Переключение кодов: билингвизм и диглоссия

необходимо отличать порядок усвоения языков — диахро­нический аспект — от степени нынешнего их использова­ния— синхронический аспект (что было предложено У. Уайтли [Whiteley, 1964, 184], на идеях которого осно­вана таблица на рис. 5.1), а также предложить термины и символы для выражения этого различия.

РИС. 5.1 Язык: порядок усвоения и использования

 

В этой главе мы рассмотрим двуязычного индивида в психологическом и социально-психологическом плане как лицо, осуществляющее кодовое переключение, и как ис­полнителя ролей, а также как члена общества, в кото­ром обычным является широкое использование более чем одного языка. Кроме того, мы остановимся на двух осо­бых случаях кодового переключения — диглоссии в ста­бильной и нестабильной континуумной ситуации, и это приведет нас к более точному определению типов кода — языка, диалекта, креольского языка, пиджина и т. д., что является необходимым предварительным условием для макросоциолингвистического рассмотрения языковой по­литики в различных странах.

5.1 ДВУЯЗЫЧНЫЙ ИНДИВИД

Прежде чем рассматривать двуязычного индивида, пред­ставляется важным внести ясность в соответствующую терминологию, особенно в понятия «родной язык» и «ино­странный язык» или «первый» и «второй язык».

Для большинства индивидов первый усвоенный язык — родной язык — является также языком наиболь­шего использования, и наоборот, «вторые языки» обычно являются «вторичными» и в плане использования, т. е. вспомогательными языками. Но в ситуациях языкового контакта наблюдаются случаи таких индивидов, особен­но мигрантов, у которых родной язык теряет свое значе­ние как первичное средство общения и ограничивается сферой домашнего и дружеского круга, заменяясь в дру­гих сферах господствующим языком чужого речевого коллектива. Такая ситуация обычна для групп иммигран­тов и беженцев, например, индо-пакистанских иммигран­тов в Англии, турецких рабочих в ФРГ и т. п.; поэтому

154

 

ВРЕМЕННОЙ АСПЕКТ	язык	СИМВОЛ
Диахронический	Первый язык Второй язык	L1 L2
Синхронический	Первичный язык Вторичный язык	PL SL

Мы не хотим, конечно, придерживаться буквального понимания L2 как «второго языка» и тем самым быть вы­нужденными говорить о чьих-то L3, L4 и т. д. Мы предпо­читаем обозначать посредством L2 любой язык или язы­ки, усвоенные после L1, равно как под SL понимать «вспо­могательные», точно так же, как «двуязычный» может употребляться в значении «многоязычный». Во всяком случае, отнюдь не легко, как увидим, установить, «сколь­ко» языков индивид использует, и точно упорядочить их по степени их важности для этого индивида.

5.1.1 Понятие билингвизма

Допущение, что языки являются объектами, между кото­рыми, в идеальном смысле, имеются отчетливые границы, предполагало, что любое высказывание может быть одно­значно отнесено к конкретному языку. Элементы, явно «принадлежащие другому языку», могли, согласно этой точке зрения, найти свое место в системе как «заимство­ванные» или же как «просочившиеся» благодаря «интер­ференции». Указанное допущение и сопутствующая ему терминология в высшей степени неудачны, так как неспо­собны учесть «переключение» с языка на язык — обыч­ное явление среди билингвов — и предполагают понима-

155

ние такого поведения как «шум.а», понижающего эффек­тивность коммуникативного акта, в котором он встреча­ется. Есть немало свидетельств того, что по существу дело обстоит наоборот, т. е. что «языковое смешение», вов­се не делая общение билингвов более трудным, в дейст­вительности облегчает его. Засвидетельствованный мною пример высказывания шестилетнего ребенка, родители которого говорят по-итальянски, подкрепляет это утвер­ждение, и любой, кто сталкивается с подобной ситуаци­ей, может собрать большое количество такого рода за­бавных свидетельств. Этот ребенок, пользовавшийся до­ма итальянским языком, в школе в Англии оперировал исключительно английским, и поэтому, когда ему пона­добилось описать школьное происшествие по-итальянски, он столкнулся с проблемами лексического отбора: школь­ная жизнь строится для него на английском в том смыс­ле, что, хотя имеются некоторые итальянские эквивален­ты, например, для слов playground 'спортплощадка', playtime 'время отдыха, перерыв', ребенок их не знает, а в ряде случаев в итальянской школе отсутствуют экви­валентные реалии, например, dinner-lady 'воспитательни­ца, наблюдающая за детьми во время обеденного пере­рыва'. Вследствие этого ребенок построил высказывание, вполне адекватно воспринятое его родителями: 'Oggi a scuola a playtime, Mark Jones ё caduto dal climbing-frame nel yard e Mrs Smith la nostra dinner-lady ha fasciato il suo ginocchio' 'Сегодня в школе на перерыве Марк Джоунз упал со шведской лестницы [climbing-frame] во дворе, и миссис Смит, наша воспитательница [dinner-la­dy], перевязала ему колено'. Очевидно, мало смысла опи­сывать это как «итальянский синтаксис с большой лек­сической интерференцией из английского». Более инте­ресным подходом было бы принять это высказывание таким, какое оно есть, и понаблюдать, как действует сложная итало-английская система. Мы могли бы отме­тить, в каких звеньях структуры встречаются английские лексические единицы, оценить их влияние на фонемную систему и фонетическую реализацию данного высказы­вания и попытаться вывести правила, которые будут хо­тя бы частично предсказывать внутреннее переключение такого рода. Такой подход, как выяснится, гораздо ско­рее приведет к удовлетворительным моделям двуязычно­го поведения, чем скрыто прескриптивное допущение, будто английские черты являются своего рода прискорб­ными ляпсусами в правильном в прочих отношениях

156

итальянском. Попытка построить правила для межъязы­кового переключения будет сделана несколько позже (5.4), но этот вопрос поднят здесь с двойной целью—• связать наши предыдущие замечания о монолингваль-ном, т. е. внутриязыковом, кодовом переключении с по­нятием билингвизма и явлением континуума кодов, что будет иллюстрироваться в дальнейшем ссылками на кре-ольско-английский континуум в Карибском бассейне.

5.1.1.1 Смешанный и координативный билингвизм

Еще около 20 лет назад наибольший интерес к билинг­визму проявляли психологи, почти все без исключения старавшиеся описать отношения между билингвизмом и умственными способностями или умственными заболева­ниями. Лингвисты и психолингвисты только начали про­являть интерес к данной тематике; отметим два класси­ческих исследования — У. Вайнрайха [Weinreich, 1953] и С. Эрвин и Ч. Осгуда [Ervin and Osgood, 1954]. Из них выросло понимание того, что билингвизм, по существу, представляет собой один из случаев «сосуществующих систем», предложенных Ч. Фризом и К- Пайком [Fries and Pike, 1949] (см. 2.4.1.4) для объяснения стилистиче­ской вариации у монолингвов. Возвращаясь к уже ска­занному выше, можно повторить, что многокодовый узус является нормальным языковым поведением, будь то внутри- или межъязыковое переключение, и, говоря до­вольно упрощенно, было бы лучше трактовать билингва не как некую странность, а как обычного индивида, чей репертуар оказался содержащим коды, которые у других будут определяться как отдельные языки. Однако, пред­ставленное таким образом, понятие билингвизма теряет­ся в тривиальности признания того, что все говорящие используют разные стили в соответствии с разными це­лями— трюизм, на который вряд ли можно рассчиты­вать в углублении нашего понимания языкового употреб­ления.

Кардинальный вопрос, с которым сталкивается ис­следователь билингвизма, состоит в следующем: облада­ет ли двуязычный индивид одной или двумя системами. Отвечая на этот вопрос и следуя рекомендациям Вайн­райха, Эрвин и Осгуд предложили рассматривать билин­гвизм как некоторую шкалу, располагающуюся между смешанным билингвизмом, при котором два языка сли­ваются в одну систему, и координативным билингвизмом,

157

РИС. 5.2       Лингвистическая модель билингвизма

при котором две языковые системы сохраняются раздель­ными. В терминах трансформационной грамматики сме­шанный билингвизм характеризуется единой семанти­ческой базой, связанной с двумя механизмами входа и двумя механизмами выхода, тогда как при координатив-ном билингвизме имеются две семантические базы, каж-

158

дая из которых связана с конкретными языковыми систе­мами входа-выхода (эти две модели изображены на рис. 5.2).

Главной проблемой, помимо экзистенционального ста­туса этих моделей (такой вопрос мы рассматривали в общем плане выше — 2.3.1.1), является природа механиз­ма переключения, который в нашей схеме для смешан­ного билингвизма появляется после блока трансформа­ционных правил, т. е. здесь языки 1 и 2 тесно связаны, а в случае координативного билингвизма он, вероятно, на­ходится перед семантической базой — видимо, в своего рода «генераторе мыслей». Серьезным обстоятельством является и то, как трактуется модель — как психологи­ческая или как лингвистическая; в любом случае приро­да и содержание правил механизма переключения нуж­даются в более точном определении. Мы вернемся к этой проблеме позднее, в рамках обсуждения кодового пере­ключения, а здесь ограничимся замечаниями по поводу тех весьма серьезных последствий, которые имеет такая модель для еще одной излюбленной аксиомы дескрип­тивной лингвистики — неразделимости языкового знака.

Было принято считать, по крайней мере со времен Соссюра, что анализ и объяснение языка должны опи­раться на спецификацию отношений между (1) языковы­ми знаками — их формой и значением — и (2) их ре­ферентами — «объектами», к которым они относятся, а в конечном счете, и к тем, кто ими пользуется. Языковой знак традиционно считался состоящим из выражения — «акустического образа», или, огрубление, «фонемной формы», и содержания — понятия; оба относятся к неко­торому «объекту». Это можно проиллюстрировать, вос­произведя соссюровский пример с «деревом» (англ, tree) и используя прописные буквы для обозначения понятия:

Очевидно, что в этом случае, когда использующий знак индивид является монолингвом (а высказанные вы­ше замечания о кодовом переключении должны заста-

159

вить нас усомниться в реальном существовании таких индивидов), отношение между акустическим образом вместе с соответствующим ему понятием, образующими знак, и его референтом будет простым. А что же, одна­ко, имеет место в случае билингва? Мы попытаемся по­догнать этот знак к двум изображенным выше моделям, используя в обоих случаях в качестве примера итало-английского билингва.

Координативный билингвизм

Этот говорящий имеет два знака для одного и того же референта и, по-видимому, два понятия и две фонем­ных формы для физического объекта, определяемого сле­дующим образом: «многолетнее растение с единственным самостоятельным древесным стволом, обычно без веток на некотором отрезке от земли». В действительности не исключено, что эти два знака относятся к разным объ­ектам: ALBERO /albero/ — к итальянской зонтиковой сосне, a TREE /tri/ — к неопределенному лиственному объекту на нашей иллюстрации.

Смешанный билингвизм

 

 

Если билингв смешанного типа имеет слитую семан­тическую базу, его знаки также должны быть неизбеж­но слитыми, но в таком случае как он разлагает свои знаки на составные части и порождает не совершенно непредсказуемую мешанину итальянского и английского, а текст либо на одном, либо на другом языке и как при желании он создает смешанный текст, если обстоятель­ства того требуют? То, что его знаки являются слитыми, вытекает из самого понятия смешанного билингвизма, как и разделимость знака, когда носитель порождает предложения, но это противоречит соссюровскому пони­манию природы знака: изменение одного из его элемен­тов автоматически вызывает изменение другого. Можно указать также на тот факт, что это проблема не одного лишь билингвального описания, поскольку то же самое расщепление знака представляется неминуемым в моно-лингвальном употреблении омофонов и омографов. В по­рядке частичного решения данной проблемы можно бы­ло бы предложить такую модель знаков в смешанном билингвизме, в которой понятия сливаются в своего ро­да суперпонятие вроде ALBEROTREE, которому припи­сываются два акустических образа — /albero/ и /tri/, но это мало что дает для преодоления внутренне присущей такому подходу трудности: знак по-прежнему разделен, и нет никакого механизма, предотвращающего порожде­ние высказываний типа 'То I ho have gia just visto seen un a albero tree"! * Совершенно ясно, что мы оказыва­емся перед настоятельной потребностью определить ме­ханизм переключения, позволяющий порождать несме­шанные высказывания, и процесс, допускающий времен­ное отключение такого механизма (см. 5.4).

Третий тип билингвизма, предложенный Вайнрайхом [Weinreich, 1953, 9 ел.], субординативный билингвизм, хотя в нем и нет ничего необычного, представляет по­добные неразрешимые проблемы:

* «Я только что видел дерево». В этом гипотетическом примере каж­дый элемент фразы дублирован: ит. 1о/англ. I «я», ит. ho/англ, have —• вспомогательный глагол перфектной формы основного гла­гола, ит. visto/англ. seen — причастная форма глагола «видеть» и т. д, (Прим. пер.)

 

160

6—572

161

Субординативный билингвизм

/albero/

В отличие от смешанного билингвизма, при котором индивид, вследствие овладевания двумя языками одно­временно, имеет два L1, субординативный билингвизм, как и координативный, предполагает наличие L1 и L2, но отличается от последнего тем, что его сложный знак содержит единственное понятие, которое, так сказать, «вызывает» соответствующее слово из L1, а оно само «вызывает» английскую форму / in /. Билингв такого ти­па часто изучает L2 по переводному методу: / in / означа­ет /albero/, поэтому его итальянский знак ALBERO /albe-го сам является знаком знака, или, в семиотических тер­минах, метазнаком.

Следовательно, метод порождения предложений на L2 у билингва субординативного типа включает прирав­нивание лексической единицы из L1 к лексической еди­нице из L2 — процесс, совершенно отличный от проце­дуры «понятие — единица», характерной для смешанного и координативного билингвизма: этот процесс, как мож­но с определенностью полагать, параллелен более ран­ним этапам усвоения второго языка. По сути все три типа билингвизма, по-видимому, действительно маркируют этапы усвоения, начиная с субординативного и перехо­дя к координативному, когда у учащегося появляется ощущение- того, что ему действительно удается «думать на этом языке», а не просто «переводить с родного языка».

Можно было бы теперь задаться вопросом, есть ли какие-нибудь психологические свидетельства существо­вания этих моделей в сознании или в мозгу билингвов, помимо различного рода мерил самооценки. Имеются не­которые экспериментальные свидетельства, как будто подкрепляющие эту гипотезу; особенно это касается ре­зультатов дифференциальных семантических тестов

162

 

[Osgood et al., 1957]. Если, как предполагается, смешан­ный билингвизм характеризуется единой концептуально-семантической системой, любому изменению в значении слова в одном языке должно соответствовать одинако­вое изменение в значении эквивалентного слова в другом языке, но поскольку денотативное значение — концепту­альное или когнитивное — не может быть с легкостью изменено, такие тесты должны полагаться на изменение коннотативного — ассоциативного или эмоционального — значения слов (ср. [Leech, 1974, 10—27], где дается свод­ка «семи типов значения», что может оказаться полез­ным для нас). Для координативного билингвизма ника­кое подобное изменение не может быть предсказано, и несколько серий экспериментов дали результаты, кото­рые, по-видимому, подкрепляют дихотомию между эти­ми двумя типами билингвизма [Lambert and Jakobovits, 1961].

До сих пор мы игнорировали важнейший аспект би­лингвизма •— отношение языка к культуре у двуязычных индивидов, так как, наряду с вопросом об отношении одного языкового кода к другому, существует отношение одной культуры к другой. Короче говоря, имеются, по-видимому, бикультуральные индивиды, точно так же, как имеются билингвальные, и отсюда возникает вопрос, могут ли такие «бикультуралы» образовывать некий континуум в диапазоне от смешанного до координатив­ного типов? Эта сторона дела получит рассмотрение ни­же — в контексте социального использования кодов в многоязычных обществах (5.2), но сначала надо попы­таться исследовать природу механизма переключения, от чего в конечном счете должно зависеть описание би-лингвального языкового употребления.

5.1.2 Двуязычное переключение кодов

Мы описывали двуязычное поведение так, как если бы не было никаких проблем, связанных с переключением с од­ного языка на другой, т. е. будто бы механизм переклю­чения, что бы он собой ни представлял, всегда находится в идеальном рабочем порядке, и тем не менее мы заме­чаем появление «смешанных» высказываний, или, гово­ря в плане нормативности, мы замечаем, что билингв допускает «ошибки». Еще в 1957 году высказывалось мнение [Lado, 1957, 1], что исследования в области язы-

⁶*                                                                                   163

ковых контактов [Weinreich, 1953; Haugen, 1953] демон­стрируют тот факт, «что многие языковые искажения, наблюдаемые среди билингвов, соответствуют поддаю­щимся описанию различиям в используемых языках», т. е. различия между языковыми формами монолингвов и формами, употребляемыми билингвами, должны в значительной мере объясняться явлением «интерферен­ции» со стороны L1. Предполагалось, что такая интер­ференция проистекает из переноса структурных моделей L1 в употребление L2 на всех уровнях — лингвистических и культурных. Мы поясним это утверждение на примере фонологической интерференции, признавая в действи­тельности, что эти предполагаемые процессы в равной мере приложимы к коду в целом и к культурным аспек­там употребления языка.

5.1.2.1 Фонологическая интерференция

Факт «звуковой субституции» давно признается в линг­вистике [Bloomfield, 1933, 445 ел.], хотя точное определе­ние этого явления было достигнуто только в 1953 г. [Weinreich, 1953, 14]: «интерференция возникает в тех случаях, когда двуязычный индивид отождествляет фо­нему вторичной системы с фонемой первичной системы и, воспроизводя ее, применяет к ней фонетические пра­вила первичного языка». Несложный пример поможет понять сказанное. «Заимствованное слово» rouge 'румя­на', фонемически /гиз/ и фонетически [К^и:з] во француз­ском языке, идентифицируется носителями английского языка следующим образом: французское [К] трактуется как эквивалентное английскому /г/ и реализуется обычно в виде [j]; французское /и:/ отождествляется с англий­ским /и:/, но воспроизводится как более централизован­ный и удлиненный гласный, чем французский, т. е. как [и:]. Французская фонема /з/ приравнивается к англий­ской /з/, но ввиду фонотактических правил английского языка, запрещающих эту фонему в начальной позиции и часто замещающих ее в конце слова, она вполне может быть заменена более обычной /d3/, ср. garage 'гараж', beige 'бежевый' и т. п.

Было предложено различать четыре основных типа фонологической интерференции: недодифференцирован-ность и сверхдифференцированность фонем, реинтерпре-тация (переосмысление) различий и звуковая субститу­ция, каждый из которых иллюстрируется ниже.

164

Недодифференцированность: если L2 содержит фоне­мы, не встречающиеся в L1, они могут не осознаваться как таковые, например, в итальянском нет противопо­ставления /i:/ — /i/, хотя долгие и краткие гласные встре­чаются, но только как целиком предсказуемые аллофо­ны, не затрагивающие значения слов. Итальянец, говоря­щий по-английски, вполне может оказаться неспособным различить вне контекста, в произношении или восприя­тии, контрастирующие значения таких фраз, как Не beat his wife 'Он ударил свою жену' и Не bit his wife 'Он уку­сил свою жену'. И наоборот, отсутствие в английском языке фонемного противопоставления простых и «двой­ных» согласных, за исключением маргинальных случаев типа holy 'святой' и wholly 'целиком' в некоторых видах речи, может привести англичанина, говорящего по-италь­янски, к неумению различать casa /kasa/ 'дом' и cassa /kassa/ 'касса' или fato /fato/ 'сделанный' и fatto /fatto/ 'факт'.

Сверхдифференцированность: этот тип интерферен­ции является обратным по отношению к только что опи­санному — отождествление фонетического контраста в L2 с фонемным различием в L1, например, наличие двой­ных согласных в письменной форме таких английских слов, как little 'маленький', bigger 'больший', banner 'знамя' и т. п., может толкнуть итальянца к произноше­нию их как /littel/ и т. д., или, например, наличие аспи­рации в начальных глухих смычных в английском может привести носителя языка хинди к предположению о на­личии такого противопоставления, и он будет чрезмерно подчеркивать фонетические различия между /k/ в kin 'родственник' и skin 'кожа', реализуя сильную аспира­цию в первом случае при отсутствии ее во втором, по аналогии с хинди /k^hal/ 'родственный' и /kal/ 'редкий'.

Переосмысление различий: представление о фонеме как о наборе различительных признаков может заста­вить билингва воспользоваться некоторым фонетическим признаком, образующим в его L1 неотъемлемую часть фонемного противопоставления, и с его помощью осуще­ствлять различение в L2. Хотя в английском имеется, а в итальянском отсутствует различение /а:/ — /эе/, ср. оксфордское bard 'бард' — bad 'плохой', переднерядные аллофоны /а/ в действительности встречаются во многих итальянских диалектах перед «двойными согласными». Поэтому говорящий по-итальянски англичанин может услышать и реализовать в речи различие между fato и

165

РИС. 5.4

fatto не как существенное противопоставление «один согласный — двойной согласный», а как различие в глас­ных, произнося гласный, близкий к /а:/, в слове fato и гласный, близкий к /as/, в слове fatto.

Звуковая субституция: когда реализация фонемы в L2 воспринимается как вариант «той же самой» фонемы в L1, может иметь место подстановка одного звука вме­сто другого, например, англичанин, говоря по-француз­ски, опознает французское [^] как реализацию /г/, в чем ему помогает то, что он слышал подобную реализацию в северо-восточной деревенской разновидности англий­ского языка, ср. rouge.

5.1.2.2 Межъязыковая идентификация

В каждом из четырех описанных выше случаев интер­ференции предполагалось наличие общей черты — иден­тификации билингвом фонем языка L2 в терминах его L1-системы, т. е. он слышит «х» и принимает его за «у», который он и употребляет в попытке произнести «х» вЬ2.

В огрубленном виде это можно показать на следую­щей схеме (рис. 5.3):

РИС. 5.3

Межъязыковая идентификация 1

ФОНЕМА L2 /К/_________

ИДЕНТИФИКАЦИЯ И

ФОНЕМА L 1

/g/.

_fc./g/

что нам необходимо пересмотреть модель, предложенную в главе 2 (2.4.2.1, рис. 2.2), особенно на уровне фоноло­гического компонента.

Фонологические правила обладают формальной струк­турой контекстно-связанных правил [Chomsky and Halle, 1963, 332] и одной функцией превращения бинарных фо­нологических признаков во многие фонетические призна­ки, составляющие реальные речевые звуки [Botha, 1971, 225 ел.]. Можно теперь внести изменения в рис. 5.3 с целью более отчетливого указания механизма межъязы­ковой идентификации на фонологическом уровне (см. рис. 5.4).

хинди

Межъязыковая идентификация 2

английский

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

<t	ОНОЛОГИЧЕСКИЙ КОМПОНЕНТ				ФОНОЛОГИЧЕСКИЙ КОМПОНЕНТ
	БИНАРНЫЕ ФОНЕМНЫЕ ПРИЗНАКИ				БИНАРНЫЕ ФОНЕМНЫЕ ПРИЗНАКИ
	^	Г			А	k
	П- АРНЫЕ ФОНЕТИЧЕСКИЕ ПРИЗНАКИ				П-АРНЫЕ ФОНЕТИЧЕСКИЕ ПРИЗНАКИ
					А	k
^		г
fp....................................  fn				ь	f1.........................  f?.......................  fn

 

Говорящий на хинди англичанин слышит неаспири-рованный /k/ в /kam/ 'работа' как Jg /, так как начальный неаспирированный /k/ не встречается в английском (т. е. в оксфордском; многие же северные английские диалек­ты допускают его), зато встречается неаспирированный / g /, поэтому он употребляет /g/ в своей реализации /kam/, произнося /gam/ — бессмысленное слово в хинди.

Эта модель, однако, действительно является довольно грубой в качестве объяснения интерференции. К приме­ру, она не в состоянии четко объяснить, почему должен выделяться один из признаков /k/ при игнорировании прочих. Чисто фонетический ответ едва ли достаточен, так

166

Выше предполагалось, что говорящий на хинди англи­чанин слышит фонетические признаки звуков хинди и от­бирает, на основе фонологических правил английского языка, тот фонетический признак, который он считает значимым различительным фонемным признаком в хин­ди, т. е. он, так сказать, «отфильтровывает» те призна­ки, которые либо не встречаются в английском, либо яв­ляются в нем фонологически несущественными. Следо­вательно, он интерпретирует аллофон фонемы /k/ в хин­ди как английский аллофон фонемы /g/ по причине, указанной ранее,— неправильное осмысление противопо­ставления. Короче говоря, достаточно одного противо-

167

поставления, и он выбирает неверное. На схеме показан процесс восприятия (декодирования), но коль скоро идентификация осуществлена, стрелки можно направить в обратную сторону, и та же схема будет служить мо­делью процесса передачи (кодирования), т. е. говорения на хинди «с английским акцентом». Нумерация отобран­ных признаков, конечно, совершенно произвольна и да­ется просто для примера; более полная трактовка содер­жала бы перечисление фонетических признаков хинди и английского в их противопоставлении.

В принципе, такие межъязыковые интерпретации по­верхностных явлений могут иметь место на всех уровнях грамматики и, как таковые, составлять интер-язык — англицированный хинди, используемый этим говорящим; данное понятие мы подробнее рассмотрим в следующем разделе.

5.1.2.3 Понятие «интер-языка»

Часть трудностей, с которыми мы сталкиваемся при объ­яснении билингвального языкового поведения, происте­кает из того факта, что, несмотря на торжественные за­явления об объективном характере наших описаний и об отказе от понимания языка как монолитного объекта, мы все время действуем, по существу, вполне прескриптив-но и монолитически. Пока мы не признаем, что высказы­вания билингва, даже те, которые порождаются уча­щимся на ранних этапах изучения L2, являются в такой же мере языком, что и хинди или английский в качестве L1, на которые он, как мы полагаем, нацелен, до тех пор наше понимание не продвинется дальше перечисления «ошибок» и трактовки его речи как «ломаного англий­ского» или того или иного «пиджина». Необходима пере­ориентация в направлении фактических данных, т. е. надо строить описание «не путем такого приспосабли­вания грамматики стандартного английского языка, что­бы она могла порождать все реальные предложения... [текста], а путем обнаружения той грамматики, которая наиболее адекватно описывает эту структуру» [Thorne, 1965, 51]. Интересно, что это было первоначально пред­ложено для исследования одной чрезвычайно отклоняю­щейся от нормы разновидности английского языка —• поэтического языка Э. Каммингса, но вскоре было рас­пространено на описание стилистически характерных диалектов вообще и на обнаружение структурированного

168

характера ученических ошибок в частности посредством процедуры, ставшей известной как «анализ ошибок» (ве­роятно, лучший его обзор содержится в [Corder, 1973, 256—294]).

Главные предпосылки анализа ошибок можно кратко резюмировать следующим образом:

1. Высказывания индивида, говорящего на некотором
L2, не являются ни высказываниями на L2, ни высказы­
ваниями на L1, а представляют собой поверхностные
манифестации «интер-языка» — языковой системы, фор­
мальные характеристики которой помещают ее в неко­
торой точке между Ы и L2.

2. Эта система, частично изоморфная системе L2, под­
чиняется определенным правилам и образует знание об
L2, которым говорящий располагает в момент регистра­
ции данных, т. е. его компетенцию в L2, это «аппроксима­
тивная система», отражающая его «переходную компе­
тенцию».

3. Поскольку формы, изоморфные формам L2, могут
появляться случайно, ошибки, допускаемые говорящим,
являются наиболее отчетливым    показателем его систе­
мы, будучи результатом гипотез о структуре L2, прове­
ряемых учащимся.

4. Отклоняющиеся формы следует разделять на слу­
чайные ляпсусы и закономерные ошибки и погрешности.
Только эти ошибки и погрешности считаются индикато­
рами базисной системы.

5. Система индивида, изучающего язык, может быть
или не быть в состоянии изменения; одни изменяются
быстро, другие, так сказать, претерпевают «окостене­
ние», третьи же оказываются относительно «фиксиро­
ванными» в форме пиджина, креольского языка, местного
разговорного варианта и прочих разновидностей L2 (см.
об этом подробнее 6.2).

В основе этих предпосылок лежит существенная пе­реоценка языка билингва (на каком бы этапе его изуче­ния он ни находился) как уникальной и автономной ком­муникативной системы, которая может описываться так же, как вновь открытый язык вновь открытого народа, поскольку это именно то, чем он является — язык рече­вого коллектива, хотя и состоящего из одного комму­никатора, со своими собственными правилами, требую­щими объяснения в своих собственных терминах, а не в плане «отклонения» от какой-то иной системы. Столь же неинформативно, например, описывать провансаль-

ский язык как «плохой французский», что и описывать L2, разновидность английского языка, как «плохой англий­ский», хотя «интер-язык» билингва может, собственно говоря, описываться как «хороший» или «плохой» в пла­не его коммуникативной эффективности (см. 5.2). Име­ются, естественно, серьезные проблемы, связанные с опи­санием интер-языка, но некоторые тексты уже были ис­следованы, и можно объявить об определенных успехах [Bell, 1973, 1974].

Можно отметить еще два момента, прежде чем мы продолжим обсуждение билингвизма. Во-первых, все Ь2-разновидности должны теперь приниматься в каче­стве «реальных языков», поддающихся нормальному лингвистическому описанию,— и это еще один шаг к до­стижению объективности по отношению к своим данным, что было первейшей целью лингвистики на протяжении этого столетия. Во-вторых, понятие интер-языка и пере­оценка статуса предполагаемых им ошибок имеет прин­ципиально важные последствия для преподавания языка, поскольку ориентирует учителя на исправление не по­верхностных явлений — «симптомов» употребления L2, а базисной концептуальной системы, которая их обуслов­ливает.

5.1.2.4 Резюме

Мы рассматривали двуязычного индивида, проводя раз­личие между смешанным и координативным билингвиз­мом, и эта дихотомия привела нас к признанию того, что данное понятие подрывает важную аксиому дескриптив­ной лингвистики о неделимости языкового знака и тем самым выдвигает проблемы, общие для лингвистики в целом, а не только для описания билингвизма. Под руб­рикой «кодовое переключение» мы рассмотрели механиз­мы, связанные с употреблением индивидом более одного языка, и высказались за то, чтобы считать язык говоря­щего на L2 автономной языковой системой и описывать его как таковую, без явного или скрытого привнесения элементов предписания.

Теперь необходимо переключить внимание с двуязыч­ного индивида и системы, которой он располагает, на употребление билингвами их языков, т. е. предпринять социально-психологический и социолингвистический, а не чисто психологический или лингвистический подход к данному вопросу.

170

5.2 БИЛИНГВИЗМ И СФЕРЫ УПОТРЕБЛЕНИЯ

Нетрудно заметить, что высказанные выше замечания по поводу кодового переключения у монолингвов, его связи с ролевыми отношениями и его местонахождения в различного рода сферах в равной, если не в большей мере применимы и к кодовому переключению у билинг­вов (ср. 4.3.1). Если принять, что репертуары одноязыч­ных индивидов и групп отличаются друг от друга по ли­нии кодов и ролей, которыми они могут оперировать, подобные, хотя и большие различия должны встречаться в коммуникативной компетенции билингвов на уровне их L2. Именно по этой причине определение билингва как человека, в совершенстве владеющего более чем одним языком [Francis, 1958, 590], или, используя термин Хэл-лидея, являющегося «амбилингвом» [Halliday et al., 1964, 77 ел.], оказывается несостоятельным, за исключением редких случаев, когда индивид достигает высшей точки на шкале одинакового владения двумя или более язы­ками. Следует признать, что билингвизм образует неко­торый диапазон умений, простирающийся от монолинг-визма на одном полюсе через субординативный и коор-динативный типы до смешанного билингвизма, при кото­ром совершенное владение обоими языками никогда не считается чем-то недостающим. Представляется реалис­тичным объяснять варьирующие способности билингва, у которого все еще происходит изменение и развитие ин­тер-языка, как движение от координативного билингвиз­ма к смешанному, но — ив этом состоит главное — не в одинаковой степени во всех языковых и социальных на­выках. Чтобы коммуникация была эффективной, говоря­щий должен уметь не только оперировать языковым ко­дом, но и осуществлять выбор канала, посредством которого код реализуется, учитывать ситуативные пере­менные, модифицирующие такой выбор, а также социо­лингвистические правила, которые делают возможной связную речь и поддерживают или создают социальные отношения. Вряд ли можно ожидать мгновенного дости­жения совершенного владения такой серией разнообраз­ных навыков, так что в некоторых сферах билингв будет владеть ими по типу смешанного билингвизма, в дру­гих — по типу координативного, а в ряде сфер — даже по субординативному типу. Чтобы пояснить сказанное, я приведу в качестве примера свои собственные возмож­ности в итальянском языке.

171

Будучи итало-английским билингвом, в Италии я рас­ценил бы себя как близкого к смешанному типу в тех сферах общения, в которых я часто использовал италь­я