Письмо № 1. «Там, где время повернуло вспять»

 

Наконец‑то все таможенно‑рельсовые перипетии долгой дороги позади, волнения «опоздаю – не опоздаю» тоже в прошлом, и вот он, ярко‑желтый автобус с табличкой «Припять. ком. Сайт города Припять», украшенной знаком радиационной опасности – стоит у обочины площади напротив Южного вокзального терминала украинской столицы. Ты сразу увидишь своих попутчиков. От простых прохожих и смирного привокзального люда их отличают приподнятое настроение, небольшие дорожные рюкзаки и обязательная видео‑фотоаппаратура в руках – у тебя самого будет такая же. Остряки отпускают околорадиационные шуточки, пытаясь казаться бывалыми сталкерами. Автобус обычно сопровождают Александр Сирота (ака Planca) – зампредседателя объединения «Припять. ком», и Антон Юхименко (ака Moloch) – креативный дизайнер сайта и фотограф. Я не знаю, кто из организаторов будет на твоем рейсе, но в любом случае можно не сомневаться в их компетентности и неформальном отношении к этой поездке.

Перед посадкой в автобус (а он действительно комфортабелен, оснащен телевизором и DVD) всем раздадут листки с «предсмертной запиской»: «Я, Иванов Иван Иванович, в полной мере осознаю возможные последствия и несу за них ответственность» – кажется, так. Листки перекочевывают к гидам вместе с паспортами будущих сталкеров. Если тебе сегодня исполнилось 17 лет и 364 дня, придется подождать до следующего раза – Зона не терпит несовершеннолетних и не пускает их. Все паспорта тщательно переписываются и данные сверяются с теми, что прописаны в пропусках.

Ровно в 7.30 по местному времени автобус отъезжает от вокзала – кто не успел, тот опоздал. Я настоятельно порекомендую тебе прибывать с теми поездами, что приходят хотя бы в 6 утра, а по возможности – и раньше, дабы обезопаситься от непредвиденных опозданий. В идеале лучше приехать в столицу заблаговременно – Киев безумно красив и стоит хотя бы полудневной прогулки.

Утренний город еще дремлет беспробудным сном выходного дня, поэтому его дороги пусты. Лень богатого мирного бюргера, живущего по формуле «5+ суббота‑воскресенье», неизменной десятилетиями. Как‑то не верится, что в двух с половиной часах езды отсюда формула бытия резко изменится и обычные рабочие недели станут набранными бэрами‑ивертами на индивидуальных дозиметрах‑накопителях. Новые единицы измерения времени новой эры трудовых отношений.

 

^{Проверка на дорогах}

 

^{Проход воспрещен}

По мере приближения к Зоне редкие поначалу встречные машины исчезают совсем. Лица начинающих сталкеров сосредоточенны. В основном это молодые люди в возрасте от 20 до 30 лет. О чем они думают сейчас? Представляют ли себя частью той бесконечной колонны автобусов, шедшей 27 мая 86‑го года в зараженную Припять, или уже предвкушают небрежно сказанное в теплой компании «Да был я в Чернобыле», и уважительно‑восторженные взгляды в ответ? И какие мысли будут в твоей голове? Неподалеку от первого КПП автобус остановится на перекур, и я увижу на противоположной обочине те самые два «Икаруса» – первые, что везли в киевский аэропорт обожженных пожарных и сотрудников ЧАЭС. Они тоже остановились по нужде, но совсем другой – пострадавших безудержно рвет, выворачивает внутренности прямо на апрельскую теплую травку, превращая ее в столетний источник излучения. Я вижу это как будто наяву – растерянное лицо Эсаулова, играющие желваки все понимающего Акимова, и Правик, конечно Правик… Десятиминутный перекур окончен, мы рассаживаемся по местам и уезжаем, а первый скорбный кортеж так и мигает на обочине аварийками, как сигналами SOS.

КПП «Дитятки» – и первая проверка. Всем предлагают выйти из автобуса и сдать паспорта. Александр Сирота относит их охранникам. Фотографировать категорически запрещено, но я всегда испытывал страсть к съемке запрещенных объектов. Какие секреты и от кого спрятаны в будке со шлагбаумом? Тебе, сталкер, не рекомендую этого делать. Если заметят, могут быть проблемы. Однажды мне чудом удалось их избежать после съемки турецко‑иракской границы. Бдительные иракские пограничники стали копошиться в отснятых кадрах, и спасла лишь случайность, сотворенная, как думается, благосклонно настроенным в тот день Аллахом.

У КПП притулилась небольшая часовенка с иконой – последняя на «разрешенной зоне».

Какая‑то компания в нашем автобусе уже переоделась в белые «защитные» костюмы с капюшонами. О боже! Почти в каждой экскурсии есть такие типы, их называют «космонавтами». Сталкер, умоляю, не повторяй эти цирковые выступления с фотографированием себя, одетого в «костюм ликвидатора» и респиратор, на фоне «летающих вокруг рентгенов»! Опасность есть, она повсюду, но уже давно сведена к минимуму временем и многолетней дезактивацией.

Перед нашим автобусом стоит машина с голландскими номерами. Люди пересекли всю Европу, чтобы попасть в Зону, но не озаботились оформлением пропусков. Они предлагают любые деньги, но ничего не помогает. Всего‑то надо было зайти в англоязычный раздел сайта http://www.pipyat.com и прочесть о процедуре доступа. Сталкер, не повторяй чужих горьких ошибок! Наши исконнорусские «авось» и «на месте разберемся», как и голландская марихуанная расслабленность, здесь не пройдут.

Наконец‑то мы въезжаем. Вот она, Зона! На первый взгляд, ничего не меняется, однако почти все пассажиры возбужденно ерзают и фотографируют все подряд: деревья, кусты, придорожные знаки. «Зачем?» – я не знаю ответа, я сам это делаю. Может, как у Высоцкого: «Тот же лес, тот же воздух и та же вода, только он не вернулся из боя»? Все, кто был в тех двух первых автобусах, уже никогда не вернутся из боя с врагом‑невидимкой.

За пару километров от Чернобыля мы делаем первую остановку у села Залесье. С 2005 года – это уже бывшее село, тогда его покинул последний житель‑самосел. Залесье возникло и получило свое название задолго до аварии, тогда и станции еще не было, и самой атомной энергетики. Случайность или нет, но жители предвидели участь своего поселения: оно полностью скрылось за лесной стеной. Радиационный фон здесь вполне удобоваримый – 30 мкР/час, но на лицах наших «космонавтов» появляются респираторы.

Покосившиеся хаты безжалостно разграблены, а остатки их поглощают деревья. Крыши за много лет покрылись слоем перегноя, и на них растет трава. Тропа между деревьев когда‑то была улицей Курчатова. Были в поселке и школа, и детский сад с игровой площадкой. Были… Жизнь не закончилась сразу, после выселения остались несколько человек. Потом сюда нагрянули мародеры, унесли все, что можно было унести, и исчезли в направлении Киева. У кого теперь в доме купленные по случаю за бесценок «фонящие» вещи – бог весть. Когда брошенные дома стали зарастать кустарником, оставшиеся поняли, что былого уже не вернуть никогда, и тоже снялись с нажитых мест. Деревню поглотила зеленая стена, и сбылось пророческое ее название – Залесье. Много таких символических совпадений будет еще сегодня.

Двадцать минут в Залесье истекли, и гиды торопят фотографирующую братию обратно в автобус.

После тихого залесского забытья город Чернобыль кажется оазисом кипящей жизни – на его улицах можно заметить редких прохожих, мелькают автомобили МЧС. И кошки, много кошек. Это значит – люди рядом, есть еда и кров. Когда в покинутую Припять заходили команды дезактиваторов, у порогов запертых квартир их встречали трупы домашних животных, оставленных хозяевами на 2–3 дня. Чернобыль будет жить, пока в нем будут гулять кошки…

 

^{Чернобыльские жители}

Помещение «Чернобыльинтеринформа» – мрачное 2‑этажное строение старого советского образца. Комната приемов делегаций увешана фотографиями зоны и картами радиоактивного загрязнения. С вами обязательно проведет беседу один из сотрудников – в нашем случае это Сергей Анатольевич Чернов, журналист и автор множества «чернобыльских» публикаций. Разноголосые экскурсанты мгновенно притихают и внимательно слушают, забрасывая докладчика множеством вопросов.

 

^{Сергей Чернов, ЧИИ}

 

^{Здание «Чернобыльинтеринформа»}

После короткого брифинга автобус направляется к бывшему автовокзалу, где в первые месяцы после аварии разместился пункт питания – знаменитый «кормоцех» на 600 человек. Обслуживали быстро, за столами тоже не рассиживались, на улице вилась очередь из сотен таких же голодных. Дозиметры на входе отгоняли тех, кто принес с собой сверхнормативные рентгены, а таких было в достатке. Сейчас гулкое эхо отсчитывает каждый шаг в большом пустом зале, но мне по‑прежнему мерещится эта очередь из одинаково одетых людей. Я не псих и не впечатлительная девица, но скажи мне, сталкер, зачем еще сюда ехать, как не за уходящими призраками Истории? Моя стезя путешественника буквально увешана ожерельем всевозможных вокзалов и аэропортов, но какой из них может похвастаться таким прошлым?

В углу бывшего «кормоцеха» продолжает работу небольшой «кормопункт» в виде продуктового магазина. «Почем чернобыльские помидорчики?» – подкалывают упитанную продавщицу шутники. Здесь самое время запастись батонами для прожорливых «ядерных сомов», плавающих в чаэсовском пруду. Вся снедь в магазине привезена из Киева и поэтому абсолютно безопасна. Фон в пределах города тоже нормальный, около 30 мкР/час.

 

^{Бывший «кормоцех»}

 

^{«Кому чернобыльских помидоров?!»}

Отсюда уже прямая дорога на станцию, до которой всего 18 километров. На въезде в 10‑километровую Зону нас встречает КПП «Лелев», получивший название соседней похороненной деревушки. Проверка уже менее затяжная, не более пяти минут. Дорога к станции довольно неплохая, после аварии ее перестилали для уменьшения радиационного фона. Слева блестят конструкции ЗГРЛС «Чернобыль‑2», к которой от шоссе ведет узкая дорога. Увы, в рамках однодневного сталкерства туда не попасть. Гиды объясняют, что въезд в бывший совсекретный объект закрыт для всех, хотя я видел фотографии Евгения Гончаренко (ака Kranz) и ученого‑эколога Сергея Паскевича (ака SerpUa), сделанные совсем недавно в помещениях «Чернобыля‑2». Мы тормозим у небольших холмов всего в нескольких километрах от ЧАЭС. Снимите головные уборы – это не совсем обычное кладбище. На его могилах не кресты, а под землей – не человеческие останки. Небольшая деревушка приняла на себя первый удар радиоактивного облака и была захоронена вместе со всем своим скарбом. Лишь знаки радиационной опасности сиротливо торчат из могил, где покоятся дома, – и это тоже символ нового постъядерного времени. Здесь небезопасно находиться до сих пор. А местные жители – провидцы, село Копачи навсегда закопано. Еще одно мистическое совпадение?

Очередная остановка, на сей раз перед остовами недостроенных 5‑го и 6‑го энергоблоков ЧАЭС, окольцованных каналом системы охлаждения. Дозиметр, нащелкавший 110 мкР/час на дорожном полотне, в три раза увеличивает показания, стоит лишь переместить его на обочину. До злополучного 4‑го блока по прямой – менее километра. Несостоявшиеся его близнецы‑братья опутаны стрелами кранов, словно грудные младенцы пеленками. Они уже никогда не вырастут, не порадуют родителей успехами, не заработают первых денег за произведенные мегаватты. Кто‑то из солидных умных дядь решил, что младенцы нежизнеспособны и не нужны новой энергозависимой Украине. Недостроенные исполины широко открыли пустые глазницы и удивленно смотрят на непонятных людишек, копошащихся в придорожной траве: «Что они там ищут? Пыль, что смывали брандспойтами с асфальта смешные люди в белых костюмах когда‑то давно? Она вся уже ушла вниз, к грунтовым водам. И что им рассказывает гид, показывая рукой на шоссе? По этой дороге на нашей памяти проносились армейские БМП, кортежи черных «Волг» с мигалками, автобусы, зашитые свинцовыми листами. Да кого тут только не было! Эх, люди, люди, взорвали вы свое будущее, отравили навсегда, а потом поспешили от него откреститься».

 

^{Вечный недострой ЧАЭС}

По другую сторону шоссе – недостроенное хранилище отработанного ядерного топлива (ХОЯТ). Его доверили возводить французам, но те наделали нелепых ошибок и были отстранены. Хранилище ХОЯТ‑2 поручили уже другим; хочется верить, что здесь не появится еще один бетонный памятник горе‑строителям и попиленным откатам за подряды.

Полдень, саркофаг. До него – расстояние в двести метров, каждый из которых увеличивает мощность излучения в разы. Смотровая площадка тысячи раз отмыта‑перемыта поколениями ликвидаторов, и на ней вполне пристойные для этих мест 350 мкР/час. Персонал ЧАЭС привычно усмехается шутовскому виду наших «космонавтов».

В день 20‑й годовщины возведения саркофага здесь установили скромный памятник погибшим ликвидаторам. Помпезность и масштабы тут ни к чему. Рядами, утопая в радиоактивной пыли, вооруженные лопатами, шли они за бронетехникой и получали свои десятки рентген на душу населения. Потом сорокалетний здоровенный мужик умирал от болезней сердца где‑нибудь в своем Таганроге, и лишь размытые временем черно‑белые фотографии со следами горячих частиц на негативах оставались памятью ему. И тысячи таких, многие тысячи. Это им памятник, сказавшим «надо – значит, надо», не испугавшимся фатальных последствий. Я смотрю на кладязь бездны, упрятанную под бетонным колпаком, и тщусь представить себя на их месте. Не торопись, сталкер, делать дежурные фотографии «я, неустрашимый, на фоне саркофага», представь лучше себя среди тех, кто в непролазной грязи и жутких радиационных фонах надвигал первые блоки на дымящий смертью реактор. Это все происходило прямо тут, на этом месте, где растет нынче горькая полынь‑чернобыльник. Любое дуновение ветра со стороны «четверки» оставляло на лицах загар – нет, не крымский – ядерный. Ничего не изменилось на Руси за многие века, недомыслие и некомпетентность верхов по‑прежнему исправляются массовым самопожертвованием безвестных героев. Смог бы я зачеркнуть свою жизнь ради установки какого‑то, пусть даже и сверхважного, укрытия, что в тысячах километрах от дома? Хватило бы смелости? Я не знаю ответа на этот вопрос, поэтому и приехал сюда просто сказать им «спасибо». А для чего приедешь сюда ты, сталкер?

 

^{Экскурсанты у саркофага}

Тем, кто смог, кто перешагнул через смерть, посвящен обелиск, что в трехстах метрах, у другого конца машзала. Памятник Прометею, перенесенный из Припяти, и гранитная доска с фамилиями погибших. Делегацию встречает заместитель директора ЧАЭС по безопасности, знакомый каждому «С.Т.А.Л.К.Е.Р.»‑геймеру. С этого сурового бородатого мужчины рисовали одного из персонажей игры (какого – догадайтесь сами). Он призывает помнить о тех, кто упомянут на обелиске, и вручает нашим «космонавтам» значок за образцовое соблюдение радиационной безопасности. Разворачивать объективы в сторону станции категорически запрещено, и за этим следят. Нелепый запрет в наше время сверхмощной оптики, но что поделать, остается лишь скрытничать. Через дорогу от обелиска перекинут мост над прудом‑охладителем. Это место традиционной кормежки знаменитых чернобыльских сомов. Они огромны, если не сказать более. Никаких аномалий в виде двух хвостов, несмотря на близкое присутствие саркофага и повышенный фон, у них нет и быть не может. Пруд‑охладитель в числе первых 26 апреля 1986 года принял на себя порцию отравы. Два рыбака, удивших в нем рыбу в ночь аварии, скончались вскоре от радиационного поражения. Трудно в это поверить, видя, как куски батонов мгновенно исчезают в разинутых сомовьих пастях. Мост, как и положено металлическому объекту, «фонит» до сих пор, несмотря на самую тщательную дезактивацию – дозиметр показывает 450–500 мкР/час. Можно переместиться с него на парапет и устроить битву «Чужой против Хищника» – посмотреть, как сражаются у кромки воды голуби с сомами за вожделенный кусок белого хлеба. Жизнь и борьба за нее продолжаются всем радиационным смертям назло!

 

^{Памятник Прометею на ЧАЭС}

 

^{Обелиск погибшим на аварии}

 

^{Главный по безопасности на ЧАЭС}

 

^{Кормежка сомов на пруду‑охладителе}

Очень жаль, но один из «гвоздей» программы – смотровой павильон объекта «Укрытие» – обычно закрыт по субботам и доступен лишь экскурсантам‑двухдневникам.

Мы покидаем ЧАЭС и едем по дороге на город Припять. Названия «Рыжий лес» и «Мост смерти» известны каждому начинающему сталкеру. Вокруг них напридумано множество историй и слухов. Один гласит, что мост сразу после аварии охраняли гаишники, и все они погибли от мощного излучения – отсюда и название. Свидетели же эту версию опровергают напрочь. Да и кто бы разрешил оставаться патрулю возле смертельно опасного объекта? «Рыжего леса» давно нет, он захоронен тут же. Все, что осталось – это обугленные палки, торчащие из‑под земли, да одинокое черное дерево, немым укором взирающее на дорогу. Его окружили дикие заросли самого натурального зеленого цвета. Но он не должен вводить в заблуждение – загрязнение почвы тут по‑прежнему очень сильное, и радиационный фон куда выше, чем на самой ЧАЭС. Первые месяцы после аварии внутри проносившихся тут на полной скорости бронемашин дозиметры показывали до 15 Р/час!

 

^{Остатки погибшего «Рыжего леса»}

 

^{Добро пожаловать в Припять!}

 

^{Зеленое наступление на Припять}

Мимо проплывает заброшенная ж/д станция «Янов», вся поросшая лесом. Бытует мнение, что после аварии здесь проходили поезда на Москву, и пассажиры, сами того не ведая, получали нешуточную дозу облучения. Кто знает, может, это и правда…

На въезде в Припять автобус встречает еще одно КПП со шлагбаумом. Мы медленно проезжаем мимо домов, а в динамике автобуса металлическим женским голосом звучат все те же слова, как в далеком 86‑м: «Внимание, внимание! Уважаемые товарищи! Городской совет народных депутатов сообщает, что в связи с аварией на Чернобыльской атомной электростанции в городе Припяти складывается неблагоприятная радиационная обстановка…» Странно слышать обращение к товарищам в пустом городе, где зданий зачастую не видно из‑за деревьев. Прозвучавшее обращение – явная удача организаторов поездки, оно связывает два сегмента времени, живое вчера и ненаступившее будущее.

 

^{Символы прошлого}

Мы – посередине, в безмолвном настоящем…

Начало всех экскурсий – на главной площади у ДК «Энергетик». Трава лезет отовсюду, пробивается сквозь трещины в асфальте, обрамляет квадраты тротуарных плит. Экскурсанты разделяются на 3 группы, у каждой свой маршрут, чтобы не допустить скученности. Лучшим гидом по праву считается Александр Сирота, вывезенный из города еще школьником. Его рассказ о городе счастья эмоционален и изобилует примерами из личной жизни.

 

^{Приезд в советское прошлое}