Интермедио Карни написанное ей самой.

 

Рожденная целостной, устремилась она на поиск Высшего. Сначала через отца, потом через всех других мужчин, которые становятся близкими. И взмолившись однажды о великой любви, она уже не сможет остаться прежней. Он будет приходить к ней каждый раз, на каждый ее призыв, он будет целовать ее страстно и вытирать каждую ее слезу.

А она не будет знать, что это он, и облекать его в формы. Но это будет единственный способ им быть вместе, до тех пор пока не предстанет она пред ним во всей наготе своей и не дойдет до него по осколкам стекла, изрезав ноги и сердце в кровь.

 

О! Возлюбленный мой, как сладко быть в твоих объятиях. Пусть пролитая кровь станет Серебряной Нитью, зовом глубин, вкусом, который влечет, и призывом помнить всегда о том, кто есть ищущий тебя.

Я пришла в этот мир в то самое время, когда после семидесятилетней спячки пробудился дух, и брат пошел на брата, и сын пошел на отца, а мать продавала своих детей. Сотрясалась земля и проливалась кровь, и был день, и была ночь. Что на земле, то и на небесах, и сошлись небеса друг с другом, но не как прежде, чтоб породить еще одни небеса, а чтоб уничтожить друг друга и остаться единственными. И тогда уже нельзя было просто видеть со стороны. По звону струны нужно было вернуться и встать в ряды братьев своих.

Я — Мирра, и это первое имя, которым назвалась я, чтоб войти в первые врата. Голос тихий я слышала с самого рождения, он звучал мне через деревья, через огонь, через реку, но больше всего я слышала его через ветер. И тогда я видела два сна, два раза приходил ко мне ангел с черными крыльями. В первый раз он просто обнял, во второй наделил меня крыльями, и полетела я над миром, глядя с высоты птичьего полета на мир простирающийся, и видела, как прекрасен он. В третий раз это был ангел с белыми крыльями, он открыл дверь, а за ним был свет. И сказал, что теперь он со мной, и вышел.

Но первое имя наделило меня иным слухом, и я стала слышать его ночью, вставала и записывала почти под диктовку. Рождались стихи. Но не достаточно было просто слышать, нужно было проживать всем сердцем, и плакать, и болеть.

А потом боль вошла в жизнь, каждый день она пронизывала жизнь, она стала частью жизни. Такая боль, которая ставила под угрозу сам факт физического существования. И в эти годы я учила закон. Что есть смерть, и что есть жизнь, что есть то, что между ними. И какова цена жизни, если смерь рядом. И так было много лет.

А потом услышала историю про казачью лошадь. И запомнила ее.

И спросили, почему казачья лошадь стоит пятьсот золотых, а простая пятьдесят?

Новорожденного жеребенка, после того как был готов, отбирали у матери и отдавали на воспитание. Рос он вместе с мальчиком, сыном казака, и человек был и другом его, и хозяином. И наступала весна, и как только шел ледоход по Дону, собирали казаки выросших лошадей и пускали табун молодых через ледяную воду.

А сами стояли на берегу и смотрели, как тонут их молодцы.

До середины доплывала половина. А они стояли, смотрели и говорили: окупится.

До берега доплывали немногие, и стояли казаки, смотрели и повторяли, что окупится.

А после на берег выходили всего пять, а некоторые так и оставались стоять в воде у берега, так как ноги их совсем вмерзли.

А казаки стояли, смотрели и говорили: окупится.

А после из тех, кто вышел на берег, трое оборачивались назад и возвращались в ледяную воду, и зубами тащили тех, кто не имел своих сил.

А казаки говорили: окупится.

А после казаки брали тех троих и забивали до полусмерти. И когда лошади после смертных побоев вставали на ноги, была среди них одна, которая продолжала верить своему хозяину и шла к нему, склонив голову, и на дыбы за него вставала перед саблей врага, чтоб принять удар на себя.

Та и считалась настоящей казачьей лошадью.

И история эта не о лошади, а о том, как людьми становятся. Как умирают за эту жизнь не один раз, о том, что когда вот уже прошел испытания и на лужайке травку можно пожевать, оборачиваешься назад и зубами своих вытаскиваешь. О том, что не потому что веришь, а потому что, сцуко, должен верить! О том, как огонь души своей несешь по всем темным уголкам не чьей то, а своей души. И не о том, как другим светить, а как самому бы в тварь дрожащую не превратиться.

Есть мера суда, но не может существовать этот мир одной лишь мерой суда.

И было послано милосердие. Смягчает оно сердце мое любовью, ибо сердце это и есть вторые врата. Там горит огонь вечный, там источник жизни. Но случилось со мной так, что подумала я, будто огонь мой погашен и источник больше не пылает. И возопила я к Вышнему: нет ничего священней Твоего огня, но нет его у меня и жизнь станет пустым существованием. Но если воля твоя, приму ее. И опустив голову, пошла бродить по свету. И встретила странника, но не знала, кто он. В пустыне он предложил мне глоток воды, и не отказалась я. И почувствовала в тот же момент биение — то было биение сердца моего. И увидела, что жива я. Воды проникли в самые глубины, и наполнили недра, и пробудили огонь. И было это первое чудо, явленное мне. В неистовстве пробуждения моего смотрел он на меня и радовался. Ай, брат Азазель, тысячи лет я искал тебя! Ты — сокровище мое! Гори! И стали мы тогда вместе, и шли, взявшись за руки. И привел он меня на Озеро, и увидела я нашу историю с самого начала, от зачатия до рождения. Только он был без крыльев, и видела это и сокрушалась. Ведь летали мы на моих. А однажды, когда спросила его: «Зачем ты приходишь ко мне полетать?» — он ответил: «Милая, я прихожу полетать в тебя». Но сейчас он может сам, теперь его крылья выросли, они прекрасны, теперь он может поведать мне о том, что видел своими глазами в тех местах, где не была я. Но две пары глаз смотрят, одни позади другие впереди. И знаем не больше друг друга, а знаем по-своему. С единым сердцем — когда покушаются на него, я возношу меч, и он тоже хранит меня. Мы дети вечности, а мать серебряной и золотой нитью собирает нас. Шьет свадебные наряды и возносит Корону каждый раз, ждет, когда сын ее станет Королем. Все смотрят на него, тысячи глаз видят его. Это история тех, кто стоит на Восточных вратах. Там произрастают кедры и лани скачут по отвесным скалам, там табуны буйволов проносятся, сотрясая землю, там есть Огненное озеро, в котором отражается восходящий диск. Что вверху, то и внизу. Ибо таков закон.

Глава 9. Йом Киппур

Эта холодная ночь в октябре —

В той самой поре,

Когда кончен концерт,

Вылито прочь

Вино за окно,

Кровь за любовь,

Стихи за грехи...

Ольга Арефьева. Ночь в октябре

 

И вот он. Час икс. День, к которому я готовился весь прошлый год. Ритуал, в котором важна каждая мелочь. Ритуал, где каждый участник — центр, проводник, предстоятель, ставка.

Велес. Кали. Иштар. Геката. Лилит. Кылчин.

Ах да. Одно особое замечание. Приносить жертву Кылчину имеет право только либо удмурт по крови, либо тот, кто принят в семью. Я был принят. Но в Йом Киппуре я —предстоятель Азазеля. И мне было сказано найти правильного язычника удмурта. Вот уж воистину, пойди туда не знаю куда! Где я их искать-то буду? То, что Акташ не пойдет на подобное мероприятие, — факт, не требующий доказательств: ее крайняя интровертность, помноженная на память о войне титанид, сделала такую вероятность даже не нулевой, а отрицательной.

И внезапно такой человек появляется. Елена. Женщина, которая когда-то давно прочитала мою книгу, и последняя глава, глава про Акташ, помогла ей полностью вспомнить о своих сияющих национальных богах. Большинство удмуртов забыли о своих богах, но боги все так же живут в их крови, и достаточно лишь немного встряхнуть, немного напомнить, чтобы Черное Солнце вновь воссияло над Темными водами. Поэтому Елена без объяснения причин была приглашена в наш круг предстоятелем Кылчина.

Йом Киппур — это подготовка, которая начинается за много месяцев. Список участников. Закупка атрибутов. Аренда коттеджа в Подмосковье. Расчет программы. Выяснение, кто будет, которое, к сожалению, никогда не бывает точным. Распределение очередности жертвоприношений: не дай боги кто-то из предстоятелей обидится, что его поставили после кого-то. Кажется, был предложен жребий, но, как выяснилось, я зря беспокоился — вопрос очередности не волновал никого. Закупка животных. Козел, коза, курицы, гуси, утки. Каждому — по жертве, каждому по огненному столпу, восходящему к небу. Каждому — слава и почет. Приходите, проявитесь, выразитесь, живите в Граде Азазелевом, древние боги! Единственное, в чем я точно уверен: еще никто не устраивал ничего подобного и, думаю, уже не устроит.

Увы, современные люди представляют собой унылое, прагматичное и линейно выстроенное нечто, коему решительно чужд дух той самой суверенной избыточности, некогда прославленной великим философом Батаем.

Всякое действие, даже действие, обращенное к богам, — утилитарно. Но утилитаризм и боги — это несовместимая категория, огонь и лед, деревянное железо. Девяносто пять процентов всей современной эзотерики заслуживает только одного — презрения за свою грубую утилитарность и склонность забивать гвозди микроскопом. Истинное действие, истинная мистерия всегда имеет один смысл, и этот смысл — она сама, внутри себя самой.

Наш Йом Киппур начался еще за день до Йом Киппура, когда я приехал к Черной Королеве и первое что сделал — это попросил кольцо Азазеля. И он пришел. Впрочем, здесь он не мог не прийти, он ликовал, он светился каким-то особенно интенсивным светом, точно жертвы уже были принесены и поток наших воль влился в единый поток Азазеля. Чувствовать энергию радости Божества — что может быть прекраснее этой амброзии, этого дара?

Мы говорили. Трудно вспоминать, что и о чем мы говорили. Мы говорили о магии, о посвящениях, о мистериях, и об особом значении нашей мистерии, на которую она, Черная Королева и Леди Нахема, должна выбрать козла и козу. И, забегая вперед, — Нахема действительно выбрала на славу.

Мы говорили о посвящениях, и внезапно Черная Королева сказала:

— А знаешь, от тебя я бы приняла посвящение. У меня же уже есть минерваль.

Возможно, мне показалось, но это был едва ли не единственный момент, когда я почувствовал, что сам Азазель во мне вдруг проявил сильнейшие эмоции, точно сверкнув яростным светом. Получилось! А после этого я услышал очень спокойный голос: «Ты знаешь, что надо делать». Но... Господи, я мог бы привести тысячи «но». Даже во времена самых острых конфликтов с ОТО у меня не было и мысли пытаться кого-то посвящать, что и говорить о нынешнем моменте, когда у нас царит уже давно установившееся партнерство и дружба. Но! В конце концов, я могу что-то не вспомнить. Но! Ответ всплыл, точно бегущая строка перед глазами: инструкции Патрона в боевых условиях не обсуждаются. В боевых условиях? Ему зачем-то нужно это посвящение! Вопросов нет. Я начинаю извлекать из закромов памяти давно забытые формулы и реплики церемонии. Ни до, ни после я не делал и не сделаю ничего подобного, но здесь я четко знал — приказы Патрона не обсуждаются. Но почему, зачем? И вдруг на одной из важнейших реплик, когда силы первой степени, силы рождения призываются на посвящаемого, я чуть не захохотал. Ах вот ты о чем, Патрон! Похоже, это действительно важно — призвать на Нахему силы рождения, похоже, именно здесь и заключается твоя главная игра. А я-то думал, что эти ритуалы нужны, чтобы произвести какие-то изменения в цивилизации, помочь одним политическим силам, ослабить другие. Боги могучие, да Азазелю глубоко плевать на эти круги на песке. Единственное, что имеет значение по-настоящему — Род. Память Крови.

И внезапно с моим восприятием стало происходить нечто вовсе абсурдное. Мне казалось, что в нашем пространстве появился ее давно умерший отец. И как будто он поддерживает происходящее, глядя с той стороны бытия с какой-то надеждой, что у нас таки получится довести делание до конца. Какое-то безумие.

Еще более невероятным было то, что через пару дней после Йом Киппура Черная Королева увидела знаковый сон, в котором отец передает ей горящую свечу и просит сохранить и передать это пламя любой ценой. Как причудливо переплетаются наши фантазии, мысли, образы, как совершенно неожиданные силы, проявляются из самых дальних глубин души, где наше индивидуальное смыкается с вечным, а умершие оказываются бессмертными. Сокровенная грань, тайная грань, вечно трепещущая под ветром Люцифера грань, завеса которой лишь очень редко приоткрывается на несколько мгновений.

А еще Азазель показал мне изнутри мир Черной Королевы. И она была безупречна во всем, кроме одного самого тонкого сбоя, который вызывал эту войну с Лилит, так что Лилит представлялась ей исключительно как вампир. А за этим образом был другой, гораздо более глубокий.

Этот сбой и был причиной странного искажения, когда одна богиня обрушилась с проклятиями на другую. И то же самое искажение было причиной ее позиции «что угодно, кроме деторождения». И то же самое искажение как будто изолирует ее от круга других, даже магов, заставляя жестко держать границы, что для других выглядит как особая форма снобизма. Одно-единственное искажение, одна единственная заноза. И похоже, Азазель очень хотел эту занозу вырвать. Но как? Что вообще может внести изменения в структуру личности, если сама структура не заявляет предельного усилия для изменения и не видит проблемы? В общем, как всегда, в мистерии загадок больше, чем ответов.

Наутро мы поехали за жертвенными животными. По иронии судьбы, козел, которого мы выбрали, оказался на добрую сотню километров дальше, чем мы представляли, в прямо противоположном от места мистерии направлении. А ведь еще нужно было успеть закупить уток, куриц, петухов.

Всю дорогу мы наслаждаемся изысканной музыкой, иногда прерывая созерцание красоты, возвращаясь к обсуждению предстоящей мистерии под грохот ударов козлиных рогов — это в багажнике наша любимая жертва время от времени таранит стекло, угрожая положить ему скорый конец. Какие это были рога! Какие копыта! Такие рога могли бы пропороть брюхо какому-нибудь хищнику.

И вот все в сборе. Время настало. Мы углубляемся далеко в лес, где на перекрестке дорог выкапываем яму для жертвенных тел и разводим костер. Глубже, глубже в самую глушь, чтобы не потревожить покой ближайших деревень. Приготовления. Яма, выкопанная для жертв. Дрова. Костер. Место аккурат на перекрестке пяти дорог. Все ближе ритуал, все ближе мистерия.

Храм открыт! Вечный Храм Небес и Земли.

Удар гонга. Время пришло! Азазель! Приди! Приди!! Приди!!! Сокруши. Сокруши. Сокруши. Время твое здесь и сейчас, тебе кровь, тебе страсть, тебе огонь. Ты, вознесший меня выше, чем когда-либо какой-либо бог возносил кого-либо из смертных, ныне я возношу жертву тебе, наполняя тебя силой. Открой Врата Легионам, Азазель, открой Врата твоим легионам.

Небольшой, но заточенный до остроты бритвы нож. Пара движений по горлу — и козел бессильно опускается на землю. Это главное. Залог успеха мистерии.

Нахема! Пусть козочка кровью своей проложит дорогу между мирами. Пусть войдут в сновидения людские ночные кобылы сладострастных снов твоих, пусть будет сокрушен замок рабов ограничений, которых убьет один полноценный оргазм. Приди и раскрой радугу над серым миром! Приди в этот мир, приди во всей силе и величии. Тебе сила, тебе слава, тебе вечность, и тебе — танец в центре Дворца Пирамид. Ибо наступает время последней мистерии — Мистерии Нахемы. Ибо был Кроули, объявивший Эон Гора, был Парсонс, объявивший Эон Бабалон, был Майкл Аквино, объявивший эон Сета. И ныне я в центре круга моего провозглашаю четвертую грань, последнее, забытое, но могущественное звено: Нахема, госпожа Черного огня. Ибо этот мир уже не спасут ни воинственность Гора, ни чистое вожделение Бабалон, ни даже суровый Сет. Только темный огонь уничтожения, сопряженного с самым острым наслаждением, только ось, связывающая миры, только госпожа ночных кошмаров и ночных наслаждений может дать ответ этому миру.

Мое время вышло. К алтарю подходят другие участники. Ставка — каждый. Ну, или как потом выяснилось, за одним-единственным исключением. И каждый возвещает самую интимную, личную молитву и хвалу своим богам, о которых он или она знает на уровне дрожи кожи.

Геката. Иштар. Лилит. Велес. Кылчин. Увидев, как Елена, никогда доселе не участвовавшая в ритуалах, идеально приносит в жертву птицу, и услышав слова того прекрасного языка, за который еще недавно принял мученическую смерть жрец языческой веры, я понял — он тоже здесь. Договор утвержден, слава установлена. Я — узел. Я — пересадочная станция. В путях моего разума идут железные дороги, переплетаясь в одном узле, одной станции под названием Азазель. И здесь и сейчас моя мистерия, бывшая доселе таинством микрокосма, становится первой, пусть робкой, попыткой сыграть на большом уровне.

Четверо хранителей держат мечи по сторонам круга. Север. Юг. Запад. Восток. Огонь играет в сияющей стали мечей. Лилит! Велес! Геката!

И вдруг происходит катастрофа. Точно в замедленной съемке я вижу, что Черная Королева летит в обморок и меч падает у нее из рук.

Катастрофа! У дворца назначены четыре стража, и один из стражей рухнул. И хуже того — даже когда возвращается сознание, отталкивает меч и не может подняться на ноги! Это может означать провал ритуала.

Черная Королева очень хотела Северных врат. Бойтесь желаний — они могут исполняться. Она увидела Север. Она увидела Черное Солнце. И увидев, не отвела взгляд, всматриваясь все глубже туда, где Бездна и Исток в совокупности. Туда, где свет этот ярче десяти тысяч солнц. Это слишком для человека, даже для Черной Королевы.

Я истошно кричу:

— Кто-нибудь, возьмите меч! Силы Яхве могут пройти!!! Дворец не сокрыт! Круг пробит.

На помощь приходит Иштар. Без слов, но выразительно глядя в глаза, вкладывая в этот взгляд целую палитру сложнейших эмоций, от печали до вызова, от любви до торжества — мол, хороши же мои сменщицы, — она поднимает меч, как бы всем видом говоря: что бы между нами не произошло, я была и останусь стражем Града Азазелева, потому ритуал пойдет своим чередом.

Дальнейшее действие не слишком запечатлелось в памяти. Все закончилось своим чередом, жертвы были сожжены, а потом захоронены, и мы отправились в заранее подготовленный коттедж к праздничному столу. Велес задавал тон, вновь разыгрывая свой театр одного актера. Было тесновато.

Ко всему прочему, Велес вспомнил, что он скоморох, и начал выстебывать всех и вся, а прежде всего, разумеется, меня. Карни ушла в самую дальнюю комнату, сказав, чтобы ее не беспокоили, и погрузившись в транс, созерцала радужного дракона, который, подарил ей истинное имя.

Но самое интересное происходило под шелухой в сознании Юлии. Потому что это было фиаско. Черная Королева, которая привыкла всегда жить по формуле «пришел, увидел, победил». Рысь, знавшая себя как сильнейшего и безупречного во всех отношениях мага темной стороны. Та самая Юлия, точно знающая себя от высот до глубин.

И вот эта самая Юлия подобно кисейной барышне потеряла сознание, по мнению всего круга, «от вида крови». Такой потери лица, такого удара судьбы она не могла даже заподозрить. Пришедшая с правом Королевы оказалась в обмороке аки юная принцесса. Дамы переглядывались, Иштар буквально пребывала на седьмом небе, мол «хорошая же у тебя смена».

Но чем королева отличается от принцесс и фрейлин, так это тем, что она умеет делать выводы из своих ошибок. Я до сих пор помню этот миг трансформации уже ближе к утру. Просто достаточно было взглянуть в глаза, чтобы понять: передо мной была совсем другая Черная Королева.

Обратно мы ехали втроем. Я, Юлия, Карни. Юлия все больше раскрывалась и шла навстречу Карни, поняв, что ей нужно взять что-то от той, которая еще месяц назад первой увидела, что она — сестра. Юлия слушала Марти, слушала с открытым сердцем. И когда зашла речь о том, что было бы неплохо ей познакомиться с Мартиэль, — она, не задумываясь, радостно согласилась. Одна мелкая заноза, одно искажение было устранено одним-единственным падением. До чего же изящно играют боги.

И где-то под шелухой улыбнулся Азазель. Потому что все прошло точно по его плану и даже лучше, чем он мог рассчитывать. Одного нигредо хватило, чтобы Рысь увидела свою слабость, столкнувшись с ней воочию!

О боги! Скольким людям — практикам, магам, мнящим себя посвященными, мастерами и даже Черными звездами, — порой приходится десять раз наступать на те же грабли, десять раз проходить нигредо почти до распада, десять раз умирать, и воскресать практически в той же форме, цепляясь за те же самые «вторичные выгоды», которые дает им их ненавидимый и любимый невроз! Черной Королеве хватило одного настоящего падения. Не замкнулась, не оскорбилась, не выбрала одну из многих защит, о богатстве которых мы знаем из психологических трактатов. Просто Королева увидела, как она слаба, и поняла, что при всей ее силе, уникальности и воле необходимо пожертвовать гордыней. Черная Королева захотела встретиться с Мартиэль. Черная Королева оказалась готова учиться.

Глава 10. Черные крылья

Крылья мои светоносные,

Крылья мои темнокожие,

Крылья мои водопадами,

Крылья мои вихрем огненным.

...Я сердце небу вспорола звездой.

Светлана Патрушева, из песни «Крылья»

 

После Йом Киппура, я понял, как сильно я соскучился по Дакини, которую не видел уже, наверно, несколько месяцев, и на той же неделе поехал к ней в гости.

Практически с порога Дакини рассказала мне совершенно невероятное:

— Ты знаешь, я решительно не понимаю, что происходит. Мне иногда кажется, что я схожу с ума. Со мной как будто мысленно говорит Мартиэль, я как будто слышу ее голос, ее советы.

Очень странная новость. Если бы что-то подобное сказала Кэр или Юлия, это не вызвало бы вопросов. Но с Дакини они вовсе не знакомы. С чего вдруг ей выходить на тропу Серебряной Нити? Может быть, она говорит это, чтобы встроиться в мой миф, понравиться, разделить мою вселенную? Вряд ли. Не тот человек — Дакини, в отличие от многих юных дев, создала, прожила и выкристаллизовала свой миф, став одним из сильнейших практиков Ваджраяны. С чего вдруг с практиком Ваджраяны мысленно говорит Марти или та сила, что за ней стоит? Абсурд какой-то. Все, что я мог — отметить этот эпизод как странный курьез, как еще одним курьезом казалось мне то, что на Йом Киппуре Дакини решила приносить жертву Лилит, а не своим богам вселенной Ваджраяны. Увы, в мире магии мы зачастую можем заметить закономерности только задним числом, глядя на один сплошной поток событий и смыслов, неуклонно двигающийся к своей кульминации.

После любовной мистерии и долгого погружения на самый дальний предел глубины произошло невозможное.

Я впервые увидел Люцифера. Все эти годы я славил его, делал его практики, взывал к нему, говорил о нем, прославляя на каждом собрании с первым торжественным тостом. И вот здесь я впервые его увидел. Это был тот самый ослепительный свет, свет тотальный, постоянно растрачивающий себя в импульсе вывести этот мир к новым горизонтам свободы. Как будто он показывал мне свою мистерию, в которой он рождается и умирает в каждом своем носителе, в каждом, кто несет его искру. Бесконечная боль и бесконечная любовь, открывающая врата и наделяющая ничем не обусловленной свободой. Впервые в жизни я видел Люцифера.

Вот уже после этого я не мог не позвонить Марти. Я был ошарашен, смущен, сметен. Я не понимал. Больше всего меня удивляло, почему он пришел именно здесь. Дакини — состоявшийся, крупный уважаемый практик буддийской традиции, мастер Красной Тары. Почему в ее поле я увидел Люцифера, причем увидел впервые в жизни, если, конечно, не считать сновидения, с которого начинается странствие?

И кажется, этим изумлением, этим сомнением, этим самым искренним непониманием я весьма обидел Дакини. Для меня непонимание звучало примерно так: какое отношение мастер восточной традиции имеет к нашей глубоко закрытой линии Серебряной Нити? Для нее мое удивление означало, что я считаю ее кем-то вроде «провинциальной девочки, которая ничего не знает и не понимает». В миг, когда я получил важнейшее подготовительное к последним пределам переживание, я одновременно чуть было окончательно не потерял человека, с которым разделил это переживание.

Сперва Люцифер пришел как чистое видение, свет в пространстве, открывающий себя из-за предела пределов. А следующий шаг был сделан всего через три недели, когда я повез Юлию знакомиться с Мартиэль.

Ох уж эти знакомства. Что-то очень странное происходило в моем пространстве. Как будто множество невидимых нитей пришли в движение, стали переплетаться, точно спешили выткать некий ковер, пока еще есть время.

Сколько лет прошло того самого момента, как я попросил Мартиэль взять меня в ученики? Пятнадцать. За все эти годы только Акташ была ею принята, признана и допущена. На всех остальных женщин Марти смотрела с подчеркнутой дистанции, но даже между ней и Акташ, казалось, пролегла пропасть в силу тотально разных операционных систем. Они уважали друг друга, но какое-то глубинное магическое взаимодействие было исключено. Так вот это было за пятнадцать чертовых лет!

А тут за какие-то полтора месяца сразу трое! Каждая показала свои знаки. Каждая — со своей тайной. Каждая — со своей мистерией. Каждая со своими ключами, со своей стороны подтверждающими причастность к самому сокровенному знанию Истока. И у каждой как будто есть нечто особенное. Да что вообще происходит, кто бы мне объяснил!

Подготовка к встрече шла своим чередом, и вдруг внезапно Мартиэль решила сыграть по-крупному. Готовился концерт. И на этот концерт она пригласила всех моих любимых. Пифия, Магда, Карни, даже Акташ, хотя мы на тот момент уже разошлись, и конечно — Юлия.

О боги, в Марти включился трикстер! Представляю себе всю компанию в одном пространстве! Кому первой внимание уделять, как себя вообще вести? Что и зачем вообще она хочет сделать? Я был готов просто сдать билеты, и только доверие к Марти и желание таки познакомить ее с Юлией удержало меня от этого шага.

Ко всему прочему, накануне приезда впервые пробежала тень между нами с Карни. Наш обычный полет, полный глубины, нежности и тепла, внезапно был прерван. Произошло то, чего я ожидал меньше всего, и, наверное, женщина здесь поняла бы все происходящее гораздо лучше меня. Неожиданное нарушение цикла, скачок состояний — и вот Карни убеждена, что между нами было зачато дитя, которое не смогло прожить и месяца.

Она почувствовала какую-то особую духовную силу, принцип, который как будто устремился через нее к небесам. В этом было столько величия и столько боли, что Карни оказалась одновременно сломлена и вдохновлена — сломлена, что зачатие не удалось, и вдохновлена, что еще способна зачать, хотя до этого все решалось исключительно искусственными методами.

И следуя мифу о роде Азазелевом, мифе, который она изучала еще восемь лет назад, она назвала свое нерожденное дитя нефилимом. Душа, прошедшая через нее в небо — в помощь Легиону Люцифера.

О боги! Если встреча с Акташ приучила меня что в мире есть много того, что не вмещается в наши рациональные представления, идея нерожденного дитя, обладающего своей неповторимой душой, которое ушло к ангелам, показалась мне верхом сентиментальной наивности.

В конце концов, по первому становлению я психолог, а эта фантазия так похожа на компенсацию. Карни была убеждена, что родила нефилима, который ушел от нее в небо. С точки зрения психологии, ситуация очевидна как дважды два — не в силах принять свою боль потери, она придумывает красивую историю, помогающую пережить эту боль.

Единственное, что смущало — все происходящее как по нотам повторяло сюжет все той же уже упомянутой «Ойкумены» Олди. Потерянный ребенок стал Антисом. Нефилим равно Антис. И Мирра — мать сходящая с ума от горя уходящая от своей боли в мир грез. Миф начинает разыгрываться по своим законам, хочу я этого или нет, и надо сказать, это не вдохновляет, учитывая, чем закончится история Мирры в известной сказке.

Я постарался не возражать. Я был достаточно умен, чтобы не пытаться вмешаться. У женщин свои способы справляться с болью. Но надо ли говорить, что Карни прекрасно чувствовала каждое движение моей души. Близнецы из одной утробы, соедиенные в одном Озере, едва ли мы могли скрыть друг от друга хоть что-то. Между нами внезапно выросла стена размером с небо: еще недавно единые, слитые и сияющие — мы оказались точно разорваны по двум сторонам течения великой реки.

Ну хорошо — нефилим. Дух, ушедший в гвардию Люцифера. Окей, если тебе нужна эта сказка — пусть будет, я не буду спорить. Тем более что эта сказка так прекрасно резонировала с сюжетом «Ойкумены» Олди.

Но Марти! Почему она поддержала эту сказку? Принцип Люцифера запрещает давать кому-либо, даже самому близкому, самому дорогому человеку, утешение, ложную надежду, иллюзию. Люцифер — враг любой иллюзии. Однако когда Карни рассказала Марти о неудачном зачатии, та подтвердила ее чувства о «развоплощении нефилима» и даже сказала, что нефилимы очень важны, это единственная наша сила в этом мире. Азазель изначальный, да что происходит — Мартиэль дает утешительные надежды и поддерживает психологические рационализации! Я этого не выдержу!

Наверное, впервые за пятнадцать лет я поспорил с учителем.

— Марти, черт подери, ну как можно сказать, что обычный выкидыш на таком сроке, что женщина обычно и не замечает оного, важен для Люцифера? Да в этом мире каждую минуту десятки миллионов женщин оказываются в такой же ситуации. Если бы все эти дети становились нефилимами, мы бы уже давно завоевали нашу галактику, а заодно и все пограничные галактики.

Марти умеет очень быстро парировать любой, самый едкий ответ.

— Точно так же каждую минуту рождаются десятки миллионов детей, но ты почему-то не считаешь, что каждый из них является представителем Люцифера или Азазеля, не так ли? И скажи, пожалуйста, чем твоя вера в то, что ребенок, которого вы с Азазелем так хотите от Юли, будет великим Адептом и Его представителем, отличается от знания Карни, что ее нерожденный будет нефилим? Чем это, прости пожалуйста, качественно отличается? Или, может, проблема в том, что на словах ты признаешь реальность воображения, богов, сил, но на самом деле, при всех твоих видениях и опытах, продолжаешь считать зримый, плотный мир единственной реальностью и единственной причиной? Если так, я разочарована.

Возразить на это действительно было нечего. Но и уложить в голове эту картину было просто невозможно. Впервые за 15 лет общения с Марти я натолкнулся на камень который не мог поднять. Принять эту идею означало безусловно и окончательно сойти с ума. Тут же белые нитки, это же компенсация, компенсация, компенсация, черт возьми, — хотелось почти закричать.

С самой Карни я, разумеется, не спорил. Принцип Люцифера — невмешательство в чужой выбор, даже если выбирается очевидная иллюзия. Впрочем, ей было понятно все и так. Я ей не верил, я был отсоединен — так, словно теперь уже я превратился в ту самую Мару нашего первого знакомства. Впервые наша встреча была сухой, точно пустыня. Единственное, что объединяло — мы наконец-то увидим Мартиэль.

Историческая встреча. Нас трое, мы честно читаем Тимоти Лири и погружаемся на глубину. Я мог ожидать всего. Разговора. Проработки детства, психологических травм. Но то, что происходит, — останется в моей памяти навсегда.

Вот — все как обычно. Я сижу на диване с прекрасными дамами. Рядом — Юлия, рядом с ней — Карни. Напротив нас — Марти. Мы непринужденно беседуем о чем-то, о чем сейчас и не вспомнить.

И внезапно ЭТО происходит.

Любой скептик без труда отмахнется, сказав, что это галлюцинация. (От истории с Миррами отмахнуться, пожалуй, будет труднее, но, наверное, тоже найдут свои рационализации.) В конце концов, чтение книг Тимоти Лири может позволить увидеть и не такое.

Чудо было не в том, что мы нечто увидели, а в том, что мы увидели это одновременно, секунда в секунду. В одну и ту же секунду, точно ужаленные, мы подпрыгиваем на своих местах, вытягиваем вперед головы, а через две секунды поворачиваем головы друг к другу — мол, вы тоже это видите?

Мартиэль! Она! Точнее, Он! Крылья! Сияющие, черные, ослепительные крылья, обволакивающие Ее практически полностью. О боги, как же это прекрасно! Одно из самых удивительных, невозможных видений!

Может быть, просто глючит нас троих одновременно? В конце концов, я близок, крайне близок каждой, а между любящими идет общее поле. Но первые же слова Мартиэль наглядно опровергают эту версию. Это уже не она. Это Он. Другой голос. Другие интонации. Другие силы. Другие темы. Другое все, совсем все.

— Темный свет. Ты как-то спрашивал о темном свете. Как по-твоему — что такое Темный Свет? — спрашивает она у меня.

— Источник. Ось мира. Средство для того, чтобы сохранять связь с Осью, — говорю я.

— Средство? Ты считаешь Темный Свет только средством, инструментом?

Черт подери, от этого простого вопроса озноб пробрал до пяток. Как будто я дал крайне неверный ответ, ответ, в котором высшее было сведено до низшего, ответ, в котором заключено зерно фатальной ошибки.

— Ты всегда забываешь одно, и в этом твоя проблема. Ты забываешь, что Темный Свет — это движение. Движение, динамика, которая и есть основа. А ты продолжаешь цепляться за устойчивые конструкции, и даже Темный Свет пытаешься сделать чем-то статичным.

— Кто я? Что мне надо делать, чтобы все было правильно? — спросил я.

— Ты — колокол. Звонит. Звонить — это твоя природа.

Юлия тут же присоединяется к моему вопросу:

— А я?

— Ты — лесенка.

— Я очень хочу обрести силу держать основу, хочу попытаться держать ось.

— Пытаться не надо. Держи. Здесь. Сейчас. Держи.

Не помню, сколько времени продолжалось проявление. Он ушел, а мистерия разворачивалась своим чередом. Карни и Юлия танцевали, причем Юлия погрузилась настолько глубоко, что все многолетние навыки профессиональной танцовщицы, оказались отключены. Карни и Марти включали «танец без правил», «танец без заданной формы», танец как чистое выражение состояния. Самое невероятное было в том, что для Юлии этот момент оказался переходом, который заметили все, с кем она танцует в своей команде. Все отметили другой уровень, другое ощущение, другую реальность танца.

А после Марти сделала совершенно неожиданное. Она сделала подарки каждой: свой серебряный браслет и подвеску в форме змеи с голубым диском луны. Украшения, с которыми она не расставалась многие годы. Знак Нахемы и знак Лилит. Должно было пройти немало времени, чтобы стал ясен смысл этих подарков.

 

Глава 11. Восьмое тело

И глубинные бомбы бездарной эпохи

Разрывались все ближе от нас.

С. Калугин, из песни «Das Boot»

И снова старая песня. Я счастлив. Вместо одной богини боги послали сразу трех, каждая из которых — видит то, что не видит никто. С каждой — связана своя тайна. Имя, признание, любовь — разве можно здесь быть хоть чем-то недовольным?

И вот в этот самый рай ворвались вести о приговоре, который казался смертельным.

Весточку принесла давно забытая Гранатка. Многие годы она находилась где-то на окраине моего пространства, и я старательно держал ее на расстоянии. Влюбилась она в меня без памяти. И по странной иронии судьбы, у меня не было для нее ответа. Разные вселенные, разные координаты, разная реальность. Разве что пару раз, точно наваждение, вспыхивало влечение, которое очень быстро исчезало. По ее словам, у нее от меня ребенок, но едва ли в это можно поверить, учитывая, что у нее есть муж и множество любовников.

Гранатку очень не любили женщины. Практически все. Как может видеть читатель, мои любимые женщины могли дружить, соперничать, изредка враждовать, чаще заключать союзы. Но Гранатку не любили все без исключения. И уж точно последнее, что можно предположить, это ревность, потому что всегда она была последней.

Общее поле имеет свои законы. Связанные эротически, даже в разных пространствах, каждая чувствует другую шестым чувством. И здесь уже речь не о ревности. Здесь речь о совместимости или даже, в