И отовсюду-отовсюду-отовсюду поднимается противостояние, сопротивление; и чем больше оно поднимается, тем более императивно Это.

Но в такие моменты чувствуется шаткость равновесия материальной жизни…О! это очень-очень интересно; когда я смогу рассказать об этом, это будет что-то стоящее.

 

 

Августа 1966

 

(Сатпрем обычно встречался с Матерью в 10 часов утра, но постепенно время начала встреч отодвинулось на 10.30, а этим утром секретари ушли от Матери в 10.45. За последний год «беседы» с Матерью стали все более «разбросанными», чему свидетельствует эта «Агенда», и все больше времени стало съедаться всякими «очень срочными» и «очень важными» сообщениями. Ситуация будет ухудшаться до самого конца, когда Мать, перегруженная, сможет видеться с Сатпремом весьма короткое время после полудня. Затем дверь закроется.)

Полный абсурд! если бы я не закричала, они продержали бы меня еще полчаса… Идиотская жизнь. Я приступаю к чему-либо в то время, когда уже должна была закончить это. После полудня то же самое… У меня за день бывает 45, 50 человек. Однажды я виделась с 75 людьми за день, не считая тех, кого я регулярно вижу каждый день. Так что, чтобы утешить себя, я вспоминаю время, когда я видела две тысячи людей на Игровой Площадке… но это занимало только час.

Как только заболеет какой-нибудь ребенок, его приносят ко мне. Если он глухонемой, его приносят ко мне; если он слабоумный, его приносят ко мне; если у него бывают эпилептические припадки, его приносят ко мне, и его буквально [смеясь] подкидывают ко мне, думая, что я буду его лечить!

Компенсация за это… [Мать, смеясь, показывает в угол комнаты, где лежит куча новых зонтиков]: мне дают зонтики — хочешь зонтик?

 

Чтобы защищаться от лавин! Нет, у меня уже есть один.

[Мать смеется, затем продолжает] Во время еды мне приносят поздравительные открытки по случаю дней рождений, чтобы я подписала, прямо с пищей. За завтраком я немного ем, затем подписываю открытки, затем еще чуть-чуть ем, затем меня просят о встречах… Так и идет.

 

Тебе нужен кто-то в качестве полицейского.

Думаю, они выгонят его наружу!

Это очень ясный знак того, что они находятся больше под влиянием людей, чем под влиянием Божественного. Ведь, все же, это несколько затрудняет работу; у меня все время такое впечатление, что вместо выражающей себя Воли свыше я должна уступать навязывающим себя волям, приходящим снаружи; и ничто в мире не утомляет меня больше, чем это. Я могу работать без остановки, если воля приходит свыше; но то, что приходит и противоречит Ритму, очень утомительно, очень. У меня нервная усталость — «нервная» не в обычном смысле, потому что это под полным контролем — а устают сами нервы. Если бы мне давали одну-две минуты настоящего отдыха, все бы приходило в порядок, но со всей этой лавиной низших воль, навязывающих себя, нервы начинают вибрировать и причинять боль. Они совершенно глупые!

 

*

* *

 

(Начало и конец этой беседы не могли быть записаны из-за поломок магнитофона. Была записана только середина беседы. Речь шла о переживании Матери; Она описывала то место, где Сатпрем обычно «отдыхает» по ночам и откуда он тянет атмосферу своей сегодняшней книги: это место очень гармонично по цвету и субстанции. Затем Суджата рассказывает Матери сон, который она видела в последние дни.)

Когда ты ходила в это гармоничное место, ты играла музыку? Ведь я видела, что ты играла музыку для него.

Это другое. Может быть, я не знаю… Но прошлой или позапрошлой ночью я вдруг почувствовала, как кто-то сказал мне: «Самый лучший способ помочь ему — не медитация, а музыка.» И затем я словно делала гармонии и посылала их тебе для твоей книги.

[Обращаясь к Суджате:] Когда был твой сон?

 

Позавчера.

Это было примерно два дня тому назад, два-три дня тому назад. Я думала о неопределенности и недостаточности наших встреч [лавина секретарей], и я спросила себя: «Что же делать?» Ведь у нас есть работа, и ее надо делать, но, помимо этого, нет времени ни на что; тогда мне «сказали», что тебе могла бы помочь музыка. Но я утратила все музыкальные навыки, так что, поскольку я не могу больше играть материально, я подумала: «Я могу привести его в контакт с волнами музыки.» Ведь это есть все время, все время — чудеса. Так что, может быть, из-за этого я пошла в то место [где отдыхает Сатпрем], и это [обращаясь к Суджате] отразилось на твоем сне. И, несомненно, это вызвало мое переживание… Я особо не отмечала музыку, но это чрезвычайно гармоничное место: атмосфера была гармоничной, цвета были гармоничными, звуки были гармоничными; как следствие, и музыка там должна быть такой же.

Но я помню, что когда я пробудилась, я вспомнила, что в последний раз я играла на твой день рождения.

Сунил просил меня поиграть для него; я ответила, что больше не играю: «Я не могу играть, мои руки утратили привычку.» Нет больше силы воспроизводить то, что приходит (я слышу музыку, но больше не могу передавать ее). Это как что-то позабытое. Тогда мне сказали, что это ничего не значит: даже если я сыграю несколько нот — три-четыре ноты — этого будет достаточно. Но я заметила, что в первый раз, когда я играю после долгого перерыва, я играю лучше, чем потом. Ты понимаешь, я всегда пытаюсь быть не тем, кто играет, потому что я больше не знаю, как играть (сколько уже прошло времени? по крайней мере, уже шестьдесят лет я по-настоящему не играю, за исключением редких случаев, так что ушло все знание, бывшее в руках: они неумелые, они разучились играть). Единственное, что я пытаюсь делать, это чтобы кто-то использовал мои руки — музыкальный дух или музыкальная сущность — чтобы кто-то пришел и использовал мои руки; и, обычно, в первый раз это хорошо получается, а затем руки снова начинают хотеть «пытаться знать», так что на этом конец. Руки должны быть совершенно пластичными, без личной воли.

Я всегда не очень-то знала, как играть на этом электронном органе; я гораздо лучше умела использовать мой большой орган, тот, что был у меня прежде; для меня это гораздо легче. А этот очень сложный, очень механический — очень механический. Он где-то слишком механичен по-современному и не столь хорошо откликается на витальное влияние, как мой старый орган. Мои ноги приводили его в движение, и они вкладывали в него такую силу! Была вибрационная сила, раздувавшая мехи так, как надо… А к этому органу мне еще нужно привыкнуть, нужно начинить силой этот инструмент; но мне он представляется пустой скорлупой, внутри которой нет души: есть только оболочка. Ведь духовой ящик органа хорошо откликается; в пианино все откликается: резонатор, клавиши, струны; их можно заставить вибрировать, даже не прикасаясь к ним. Тогда как эти электронные инструменты — это скорлупа.

 

 

Августа 1966

(Мать показывает текст заметки, которую она написала специально для учеников)

Всякий раз, когда вы действуете под побуждением Лжи, это как удар отражается на моем теле.

 

*

* *

 

Есть что сказать?

 

Нет, это ты должна говорить.

 

Нет. Я всегда решаю не говорить.

 

Почему?

Потому что это ослабляет переживание.

Это тоже слова [Мать показывает стопку «Вопросов и Ответов» для следующего «Бюллетеня»]

 

Да, но…

 

Мы живем в словах.

 

Что же, вынужденно!

К сожалению.

 

Пока мир не станет другим…

 

Нет, невозможно думать без слов, но можно знать без слов. Явления сознания, не выражающиеся в словах, ВСЕГДА имеют более высокое качество, гораздо более высокое.

 

Да, но чтобы передать их другим, надо использовать слова.

 

Да, вот в чем беда! Если бы я только могла заставить их воспринимать мои ответы без того, чтобы писать слова, это было бы действительно ценно, это сэкономило бы много времени. Но ни один из тысячи не воспринимает так. Некоторые так воспринимают, но их немного.

 

*

* *

 

(Мать берет со стола письмо)

 

Что он пишет?

 

[Сатпрем читает длиннющее письмо:] Он спрашивает: «Стоит ли мне продать свой автомобиль меньше чем за 35000 рупий? Может быть, мне стоит прислушаться к I Ching и углубиться в изучение?…»

К чему прислушаться?

 

I Ching. Не знаю, это китайское название.

Ох! да, они все увлечены этим. Это книжица, в которой вы находите ответ на любой вопрос. Но, конечно, когда вы читаете, вы переворачиваете слова согласно своему мышлению.

Но ты видишь это! У меня пачка таких писем, и нет даже одного или двух, в которых спрашивалось бы действительно то, на что только я могу ответить. В самом деле, это так, меня должны спрашивать только о том, что только я могу ответить. Иначе зачем?… И они хотят вот чего — спрятаться за мой ответ, чтобы иметь возможность сказать: «А! но вы сами говорили мне, что…» «Стоит ли мне показаться врачу? Стоит ли мне лечь на операцию? Стоит ли мне занять этот пост, который мне предлагают? Стоит ли мне открыть новое дело? Стоит ли жениться на той-то?…» И за всем этим, если что-то пойдет не так: «Но вы говорили мне, что…»

Надо прислушаться к Китайцу — но Китаец скажет только то, что уже есть в их головах! Они интерпретируют фразу так, что вычитывают то, что уже есть в их голове!

Послушай, мой мальчик, возможно, стоит… Что мы можем сделать? Я должна работать над тем, что мы можем сделать вместе: это много работы. Я думала об этом в последние дни, много чего надо сделать. Но у нас нет времени — если оставаться на том уровне, это бесполезно, мы только поболтаем немного, и это все, ничего более.

Как бы там ни было…

 

 

Августа 1966

Сегодня очень рано утром я очень долго говорила с тобой: ты спал. Ты слышал?

 

Что ты мне говорила?

О, это было очень долго…

Это не было личным. Я говорила тебе о том, как искажается истинное движение, и приводила примеры. Очень интересные, потому что это кажется пустяком, но это нечто фундаментальное, в том смысле, что это показывает как Истина превращается в ложь; это было таким тонким, что пока не будешь иметь переживания, не поймешь это ментально. Я разъясняла тебе это переживание, и были два примера, о которых я рассказывала тебе очень точно… сейчас я больше не помню слов.

 

Ты больше не помнишь?

Это были слова, которые приходят сами, уже «готовыми»; так что если я попытаюсь вспомнить сейчас, это будет не то. Когда это придет, я тебе скажу.

 

Я часто имел переживание (на другом плане, я думаю), что это как если бы необъяснимым образом расстраивалось течение: неизвестно почему, исчезала гармония.

Я знаю, почему, это очень просто: это всегда отделение — индивид, который отделяет себя, всегда. В зависимости от природы каждого человека есть больше или меньше эгоизма, но всегда есть отделение. Сейчас я вижу ложное движение: это когда сознание впадает в старую привычку. И поскольку это старая привычка — очень старая привычка — вы не ощущаете ее как падение: это совсем маленькое движение вот так [Мать делает жест: поворачивает нечто, зажатое между большим и указательным пальцем].

Я знаю: этим утром это было очень ясно.

Ведь все является действием Всевышнего, направленным на то, чтобы ускорить возвращение индивидуального сознания к Сознанию — ко всевышнему Сознанию; и тогда, при прохождении через индивида (я не знаю, сможешь ли ты проследить это), давление Силы, направленное на то, чтобы Сила была принята, обращается в индивиде в волю быть понятой. Отсюда и искажение. Ты видишь, это чрезвычайно тонко. Но, говоря «воля», я подразумеваю волю на человеческий манер, конечно же. Давление Силы [Мать кладет свою правую руку поверх левой], направленное на то, что ее приняли [рука внизу], давление Силы на сознание с целью его трансформации обращается в индивиде-посреднике в волю быть понятой.

Другой момент. Инстинктивно, то есть почти подсознательно, почти неумышленно, есть не воля и не беспокойство и даже не любопытство, а некая привычка наблюдать: привычка наблюдать воздействие, оказываемое на других (не прямо то, что они думают, что они чувствуют, это вызывает лишь улыбку), это некая привычка, привычка смотреть на каждое обстоятельство не только так, как ты видишь, но одновременно и как другие видят это, скажем так. Это не «беспокойство», но ты отдаешь себе отчет в этом; ты отдаешь себе отчет не по части результата, а автоматически по части реакции сознания: что другие чувствуют, думают, их реакции; не точно их мнение, а ощущение их реакции. Это некая привычка. И это является ложным искажением ощущения Единства. Конечно, мы составляем ОДНО, но в искаженном сознании это переводится через заметку, наблюдение (я не говорю о тех людях, что заняты самими собой и для которых это не важно, не то: это лежит в функционировании сознания). Движение наблюдения имеет свое место, но в этой форме оно занимает ложное место. Это так тонко… Есть ощущение Единства, что всякое движение сознания отражается везде, на всех сознаниях, поскольку есть только одно сознание, а искажения различны; именно эти искажения порождают разнообразие.

 

(молчание)

Еще один момент. Есть интенсивное и постоянное стремление к Единству. Это всегда начинается с отдачи — спонтанной само-сдачи — Всевышнему. Но затем в это примешивается… (как объяснить это?) ожидание (это ожидание? это почти просто наблюдение)… это не забота, не беспокойство, а скорее ожидание, да (ожидание будет подходящим словом), ожидание результата. Иными словами, в этой великой воле и стремлении к проявлению Гармонии, Любви в Истине, в этой жажде всего-всего существа, жажде Этого, что является источником Гармонии, в это движение стремления впутывается восприятие (больше, чем восприятие: ожидание), ожидание результата, и тогда стремление искажается [жест перекручивания].

И то, что я сейчас говорю, это вовсе не то, что я вижу, а это то, что я переживала во время утренней ходьбы в 4.30. Последовательно были различные переживания [которые Мать только что описывала], и в этом было очень ясное, очень острое восприятие момента, когда фальсифицируется истинное переживание [тот же жест перекручивания]. И это не что-то насильственное, в этом нет ничего драматического, совсем ничего, но… это ясно разница между Бесконечным и Вечным, Всемогущественным [преломляющимся] в индивидуальности — индивидуальное ограничение. И для обычного сознания, привычного сознания — то есть ограниченного, индивидуального сознания — само это переживание чудесно, но есть «воспринимающий», есть «тот, кто имеет переживание». В этом все дело, это разница между переживанием [чистым переживанием] и, вдруг, «тем, кто имеет переживание». И тогда, если есть «тот, кто имеет переживание», тогда все кончено, это искажает все. Это искажает все, но не драматически, ты понимаешь, не так, нет. В этом разница между Истиной и ложью. Это ложь (как сказать?)… Это разница между жизнью и смертью; это разница между Реальностью и иллюзией. И одно ЕСТЬ, а другое… вспоминает, что имело переживание или было светлым.

Это очень тонко, очень. Но это грандиозно — это грандиозно, тотально.

Этим утром тело жило Истиной несколько раз в течение нескольких секунд (которые могли быть вечностью). Но, очевидно, если бы все было готово, чтобы «это» установилось, это было бы всемогущество.

И было такое ясное объяснение — очевидное, ощутимое — показывающее, как это происходит все время — все время, все время, везде. И пока ты не имел переживание этого, не можешь даже понять разницу, никоим образом; все слова очень приблизительны. Но в тот момент, когда это так… [Мать блаженно улыбается] … Тогда не знаешь, длится это или не длится: все это исчезает. И это не отнимает ничего, вот что самое чудесное! Все здесь, ничто не отменено. Это только явление сознания. Ведь в этот момент все, что становится истинным… Я имею в виду, что это ничего не отменяет в Проявлении; нет даже ощущения, что Ложь отменена: она не существует, ее нет. Все может оставаться точно так, как оно есть; это не больше, чем вопрос выбора. Все становится вопросом выбора: выбираешь тот или иной путь… И в великолепии радости, красоты, гармонии есть полнота светлого сознания, в которой больше нет тьмы: она больше не существует. И это действительно, так сказать, выбор между жизнью и смертью, сознанием и несознанием («несознание» — это не то, что мы обычно называем несознанием, это не несознание камня, нет). Не знаешь, что такое сознание, пока не пережил «это».

Если бы можно было передать это на словах, это было бы так мило (в такой момент я понимаю поэтов!). Как если бы это невыразимое Присутствие говорило: «Ты видишь, Я всегда был здесь, только ты не знала об этом.» И это переживалось в самом сердце клеток: «Ты видишь, ты знаешь, Я всегда был здесь, но ты не знала об этом.» И затем… [Мать улыбается в созерцании] … Крошечный пустяк — и он меняет все.

Вот как умерший может вернуться к жизни. Вот как, через это изменение.

Разум драматизирует, и из-за этого он не понимает. Конечно, он был полезен для того, чтобы утончить Материю, сделать ее более гибкой, подготовить это — сделать Жизнь более пластичной, сделать Материю более тонкой. Но разум любит драматизировать, и из-за этого он не понимает. Бурные эмоции, усложнения — это его игра, его забава. Вероятно, ему нужно было это. Но надо действительно оставить это, когда приходит время, когда готов к переживанию.

 

(молчание)

И сразу же после этого есть уверенность — такая мирная — что все было необходимо — все-все-все: начиная с того, что является самым чудесным для человеческого сознания, и кончая самым ужасным, самым отвратительным для него — все было необходимо. Но, странным образом, все эти вещи, все эти переживания, вся эта жизнь, все это становится нереальным — нереальным, хуже, чем комедией, которую вы разыгрываете перед самим собой: нереальным. И в этой своей нереальности все это было необходимо для сознания. Все оценки являются чисто человеческими — чисто человеческими, потому что они меняют меру, пропорцию. Даже физическое страдание, материальное страдание, что труднее всего перенести, чувствуется иллюзорным: жалкая комедия, которую вы разыгрываете перед самим собой, перед клетками. И я говорю это из опыта, основываясь на убедительных примерах. Это очень интересно.

 

 

Сентябрь 1966

 

Сентября 1966

 

Суджате не помешала бы небольшая защита. За последние шесть месяцев она постоянно получает удары.

 

[Обращаясь к Суджате:] Кто бьет тебя?

 

Она получила, по крайней мере, четыре удара по рукам и не может больше печатать.

От кого?

 

Она сама ударяется или же в баскетболе.

Ты сама ударяешься или тебя ударяют?

 

И то, и другое.

Сделаем защиту… [Мать очерчивает три круга вокруг рук Суджаты], вот так.

Это тоже привычка. Это ничто иное, как привычки: силы, играющие в Природе. Так что надо делать внутреннее движение [Мать делает крошечный жест отцепления], чтобы порвать с привычкой.

 

Иногда есть ощущение маленькой силы, преследующей тебя.

Да, это так.

 

*

* *

 

(Чуть позже, в связи со старой «Беседой» от 28 августа 1951 г., где Мать говорит о пробуждении тела не под принуждением со стороны витала, а через сотрудничество самого тела, а также говорит о необходимости физической пластичности, чтобы быть в состоянии претерпевать все изменения.)

Несколько раз у меня было это переживание, прямо это: как тело автоматически привязывается делать все своим определенным образом, и как ему требуется воспринимать Свет, чтобы быть готовым ко всему. Надо, чтобы оно могло спонтанно и искренне говорить: «Твоя Воля, Господь, только Твоя Воля.» И оно не принимает это ни от кого другого и ниоткуда, кроме как от Господа. Иначе нечего делать.

Мне это очень интересно. Еще раз я замечаю, что всегда переживаю то, о чем я вскоре услышу или что мне вскоре прочтут.

Это любопытно. Словно внутренняя подготовка.

 

*

* *

 

Чуть позже.

Вчера после полудня и сегодня утром была долгая демонстрация того, как Разум был подведен, допущен к определенному изменению в эволюции Материи ради игры Божественного, и как отвержение Разума полезно ТОЛЬКО как средство продвижения и эволюции, и как Разум будет полностью использован, когда появится новое существо — полное, божественное существо. Это было очень интересно. Демонстрация.

Это в продолжение той демонстрации [беседа от 31 августа], которая показала, что ВСЕ, что произошло, было необходимо.

Но это можно действительно понять лишь тогда, когда вы освободились от Разума. Пока вы привязаны к нему, вы не понимаете ничего.

Это идет мало-помалу…

То, на что требуется время, это подготовить Материю, эту материю клеток, как она организована сейчас [со времени пробуждения разума клеток у Матери], сделать ее достаточно податливой и достаточно сильной, чтобы быть в состоянии выдерживать и проявлять божественную Силу. На это требуется много времени… Это объясняет все-все — все получает свое объяснение. Когда мы сможем подробно описать это, это будет действительно интересно.

И немного начинает вырисовываться то, каким будет это существо, которое Шри Ауробиндо назвал «супраментальным» — следующее творение. Немного начинает вырисовываться. И это, как говорил Шри Ауробиндо, объяснение, идущее изнутри наружу — «внешнее», «поверхность» имеет только совсем вторичное значение и оно подойдет к самому концу, когда это будет готово. Но это начинается изнутри наружу и начинается довольно точным и интересным образом.

Много времени…

 

 

Сентября 1966

 

Я потеряла всякую надежду успевать вовремя… Это безнадежно, каждый день повторяется одно и то же.

И они [секретари] заставляют работать меня как каторжника; это не так, что я просто спокойно сижу, слушая их…

И это не злая воля — о! если бы у них была злая воля, это было бы очень легко, я бы вышвыривала их!

 

Я подумывал послать им письмо, я даже написал одно, но не отправил его. Сожалею, что не сделал этого, это могло бы иметь свой эффект.

Я так не думаю! Я так не думаю, поскольку со своей стороны я говорила все, что только можно им сказать; я даже говорила им, что я заболеваю от этого… У меня нет силы сопротивляться: это поток внешнего мира, и они не в силах сопротивляться ему.

И я работаю так быстро, как могу, я не сплю!… Может быть, в ходе трансформации у нас появится сила делать всю эту работу за меньшее время?

 

Возможно, у нас появится сила заставить людей понять, что они попусту тратят твое время!

Дело в разных представлениях о полезности [у Матери и у Сатпрема]. [???]

 

*

* *

 

(Затем Мать расставляет цветы и откладывает один цветок для казначея Ашрама)

У меня больше нет денег. Я должна ему 15000 рупий, а бедный малый должен платить по всем счетам… У меня везде долги! [Мать смеется]

Раньше, когда были трудности с деньгами, я всегда получала их откуда угодно, это было легко: я принимала это, и как только деньги приходили, я передавала их. Но сейчас так больше не получается! Амрите я должна 20000 рупий, Н я должна 13000 рупий, а казначею — 15000 рупий. Вот так. Это ничего не значит, я не придаю этому значения.

У нас огромный бюджет; у нас бюджет поселка — нет, маленького города. Наш бюджет — 26 лэк рупий в год, ты понимаешь. А теперь все люди, которые давали мне деньги (бизнесмены и т.д.) разорены чудесными действиями правительства. Так что они больше не могут их давать. Они дают, что могут, они очень любезны, они делают большие усилия, но…

Только негодяи могли бы дать мне деньги! [Мать смеется] У этих-то много денег, они наворовали их везде, но они не хотят расставаться с ними!

Это не важно, просто сейчас такое время.

Это как какое-то веяние, порыв большой путаницы; очень темной путаницы, которая целиком лишена разумения. Кажется, что везде исчезло различение, ясное видение, даже освещенный здравый смысл. Надо пережить это время.

Богатство не зависит от того, сколько у вас денег: оно зависит от соотношения количества денег, которые к вам приходят и которые вы должны тратить. Бедным малым, на ответственности которых лежит только их семья и они сами, я могу показаться очень богатой. Я с легкостью получаю тысячу рупий в день — но мне надо семь тысяч! Я трачу семь тысяч, а получаю только одну тысячу, вот такая пропорция.

 

Надо бы сделать что-нибудь с этими негодяями!

[Мать смеется] Ты знаешь, немало людей прячут свои деньги в стенах (они прикрывают их занавесками или бумагами). Есть целое состояние, десятки миллионов рупий: и миллионы прячут в стенах! И они волнуются, портят себе кровь, они все время боятся, что нагрянет полиция; тогда как если бы они дали их, они стали бы весьма респектабельными людьми! Они больше бы не боялись, вели бы мирную жизнь… Я могла бы сказать, что это анонимные дары, как в храмах; это способ для них сделаться честными людьми, это в их интересах, но они держатся за свои деньги еще больше, чем за свою жизнь! Я несколько раз говорила (я знаю людей, прячущих деньги в своих стенах), я передавала через посредников, что им достаточно только положить деньги в сумку и оставить ее у моей двери. И я скажу, что это анонимный дар, это все. И они будут свободны — не только свободны, но [смеясь] и получат благословение, потому что это для божественной работы… Нет, это узники, они узники своих денег.

И, что довольно интересно, все те (до сих пор без исключений), кто имел случай дать мне деньги и не захотел сделать это — из-за привязанности к своим деньгам — они их потеряли. Деньги от них ушли: они были изъяты правительством или пропали в результате финансовой катастрофы или промышленного краха, либо просто были украдены — потеряны в любом случае.

Довольно давно (Шри Ауробиндо еще был здесь) сюда приходил пожилой финансист-тамилец со своей женой. Потом его жена умерла, и он остался один. Он тратил деньги, оплачивая свои расходы, делая маленькие подарки, но он был очень богат. А когда его жена умерла, он сказал: «А! что если мне отдать все, что я имею.» Затем он стал рассуждать: «Еще не известно, может быть, Ашрам прекратит свое существование…» И он роздал свои деньги родственникам, которые были банкирами или кем-то еще, и… пуф! все ушло. Тогда он сказал самому себе: «Дурья башка! у меня нет теперь денег, и их бы в любом случае у меня не было; если бы я дал их [Ашраму], я стал бы почитаемым человеком за то, что дал их; а сейчас у меня нет ни денег, ни почтения!» [Мать смеется]

А! Что ты принес? «Беседы» для «Бюллетеня»? О чем речь?

 

Разговор о деньгах.

А! ты видишь!

 

(Сатпрем читает «Беседу»,

затем Мать комментирует)

 

Вот почему я говорила о деньгах — видишь, как выходит.

 

Да, это любопытно!

Это забавно.

Я говорю «это забавно», но я знаю, что все время так — все время, все время, что касается всего. Я нахожусь в состоянии… (как сказать?) созерцательной неподвижности, с постоянным стремлением к… к Совершенству, которое мы хотим иметь: к Тому, что мы хотим принести в мир. И это все. И тогда, со всех сторон, буквально отовсюду, приходят всевозможные вещи [жест сообщения]: вдруг я думаю о чем-то, отвечаю на что-то, вдруг… И когда работа заканчивается, я сразу же вижу: это [жест ко лбу] оставалось спокойным, неподвижным, даже незаинтересованным. Это как передатчик — приемник-передатчик — на телефонном узле. И я просто передаю. Но мне даже не любопытно знать, почему приходит то или это. Вот как происходит: ответ исходит, приходит; ответ исходит, приемник-передатчик, затем ответ. И все остается спокойным [жест ко лбу]. Так что я знаю, как это происходит, но поскольку я не говорю себе: «Причина в том-то или в том-то», то когда приходит внешнее доказательство, это забавно! [как эта «Беседа» о деньгах]

Любопытное дело… Состояние сознания клеток тела — это как нечто вроде острой, постоянной жажды… того, что должно быть: вибрация Гармонии, Сознания, Света, Красоты, Чистоты. Это даже не выражается на словах, но это… стремление, ничего более. Ничего более, ничто иное. И тогда [в этом молчаливом стремлении] это вот так и происходит, со всех сторон. И, что особенно, в этом есть также боли, заболевания, видимости болезни — и все это приходит снаружи. И всегда с одним и тем же ответом [жест нисхождения]: ввести божественное Сознание — ввести божественное Сознание — во все; Сознание, содержащее Мир и Покой, Свет, Силу…

 

 

Сентября 1966

 

122 – Если ты не хочешь быть одурачен Мнением, сначала посмотри, в чем верна твоя мысль, а затем изучи, в чем верна ее противоположность; наконец, раскрой причину этих различий и ключ гармонии Бога.

123 – Мнение не истинно и не ложно, а лишь полезно для жизни или бесполезно…

(Мать смеется)

…ибо оно является творением Времени и со временем теряет свою силу и ценность. Поднимись над мнением и ищи неувядаемую мудрость.

124 – Используй мнение для жизни, но не позволяй ему связывать душу своими путами.

125 – Любой закон, сколь бы охватывающим он ни был, где-то сталкивается с противоположным законом, который проверяет, модифицирует, отменяет его действие или избегает его.

 

(после молчания)

 

Я пыталась найти, в чем мнения полезны… Шри Ауробиндо говорит, что они «полезны или бесполезны» — в чем мнение может быть полезным?

 

Они моментально помогают в действии.

Нет, как раз это я порицаю; люди действуют, руководствуясь своими мнениями, а это ничего не стоит.

 

Может быть, это все, чем они располагают!

[Смеясь] Тогда можно сказать, что это крайнее средство для них.

Я все время получаю письма от людей, которые хотят или не хотят делать что-то и говорят мне: «Вот мое мнение: это верно, а вот это нет…» И всегда, чаще чем в девяноста девяти случаях из ста, это ложно, глупо.

Очень ясно чувствуешь — это видно, в конце концов — что противоположное мнение столь же ценно, и это только вопрос занимаемой позиции, это все. И, конечно, в это всегда впутываются предпочтения эго: вам больше нравится, чтобы было так, так что и ваше мнение таково.

 

Но пока у нас нет более высокого света, который направлял бы действие, нам приходится пользоваться мнениями.

Лучше иметь мудрость, чем мнение; иными словами, рассматривать все возможности, все аспекты вопроса, а затем пытаться быть насколько можно больше неэгоистичным и, что касается действия, например, видеть, какое действие может быть полезно для наибольшего числа людей или менее разрушительным, какое будет самым конструктивным. Как бы там ни было, даже вставая на чисто утилитарную и неэгоистическую точку зрения, а не на духовную точку зрения, лучше действовать, опираясь на мудрость, чем на свое мнение.

 

Да, но как лучше поступить, когда нет света, без того, чтобы примешивать свое мнение и свое эго?

Я думаю, что лучше рассматривать все аспекты проблемы, выкладывать их перед своим сознанием наиболее незаинтересованным образом и смотреть, что лучше (если это возможно) или что наименее плохое, если следствия плачевные.

 

Я вот что имею в виду: какая позиция наилучшая? Лучше вмешиваться или оставлять так, как есть? Что лучше?… Спрашиваешь себя.

А! В этом все дело: чтобы вмешиваться, вы должны быть уверены, что вы правы; вы должны быть уверены, что ваше видение более высокое, предпочтительнее или истиннее мнения других или другого мнения. Конечно, всегда мудрее не вмешиваться — люди вмешиваются ни с того ни с сего, просто по привычке навязывать свое мнение другим.

Даже когда вы видите что-то истинное, РЕДКО когда бывает мудро вмешиваться. Совершенно необходимо вмешиваться только в том случае, если кто-то хочет сделать что-то, что обязательно приведет к катастрофе. И даже тогда [улыбаясь] вмешательство не всегда очень-то эффективно.

В конечном счете, вмешательство законно только в том случае, если вы абсолютно уверены, что видите истину. И видите не только истину, но и ясно видите последствия. Чтобы вмешиваться в действия других, надо быть пророком — пророком. Причем пророком с полным благожелательством и состраданием. Вы даже должны видеть, как ваше вмешательство отразится на судьбе других. Люди все время дают друг другу советы: «Делай это, не делай то.» Я вижу, до какой степени они порождают путаницу, они увеличивают путаницу, беспорядок. И иногда они наносят вред нормальному развитию индивида.

Я считаю, что мнения всегда опасны и по большей части не имеют никакой ценности.

Вы можете вмешиваться в дела другого человека, если, прежде всего, вы несравненно мудрее него (естественно, вы всегда думаете, что вы мудрее!), но я имею в виду, что вы мудрее объективным образом, а не согласно своему мнению: если вы видите больше и лучше и если вы сами находитесь вне страстей, желаний, слепых реакций. Надо самому быть превыше всего этого, чтобы иметь право вмешиваться в жизнь других — даже когда они просят вас об этом. А когда они не просят вас об этом, это будет просто означать вмешиваться в то, что вас не касается.

 

(Мать входит в долгое

созерцание, затем внезапно

открывает глаза)

Я только что видела в твоей атмосфере — где-то вверху — забавную картинку! Был словно крутой горный склон, и кто-то, как символ человека, поднимался по нему. Существо… странно, я видела такое несколько раз: существо без одежды, и все же оно не голое! И я не могу понять, почему — что происходит? Они без одежды, но они не голые… Есть форма, видна форма, это форма человека; видно ее, и она не голая. Уже в третий раз такое ко мне приходит. Но это приходило по отношению к людям, которые уже вышли из своих тел; например, я видела Пурани подобным образом: он не был голым, и он не имел одежды; была видна форма тела, она была голубой и розовой (я рассказывала тебе об этом, я думаю). Что же, как раз сейчас я видела человека, форму человека (похожего на тебя, кстати), который поднимался в гору, и он не был голым, но не носил одежды… Значит, у них есть некое одеяние из света. Но этот свет не производил впечатления излучаемого света или чего-то подобного. Это как атмосфера. Скорее это аура: аура, ставшая видимой; так что прозрачность не скрывает форму, и, в то же время, форма не голая. Должно быть так, должно быть, это аура: аура, ставшая видимой.

Это было так. И затем, с неба — было большое небо, шедшее снизу-доверху (это было как картина), очень ясное, очень светлое, очень чистое небо — с неба приходили несчетные… это как птицы, которые летели к нему и которых он подзывал жестами. Как правило, они были бледно-голубыми или белыми; иногда кончик крыла или вершина хохолка были чуть темнее, но это было нерегулярно. Они прилетали и прилетали… сотнями, и он собирал их жестами, затем посылал их к земле (он стоял на крутом склоне), он посылал их вниз, в долину. И там они становились… [Мать смеется] мнениями! Они становились мнениями! Там были с более темной окраской, с более светлой, коричневые, голубые…

Это были словно птицы, летящие к земле, вот так. Но это был образ — это не было застывшей картинкой — это двигалось. Это было очень забавно!

Они приходили свыше, светлые, сотнями. И тогда он сказал: «Вот как формируются мнения.»

Он напоминал тебя. Это был не «ты», но он был похож на тебя.

Они приходили с неба, необъятного и светлого неба, ясного, оно не было ни голубым, ни белым, ни розовым, ни… оно было светлым, оно было просто светлым; и с неба… я сказала «со