Глава II. Проблема авторства.

Правильное решение проблемы авторства LC имеет для нас принципиально важное значение. Дело в том, что точное установление личности автора поможет нам определить как источник, так и пути проникновения ереси Filioque в вероучение Франкской церкви, а затем и самой Римской церкви.

Как уже было сказано выше в Главе I, Каролингские книги являются совершенно уникальным явлением в богословской литературе своего времени. Впоследствии именно это обстоятельство послужило основанием сомнений в аутентичности Книг, а также многочисленных споров об авторстве. LC были составлены от имени самого Карла Великого. В издании Х. Бастгена Книги озаглавлены так: „ LIBRI CAROLINI sive CAROLI MAGNI CAPITULARE DE IMAGINIBUS.”¹ Король франков представляет себя защитником Церкви, которую Бог вручил ему как борцу за правое веру, ревнителю кафоличности и православия. Книги начинаются так: „ВО ИМЯ ГОСПОДА И СПАСИТЕЛЯ НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА. ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ ТРУД ВЫСОКОЧТИМОГО И ВЫСОКОУВАЖАЕМОГО ГОСПОДИНА КАРЛА, ПО БОЖИЕЙ ВОЛЕ КОРОЛЯ ФРАНКОВ, С БОЖИЕЙ ПОМОЩЬЮ УПРАВИТЕЛЯ ГАЛЛИИ, ГЕРМАНИИ, ИТАЛИИ И СОСЕДНИХ ПРОВИНЦИЙ ПРОТИВ СОБОРА, КОТОРЫЙ ГЛУПО И ВЫСОКОМЕРНО ПРОВЕДЕН В СТРАНАХ ГРЕЧЕСКИХ В ЗАЩИТУ ИКОН, КОТОРЫМ ДОЛЖНО ПОКЛОНЯТЬСЯ (PRO ADORANDIS IMAGINIBUS STOLIDE SIVE ARROGANTER GESTA EST).

ПРЕДИСЛОВИЕ: Церковь, наша мать, омытая драгоценной кровью, ее жениха Христа, вскормленная святыми дарами, помазанная елеем небесного сока и распространившаяся по всему миру, претерпевает то внешние, то внутренние войны, подвергается то нападениям извне, то народным восстаниям… Так как мы по Божией милости имеем Божью благодать только в лоне Церкви, мы должны самоотверженно бороться, защищая ее и возвышая ее с помощью [Иисуса]Христа, причем в нас Он видит хорошего и верного раба. Не только мы обязаны это делать, кому доверено управлять Церковью в бурях нашего времени, но и те, кто вскормлен ее грудью. Однако никто из тех, кто является ее членом, не имеет право отделяться от нее.”²

Таким образом, сам текст LC свидетельствуют о том, что их автором был Карл Великий. Однако еще в XIX веке большинство ученых было уверено в том, что LC являются коллективным трудом. В любом случае труд, написанный от имени короля, приобретает особый смысл и авторитет в глазах современников. И Карл Великий имел на то особые причины. Ведь он хотел сделать Франкфуртский собор 794 года универсальным в противовес Второму никейскому собору, который объявил себя Седьмым вселенским.

Карл считал, что все, произошедшее в Никее, является дерзостью. „После того, как он назвал себя (якобы) по воле Божией королем франков, властителем Галлии, Германии, Италии и близлежащих провинций, упрек в дерзости стал очевиден любому читателю: дерзость состояла в том, что греки в Никее обошлись без него. Король упрекнул их следующим образом: Св. Писание и церковные обычаи требуют того, чтобы Церкви всего мира спрашивали его мнения, прежде чем будет принято решение. Вот это было уже действительная дерзость, - заявляет церковный историк Альберт Гаук, - видимо, Карл не хотел, чтобы Церковь его игнорировала или не замечала. Поведение греков он расценил как атаку на собственные позиции; ведь именно ему было вверено вести Церковь по бурным волнам нашего века.”³ Таким образом, мы видим, что политические причины были едва ли не самыми основными в подобной реакции Карла Великого.

Король считал себя вправе очистить христианское учение от ересей и нововведений. На соборе во Франкфурте были приняты положения сходные с позицией Книг. Этот факт может служить достаточным основанием для того, чтобы предполагать, что LC были подготовлены в окончательной редакции именно для их использования на этом соборе или, во всяком случае, служили богословским основанием для принятия соборного постановления. Авторитет короля сыграл решающую роль в принятии решений. Даже послы папы Римского, который заявил о почитании икон, были вынуждены подписаться под деяниями этого иконоборческого собора.

Кроме того, известно, что Карл не обладал богословским образованием в той мере, чтобы написать столь сложный трактат, который называют „суммой богословской мысли Каролингов.”⁴ Наш соотечественник В. Преображенский указывает на тот факт, что биограф Карла Великого Эйнгард был „не слишком высокого мнения о богословском научном образовании Карла и частности ничего не говорит в пользу Карла, как автора Libri Carolini.”⁵ Преображенский считает, что Книги вообще не были произведением одного лица.

Таким образом, по всей вероятности, король франков был вдохновителем и покровителем этой работы, за выполнением которой он следил вплоть до самого ее завершения, ибо ее значение выходило за рамки чисто церковные.

Кому же мог поручить Карл Великий столь сложное и ответственное дело как составление Каролингских книг? Безусловно, этим человеком мог стать только тот, кто в начале 790-х гг. занимал выдающееся положение при дворе франкского короля.

Карл содержал дворцовую школу, так называемую Придворную академию, в которой преподавали самые знаменитые ученые своего времени со всех частей западного мира. „Кажется, что двор стал гаванью для ученых всех национальностей – ломбарды, вестготы, англосаксы, ирландцы и франки…”⁶ Среди них были Петр из Пизы, Павлин Аквилейский, Павел диакон, Ангильрамн из Мец, Иосиф шотландец, известный нам Ангильберт, ставший в 789 г. аббатом монастыря Сен-Рикье, Теодульф Орлеанский и некоторые другие.

Но, пожалуй, самым знаменитым ученым и богословом этого круга был Алкуин (730 – 804). „Алкуин (или Албин), англосакс, уроженец Нордумбрии и питомец Йоркской епископальной школы… поразил Карла своей эрудицией уже при первой встрече, имевшей место в 781 г. Монарх сразу пригласил англичанина к сотрудничеству, и тот не замедлил появиться при франкском дворе. Будучи не только всесторонне образованным ученым, но и прекрасным организатором, он содействовал быстрому насаждению по всей стране начальных и средних школ, а в Ахене создал нечто вроде элитарной школы, получившей название Придворной Академии. Именно здесь Алкуин утвердил в преподавании „семь свободных искусств”, позднее обосновавшихся в средневековых университетах, - „тривиум”, в состав которого входили грамматика, риторика, диалектика, и „квадривиум”, включавший арифметику, геометрию, астрономию и музыку… В Академии прилежно обучались сам император, члены его семьи и одаренные юноши из придворных…”⁷

Известна начитанность Алкуина в святоотеческой литературе. Особенно хорошо он знал западных отцов. Вместе со своими учениками он собирал и реставрировал рукописи. Кроме того, в течении многих лет он работал над пересмотром текста Священного Писания. Алкуин жил при дворе короля в 782-790 и 793-796 гг. Будучи всего лишь диаконом, он, тем не менее, был поставлен в 796г. настоятелем монастыря в Туре.

Глубочайшая образованность и всемирная известность Алкуина послужили для многих ученых XIX и XX веков основанием положения, что автором LC был именно этот учитель.

Сама же дискуссия по вопросу авторства LC продолжается более четырехсот лет.

Первая глубокая оценка LC была предпринята в 1560 г., когда Джордж Кассандер исследовал Трактат и написал свои заключения в письме к Джону Молинскому. Этот фламандский богослов вполне оценил выводы Кассандера и с уверенностью атрибутировал авторство Алкуину. Аргументы Кассандера таковы: близкое знакомство Алкуина с Карлом Великим, мастерство Алкуина как писателя по священным предметам, его стиль, совпадающий по мнению Кассандера со стилем LC, близость отрывка из 6 главы IV книги с комментарием Алкуина на Евангелие от Иоанна (4, 5). Эти замечания Кассандера „представляют собой первую значительную оценку LC, сделанную богословом и учителем, и большинство его аргументов в пользу Алкуина оказывает воздействие даже до сегодняшнего дня.”⁸

В 1730 г. Христоф Хайман выпустил первое исправленное издание LC. Он снова исследовал вопрос авторства и нашел новые данные в пользу Алкуина. В английских хрониках Ховедена (Hoveden) и Вестминстра(Westminster) под годами 792-ым и 793-им есть замечания, которые касаются письма, написанного Алкуином от имени Английской Церкви против деяний VII Вселенского собора в Никее. По мнению Хаймана, это было косвенным доказательством авторства Алкуина.

В 1734 г. Фабриций (Fabricius) начал издавать серию „Biblioteca latina mediaе et infimae aetatis”. В первом же томе он обсуждает Книги среди работ Карла Великого, защищает их кафоличность и полностью цитирует комментарии Кассандера, также отдавая Алкуину свое предпочтение.

Как уже было сказано, открытия XIX века подтвердили аутентичность Трактата, что привело к его реабилитации как важного исторического источника. Известный историк Хефеле тщательно исследовал LC и описал их в своей „Истории соборов”. По вопросу авторства он представил мнения Кассандера и Хаймана. Другие ученые (Яффе, Дюмлер) также высказывались в пользу авторства Алкуина.

Тем не менее, ряд ученых XIX века отвергали авторство Алкуина. Дело в том, что в 790-793 гг. Алкуин посетил Англию именно в то время, когда и создавались LC. На этот веский факт указывает Неандер в своей „Общей истории…”, повторяя аргумент Гизелера: „Алкуин тогда отсутствовал [во Франкском королевстве В. С.] по причине посещения Англии.”⁹ Гаук считает, что гордая, резкая манера стиля LC не соответствует обычно кроткому и мудрому Алкуину. Вагерманн указывает на любопытную заметку в рукописи Тиллия [дю-Тилле – В. С.]: „Ingerlanus abbas jussu Caroli hunс librum scripsit et ad A. papam tulit”.

На этом факте он строит предположение, что Каролинговы книги написаны другим приближенным к Карлу Великому ученым аббатом Ангильбертом…, но единственным основанием в пользу этой гипотезы является спутанная, а потому ненадежная заметка рукописи Тиллия.¹⁰

В. Преображенский говорит о том, что существующие в LC крупнейшие противоречия совершенно исключают авторство таково знаменитого ученого как Алкуин. Скорее всего эти Книги являются трудом коллективным. „В первой главе третьей книги излагается исповедание веры с учением об исхождении Св. Духа от одного Отца, а в третьей главе той же книги уже порицается Тарасий за учение об исхождении Св. Духа от Отца только, а не и от Сына secundam verissimam sanctae fidei regulam. Невероятно, чтобы в голове одного автора могли совместится столь видные противоречия, а подобных не мало в книгах, должны прибавить мы.”¹¹

Таким образом, очевидно, что еще в XIX веке авторство Алкуина было небесспорным.

Показательно нежелание биографов Алкуина включать LC в список его работ. Кроме того, необходимо отметить, что в своих произведениях Алкуин полностью избегает темы иконопочитания, а это уже само по себе является веским аргументом при обсуждении авторства Книг.

Жаркие дискуссии по поводу авторства LC продолжались и в XX веке. В начале века Х. Бастген начал изучать ватиканский манускрипт для того, чтобы опубликовать его в серии Monumenta Germaniae Historica. В 1911-1912 годах он опубликовал ряд статей о LC в немецком научном журнале Neues Archiv. В одной из статей он попытался решительно и окончательно доказать авторство Алкуина. Сравнивая текст LC и тексты признанных произведений Алкуина, Бастген нашел сходство в стиле речи и содержании мыслей. Общей характеристикой является, по его мнению, использование рифмованной прозы, обсуждению которой автор уделил 18 страниц своей статьи.¹² Как пишет А. Фриман, „его аргументация не смогла успешно преодолеть все возражения, но, поскольку он был единственным современным редактором LC, его мнение действительно имело значительный вес. особенно среди авторов общих работ по средневековью.”¹³ Употребление же рифмованной прозы было в Каролингское время общим явлением.

В конце 1930-х гг. исследователи Аманн и Геллинк отстаивали авторство Алкуина. Десять лет спустя Ганшоф высказал мнение, что „Алкуин проделал важную работу при подготовке LC.”¹⁴

В середине XX века особые исследования по этому вопросу провел Л. Уаллах. К аргументам Бастгена он прибавил свои личные. Во-первых, Уаллах оправдывал Алкуина тем, что последний, как прекрасный ритор, мог легко переходить с одного стиля речи на другой в зависимости от необходимости и личного настроения. Во-вторых, Уаллах нашел несомненные тематические параллели между LC, письмом Карла Великого к Элипанду (где представлен Символ веры короля) и франкским соборным письмом 794 г. Типичными алкуинизмами, по мнению ученого, являются: призыв вернуться на библейский царский путь (Чис. 21, 22 и Ис. 30, 21), ссылка на Ис. 26, 1, Символ веры Карла Великого, опровержение лжеименного разума, критика непочтительного отношения к родителям, призыв обращаться за советом к папе по вероучительным вопросам, концепция вселенских соборов и критерии их вселенскости и универсальности.

Тем не менее, в результате своих исследований Уаллах пришел к следующим выводам:„…я верю, что Алкуин не является автором, но скорее [он является] окончательным редактором трактата, большая часть которого была по всей вероятности составлена для Карла Великого другим богословом… Алкуин, как наиболее доверяемый королевский богословский советник, как нам кажется, представил трактат в его окончательных виде и форме после того как его содержание было обсуждено, исправлено и одобрено придворными богословами в присутствии Карла Великого. Однако, остается фактом то, что во всех писаниях Алкуина не находится существенных следов того, что было главным предметом LC - вопроса об иконах. Но в силу свидетельств, собранных Бастгеном в пользу предполагаемого авторства LC Алкуином, и важной внутренней близости между главой с Filioque (LC III, 3) и личным символом веры Карла Великого в письме к Элипанду, я должен предположить, что Алкуин отредактировал LC незадолго до Франкского собора и Франкского парламента, который собрался во Франкфурте 1 июня 794 года.”¹⁵ Таким образом, очевидно, что Уаллах признает за Алкуином только окончательную, чистовую работу, а всю тяжесть составления этого солидного трактата оставляет какому-либо другому придворному богослову.

Несмотря на все эти изыскания до сих пор во многих учебных пособиях Алкуин называется наиболее вероятным инициатором создания и автором LC. Именно этот факт, по-видимому, привел к тому, что наша современная соотечественница К. М. Муратова в своей книге без видимого смущения называет автором LC Алкуина.¹⁶

Текстологические исследования XX века пролили новый свет на проблему авторства LC. Артур Олжиер (Allgeier), специалист по древним псалтырям исследовал цитаты псалмов, которые встречаются в LC. К своему удивлению, он обнаружил очевидное сходство между этими фразами в LC и Испанской, или Мозарабской псалтырью.

В 1926 г. ученый опубликовал статью в Historisches Jahrbuch ¹⁷, где утверждал, что автором Книг в таком случае может быть только Теодульф Орлеанский, который был единственным испанцем при дворе Карла Великого. В ответ на это ученый бенедиктинец Дом Де-Брийон (De Bruyne), в 1932 г. напечатал статью в Revue Benedictine ¹⁸, где указал на тот факт, что „многие цитаты псалмов в LC можно проследить до некоего промежуточного источника – псевдоавгустиновского Speculum или De divinis scripturis, флорилегиума [сборник цитат Священного Писания типа „Цветник духовный” – В. С.], хорошо известного и широко распространенного в каролингские времена.”¹⁹ Кроме того, Брийон говорит о том, что многие цитаты LC восходят непосредственно к греческому тексту деяний II Никейского собора 787 г., переведенному на латинский язык анонимным клириком папы Римского.Для ученого бенедиктинца было очевидным, что сходство между этими цитатами и Мозарабской псалтырью – случайно и не подтверждает авторство Теодульфа. Де Брийон также заметил, что при подобных сравнениях необходимо использовать только те прототипы псалтыря, которые действительно циркулировали тогда в Королевстве Карла Великого.

В 1928 г. Фон ден Штайнен в одной из своих статей²⁰ выразил предположение, что автором LC был Теодульф, однако не представил никаких доказательств. К этому же мнению в 1930-е гг. склонялись Шепельт и Войгт, а в 1950-е – Левинсон и Лове.

Одним из самых серьезных исследований XX века, посвященных Каролингским книгам, является диссертационное, а также последующие исследования американки Анны Фриман. В своих текстологических, палеографических и филологических исследованиях она попыталась доказать, что автором LC был епископ орлеанский Теодульф. Но перед тем как привести аргументы данной исследовательницы, мы коснемся жизни и деятельности этого замечательного в своем роде ученого и богослова.

Теодульф родился в середине VIII века примерно в 750 г. в Испанском городе Сарагоса, расположенном на берегу реки Эбро. В то время Сарагоса находилась в пределах Кордовского эмирата, что для христиан означало проживание под тяжелым гнетом мусульманских законов и обычаев. Тем не менее, правители города старались держать себя независимо, умело используя разногласия властей мусульманского мира и в то же время извлекая выгоду из отношений с христианскими княжествами, находившимися на северной границе эмирата.

По происхождению Теодульф был готом. Он был потомком тех варварских племен, которые еще в V веке основали в Испании свое Вестготское государство, христианизировались, а в начале VIII века были порабощены арабами-мусульманами. Несмотря на господство ислама в Испании продолжала существовать поместная христианская церковь со своими епархиями и поставленными епископами. Церковь возглавлялась митрополитом, который имел свою кафедру в городе Толедо. С 507 г. эта епархия стала центром т.н. вестготского обряда.

В стране сохранялась и сильная античная традиция в области культуры и науки. „Классическая традиция в искусстве, литературной образованности и литургии во времена Теодульфа была неразрывной только в Испании,”²¹ - считает А. Фриман. Известный римский христианский поэт Пруденций (350-410), родившийся в Испании, был главным литературным наставником юного Теодульфа, который сформировался как поэт именно в результате воздействия поэзии Пруденция. В произведениях Теодульфа влияние римского поэта особенно заметно.

Богатейшая традиция латинской классической литературы сохранялись в Сарагосе и в христианские времена, поэтому город стал крупнейшим в северной Испании центром библейских и патриотических исследований. В нем находилась прекрасная епархиальная библиотека, которая включала произведения как классических, так и христианских писателей.

Теодульф получил великолепное образование в сарагосской школе, где особое внимание уделялось изучению творений блаженного Иеронима Стридонского; и потому ученики школы проявляли особый интерес к изучению Библии.

Известно, что в Испании в течении нескольких сот лет существовала сильная еврейская община. Известен случай, когда епископом одной из епархий стал еврей-христианин.

Исследователи отмечают наличие сильной древнееврейской традиции в богослужении Испанской церкви. Так, известно употребление древнееврейской псалтыри в Мозарабской литургии. Предпочтение ветхозаветных текстов объясняется, участием в богослужении, достаточно большого количества испанских евреев, обращенных в христианство. Гебраистская ученость Теодульфа говорит о том, что эта тенденция проявлялась в сарагосской школе середины и второй половине VIII века.

Вполне возможно, что школа эта давала семинарское богословское образование. Там предполагалось не только глубокое изучение Священного Писания, но и участие в богослужении. Многие литургические тексты могли заучиваться наизусть.

Именно в этой сарагосской школе Теодульф сформировался и вырос как поэт, филолог и богослов. Там, возможно, сложились и его политические пристрастия. В 780-х гг. Теодульф был изгнан из пределов своей страны в связи с тем, что жители Сарагосы в 781 и 782 гг. поднимали восстания против Эмира Кордовы. Это привело к тому, что весной 782 г. Эмир взял город приступом и отправил его жителей на некоторое время в ссылку. Видимо в том же году или, во всяком случае, в ближайшие годы Теодульф прибыл к Карлу Великому, который по своей любви к классической и христианской учености с радостью принял молодого испанца (которому в то время шел четвертый десяток), дав ему в управление монастырь во Флери и епископную кафедру Орлеана.

Будучи одним из придворных поэтов, он написал 80 стихотворений на разные случаи жизни. В „Стихотворении против судей” он критикует строгость франкского закона и те безобразия, свидетелем которых он стал, осуществляя в 798 г. по указанию самого короля инспекционную поездку по югу Франции. Теодульф рассказывает, что во время этой поездки его пытались подкупить. По мнению Брюнхольцеля это произведение „ в литературно-историческом отношении… близко к сатире, а по содержанию новаторское и оригинальное.”²² В стихотворении „К царю Карлу” описывается жизнь двора. Произведение написано в характерном для Теодульфа тоне – иронически, язвительно, с издевкой и злобными намеками на жизнь двора. В большинстве своих стихотворений Теодульф касается различных библейских сюжетов.

Несомненно, что Теодульф был одним из ведущих богословов франкского королевства. Именно ему принадлежит трактат „О Святом Духе”, где испанец защищает доктрину о Filioque.

В одном из своих произведений он дает обзор библейских книг, а также советы, которые должны помочь христианину в его жизни. „Теодульф особенно подчеркивает возникшую в средневековье принципиальную связь изучения Библии и богословия с жизнью. Неоднократно он касается проблемы. что плохим людям хорошо живется. Теодульф сочинял стихотворения о милости Бога, о Божьем наследии, о посте, о пренебрежении мирских благ.”²³ Богослов составил трактат „О чине крещения”, где дал оценку тому последованию, который предложил сам король. По всей вероятности Теодульф изложил чин литургии и Символ веры для Франкской церкви. Один из его гимнов - „Вся слава, хвала и честь” - стал гимном Недели Ваий Западной церкви.

Будучи епископом Орлеана, Теодульф провел в своей епархии много реформ: основывал приходские школы, а также, по выражению Оксфордского словаря христианской Церкви, „повышал уровень богослужения и делал много для церковной архитектуры и искусства.”²⁴ Особенно много он потрудился над созданием иллюстрированных манускриптов Библии и улучшением текста Вульгаты. „В 800 г. он сопровождал Карла Великого в Рим для того, чтобы рассмотреть обвинения, высказанные против папы Льва III.”²⁵

Вскоре после смерти Карла Великого Теодульф был обвинен в сговоре с королем Италии Бернардом против Людовика Благочестивого и в 818 г. низвержен с кафедры и сослан в ссылку. Скончался Теодульф в 821 г.

Обратимся теперь к аргументам г-жи Фриман, которые она собрала в пользу авторства Теодульфа. Таковыми являются: орфография ватиканского манускрипта с ее типичными испанизмами, в своем большинстве исправленными в скриптории при дворце Карла Великого, использование Теодульфом в LC аргументов из тех экзегетических работ, которые он включал в качестве приложения к своим изданиям Библии, характерное для него отношение к различным видам искусства, которые можно увидеть в его поэтических произведениях, а также абсидная мозаика в церкви, построенной Теодульфом в Жерминьи-де-Пре, чья уникальная и загадочная иконография является буквально иллюстрацией одного замечательного отрывка из LC.

Однако наибольшей силой в ее [А.Фриман] рассуждениях обладает аргумент филологический. Дело в том, что в тексте LC встречаются цитаты Священного Писания, которые, несмотря на внешнюю убедительность, не являются строго таковыми, а происходят из текста вестготской литургии (особенно песнопений), который содержал старолатинские версии Библии и к тому же изменял текст Священного Писания для более удобного включения в рамки богослужения и своеобразной мозарабской церковной музыки.

Исследователи отмечают, что цитаты Священного Писания в LC заметно отличаются от текстов Вульгаты. Еще Де-Брийон высказывал предположение, что в Книгах цитата с ее контекстом берется из какого-либо патристического источника.

Например, в LC I, 1 приводится отрывок из послания апостола Павла к римлянам:„Consepulti enim sumus…” (Рим. 6, 4-5) вместе со своим комментарием из Амброзиаста²⁶, который берется дословно и на который в LC нет никакого указания. В то же время „не все цитаты LC приводятся в контексте, который может быть идентифицирован как патристический, во многих случаях сопроводительные замечания, очевидно, принадлежат самому автору, и здесь мы не можем использовать слова отцов Церкви для объяснения расхождений между LC и Вульгатой.”²⁷

В Каролингские времена текст Вульгаты широко различался у разных народов, и единообразие еще только устанавливалось. Именно в каролингский период происходила реформа текста Священного Писания. И Алкуин, и Теодульф издавали свои исправленные версии Вульгаты, каждая из которых имеет свои достоинства и характерные особенности. Интересно, что текст LC не следует ни одной, ни другой версии. Более того, он последовательно исключает их обоих. Кроме того, известно, что в те времена было довольно распространено употребление Vetus latina, перевода текста 70-ти толковников I века. В Испангии широко использовалась старолатинская версия; и самым удивительным является то, что LC несут на себе явный отпечаток старолатинской версии.

„LC I, 9…обсуждают поклонение [adoration – англ.],оказанное Корнилием сотником апостолу Петру, который отвечает ему (по версии Вульгаты): „Surge, et ego ipse homo sum” (Acts 10, 26) [„Встань; я тоже человек” (Деян. 10, 26)]. Но LC так цитирует Петра: „Surge, FRATER, et ego homo sum, sicut et tu ” [Встань, брат, и я человек, как и ты”]. Добавление sicut et tu является старолатинским; старолатинская версия Деяний, содержащая эту и другие интерполяции, была распространенна в Испании и Южной Франции в 13-м веке; фрагменты старолатинского текста сохранились в Испанском лекционарии или Liber Comicus, где чтения из Деяний предписывались для пасхального периода. Сообщение о встрече Петра с сотником читалось в испанских церквях на пятый день Светлой седмицы и содержало слова апостола в той точно форме, как и цитировалось в LC: „Surge, FRATER, et ego homo sum, sicut et tu. ” Очевидно, что именно испанский лекционарий является единственным источником добавки Frater, в то время как 10 глава Деяний не включалась в лекционарии, относящиеся к другим неиспанским литургиям.”²⁸

В связи с этим г-жа Фриман делает следующий вывод: „Такие случаи Старолатинского в цитатах LC и в то же время в источниках характерно испанских придают вес идее авторства изгнанного из отчества испанца, которому Карл Великий даровал надзирание над Орлеаном.”²⁹

Несмотря на все это в тексте LC имеется еще много цитат Священного Писания, чье расхождение с Вульгатой недостаточно объясняется влиянием Vetus latina. Они содержат архаичные формы и, кроме того, отмечены пропусками, добавлениями и инверсиями фраз. Эти цитаты не восходят ни к творениям святых отцов, ни к флорилегиуму Speculum. Еще Х. Бастген говорил о том, что в Каролингских книгах встречаются такие цитаты, которые нельзя отнести к определенным книге, главе или стиху Священного Писания.

А. Фриман считает, что это явление можно объяснить существованием богатейшей испанской литургической литературы, которая сохранила антифонные тексты древней Испанской церкви. В своих работах исследовательница убедительно доказала, что непосредственным источником цитат в LC является текст Мозарабской литургии, „древней литургии Испании, которая не была романизирована до XI века.”³⁰

Эта древняя литургия изначально отличалась своими характерными и индивидуальными особенностями: „как другие выражения испанского благочестия она витиевата, осложнена, очень выразительна и по причине своей большой древности несет сильный старолатинский отпечаток.”³¹

Богослужебные формулы этой литургии настолько характерны, что их легко узнать в тех случаях, когда они встречаются в литургических источниках. В литургии эти особенности получили название „испанских симптомов” - термин, введенный Траубе. Влияние Мозарабской литургии было сильным не только в Испании, но и в южной Франции, которая в течении трех столетий была частью Вестготского королевства. Кроме того, испанская литургия имела своеобразную музыку, которая оставалась совершенно уникальным явлением среди литургий того времени. Она имела фундаментально отличную систему нот и поэтому „по-природе была неспособна к перенесению в другие литургии.”³² Ее песнопения различались широтою и разнообразием своих библейских источников. В качестве антифонов эта литургия использовала древнееврейскую псалтырь, пророческие книги, книги Премудрости, Песнь песней и другие лирические части Ветхого Завета. „Это широкое применение ветхозаветных текстов в своих песнопениях выделяет Мозарабскую литургию среди всех средневековых литургий.”³³

Все вышеупомянутые особенности облегчают идентификацию мозарабских текстов, так или иначе интерполированных в другие литургические и богословские источники.

В своей работе г-жа Фриман приводит целый список цитат Священного Писания в LC, которые имеют непосредственные отношение к испанским литургическим сборникам, в частности, к так называемому Леонскому антифонарию X века, а он, по мнению таких ученых как Феротин³⁴, отражает литургическую практику VII века – времени, когда правил вестготский король Вамба.

Анна Фриман приводит 20 примеров таких цитаций из Ветхого и Нового Завета, которые сделал автор Каролингских книг. В частности, в 10 главе I книги он цитирует в качестве одного из своих аргументов текст из книги пророка Захарии (3, 8-9) именно таким образом:

„Ecce ego adducam filium meum orientem,

quia lapis, quem dedi coram Ihesu,

septem in eo oculi sunt.”³⁵

Но текст Вульгаты все же несколько отличается от вышеприведенного:

„… ecce enim ego adducam servum meum orientem. Quia ecce

lapis, quem dedi coram Iesu, super lapidem unum septem oculi sunt” (Зах. 3, 8-9).

В тоже время в Леонском антифонарии этот отрывок из пророка Захарии читается так:

„Ecce ego adducam filium meum orientem, dicit Dominus,

quia lapis, quem dedi coram Ihesu,

septem in eo oculi sunt.”³⁶

Очевидно, что текст LC практически идентичен тексту Леонского антифонария.

Остальные примеры¹ ученой американки также красноречиво подтверждают теснейшее родство между LC и испанскими литургическими сборниками.

Необходимо также отметить, что именно Леонский антифонарий является „самым главным свидетелем того факта, что значительное количество цитат LC, якобы взятых из Писания, на самом деле имеют литургическое происхождение; естественно, они сильно отличаются от соответствующих источников Священного Писания, либо потому что они сохраняют архаическое употребление древнелатинского, либо потому что их фразеология была изменена с введением музыки и пения.”⁸ Сопоставление текстов сделали очевидным, что „эти антифонные фразы цитируются автором неосознанно, который в этот момент не догадывается, что эти знакомые фразы прямо в Библии отсутствуют.”³⁹

Например, в LC I, 25 автор говорит о святых и их дарах, цитируя пророка Исаию:

„Laetitia sempiterna erit electis meis,

dum dedero opera eorum in veritate.”⁴⁰

Но по версии Вульгаты данный отрывок читается следующим образом:

„laetitia sempiterna erit eis, quia ego Dominus

diligens iudicium et odio habens rapinam in

holocausto et dabo opus eorum in veritate…” (Ис. 61, 7-8).

А. Фриман так комментирует родство этих текстов: „Ясно, что фразы, цитируемые в LC заимствованы из Ис. 61 главы, хотя, очевидны, что они не идентичны им; в Леонском антифонарии, однако, антифон „Веселие вечное” … („Laеtitia sempiterna…”) встречается неоднократно в службах, прославляющих святых, в точности в той же форме, цитируемой в LC „пророком Исаией” („per prophetam Esaiam”).”⁴¹

Исследования показывают, что характер неточностей при цитировании свидетельствует об удаленности от источников, которые не находятся перед глазами автора, но, очевидно, цитируются по памяти.

На основании вышеупомянутых филологических изысканий А. Фриман приходит к следующему выводу: „существует только один канал, через который эти испанизмы могли проникнуть в тексты, составлявшиеся при дворе Каролингов; его ученые круги включали только одного испанца; поэтому было бы трудно отрицать, что в LC очевидно идентифицируется рука Теодульфа; будучи сыном Испанской Церкви он с юности навык в богослужении мозарабской литургии; ее звучные фразы оставили свой след в его памяти…; здесь становится очевидно почему Бастген и другие исследователи напрасно искали источники более загадочных цитат LC в трудах святых отцов, потому что они взяты, фактически, не из патристических или других источников, но из памяти испанского экспатрианта, напоминая ему в ссылке тексты его молодости; вполне естественно он цитирует Исаию или Моисея, при этом ссылаясь не на Вульгату, но на знакомые фразы из литургии на его родном испанском языке.”⁴²

Интересно, что в другой единственной прозаической работе Теодульфа „О чине крещения” также встречаются случаи бессознательного цитирования из мозарабской литургии.

Изучение ватиканского манускрипта показывает, что редакторы LC провели огромную и трудоемкую работу по корректировке изначального текста. Главной же причиной такой редакторской работы явилось наличие в оригинальном тексте LC так называемых „испанизмов”, которые, естественно, не могли не резать ухо франкского прихожанина. Следы литургического языка появляются не только в оригинальном тексте всех четырех Книг, но даже в исправленных отрывках, показывая тем самым, что сам Теодульф участвовал в редакторской правке своего первоначального текста. Например, антифон Рождества Христова „Ecce veniet vir” появляется на странице, полностью стертой корректорами. Еще одним указанием на авторство Теодульфа и его участие в редакции LC может служить характерный вестготский знак SR, который стоит в конце редакторских добавлений в нижнем поле манускрипта. „Эти вставки обозначены знаком hd в тексте и вводятся знаком hp на полях страницы. Настоящий испанский писец использовал бы dh – SR; но знаки hd и hp, следующие по SR, используются в Библиях Теодульфа.”⁴³

Все это наводит на мысль, что LC были изначально написаны Теодульфом, одушевленным пылом полемики с греками; а впоследствии, учтя замечания критики, он спокойно дорабатывал и отшлифовывал текст, внося необходимые коррективы. Тем не менее, позднее все испанизмы были тщательно исправлены в скриптории Карла Великого. Как уже отмечалось выше, исследователи выделяют до трех слоев редакторской правки в тексте LC.

В конечном итоге, обсуждая данный аргумент в пользу авторства Теодульфа, укажем на одно из основных заключений американской исследовательницы: одно лишь только присутствие испанских литургических формул в тексте Каролингских книг служит красноречивым доказательством того, что авторами LC не могли быть ни Алкуин, ни какой-либо другой богослов-неиспанец каролингского двора.⁴⁴

Коснемся, по возможности кратко, и других аргументов, предложенных Анной Фриман.

Орфография ватиканского манускрипта несомненно указывает на авторство испанца Теодульфа. Редакторы LC провели весьма щепетильную коррекцию первоначального правописания, причем все испанизмы были тщательно исправлены. Изучение изначальной орфографии помогает нам убедиться в том, что текст манускрипта является вполне испанским по своему характеру.

Вестготская орфография предпочитает использовать в латинских словах буквосочетания qu вместо с, неправильно употребляет дифтонг ae вместо e, взаимозаменяет b и v, g и c, постоянно неправильно употребляет знак придыхания. Наиболее характерной особенностью является употребление буквосочетаний quur вместо cur, за исключением случаев взятых из творений святых отцов. Бесчисленны примеры исправления дифтонга ae, когда корректор стирал букву a в таких, например, словах как haereses, haereditatis, haebraicus, quaeo (неоднократно), expraessus, praesbiter, в окончаниях наречий rectae, sanae, propriae, sobriae, abolatoriae. Первоначальное v исправлено на b в словах evullit и devitam.

Редактор заменяет букву