Ночь. Слабо освещенная территория продсклада

 

Милиция с разных сторон окружает складской барак.

Один уже на крыше – у слухового окна, второй остался стоять напротив ворот – чтобы никто не выскочил...

Лейтенант в кепочке, с наганом в руке, молча, жестом, посылает на склад старшину-казаха и колчерукого паренька, а сам...

...склоняется над телом сторожа – жив тот еще или уже нет?

 

ВНУТРИ СКЛАДА...

 

У взломанных ворот товарные весы, столик с документацией... Осторожно входят старшина-казах и колчерукий паренек. За ними, вытирая руки от крови сторожа, в проеме у пирамиды с пустой тарой проходит и останавливается лейтенант, спрашивает:

– Что, фронтовички, очко играет? – И кричит в темноту: – Выходи с поднятыми руками!!! Стреляю без предупреждения!..

Котька-художник взмахивает короткой толстой доской и сильно бьет лейтенанта по затылку, а сам, словно обезьяна, в мгновение ока взлетает по консервным коробкам к слуховому окну в потолке, ведущему на крышу склада...

Лейтенант падает, наган вылетает из его руки, стремительно скользит по полу и, вертясь волчком между мешками с пшеном, попадает прямо в руки маленькому Тяпе!..

...как только Котькина голова показывается в слуховом окне на крыше, его тут же за шиворот перехватывает сотрудник милиции и не раздумывая ударяет рукояткой нагана по голове! А потом вытаскивает на крышу уже бесчувственное тело Котьки-художника...

– Порядок! – кричит милиционер с крыши. – Один есть!..

Старшина-казах поднимает ствол автомата, короткой очередью прошивает мешки с пшеном:

– Выходи кара-курты сраны!!! Счас беш-бармак из всех сделаю!

Лаврик выходит из-за мешков с поднятыми руками. В правой руке у него кепочка-«восьмиклинка»...

Маленький Тяпа тоже вроде бы начинает приподниматься... Белобрысый паренек с медалью «За отвагу» видит детскую Тяпину физиономию, испуганно кричит старшине:

– Не стреляй, Тлеухан!.. Это дети! Дети, старшина!!!

Но тут Лаврик неожиданно отбрасывает кепку, под которой в руке у него оказывается короткая тяжелая «фомка». Лаврик резко и сильно кидает «фомку», и та попадает прямо в голову...

...гиганту-казаху, старшине с осколком под самым сердцем...

Падая, старшина нажимает на спусковой крючок автомата, и его предсмертная очередь в клочья разносит тело пятнадцатилетнего уркагана-убийцы Лаврика, отбрасывая его на простреленные мешки...

А Тяпа встает из-за мешков и наставляет лейтенантский наган на колчерукого паренька-фронтовика. Силится нажать на курок...

Но тугой самовзвод нагана не поддается маленькому Тяпе!

– Стой! Стой!.. – кричит колчерукий Тяпе. – Положи, дурила!.. Он же выстрелить может!.. Брось его, пацанчик...

Но Тяпа помогает себе второй рукой и умудряется нажать курок!

Гремит одиночный выстрел, пуля попадает в грудь колчерукого паренька с медалью «За отвагу».

Он опускается на колени, захлебывается кровью и шепчет:

– Что же вы делаете, пацаны?.. Что же вы делаете, сволочи?!

 

КАМЕРА ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

 

Помещение полуподвальное. Потолок низкий. Под потолком небольшое окошечко с толстой железной решеткой. Стекло грязное, пыльное.

Уличная мостовая режет окошко камеры пополам: в верхней половине окна идут ноги прохожих. Видно их всего по щиколотку...

Вот прошлепали разбитые армейские ботинки «ГД» – говнодавы...

...быстро пробежали женские туфельки на высоком каблуке...

...прошагали начищенные хромовые офицерские сапоги...

...полуботинки на босу ногу, а навстречу им раздолбанные сандалии с рваными носками и грязными пальцами прошлепали в другую сторону...

...самодельные казахские степные обувки из сыромятной кожи...

...женские босоножки на деревянной толстой подошве...

...в ногу прошли две пары кирзовых солдатских сапог...

Весь этот парад обуви сорок третьего года с тоской принимает маленький Тяпа – Валентин Сергеевич Тяпкин – тринадцатилетний «форточник» и убийца...

В пятнадцатиметровой камере двухъярусные деревянные нары. Маются в камере человек восемь – десять. Одни малолетки.

По внешнему краю нары окантованы толстым металлическим «уголком».

На верхних нарах, лицом к камере, ногами к стене, лежит Котя-художник с перевязанной головой и об металлический край нар сосредоточенно затачивает черенок ложки до бритвенной остроты...

Котя-художник – «кликуха». Или – «погоняло». По многочисленным протоколам «приводов» и по нынешнему уголовному делу, он – Константин Аркадьевич Чернов, бывший ученик средней художественной школы при ленинградской Академии художеств. Вор смелый, опытный и очень авторитетный. Несмотря на свои четырнадцать...

Два пацана в глубине нижних нар играют в «двадцать одно» без карт. На пальцах.

Кто-то спит... Кто-то всхлипывает в подушку, набитую соломой.

Один мочится в парашу...

Еще один поет «Тюрьму Таганскую...», а его приятель записывает слова песни огрызком карандаша на клочке бумаги. Торопится, не успевает, переспрашивает:

– Как, как?..

– «...все ночи, полные огня...»

– Ага... – записывает. – Дальше!

– «Тюрьма Таганская, зачем сгубила ты меня?..»

– Ну, бля!.. Медленнее пой! Видишь, не успеваю?!

Костя Чернов усмехается на верхних нарах, затачивает ложку.