и канализации наступил капут, и электричество тоже отрубили.

Но квартал приобрел некий обшарпанно‑романтический душок, и немолодые фраера из районов помажорнее, покамест не затопленных, частенько заглядывали в Плавучий Мир пощекотать нервы в богемной атмосфере. Они перемещались по затопленным улицам в кишащих повсюду маленьких водяных такси с подвесными солнцемоторами. Фраера, они же лохи, жаждали азартных игр, женской ласки и запрещенных химических веществ, но, кроме этого, они еще с удовольствием вкушали восторги, предлагаемые бродячей ярмаркой. Ярмарка перемещалась из одного ветшающего здания в другое, снимаясь с места, если здание чересчур сильно затапливало или если очередной шторм поглощал очередной кусок берега и расположенной на нем недвижимости.

Плавучий Мир предлагал гостям очень многое; к своей немалой выгоде, ибо владельцы здешних бизнесов не платили ни налогов, ни за аренду помещения. Здесь круглые сутки играли в крепе, и за столами сменяли друг друга красноглазые игроки: они уже пресытились азартными играми онлайн и приходили сюда, как наркоманы, за новыми и новыми дозами щекочущей нервы потенциальной опасности. Кроме этого, они еще хотели выбраться из‑под колпака: они считали, что Интернет полон дырочек для подглядывания – едва ли не хуже, чем шоферский мотель на шоссе для трейлеров, и не хотели оставлять в злачных местах Сети следы своей виртуальной ДНК.

Здесь был и бордель, предлагавший как живых девочек, так и простиботов, в зависимости от того, хотелось ли клиенту взаимодействия по запрограммированному сценарию. Впрочем, уловить разницу было зачастую трудно. Была и труппа уличных акробатов, которые жонглировали горящими факелами на канатах, натянутых над затопленными улицами, и иногда падали и ломали себе отдельные части тела – например, шею. Возможность увидеть травму или смерть «вживую» тоже притягивала: интернет‑зрелища все сильнее редактировались и прилизывались перед показом, и даже подлинность так называемых реалити‑шоу вызывала у зрителей много вопросов. Поэтому грубый, неотшлифованный физический мир начал приобретать некую загадочную привлекательность.

Среди аттракционов и зрелищ на ярмарке был и волшебник, мужчина лет пятидесяти с печальными глазами, в штанах, пузырящихся на коленях, словно его костюм был украден из лавки старьевщика – волшебник явно не греб деньги лопатой. Он раскидывал шаткую импровизированную сцену в плесневеющем антресольном этаже очередного шестизвездочного отеля и манипулировал картами, монетами и носовыми платками, распиливал женщин пополам и заставлял их исчезать из запертых шкафов и еще читал мысли. В телевизоре и Сети подобные развлечения давно вымерли, потому что в цифре им недоставало осязаемости, а значит, возбуждало подозрения: откуда зрителям было знать – может, это все спецэффекты? А вот когда маг из Плавучего Мира засовывал в рот горсть иголок, можно было своими глазами видеть, что это настоящие иголки; когда они появлялись изо рта с уже вдетыми в них нитками, эти нитки можно было потрогать; а когда маг подбрасывал в воздух колоду карт и туз пик прилипал к потолку, это происходило в реальном времени, прямо у тебя перед глазами.

В пятницу вечером и в субботу вечером в гостинице собирались толпы – зрители всегда ломились на представления мага из Плавучего Мира. Маг называл себя «Слей‑Талант» – в честь Аллана Слейта, историка герметических искусств, жившего в двадцатом веке. Впрочем, об этом мало кто из зрителей знал.

Зеб знал, потому что именно к магу устроился работать. Он играл Лотаря, мускулистого помощника – для этого приходилось напяливать пошлейший костюм из поддельной леопардовой шкуры. Он наклонял шкаф туда‑сюда, переворачивал его вверх дном, показывая, что внутри ничего нет, или засовывал красавицу‑ассистентку мага в ящик для распиливания пополам. Впрочем, иногда он еще работал подсадкой, собирая информацию для номера «Чтение мыслей» или выражая неумеренные восторги, чтобы отвлечь внимание зрителей. Днем его посылали за покупками за пределы Плавучего Мира, туда, где работали мини‑супермаркеты и люди спали по ночам, а не днем.

 

– Я многому научился у старика Слей‑Таланта, – говорит Зеб.

– Распиливать женщин пополам?

– И этому, хотя распилить женщину любой может. Фокус в том, чтобы она при этом улыбалась.

– Наверно, нужны зеркала, – говорит Тоби. – И дымовые завесы.

– Я поклялся хранить тайну. Но самое важное, чему научил меня старый Слей, – это искусство отвода глаз. Заставь зрителей смотреть на что‑то другое, а не на то, что ты сейчас делаешь, – и тебе очень многое может сойти с рук. Слей называл всех своих красавиц‑ассистенток «мисс Тификация». Такое у него было для них универсальное имя.

– Может, он просто не мог отличить одну от другой?

– Может, и так. В этом смысле они его не интересовали. Но они должны были хорошо выглядеть в блестках – в очень малом количестве блесток. На тот момент мисс Тификацией была Катрина У, рысьеглазая метиска‑азиатка из Пало‑Альто. Я мысленно называл ее «Катрина Ух!» и пытался с ней подружиться – работница фастфуда Винетта открыла мне целый мир новых возможностей, и я был беспечен и отважен. Но мисс Тификация Ух меня к себе не подпускала. Каждую пятницу и субботу я держал ее в объятьях, засовывая в ящики и шкафы для распиливаний и исчезновений или выкладывая на стол для левитации. Иногда я осмеливался что‑нибудь ей пожать и склабился при этом так, что она просто обязана была растаять – но она только, не переставая улыбаться, шипела: «А ну прекрати сейчас же!»

– Ты хорошо шипишь. Может, все ее жизненные флюиды уходили на распиливание пополам?

– А вот и нет. О ее флюидах заботился один из акробатов‑канатоходцев. В будни, когда она не работала на мага, этот акробат учил ее танцам на трапеции; они вдвоем готовили номер со стриптизом на канате. У мисс Ух было два костюма для этого номера: птичий и змеиный. Для змеиного номера у нее еще была живая змея, что‑то вроде питона, но очень тормозная, словно ей удалили мозг. Питона звали Март: по словам мисс Ух, март – месяц надежды, а ее питон всегда смотрел в будущее с надеждой.

Она, кажется, была привязана к этой твари: иногда выступала перед публикой, накрутив его себе на шею, чтобы он на ней извивался. Я подружился с Мартом, ловил для него мышей. Я надеялся, что перепуганные мыши проложат мне путь к сердцу мисс Ух, но не тут‑то было.

– Почему всех так тянет на женщин‑змей? – недоумевает Тоби. – И на женщин‑птиц тоже.

– Нам нравится думать, что под всеми этими рюшечками прячется животное начало, – объясняет Зеб.

– В смысле – что женщины глупые? Или не совсем люди?

– Помилуй. Я имею в виду – что‑то дикое, неконтролируемое, но в хорошем смысле этого слова. Женщина в чешуе и перьях чудовищно привлекательна. В ней есть некое иное измерение, как у богини. Это риск. Отчаянная крайность.

– Ладно, уговорил. И что было дальше?

– Дальше было то, что Катрина Ух и ее канатоходец в один прекрасный день смылись. И питон по имени Март исчез вместе с ними. Тогда меня это задело – не исчезновение змеи, а исчезновение мисс Ух. Ибо я был ранен стрелой Купидона, и рана моя загноилась. Признаюсь, я чах.

– Я как‑то не представляю тебя чахнущим.

– Тем не менее. Я был как болячка в жопе. Правда, этого никто не замечал, так что я был болячкой в жопе в основном у себя самого. Потом прошли слухи, что Катрина и канатоходец направились на восток, намереваясь там разбогатеть. Через пару лет я узнал, что они использовали птичье‑змеиный мотив и открыли люксовое заведение для джентльменов под названием «Хвост‑чешуя». Начали с малого, потом стали франшизой. Это было еще до того, как торговлю сексом подмяли под себя крупные корпорации.

– Как «Чешуйки» рядом с нашим когдатошним садом «Райский утес»? Развлечения для взрослых?

– Именно. Куда вертоградарские дети ходили восторгать недопитое вино на уксус. Эта франшиза. Они потом спасли мою шкуру в критический момент, но об этом как‑нибудь в другой раз.

– Это что, будет история про тебя и женщину‑змею? Ты наконец добился своего? Я просто умираю от желания послушать. И питон тоже участвовал?

– Не горячись. Я пытаюсь рассказывать в хронологическом порядке. И не все, что со мной происходило, имело отношение к моей половой жизни.

Тоби хочет сказать, что, может, и не все, но подавляющее большинство событий. Но воздерживается: нечестно требовать, чтобы человек рассказывал все как на духу, а потом выражать ему претензии.

– Ладно, валяй дальше, – говорит она.

– Когда Катрина Ух скрылась из Плавучего Мира, старый Слей‑Талант тоже убрел куда‑то в поисках новой мисс Тификации, а может, и зала для выступлений, более выигрышного с эстетической точки зрения и не сползающего в воду. Я остался ни с чем – и это обернулось удачей, потому что, глядя в оба и держа ухо востро в поисках новых и лучших возможностей, я засек двух парней, которые слишком сильно пытались слиться с окружающим сбродом. Хорошо видно, когда человек только что отрастил сальный «конский хвост» и кое‑как подстриженные усы и только что вдел в нос побрякушки, причем слишком яркие: такой человек всегда заметно ерзает лицом. И штаны у них тоже были неправильные. Правда, эти чуваки не повторили ошибки Чака – штаны были не новые, но надрывы, потертости и пятна грязи на них выглядели чересчур художественно. Во всяком случае, мне так показалось. Так что я тут же бросился голосовать на шоссе и уехал на первом же трейлере, который меня подвез.

На этот раз я добрался до самой Мексики. Я решил, что какие бы щупальца ни распускал преподобный, так далеко он все же не дотянется.

 

Глава 32

 

 

Хакервилль

 

В Мексике обнаружился избыток параноидальных наркодилеров, которые решили, что Зеб – тоже параноидальный наркодилер, претендующий на их поляну. Последовали эпизоды, в которых мужчины с непонятными татуировками и выбритыми на черепе изображениями тюльпана злобно скалились Зебу в лицо или, чтобы окончательно прояснить ситуацию, метали в него ножи, промахиваясь лишь на волосок. Когда таких эпизодов стало слишком много, Зеб переместился еще южнее, рассыпая по дороге монетки. Он платил только наличными: не хотел оставлять киберслед, даже принадлежащий человеку по имени Джон, потом – человеку по имени Роберто, а потом – человеку по имени Диас.

С Косумеля он перескочил на Карибские острова, а по ним добрался до Колумбии. Там он отточил искусство пить с незнакомцами в барах и выжил после этих уроков и некоторых других, но в Боготе не было для него никаких перспектив; кроме того, он слишком бросался в глаза.

В Рио было совсем другое дело. Город носил тогда прозвище Хакервилль: то было еще до рейдов минидронов и диверсий в электросети, после которых самые серьезные ребята – те, кто выжил, – перебрались в кампучийские джунгли, чтобы там начать заново. В описываемый момент Рио был в самом расцвете. Его называли «Диким Западом Сети», и он кишел юными «черными» хакерами с обилием растительности на лице, кибержуликами всех возможных национальностей. Были тут и орды потенциальных клиентов: компании следили друг за другом, политики расставляли сети для других политиков, и, конечно, без военно‑промышленного комплекса тоже не обходилось. Впрочем, военные проводили среднеглубокую проверку будущих работников, а это Зебу было ни к чему. Но в целом рынок труда в Рио сложился в пользу продавца: ловкие руки готовы услужить клиенту, никто не задает лишних вопросов, и как бы ты ни выглядел, ты сольешься с толпой, главное – выглядеть достаточно странно.

Зеб слегка подзабыл искусство обращения с клавиатурой – неудивительно, если учесть, как долго он переворачивал бургеры, помогал магу, пялился на мисс Тификацию и пытался конкурировать с питоном. Но он быстро восстановился. И начал искать работу. Не прошло и недели, как он нашел достойное поприще для своих талантов.

Первая найденная им работа была в компании «Голосуй», которая специализировалась на взломе электронных автоматов для голосования. В первом десятилетии века это было простым и выгодным занятием – тот, кто контролировал машины для голосования, мог устроить, чтобы на выборах победил нужный кандидат, если на самом деле голоса распределялись примерно пополам. Но общественность выразила негодование, поднялся шум, а тогда заинтересованные лица еще считали нужным сохранять видимость демократии; поэтому машины для голосования закрыли файрволлами, и работа взломщиков чуть усложнилась.

Кроме того, работа была скучная – что‑то вроде вязания крючком или плетения кружев с несложным однообразным узором: защитные приспособления, установленные скорее для видимости, чем для настоящей защиты. Скука такая, что запросто можно задремать на рабочем месте. Поэтому, получив предложение работы от корпорации «Бензопила», Зеб его принял – и, как выяснилось, чуточку поторопился. Он не был пьян, когда соглашался, но водка фигурировала при найме. И еще множество хлопков по плечу, громкий дружеский смех и комплименты. Охмуряли Зеба три лощеных типа: у одного были очень большие руки, а у другого очень большие деньги. Третий, видимо, использовался для устранения нежелательных элементов: он почти все время молчал.

«Бензопила» располагалась на увеселительном судне, стоящем на якоре в море чуть поодаль от набережных Рио. Судно прикидывалось плавучим секс‑базаром на все вкусы – впрочем, это была не только маскировка: здесь можно было получить что угодно, от курицы до яиц, на косточке или без, крики оплачиваются отдельно. Зеб провел на этой «Звезде смерти» четыре не слишком приятных недели, работая на кучку жутковатых русских сутенеров‑работорговцев‑контрабандистов, которым надоело возиться с живым товаром: он стонет, кровоточит и нуждается в еде. Они решили обзавестись статьей дохода, не требующей использования биоматериалов. Зебу велели хакнуть онлайн‑автоматы для патинко‑покера, чтобы воровать данные кредитных карточек. Работа была связана с некоторым стрессом, так как, по рассказам других рабов‑кодеров, бензопильцы вполне могли отправить работника в светящийся криль, если решали, что этот работник слишком медленно распутывает цифровые хитросплетения.

Или если работник завязывал чересчур тесные отношения с товаром. Пользоваться товаром не возбранялось – главное, было его сильно не портить, так как порча товара была привилегией платных клиентов. К жалованью хакперсонала прилагались бесплатные купоны в дополнение к бесплатным фишкам для игры и талончикам на еду и напитки. Но личные отношения строго‑настрого воспрещались.

Та сторона деятельности «Бензопилы», что имела отношение к секс‑услугам, была весьма аморальна, и это еще мягко сказано. Особенно в том, что касалось детей. Их собирали по фавелам, пускали в оборот, а полностью амортизированный актив скармливали рыбам. Это было Зебу не по сердцу – очень уж напоминало преподобного и его педагогические приемчики, и, видно, Зеб не слишком хорошо скрывал свои чувства, поскольку радушие новых нанимателей быстро увяло. Отработав на этом контракте лишь месяц, он ухитрился достать быстроходную моторную лодку – для чего по‑дружески выпил с русским охранником, а потом треснул его по голове, прикарманил документы, а самого выкинул за борт. Впервые в жизни Зеб убил человека. Жаль охранника, туповатого громилу, но тот сам виноват: не надо было доверять сопливому, но крупному и – учитывая, что Зеб работал на «Бензопилу», – явно незаконопослушному юнцу.

Зеб забрал с собой несколько строк принадлежащего «Бензопиле» кода и горстку паролей. Пригодятся. Еще он забрал одну из девиц. Ту, что выступила в качестве мисс Тификации и помогла ему захватить лодку: он купил девушку на час за свои купоны и велел ей пройти мимо поддатого охранника в том, что служило ей ночной рубашкой – нескольких лоскутках кисеи. Вид был достаточно соблазнительный и достаточно подозрительный, чтобы охранник повернул тыкву в сторону девушки – «Эй, ты куда это?» – подставив Зебу затылок.

Конечно, можно было бросить девицу на судне, но Зебу стало ее жалко. Торговцы живым товаром быстро вычислят, что она сработала подсадной уткой – пускай даже и не ожидала этого, им плевать, – и из нее сделают пюре. На судне она оказалась только потому, что ее сманили из родного городишка где‑то в Мичигане лживыми обещаниями и третьесортными комплиментами. Ей сказали, что у нее талант, и обещали работу танцовщицы.

Зеб не был идиотом и не повел моторную лодку к обычному причалу для яхт. Работорговцы могли уже заметить исчезновение двух человек – трех, считая охранника – и начать прочесывать окрестности. Он пришвартовался к причалу одного из береговых отелей и спрятал девицу за фигурным фонтаном, а сам проник в коридоры отеля, сняв комнату по удостоверению личности охранника. Там он вычислил код‑отмычку, залез в номер, где была куча разных вещей, и спер одежду для девицы и рубаху для себя; рубашка оказалась мала, но он подвернул рукава. Ради мисс Тификации он накарябал мылом на зеркале в ванной угрожающее послание: «Я ЕЩЕ ВЕРНУСЬ. МЕСТЬ». Расчет был на то, что девять десятых постояльцев такого отеля в прошлом сталкивались хотя бы с одним жестоким и мстительным бандитом и потому быстро покинут отель, не жалуясь на пропажу одежды.

Или ключей от машины. Или самой машины.

 

Отъехав подальше от отеля, Зеб нашел нет‑кафе и пробрался в одну из тайных заначек, куда складывал свои доли процента. Он перевел часть денег на другой счет и выплатил сам себе, после чего стер все следы. Потом позаимствовал очередную машину, которая подвернулась под руку. Люди чрезвычайно беспечны.

Пока все шло хорошо; но у него на руках была девушка. Ее звали Мента, и это имя упорно напоминало Зебу органическую мятную жвачку. Глоток свежести. Во время бегства она держалась молодцом, не расклеивалась и молчала. Скорее всего, это был шок, поскольку надолго ее не хватило. Ее разъело изнутри – Зеб не мог бы сказать, был ли этот распад физическим или душевным.

На людях – на улице или в магазине – она вела себя нормально. Она могла вести себя нормально, только недолго. Но стоило им оказаться наедине – в очередном гостиничном номере или даже в машине, которую Зеб вел зигзагами на северо‑запад, – девушка принималась за одно из двух занятий: безутешно рыдала или смотрела пустым взглядом перед собой. Зебу не удавалось ее отвлечь ни телевизором, ни сексом. Вполне объяснимо, она не захотела, чтобы Зеб ее трогал, хотя в знак благодарности и в качестве своего рода оплаты предложила удовлетворить его любым способом, при котором только она будет касаться его, а он ее – нет.

– И ты поймал ее на слове? – спрашивает Тоби, стараясь, чтобы голос звучал легко. Как можно ревновать к зыбкому призраку, к настолько изувеченному существу?

– Вообще‑то нет. От такого мало радости. Все равно что зайти в будку дроч‑бота в торговом центре. Мне было гораздо приятнее сказать ей, что она не должна мне ничего делать. После этого она разрешила себя немножко пообнимать. Я надеялся, что это ее успокоит, но ее только затрясло.

Менте начали мерещиться то крадущиеся шаги, то тяжелое дыхание, то металлическое звяканье. Она все время боялась выходить из тех дешевых паршивых номеров, где они останавливались. Зеб мог бы снять гостиницу и получше, но им нужно было держаться в дебрях плебсвиллей, в стране теней.

Очень печально об этом рассказывать, но Мента в конце концов бросилась с балкона в Сан‑Диего. Зеба не было в номере – он пошел купить ей кофе, а когда вернулся, увидел толпу и услышал сирены. Это значило, что ему нужно срочно смываться, чтобы не попасть под следствие, если оно будет; а это, в свою очередь, означало ненулевую вероятность, что его теперь ищут как подозреваемого в убийстве, – если предполагать, что власти решили вести расследование, чего они все чаще теперь решали не делать. Да им и не с чего было бы начать – у Менты не было личности. А Зеб не оставил в номере ничего своего – он каждый раз, выходя, забирал все с собой, но вдруг где‑нибудь поблизости стояли видеокамеры слежения? В плебсвиллях, стране теней, – очень маловероятно, но кто их знает.

 

Он добрался до Сиэтла и мимоходом заглянул в их с Адамом тайник на «Рождении Венеры». Там было для него сообщение: «Подтверди, что ты еще во плоти». Адам иногда подражал речевым оборотам преподобного, и результат получался жутковатый.

«В чьей?» – запостил Зеб в ответ.

Это была его привычная шутка: он постоянно издевался над благочестивыми надгробными речами преподобного, «покинув земную плоть» и все такое. Зеб пошутил нарочно, чтобы доказать Адаму, что это в самом деле он, а не ловкий имитатор. Вообще‑то наверняка Адам и запостил вопрос про плоть именно с этой целью. Он знал, что настоящий Зеб не удержится и сострит, а фальшивый ответит на поставленный вопрос прямо. Адам обычно опережал события хода на два.

 

Затем Зеб перескочил в Уайтхорс. Он услыхал про «Медведелёт» в баре в Рио и решил, что это подходящее место, чтобы спрятаться, поскольку никто не ожидает, что он окажется именно там. Ни сотрудники «Бензопилы», желающие с ним рассчитаться: они будут искать его в других местах массового скопления хакеров вроде Гоа. Ни преподобный: Зеб никогда не демонстрировал ни малейшего интереса к дикой природе.

 

– Вот так, – говорит Зеб, – я и очутился на бесплодных равнинах среди гор Маккензи, в медвежьей шкуре, атаковал велотуриста и был принят за йети.

– Это как раз естественно. Тебя можно принять за йети и безо всякой шкуры.

– Обидеть хочешь?

– Это комплимент.

– Я еще подумаю. В любом случае я не жалел о том, как все повернулось.

Стремительный наплыв, и вот мы снова видим Зеба в Уайтхорсе: он умыт, одет и вменяем (насколько это в принципе возможно). Он избегал штаб‑квартиры «Медведелёта» и привычных баров, поскольку в «Медведелёте» все думали, что он мертв, а зачем отказываться от такого преимущества? Итак, он проводил почти все время в номере мотеля, жевал поддельный арахис, заказывал пиццу в номер, смотрел платные фильмы (какие попало) и обдумывал следующий ход. Куда податься из Уайтхорса? Как выбраться из города? В кого перевоплотиться на этот раз?

И еще он думал: «Кто послал Чака со шприцем? Кто из моих недоброжелателей мог нанять такого дебила в сомбреро, вложив ему в руку ядовитый снаряд?»

 

Глава 33