Опасность всегда угрожает тем, кто ее боится

 

Раньше всех к метро подошёл Ваня. Он прохаживался туда‑сюда и с еще большей опаской, чем накануне, вглядывался в снующих мимо людей. Подозрительными казались все: один посмотрел не так, у другого — походка крадущаяся, третий — споткнулся на ровном месте, будто специально, чтоб искоса понаблюдать за ним, а четвёртый вообще нахально остановился рядом и попросил зажигалку. Ваня аж вспотел. «Как тяжело, оказывается, когда ты один! Да еще и враг неизвестен… Может, пойти друзьям навстречу? — думал он, лихорадочно перескакивая с одного на другое. — Люди, жаждущие получить „Фаэтон“, наверняка уже здесь. Ещё минута, другая — и они меня схватят…»

Странно, но там, в средневековой Франции, он так не волновался. Наверно, только сейчас до него стало всерьез доходить, что же он натворил. Да, именно он. Ради сомнительного соблазна посетить свои прошлые жизни подверг кошмарному риску всю свою настоящую жизнь. И не только свою.

Ваня никогда не был трусом. Даже наоборот — прослыл смельчаком и отчаянным искателем приключений. Но сейчас его оптимизм и твёрдость духа испарились почти без следа. Непрерывное ожидание подлого удара из‑за спины постепенно переходило в неуправляемый, животный страх. К этому добавлялось и чувство вины за тот скоропалительный и безответственный поступок, когда он нажал злосчастную кнопку на «Фаэтоне»…

«Хоть бы дневник, что ли, до конца прочитали, не торопясь разобрались, взвесили всё, а уж потом…» — мысленно ругал он себя. Но тут же вдруг и понял: ничего бы не изменилось. Лично он, Иван Оболенский все равно принял бы то же самое решение. И потому не только поздно, но и просто глупо биться головой о стену… «В чем каяться? — продолжил он разговор с самим собой. — Ты подарил себе настоящее счастье и никому не принес зла. Ты был там и возвратился живым в неизменившийся мир. Конечно, ты и сегодня еще можешь вернуть машину времени, не опасаясь дальнейших преследований. Вот только эти чертовы документы!.. Их надо найти, тут даже нет вариантов…».

И все же он переломил в себе страх и отчаяние. Он думал уже о конкретной, пусть очень сложной, тяжелой, но разрешимой проблеме. Бодрость духа и даже чувство юмора постепенно возвращались. Неожиданно для себя он проговорил тихо, но все‑таки вслух:

— Ничто так не утомляет, как ожидание поезда. Особенно если лежишь на рельсах.

Проходившая мимо немолодая женщина покосилась на Ваню, остановилась в нерешительности, подошла ближе:

— Что‑нибудь случилось, сынок? Я могу помочь? — спросила она ласково.

Ваня вздрогнул от неожиданности и пару секунд смотрел на женщину испуганно. Потом взял себя в руки, улыбнулся немного вымученно и сказал:

— Да нет, всё в порядке

— Правда всё в порядке? — уточнила на всякий случай женщина.

— Да, конечно. Я просто задумался. Спасибо за участие.

— Да не за что.

— Не скажите, — возразил Ваня. — Сегодня это такая редкость! Никто не останавливается. Умирать будешь на улице — все мимо пройдут. А то и побегут ещё быстрее.

Женщина нахмурилась.

— Ты ещё очень молод, а так мрачно рассуждаешь. Никогда не отчаивайся, и удача будет твоей. Поверь мне.

В голосе женщины слышалась небывалая искренность и убежденность, да и в лице ее было что‑то особенное. Оно вдруг сделалось моложе, красивее и напомнило ему одновременно маму, Анюту и одну знаменитую актрису, он только фамилию никак не мог вспомнить. На душе стало удивительно тепло, и все грустные мысли куда‑то испарились.

— Спасибо, — сказал он, а может, только хотел сказать, ведь женщина уже уходила своей дорогой, словно и не было ее здесь вовсе.

«Как мало надо человеку! — подумал Ваня. — Просто почувствовать, что ты не один…»

И уже совсем спокойно, словно наблюдая ситуацию со стороны, он вспомнил один из афоризмов Бернарда Шоу: «Опасность всегда угрожает тем, кто её боится». «Мудро сказано, однако!», — восхитился про себя Ваня, аккуратно подталкивая к урне валявшуюся под ногами банку из‑под «колы» и даже не вздрогнул, когда кто‑то хлопнул его по плечу: страха не осталось совсем.

— Привет! — ему улыбались Аня и Саша.

— Вы чего опаздываете? — спросил Ваня строго.

— Мы? Опаздываем?! — удивилась Аня и глянула на часы. — Без трёх минут шесть.

— А‑а, — растерянно протянул Иван. — Это, значит, я в такую рань притащился…

— И уже начал психовать, — догадалась Аня.

— Не без этого, — сознался он.

— Время, — напомнил Саша, постучав по часам и перекинул увесистую сумку с «Фаэтоном» с одного плеча на другое. — Куда поедем?

— Я знаю одно приличное кафе на Арбате, — сказала Аня, — которое открывается очень рано. Отличный кофе, тишина, масса пустых столиков. Туда в основном приходят завтракать те, кто веселился в ночных заведениях.

— А они вообще завтракают? — удивился Ваня. — По‑моему, после этого сразу заваливаются спать.

— Поверь мне, — подтвердила Аня, — после ночных дискотек бывает зверский аппетит и никакого желания идти домой.

— Возражать не стану, — пожал плечами Саша. — Вань, нам Арбат подходит территориально?

— Возможно, — ответил Ваня уклончиво. — Но давайте обсуждать это не здесь. Только после выхода из метро.

— Понятно, — тихо сказал Саша, — в метро он надеется отсечь хвост.

— По‑моему, это смешно, — высказала свое мнение Аня.

— Береженого бог бережет, — отпарировал Ваня и достал из внутреннего кармана куртки темные очки.

— У тебя их три пары? — поинтересовалась Аня.

— Нет. Я только себе взял, — растерялся Ваня.

— А тогда смысл? — пожала плечами Анюта. — Впрочем, очки тебе идут, особенно тёмные.

— Она права, — сказал Саша. — Сними их лучше.

От хвоста они отрывались вполне грамотно, если не считать, что Аня всякий раз хихикала, когда они вываливались из вагона или запрыгивали в него в последнюю секунду перед закрытием дверей. А на Арбате было непривычно пусто и тихо. Редкие в этот час автомобили проносились по широкому проспекту. Водители явно наслаждались дорогой, свободной от пробок. Собственно, город только еще пробуждался. Свежий осенний ветерок бодрил первых прохожих, зябко кутавшихся с недосыпа в куртки и плащи.

Возле кафе ребята почти догнали устало бредущую компанию.

— Наверно, хорошо вчера погуляли, — прокомментировала Аня.

Компания сгрудилась у входа. Первый из подошедших стал яростно дёргать ручку, но дверь покорилась ему лишь с четвёртого раза.

— Вся силы отданы ночным танцам, — съязвил Ваня.

— Тут действительно туговато дверь открывается, — сказала Аня. — Я помню. Правда, и мы тогда после дискотеки были.

— Вот видишь, — улыбнулся Саша, — похоже, дверь тут не при чем. — И вдруг спросил неожиданно для самого себя: — А ты была здесь с Гошей?

— Это так важно знать именно сейчас? — Аня немедленно перешла в наступление.

Ваня удивленно покосился на Сашу (вот что значит, не выспаться!), но решил поддержать друга:

— Анюта, сейчас, когда от наших поступков и решений зависит судьба целой планеты, важно все! В этом деле не может быть мелочей. Как же ты не понимаешь?

И он театрально всплеснул руками.

— Да ладно вам, шутники! — сменила Аня гнев на милость.

Они уже стояли у дверей. И Саша небрежно потянул ручку на себя. Без видимого результата.

— Ого! Оказывается, я был не прав.

— Без труда не выловишь и рыбку из пруда, — назидательно проговорил Ваня.

— Да уж, это по‑нашему, — Саша продолжал воевать с дверью. — Хочешь получить удовольствие — сначала помучайся!

А внутри было красиво и как‑то очень по‑домашнему. Тихая музыка, приятный полумрак, небольшие столики, чистые скатерти, ненавязчивые официанты — все, что надо утреннему посетителю. Побывав однажды, сюда приходили еще и ещё.

Ребята расположились в самом дальнем уголке, заказали по большой чашке кофе и пирожных. Ваня, продолжая играть в разведчика, конечно, сел спиной к стенке, чтобы постоянно наблюдать и за входной дверью, и за барной стойкой, позади которой был проход в служебные помещения.

— Итак, — приступил он к отчету, — в Москве проживает двадцать семь Зориных Александров Петровичей. Из общего списка я выделил подходящих по возрасту и зарегистрированных в центре, то есть в пределах Садового кольца. Таких получилось всего четверо. И я обзвонил бы их всех, но, посмотрев на часы, понял: нормальные люди уже спят.

— А сейчас они еще спят, — заметила Аня. — Будем ждать девяти утра?

— Да нет, около восьми уже вполне прилично звонить, — сказал Саша. — А в девять можно и упустить человека.

— В субботу, — напомнил Ваня.

С этой суетой они все трое немного утратили чувство реальности.

— Да уж, придется ждать, — загрустил Саша.

— Да вы что, ребята?! — Аня смотрела на друзей в полном недоумении. — У вас как с головой‑то? Или мы просто так в пять утра поднялись — кофе попить? Вопрос стоит о жизни и смерти, а они стесняются человека разбудить! Ну, трое других поругаются немного и лягут обратно, а нужный нам Александр Петрович все поймет. Он бы и среди ночи понял. Зря ты не позвонил, Вань! Мы же драгоценное время теряем. Давай сюда номера, я буду сама звонить.

Ваня не нашелся, что ответить, и молча протянул ей листок с распечаткой. Аня достала из сумочки телефон. Она уже набрала пару цифр, но потом внезапно сбросила их и сказала.

— Нет, лучше пусть кто‑нибудь из вас. У этих Александров Петровичей наверняка есть жёны, их может насторожить женский голос в трубке.

— Какая ты предусмотрительная! — восхитился Ваня. — И опять, как всегда, права.

Официант принёс кофе и блюдо с пирожными, возникла невольная пауза.

— Анюта, безусловно, права, — сказал Саша, — но давайте всё‑таки выпьем кофе спокойно и подумаем. Минут пятнадцать ничего не решат, а вдруг мы еще что‑то важное упустили…

Сашина мысль тоже была признана мудрой.

Кофе, сваренный явно не экспресс‑методом, а в песке, по‑турецки был великолепен, да и свежайшие маленькие пирожные просто таяли во рту.

— Слушай, а ты проверял «Фаэтон»? — вдруг спросил Ваня. — Он работает?

— Крыша едет, — странно ответил Саша. — Я даже забыл рассказать вам. Только вчера вечером этот прибор впервые запищал, требуя подзарядки. Представляете, какой аккумулятор они разработали: пять дней в древней Франции и еще сутки здесь! А расход энергии, должно быть, бешеный.

— Ну, об этом я не стал бы судить так уверенно, — пожал плечами Ваня. — А вот интересно, как ты подзаряжал его?

— Пришлось некоторое время поискать устройство. В итоге обнаружил провод с обычной вилкой на двести двадцать вольт, а выпрямитель у него, значит, встроенный.

— Постой, — Ваня сделал страшные глаза, — этот аккумулятор проработал не шесть дней, а целый месяц, как минимум, пока лежал в тайнике. Как это может быть? Выходит, его подбросили уже в развалины дома!

— Специально для тебя, — съязвила Аня. — Кто‑то крался за нами, пока мы искали место для запуска петард, а потом, когда они взрывались и освещали все вокруг, этот невидимка и решил подсунуть нам «Фаэтон».

— Зря ты так, — обиделся Ваня, — это надо обдумать.

— Вань, — сказал Саша, — да у современного ноутбука или у твоей трубки дней десять аккумулятор жить будет, если не давать нагрузки. А тут, я же говорю, особая разработка. Пойдёмте.

Оставив деньги на столе, они поднялись и пошли к выходу. Звонить решили с улицы. Первый номер ответил длинными гудками. По второму женский голос сообщил им, что Александр Петрович в командировке и будет только во вторник. И, наконец, третий абонент взял трубку сам и — о, чудо! — оказался тем самым человеком.

Конечно, он готов был встретиться немедленно, едва услышал, о чем идет речь. Предложил на Пушкинской, возле памятника, через двадцать минут. Ребята успели бы дойти и пешком, но опять же из соображений конспирации, поехали с пересадкой на метро.

 

Глава 9

ПЕРВАЯ СТОЛИЦА

 

На большой излучине Нила расположился огромный город Меннефер, позднее названный греками — Мемфис. Именно здесь жили Джедхор, Нефертити и многие знатные вельможи Египта. Когда‑то этот город был столицей могучей Та‑Кемет. Великий завоеватель Мени, властитель Верхнего Египта, в честь которого был назван город, предпринял поход в Нижний Египет и вскоре завоевал его.

Это значительное событие в истории Египта произошло больше чем за три тысячи лет до рождения Христа.

На границе Верхнего и Нижнего Египта Мени основал новую столицу, которую и назвал Меннефером. Великий завоеватель, объединивший страну, по праву победителя носил на голове двойную корону обеих земель: белую (Верхний Египет) и красную (Нижний Египет). Мени явился основателем первой династии фараонов. Правда, фараонами правители Двух Земель стали именоваться намного позже, а сначала они назывались владыками и властителями.

Вокруг новой, тогда ещё не очень большой столицы, первый владыка Двух Земель приказал построить крепость с белыми стенами и храм бога Птаха, которого жители Меннефера стали почитать и прославлять, нисколько не умаляя авторитета и других богов. Просто Птах, по их мнению, был главным богом, который дал жизнь всем остальным богам. Птах обладал особенной силой: он сначала всё задумывал, а потом только лишь озвучит собственные мысли — и это начинало существовать. Именно так он создал и богов, и людей, и, как говорилось в древних текстах, «всякие работы, и всякие искусства, и труды рук, и хождение ног…» В общем, всё сущее на земле.

А вот в других городах Египта считали главными других богов. Например, жители города О?на, который греки потом назвали Гелиополем, утверждали, что самым первым и главным был бог Атум. Имя этого бога переводилось, как «Всё и Ничего». Атум, по мнению жителей О?на, сотворил себя из первородного Океана. Потом создатель осознал, что ему негде встать, и тогда пришлось сделать землю. Так над водами Океана возвысился Первый Холм. Затем Атум принял облик чудесной птицы Вену, которая рассеяла мрак и принесла свет. Атума, впрочем, как и всех главных богов, отождествляли с богом Солнца Ра. Его так и называли Атум‑Ра. (Жители Меннефера также приписывали своему главному богу имя бога Солнца, называя Птаха не иначе как Птах‑Ра). Далее Атум‑Ра сотворил других богов. Сначала он выдохнул из себя Шу — бога Воздуха, затем выплюнул его сестру Тефнут — богиню Влажности. А дальше эти двое произвели на свет богиню Неба Нут и бога Земли Геба.

А жители города Уасета, который позже стал столицей и был переименован в Опет, что означало «Святилище», считали, что именно их бог — бог Солнца Амон, «Сокровенный» и «Незримый» — главный творец всего. Сначала он сам создал себя, а потом по своему подобию всех других богов, которых в Древнем Египте было великое множество. Конечно, жители Опета (или стовратных Фив, как его позднее стали называть греки) тоже отождествляли Амона с богом Ра, называя его Амон‑Ра. Популярность бога Ра была настолько велика, что с ним стремились отождествить разных богов, желая таким образом повысить их значимость. Как известно, богов Солнца у египтян было несколько, но именно Ра являлся главным богом, олицетворявшим дневное светило. Правда, он не сразу приобрёл этот статус а только через пятьсот лет после основания Меннефера, с приходом к власти пятой династии фараонов. Ра сделался самым значимым, самым главным богом, и властители стали приписывать к своим и без того длинным именам новый титул — сын Ра.

А до этого у каждого города Великой Та‑Кемет был свой бог, считавшийся первым и самым могущественным создателем всего на земле…

Однако вернёмся к Меннеферу, первой столице объединённого Египта. Из небольшого посада, обнесённого белой стеной, он превратился в огромный цветущий город с дворцами, храмами, прекрасными садами и парками. И с каждым годом, с каждым столетием рос и преображался, так что белая стена уже оказалась в центре. Меннефер поражал всех величием и красотой. Каждый последующий правитель строил новые, более пышные дворцы для себя и храмы во славу великого бога Птаха, не забывая при этом и других богов. Всё дальше и дальше разбегались вереницы узких улочек, всё обширнее становились возделываемые поля и огороды. Вокруг деревень, во дворцах богатых вельмож разбивались парки и аллеи с прудами. В городе не было деления на богатые и бедные кварталы, роскошные дома соседствовали с домами простых горожан — одноэтажными и двухэтажными зданиями, плотно прижатыми друг к другу. Между ними вклинивались и жалкие лачуги бедняков, соседство с которыми никого особенно не беспокоило. В итоге город приобрёл поистине огромные размеры. Чтобы пересечь его из одного конца в другой, пешеходу требовалось четыре часа.

Вдоль западной окраины тянулась голая равнина — «Город мёртвых», где возвышались пирамиды усопших властителей и сотни малых каменных мастаб[3]. Самая величественная из всех — ступенчатая пирамида фараона Джосера, основателя третьей династии. Грандиозное сооружение было построено через триста лет после основания города.

В течение многих столетий Меннефер оставался столицей Великой Та‑Кемет и утратил эту роль с распадом Древнего Царства на мелкие княжества (около 2150 г. до н. э.) Больше Меннефер никогда не был столицей. Но властители помнили древний город, строили там дворцы и храмы. Порты его принимали иностранные суда и отправляли свои корабли в далёкие путешествия. К берегам Средиземного моря, в город Библ корабли из Меннефера плыли за древесиной для строительства судов и зданий. На Крит и Кипр — за неповторимыми изделиями из слоновой кости и прекрасными золотыми колесницами. В далёкую Нубию — за золотом, медью и драгоценными камнями, а в «божественную страну» Пунт — за мирровыми деревьями для благовоний, за пряностями, шкурами редких животных и диковинными живыми зверями: бабуинами и пантерами, которых сажали в клетки. Меннефер никогда не терял лица, оставался по‑прежнему великим и прекрасным, поражал своей пышностью и красотой. И было очень престижно иметь в Меннефере резиденцию. Даже завоеватели не считали Египет побеждённым, если они не захватили Меннефера…

 

 

Глава 10

ПРЕКРАСНАЯ ЖЕНЩИНА ПРИШЛА

 

По выложенной гранитом мостовой мчалась колесница, запряжённая двумя сирийскими жеребцами. Сзади бежали слуги, сопровождая своего хозяина Джедхора в резиденцию Великой и Прекрасной Нефертити. Проехав по пыльным, узким улочкам Меннефера, где вплотную друг к другу прижимались маленькие домишки небогатых горожан, колесница свернула направо и выехала на широкую улицу, по обеим сторонам которой раскинулся великолепный сад. Стройными рядами росли пальмы: финиковые, фиговые, кокосовые, а так же акации, сикоморы, ивы и тамариск. Этот городской парк был разбит ещё в древние времена и несомненно являлся украшением города. Чтобы вырастить такой прекрасный сад, нужно было затратить колоссальный труд: нанести плодородной земли с берегов Нила (ведь все города Египта строились на песках, сохраняя для пашен плодородную землю у берегов реки); высадить молодые деревья; и, наконец, подвести каналы от реки для полива деревьев. Для ухода за садом местные власти нанимали жителей города или использовали рабов и военнопленных. И всё это делалось для прославления великого города, красота которого поражала и восхищала потомков. Благодарные жители Меннефера приходили в городской парк отдохнуть и подышать великолепными ароматами цветущих деревьев. В тени парковой зелени прогуливались горожане после трудного дня, резвились их маленькие дети. За парком тянулись оливковая роща и виноградники, огороженные невысокой стеной. Это была уже земля храма Птаха.

Колесница, миновав городской парк, оливковую рощу и виноградники, свернула на большую аллею из пальм и сикомор, ведущую в резиденцию Прекрасной Нефертити.

Большой дворец находился за высокой каменной стеной. У главных ворот стояла стража.

Джедхор, спешившись, оставил колесницу слугам, а сам в сопровождении привратника быстрыми шагами направился к дому Нефертити. Широкая базальтовая дорожка, вдоль которой пестрели разнообразные благоухающие цветы, вела прямо ко дворцу. Чуть поодаль раскинулся великолепный парк со множеством деревьев. Здесь были и величественные пальмы, и душистые акации, и сикоморы, и более всего прекрасные цветущие гранаты, и персики. Молодая зелёная травка мягким ковром застилала почти всё пространство сада, а расцветающие нарциссы и нежные фиалки наполняли воздух тонким ароматом. Повсюду стояли изящные резные деревянные беседки, обвитые виноградом, а в беседках — низенькие столики и скамеечки, искусно расписанные изображениями диковинных птиц и зверей. Вокруг беседок суетились слуги. Одни подносили в корзинах фрукты и раскладывали их в причудливые алебастровые вазы. Другие несли кувшины с водой и пивом, ставили их в тенистые уголки беседок, плотно прикрыв пальмовыми листьями, чтобы напитки в течение дня оставались прохладными.

В глубине парка виднелся большой пруд, облицованный камнями по стенкам и дну и украшенный затейливыми узорами мозаики с изображением цветов, рыб и птиц. Роспись была выполнена настолько мастерски, что цветы хотелось сорвать и сделать из них благоухающий букет или сплести яркий венок; птицы, казалось, вот‑вот вспорхнут и улетят, а рыбы уплывут, если неосторожно приблизиться к ним. Среди этой божественной красоты плавно и величественно качались на воде настоящие водяные лилии и лотосы, а между ними умиротворённо и гордо плавали утки. Каменные ступеньки пруда спускались к причалу, где стояла лодка. Прекрасная Нефертити имела обыкновение кататься на лодке после обеда и ужина, отдыхая таким образом от домашней суеты и шума. Кроны деревьев, склонившись над самым прудом, давали прохладную тень. На ветвях пели птицы, услаждая слух жителей дворца.

Пройдя парковую аллею, Джедхор оказался перед самым дворцом. Фасад украшали барельефы и настенные росписи. Около входа стоял слуга, в чьи обязанности входило встречать и провожать гостей. Низко поклонившись Джедхору, он повёл его через вестибюль в приёмный зал для гостей.

Огромный зал с высокими потолками и множеством колонн был украшен разнообразными напольными каменными вазами из синего и чёрного сланца, гранита и краплёного мрамора. Ярко расписанные стены поверху обрамлял бордюр, изображающий соединённые друг с другом пучки тростника. Резные деревянные колонны, искусно разукрашенные, выглядели как связки папирусных стеблей. Пол из разноцветной мозаики напоминал настоящий пруд, в середине которого плавали рыбы и водяные лилии, по краям зеленели заросли камыша и папируса, а над ними летели водоплавающие птицы. На этом восхитительном мозаичном полу лежало множество подушек, больших и маленьких. На одной из них расположилась кошка в красивом кожаном ошейнике с драгоценными камнями — любимица Нефертити. Кормили её из золотой посуды, ежедневно причёсывали, и сама Нефертити разрешала зверьку забираться к себе на колени.

Свернувшись калачиком, кошка будто спала. Но на самом деле сквозь полуприкрытые веки она внимательно наблюдала за происходящим и прекрасно чувствовала настроение хозяйки. Когда та была в хорошем расположении духа, милое животное, ласково мурлыкая, смело взбиралось к ней на колени. Когда же Нефертити была раздражена, умная и хитрая кошка укладывалась на подушку рядом с хозяйкой и внимательно наблюдала за ней, ожидая малейшего изменения настроения в лучшую сторону. Слуги, зная эту особенность любимицы Нефертити, всегда, прежде чем доложить о чём‑то или обратиться к хозяйке с просьбой, бросали взгляд на кошку. И если та лежала на подушке, плохие новости слуги предпочитали не говорить и тем более не обращаться к хозяйке ни с какими просьбами. Ну а уж если любимица мурлыкала на коленях Нефертити, то гнева повелительницы можно было избежать, сообщив ей даже самую отвратительную новость на свете.

Впрочем, и сама Нефертити прекрасно знала особенность кошки и частенько пользовалась этим, когда нужно было отвадить навязчивых просителей или незваных гостей.

И сейчас, вошедший в зал Джедхор, незаметно посмотрел на любимицу Нефертити. «Плохие новости ожидают меня», — подумал он и перевёл взгляд на хозяйку дворца.

В центре зала в красивом кресле, отделанном золотой чеканкой, сидела Нефертити, одетая в белое гофрированное льняное платье. Поверх платья был накинут платок из тонкого полупрозрачного льна, закреплённый под грудью замысловатой золотой застёжкой. Чёрные локоны парика прикрывали плечи. В волосах сверкала золотая диадема, украшенная лазуритом и бирюзой. По спокойному взгляду царицы и строгому лицу трудно было определить, в каком она пребывает расположении духа. Но Джедхор, взглянув в её умные и немного грустные глаза, сразу понял, что Нефертити чем‑то очень обеспокоена. Он уловил в её лице мимолётную тревогу. Эта, без сомнения, красивая и мудрая женщина умела держать себя в руках. За многие годы царствования, будучи Великой Женой владыки Двух Земель, она научилась управлять своими чувствами. И сейчас только самые близкие люди могли бы заметить на её прекрасном, но хладнокровном лице лёгкую тень тревоги.

В молодости Нефертити была необыкновенно хороша собой. Имя, которое ей очень подходило, означало «прекрасная женщина пришла». Мягкие черты лица, длинная шея, идеально прямой нос, слегка полные, четко очерченные губы, большие выразительные глаза придавали её лицу волшебное очарование. Всегда гордо поднятая голова и лёгкая улыбка, играющая на губах, говорили не о надменности, а скорее о величественности Нефертити. Нет, она была не просто красива. Она была необыкновенно красива. Даже сейчас, в немолодом возрасте, она сохранила удивительную привлекательность. Скульпторы и художники с вдохновением лепили и рисовали её божественную красоту. Ещё в Ахет‑Атоне, солнечном городе её мужа Эхнатона, отступив от древних канонов, придворный скульптор Тутмос вылепил превосходные портреты восхитительной Нефертити. Это были настоящие шедевры. Одна из скульптур — голова владычицы — была выполнена из известнякового камня и раскрашена красками. Другая — из тёмного песчаника. Эти скульптурные портреты были идеальной копией Нефертити. Владычица Двух Земель осталась очень довольна работой мастера и щедро вознаградила его. Но, когда её мужа Эхнатона лишили власти, мастерская, в которой работал Тутмос, да и не только мастерская, но и прекрасные храмы Атона, и дворцы, и парки были безжалостно разрушены жрецами Амона, снова взявшими власть в свои руки. Бывшая столица Та‑Кемет превратилась в развалины. Нефертити не удалось вывезти даже свои портреты из Ахет‑Атона. Этот город, построенный её мужем Эхнатоном, где Нефертити провела лучшие годы своей жизни, жрецы Амона разрушили до основания.

Из божественной владычицы Двух Земель Нефертити превратилась в опальную мать Великой Жены нового владыки Двух Земель Тутанхамона. Ей не разрешалось видеться со своей дочерью и тем более приезжать в столицу Та‑Кемет — Фивы. Её дочь Анхесенамон была полностью под властью жрецов Амона, которыми управлял её дед Аи. Но Нефертити, любящая и заботливая мать, следила за тем, что происходит в столице. Она вела тайную переписку со своей дочерью. Когда восемнадцатилетний муж Анхесенамон ушёл в Страну вечности, Нефертити особенно переживала за судьбу юной вдовы. И на это у неё были веские причины.

— Мир тебе, Великая Нефертити! Семь раз к ногам твоим припадаю! — произнёс Джедхор, низко поклонившись. — Да будешь ты жива и здорова ежедневно!

— Ты порадовал моё сердце своим прибытием! — тихо ответила она.

— Я сразу поспешил к тебе во дворец, услышав от гонца, что ты хочешь видеть меня. Я твой слуга. Приказывай. Любое твоё повеление и желание будет исполнено в точности.

— Сядь, — тихо предложила Нефертити и указала на невысокую скамеечку, стоящую рядом с креслом. Затем, отпустив всех слуг, она обратилась к своей доверенной служанке:

— Встань за закрытыми дверями и никого не впускай, пока мы не закончим разговор.

Джедхор и Нефертити остались одни в большом зале. Сев рядом с хозяйкой дворца, Джедхор приготовился внимательно слушать.

— Ты мой самый преданный и верный советник, — начала Нефертити. — Ты выполнял самые трудные поручения для меня, и я всегда была тобой довольна. Сейчас настали тяжёлые времена, — и она вздохнула. — Я не могу быть рядом со своей дочерью Анхесенамон, ты знаешь это. Она осталась совсем одна. После смерти своего мужа Тутанхамона ей не на кого опереться. Мой отец Аи жаждет власти и трона. Он очень изменился с тех пор, как покинул Ахет‑Атон. Власть, данная ему, сделала его очень жестоким. Теперь, когда освободился трон властителя, он непременно хочет жениться на своей внучке, чтобы стать владыкой Двух Земель.

— Но Анхесенамон ждёт сына хеттского правителя, чтобы взять его в мужья, — сказал Джедхор. — Суппилулиума не упустит такой возможности. Он обязательно пришлёт своего сына к твоей дочери и тогда власть Аи кончится.

— Нет! Теперь власть Аи не кончится никогда! — вдруг неестественно громко воскликнула Нефертити.

Джедхор вздрогнул, он не ожидал такой резкой перемены настроения.

— Почему нет? — удивился он. — Разве Анхесенамон передумала? Она не хочет брать в мужья сына хеттского правителя?

— Она хочет выйти замуж за сына Суппилулиумы, вернее хотела, — взяв себя в руки, проговорила Нефертити. — Но теперь это невозможно.

— Почему? — ещё больше удивился Джедхор.

— Сегодня утром ко мне прибыл гонец. Он принёс ужасную весть.

Джедхор весь напрягся.

— Хеттский правитель, — тихо произнесла Нефертити, — послал своего сына ко двору Анхесенамон. Когда он вместе с провожатыми пересекал границу Та‑Кемет, его подло убили. Я думаю, это сделали люди Аи.

Джедхор побледнел, услышав такую ужасную новость.

«Откуда Аи узнал о том, что задумала Анхесенамон? — рассуждал он про себя. — Бедная Анхесенамон. До погребения Тутанхамона осталось всего десять дней. Через десять дней она должна объявить преемника, который займёт трон. У неё слишком мало времени, чтобы просить Суппилулиуму прислать ещё одного сына. Тот может не успеть прибыть во дворец до конца траура. Да и Великий правитель Хатти вряд ли решится ещё раз испытать судьбу. Когда он узнает о гибели сына, это будет пострашнее, чем интриги жрецов Амона… Да, теперь Анхесенамон вынуждена будет выйти замуж за Аи. Но почему Нефертити так противится этому браку?»

Размышления Джедхора прервал голос Нефертити.

— Теперь ты понимаешь, что ждёт Анхесенамон. Но брак с Аи не должен состояться. Мой отец убьёт её так же беспощадно, как убил её мужа.

Джедхор удивлённо посмотрел на Нефертити. «Почему Аи должен убить Анхесенамон? — подумал он. — Чем она ему мешает?»

— То, что именно по указке Аи убили Тутанхамона, в этом никто не сомневается, — предположил он вслух, — хотя и доказать его причастность очень трудно. Несчастный случай на охоте… Тутанхамон стал слишком самостоятельным и сам хотел управлять страной. Убрав владыку Двух Земель, Аи освободил место для себя на троне. При условии, конечно, если он женится на вдове. Но я не понимаю тебя, Великая Нефертити, почему Аи должен избавиться от Анхесенамон? Разве она станет ему помехой? Он как управлял страной, так и будет ею управлять, с той лишь разницей, что на голове у него будет сиять корона Двух Земель. Анхесенамон полностью находится под его властью, она не станет перечить ему. Почему он должен убить её?

Нефертити молчала, пристально глядя на Джедхора. В глазах её промелькнула тень сомнения — стоит ли говорить то, что она хотела сказать? Проницательный собеседник сразу уловил это незначительное изменение во взгляде.

— Ты чем‑то встревожена, Великая Нефертити? — спросил Джедхор. — Твоё сердце терзается сомнениями, я это вижу. Ты не доверяешь мне, твоему верному слуге? Разве я когда‑нибудь предавал тебя? Я всегда был с чистыми руками, всегда действовал и жил по велению своего сердца. А моё сердце и жизнь всецело принадлежат тебе. Если я перестал быть достойным твоего доверия, скажи мне об этом.

Взгляд Нефертити потеплел. В сущности, она никогда не сомневалась в преданности своего советника, она доверяла ему, как никому другому, и прекрасно помнила, как многие вельможи, которых она возвысила, отвернулись от неё, перейдя на сторону жрецов Амона. Но Джедхор остался верен ей, несмотря на то что Аи был страшно недоволен этим и много раз беседовал с Джедхором, пытаясь переманить его. Однако все попытки были тщетны. Верховный жрец Амона высоко ценил способности Джедхора и, безусловно, не хотел, чтобы рядом с Нефертити был такой умный и хитрый советник. Он пытался уговорить его переехать с ним в столицу. Однако Джедхор был непоколебим. Он уехал из Ахет‑Атона вместе с Нефертити и поселился в Меннефере недалеко от резиденции бывшей владычицы Двух Земель. Нефертити ценила преданность слуги и, конечно же, доверяла ему, но… То, что она хотела поведать Джедхору, было действительно большой тайной.

Немного поразмыслив и, наконец, отбросив сомнения, Нефертити произнесла:

— Ты проницателен, Джедхор. Мне иногда кажется, что ты можешь угадывать мои мысли.

Джедхор улыбнулся. Он был польщён похвалой Нефертити.

— Ты верный и преданный советник, — продолжила она. — Я ценю это.

Затем она взмахнула рукой, подзывая его поближе и, понизив голос до шёпота, произнесла:

— У Анхесенамон нет сына от Тутанхамона. Ты знаешь ведь, что она родила двух дочерей, но они сразу умерли после рождения.

— Да, все знают об этом. Мы с прискорбием вспоминаем те печальные события, — так же тихо произнёс Джедхор, пока ещё не понимая, к чему клонит Нефертити.

— Если бы у Анхесенамон был сын, она бы стала регентшей при малолетнем правителе. Тогда ей не нужно было бы выходить замуж.

— Но у неё ведь нет сына от Тутанхомона, — смутился Джедхор: Нефертити говорит очевидные вещи, о которых и так все знают.

— У неё сейчас нет сына, — таинственно произнесла она, сделав акцент на слове «сейчас», — но через несколько месяцев он может появиться.

— Как это? — не понял Джедхор.

— Анхесенамон ждёт ребёнка. И этот ребёнок от Тутанхамона. Никто во дворце не знает об этом. Будущая мать хотела объявить об этом важном событии, но Тутанхамона убили, и она решила пока молчать.

Джедхор на мгновение потерял дар речи. То, что сказала Нефертити, было для него великим открытием. Он даже не мог предположить, что подобное возможно.

— Значит, — тихо проговорил Джедхор, ошарашенный известием, — если у Анхесенамон родится сын от великого владыки Двух Земель, то именно он станет наследником трона, а не Аи, даже если последний и женится на вдове. Аи, конечно, не знает об этом и, разумеется, рассчитывает занять место на троне. В лучшем случае, — рассуждал он, — ему после женитьбы на Анхесенамон уготовано место временного правителя до рождения ребёнка. Но если Аи об этом узнает, то… — и Джедхор покачал головой, не смея произнести больше ни слова.

— То он попытается избавиться от Анхесенамон и от её ещё не родившегося ребёнка, — продолжила за него мысль Нефертити. — Ему не нужен соперник.

— А если родится девочка? — сам себе задал вопрос Джедхор, и сам же ответил на него: — Нет, Аи не будет ждать рождения ребёнка. Это слишком рискованно. Он хочет занять трон без всяких оговорок.

— Аи убьёт мою дочь, если узнает, что она ждёт ребёнка от Тутанхамона, — твёрдо сказала Нефертити. — Для него не так важно, кто родится, а важно то, что может родиться сын. А это опасно… Он рискует потерять власть. А ради власти он способен устранить причину, мешающую осуществлению его мечты.

— А как же сын Суппилулиумы? Он не знал об этом? Думаю, это и для него тоже явилось бы не очень приятным подарком к свадьбе.

— Сын правителя Хатти не представляет опасности для Анхесенамон. Наоборот, он стал бы ей защитником и опорой. Она на церемонии погребения Тутанхамона объявила бы сына Суппилулиумы временным правителем до появления на свет своего ребёнка. А потом, если бы родился сын, то сделала бы нового мужа регентом. А если дочь, то то<