Нестреляющие на Гражданской войне в США

 

Представим себе новобранца на Гражданской войне в США.

Независимо от того, на какой он стороне, пришел он по призыву или добровольно - его обучение будет являть собой нуднейшее повторение строевых упражнений. Сколько бы времени не оставалось на обучение даже самого зеленого новобранца, всё оно тратилось на бесконечное повторение упражнений по заряжанию ружья, и каждый солдат, имеющий боевой опыт хотя бы в несколько недель, должен был уметь без раздумий заряжать и стрелять из мушкета.

Командование представляло себе бой как развернутый строй слаженно стреляющих людей. Его целью было превратить солдата в маленький винтик в машине, которая будет стоять и палить во врага залп за залпом. Строевая подготовка была их первейшим инструментом, гарантирующим, что солдат выполнит свой долг на поле боя.

Концепция строевой подготовки уходит корнями в суровые уроки военного успеха на поле боя времен еще греческих фаланг. Римляне отточили эту подготовку до совершенства. Позже, уже в качестве учебной стрельбы, Фридрих Великий превратил её в науку, а Наполеон начал её массовое использование.

Сейчас мы понимаем огромное могущество строевых упражнений в подготовке и программировании солдата. Дж. Гленн Грей в своей книге "Воины" пишет, что, даже когда солдаты изнурены и "входят в оглушенное состояние, в котором теряется вся ясность сознания", они все равно могут "функционировать подобно клеткам военного организма, делая то, что от них ожидается, потому что это доведено до автоматизма".

Один из самых ярких примеров того, как успешно военная машина вырабатывает условные рефлексы с помощью строевых упражнений, показан в книге Джона Мастерса "Дорога мимо Мандалая", в том месте, где он повествует о действиях пулеметной команды в бою во время Второй мировой войны:

 

Номеру 1 [наводчику] было 17 лет - я его знал. Его номер 2 [заряжающий] лежал рядом с ним, слева, головой к врагу, с заряженным магазином в руке - он был готов вставить магазин в пулемет, когда только Номер 1 скажет: "Замена!". Номер 1 открыл огонь, и японский пулемет попал по ним с близкого расстояния. Первая очередь прошила лицо и шею Номера 1, убив его сразу. Но он не умер там, где лежал, за пулеметом. Он откатился вправо, от пулемета, левая рука его перед смертью поднялась и шлепнула по плечу Номера 2 - этот сигнал означал "Передача". Номеру 2 не нужно было оттаскивать труп от пулемета. Место уже было свободно.

 

Сигнал "Передача" был вбит в наводчика упражнениями, чтобы гарантировать, что он не оставит своё ответственное орудие без присмотра, если вдруг будет вынужден отойти. Использование этого сигнала при описанных обстоятельствах свидетельствует о наличии условного рефлекса - такого сильного, что он сработал без осознанной мысли, как последнее предсмертное действие солдата, чей мозг прошила пуля. Гвинн Дайер попадает как раз в точку, когда говорит: "Наверное, правильнее сказать не "обучение", а "выработка условного рефлекса", почти в павловском смысле, потому что от рядового солдата требуется не мыслить, а быть способным... заряжать и стрелять из мушкетов на полном автоматизме, даже под воздействием боевого стресса". Условный рефлекс вырабатывается за счет "буквально тысяч часов повторяющихся строевых упражнений", совмещенных с "постоянной мотивацией в виде физического насилия как наказания за то, что солдат не смог что-либо правильно выполнить".

На Гражданской войне оружие обычно представляло собой дульнозарядный нарезной мушкет, заряжаемый черным порохом. Для стрельбы из этого оружия солдату нужно было взять обернутую в бумагу гильзу, в которой была пуля и немного пороха. Он разрывал гильзу зубами, высыпал порох в ствол, заряжал пулю в ствол, вставлял в оружие ударный капсюль, взводил спусковой механизм и стрелял. Поскольку порох осыпался внутри ствола под действием силы тяжести, всё это выполнялось из стоячего положения. Бой велся в смелой высокой стойке.

С появлением ударного капсюля и изобретением промасленной бумаги для обертывания гильз оружие стало, как правило, довольно надежным даже в сырую погоду. Промасленная бумага, в которую была завернута гильза, защищала порох от намокания, а ударный капсюль обеспечивал надежное воспламенение. Если не считать ураганного ливня, оружие могло дать осечку только в том случае, если пулю вставили прежде, чем засыпать порох (крайне редкая ошибка, учитывая все те упражнения, через которые прогоняли солдата), или если забивалось отверстие, соединяющее ударный капсюль со стволом - это могло произойти, если из оружия много стреляли, но это легко было исправить.

Менее серьезные проблемы могли возникнуть, если оружие было дважды заряжено. В разгаре боя солдат мог не запомнить, точно ли он зарядил мушкет, и нередко второй заряд вставляли поверх первого. Но такое оружие все равно было вполне пригодно к использованию. У этих мушкетов были тяжелые стволы, а использующийся черный порох был довольно слабый. Во время производственных испытаний и демонстраций оружия этой эпохи из ружья часто стреляли различными видами зарядов и несколькими зарядами сразу, иногда оружие заряжалось на всю длину, до конца ствола. При стрельбе из такого оружия первый заряд загорался и просто выталкивал все остальные из ствола.

 

Эти ружья были скорострельными и точными. Как правило, солдат мог сделать четыре-пять выстрелов в минуту. Во время обучения или на охоте с нарезным мушкетом частота попаданий была, по крайней мере, не хуже, чем результаты, полученные пруссами с использованием гладкоствольных мушкетов, когда они получили 25 процентов попаданий с 225 ярдов, 40 процентов попаданий со 150 ярдов и 60 процентов попаданий с 75 ярдов при стрельбе по мишени 100 футов на 6 футов. Таким образом, с расстояния 75 ярдов полк в 200 человек должен быть способен поразить не менее 120 вражеских солдат первым же залпом. Если за минуту солдат делает четыре выстрела, полк теоретически может убить или ранить 480 вражеских солдат в эту же первую минуту.

Солдат Гражданской войны был, несомненно, обучен и снаряжен лучше, чем любой солдат, которого доселе видела земля. А затем наступал день боя, день, для которого он так долго упражнялся и маршировал. И с этим днем наступал крах всех предубеждений и заблуждений о том, что должно было произойти.

Сначала представление о длинном развернутом строю слаженно стреляющих людей могло оказаться справедливым. Если командующие удержали контроль, и если местность была не слишком пересеченной, какое-то время бой представлял собой обмен залпами между полками. Но даже с этой стрельбой в виде полковых залпов что-то было неправильно. Смертельно, ужасно неправильно. Огонь велся в среднем с расстояния тридцати ярдов. Но вместо того, чтобы уложить сотни вражеских солдат в первую же минуту, полки убивали только одного-двух за минуту. И в итоге, вместо того, чтобы раздробить вражеские подразделения градом пуль, они стояли и часами обменивались выстрелами.

Рано или поздно (и, как правило - рано), длинные строи, слаженно стреляющие залпами, начинали разваливаться. И посреди этого замешательства, в дыму, среди грома выстрелов и криков раненых, солдаты из винтиков машины превращались обратно в людей, которые делали то, что подсказывала им природа. Кто-то заряжал оружие, кто-то его передавал, кто-то ухаживал за ранеными, кто-то выкрикивал приказы, немногие бежали, немногие брели прочь в дыму или находили удобную впадину, в которую и забивались, и немногие, - очень немногие, - стреляли.

 

Многочисленные исторические источники указывают, что большинство солдат эпохи гладкоствольных мушкетов, - как и их собратья времен Второй мировой войны, - во время боя занимались совсем другими задачами. Например, живое свидетельство ветерана Гражданской войны, чье описание Сражения при Энтитеме приводится в книге Гриффита, опровергает представление о строю солдат, которые стоят и стреляют во врага: "Бой был в разгаре. Солдаты и офицеры... слились в общую массу, лихорадочно пытаясь стрелять быстро. Каждый разрывает гильзы, заряжает, передает ружья или стреляет. Люди падают на месте или бегут назад в кукурузу".

Это - картина битвы, которая будет представать взору снова и снова. В работе Маршалла, посвященной Второй мировой войне, и в этом описании боя Гражданской войны мы видим, что мало кто действительно стреляет во врага, тогда как остальные собирают и подготавливают боеприпасы, заряжают оружие, передают оружие или же отступают под прикрытие, растворяясь в потемках.

Явление, когда часть людей предпочитает заряжать оружие и оказывать помощь тем, кто согласен стрелять во врага, оказывается скорее нормой, чем исключением. Те, кто действительно стрелял, и кому оказывалась вся эта помощь, показаны в бесчисленных свидетельствах, собранных Гриффитом, в которых отдельные солдаты Гражданской войны в бою выстреливали припасов на сто, двести или даже неимоверные четыреста выстрелов. Речь идет о периоде, когда стандартный набор припасов был рассчитан только на сорок выстрелов, а ружье загрязнялось так быстро, что приблизительно через сорок выстрелов при отсутствии чистки становилось непригодным к использованию. Дополнительные припасы и мушкеты должны были поставляться и заряжаться менее агрессивными товарищами стрелков.

Кроме стрельбы поверх голов врага, или заряживания оружия и помощи тем, кто охотно стрелял, был еще один вариант - его хорошо понимал дю Пик, когда писал: "Человек падает и исчезает, и кто знает - была это пуля или это страх перед наступлением, нахлынувший на него?" Ричард Гэбриэл, один из крупнейших писателей нашего поколения, работающих в области военной психологии, отмечает, что "в сражениях размаха Ватерлоо или Седана возможность солдата не стрелять или уклониться от участия в натиске атаки, просто упав оземь и оставаясь в грязи, была слишком очевидной, чтобы потрясенные люди под обстрелом не обратили на нее внимания". Действительно, искушение наверняка было огромным, и многие наверняка так поступали.

И, несмотря на очевидные варианты стрелять поверх голова врага (принятие позы), или просто выпасть из наступления (своего рода бегство), и общепринятый вариант с заряжанием оружия и помощью тем, кто хочет стрелять (своего рода ограниченное участие в бою), факты говорят о том, что в боях эпохи черного пороха тысячи солдат предпочитали пассивно капитулировать как перед врагом, так и перед собственным командованием - притворяясь, что стреляют, или открывая невсамделишный огонь. Лучше всего указывает на эту тенденцию вести ненастоящую стрельбу собранное после сражений Гражданской войны многократно использованное оружие.

 

Дилемма бракованного оружия

 

Ф. Э. Лорд, автор "Энциклопедии собирателя Гражданской войны", рассказывает, что после Битвы при Геттисберге на поле боя собрали 27574 мушкета. Из них почти 90 процентов (двадцать четыре тысячи) были заряжены. Оказалось, что двенадцать тысяч из этих заряженных мушкетов были заряжены неоднократно, а в шести тысячах стволов этих многократно заряженных мушкетов было от трех до десяти зарядов. Одно из ружей было заряжено двадцать три раза. Почему на поле боя оставалось столько заряженного оружия, и почему, по крайней мере, двенадцать тысяч сражающихся солдат зарядили свое оружие по ошибке?

На поле боя, где пользовались черным порохом, заряженное оружие было ценнейшим предметом. В сражениях этой эпохи, - в высокой стойке, лицом к лицу, на короткой дистанции, - на заряжание оружия оставалась только часть боевого времени. И более чем 95 этого времени было потрачено на заряжание оружия, и менее 5 процентов - на то, чтобы из него стрелять. Если большинство солдат отчаянно стремились убивать настолько быстро и эффективно, насколько могли, тогда 95 процентов застреленных умерли бы с разряженным оружием в руке, и любое заряженное, взведенное оружие или оружие со вставленным капсюлем, уроненное на поле боя, кто-нибудь выхватил бы из руки раненого или мертвого товарища, чтобы из него стрелять. Многие были застрелены, когда бросались на врага со штыками, были потери среди артиллерии не из числа мушкетеров, и у этих людей не было возможности стрелять из своих ружей, но вряд ли они составляют 95 процентов от всех убитых. Если бы у всех солдат была отчаянная потребность стрелять из своего оружия в бою, тогда многие из этих людей умерли бы с разряженным оружием. И в ходе превратностей боя большую часть этого оружия кто-нибудь подобрал бы и стрелял бы из него во врага.

Очевидный вывод из этого: большинство солдат не пытались убить врага. По всей видимости, большинство из них даже не хотели стрелять в направлении врага вообще. Как заметил Маршалл, у большинства солдат как будто есть внутреннее сопротивление, направленное против стрельбы из своего оружия в бою. Но дело в том, что сопротивление это, очевидно, существовало задолго до того, как его обнаружил Маршалл, и это сопротивление стало причиной многих (если не большинства) из этих многократно заряженных ружей.

 

Физическая необходимость заряжать дульнозарядное оружие в стоячем положении, наряду с тесной стрелковой цепью, в которой солдаты стояли плечом к плечу и которую так любили офицеры того времени, - все это создавало ситуацию, в которой, в отличие от изучаемых Маршаллом условий, человеку было очень сложно скрыть тот факт, что он не стрелял. И в этой обстановке залпового огня, "взаимное наблюдение" (как его называл дю Пик) старших по званию и напарников наверняка создавало сильное давление, принуждающее к стрельбе.

Тогда не было "изоляции и низкой скученности современного поля боя", которое позволило бы отказникам скрыться во время залпового огня. Каждое их действие было видно товарищам, с которыми они стояли плечом к плечу. Если человек взаправду не мог или не хотел стрелять, единственным способом скрыть своё неучастие было: зарядить оружие (разорвать гильзу, высыпать порох, вставить пулю, втолкнуть её на место, вставить капсюль, взвести ружье), поднести его к плечу, а затем выстрелить понарошку, по возможности даже сымитировав мимикой отдачу ружья, когда стрелял кто-нибудь поблизости.

Вот образцовый пример изобретательного солдата. Он аккуратно и размеренно заряжал свое оружие посреди суматохи, криков, в дыму битвы, и его действия нельзя было отличить от тех, которые старшие по званию и товарищи сочли бы похвальными.

Удивительно, что эти солдаты, отказываясь от стрельбы, делали это наперекор отупляющим, многократно повторяющимся упражнениям той эпохи. Как в таком случае эти солдаты Гражданской войны умудрялись постоянно "подводить" своих инструкторов по строевой подготовке, когда дело доходило до первостепенно важного упражнения по заряжению ружья?

Некоторые возразят, что эти многократные заряжения были сделаны по ошибке, и эти ружья были выброшены как бракованные, потому что были неправильно заряжены. Но если ты в тумане войны, несмотря на нескончаемые часы упражнений, случайно зарядишь мушкет дважды, ты в любом случае из него выстрелишь, и первый заряд просто вытолкнет второй. В том редком случае, когда ружье действительно заклинит или иным образом придет в негодность, ты его просто выбросишь и подберешь другое. Но здесь всё происходило не так, и мы должны задать себе вопрос: почему из всех шагов была упущена только стрельба? Как могли наименьшее двенадцать тысяч человек с обеих сторон и их всех подразделений сделать точно одну и ту же ошибку?

Что же получается, двенадцать тысяч солдат при Геттисберге, ошеломленные и растерянные от шока битвы, случайно дважды зарядили свое оружие, а затем все эти двенадцать тысяч были убиты, прежде чем успели выстрелить из этого оружия? Или все эти двенадцать тысяч человек по одной и той же причине выбросили ружья, а затем подобрали другие? В некоторых случаях порох может намокнуть (даже несмотря на обертку из промасленной бумаги), но чтобы в таком количестве? И почему тогда шесть тысяч из них продолжали заряжать свои ружья, и все равно не стреляли? Некоторые могли совершить ошибку, некоторых подвел плохой порох, но я уверен, что единственное правдоподобное объяснение в подавляющем большинстве таких случаев - это тот же фактор, из-за которого от 80 до 85 процентов солдат на Второй мировой войне не стреляли во врага. Тот факт, что эти солдаты Гражданской войны преодолели свой могущественный условный рефлекс стрелять (выработанный с помощью строевых упражнений), ясно показывает влияние могущественной силы инстинкта и высочайших актов моральной воли.

Если бы Маршалл не опрашивал солдат немедленно после битвы во Второй мировой войне, мы бы никогда не узнали о поразительной неэффективности нашей стрельбы. Точно так же, поскольку никто не опрашивал солдат Гражданской войны и других войн, предшествующих Второй мировой, мы не можем узнать, насколько эффективно они стреляли. Мы можем только делать выводы, опираясь на известные данные, а известные данные показывают, что, по крайней мере, половина солдат в битвах эпохи чёрного пороха не стреляла из своего оружия, и только незначительный их процент действительно стрелял, чтобы застрелить врага.

Теперь мы подошли к полному пониманию причин, лежащих в основе того, что открыл Пэдди Гриффит: средняя частота попаданий полка в перестрелке эпохи чёрного пороха составляла один-два человека в минуту. И мы видим, что эти цифры хорошо согласуются с теми данными, которые получил Маршалл. Для нарезных мушкетов той эпохи потенциальная частота попадания была не ниже, чем для пруссов с их гладкоствольными мушкетами, которые получили 60 процентов попаданий с семидесяти пяти ярдов. Но реальное значение составляло незначительную долю этого числа.

Числа Гриффита становятся прекрасно понятны, так как во Второй мировой войне только небольшой процент стрелков на полковом огневом рубеже действительно пытались застрелить врага, в то время как остальные отважно стояли в строю и стреляли поверх голов врага, или не стреляли вообще. Некоторые, ознакомившись с этими данными, отвечают, что это касается только гражданских войн, в которых "брат сражался с братом". Д-р Джером Фрэнк исчерпывающе отвечает на такие возражение в своей книге "Рассудок и выживание в ядерную эпоху", в которой он подчеркивает, что гражданские войны обычно бывают более кровавыми, длительными и необузданными, чем другие виды войн. А Питер Уотсон в "Войне ума" указывает, что "аномальное поведение членов нашей собственной группы воспринимается как более возмутительное и побуждает к более сильным мерам возмездия, чем аномальное поведение остальных, с которыми мы связаны в меньшей мере". Чтобы увидеть подтверждения этого факта, стоит только взглянуть на накал агрессии между разными христианскими конфессиями в Европе прошлого и в сегодняшних Ирландии, Ливане и Боснии, или на конфликты между ленинистами, маоистами и троцкистами в кругу коммунистов, или на ужасы Руанды и других африканских племенных войн.

Я стою на том, что большая часть этого бракованного оружия на поле боя при Геттисберге осталась после солдат, которые не могли или не хотели стрелять из своего оружия в разгаре боя, а затем были убиты, ранены или взяты в плен. Кроме этих двенадцати тысяч, приблизительно такой же процент солдат с многократно заряженным оружием должен был быть среди тех, кто ушёл с поля боя.

Тихо, втайне, в момент принятия решения, - как и те 80-85 процентов солдат Второй мировой войны, зарегистрированных Маршаллом, - эти солдаты оказались сознательными отказниками, неспособными убить собрата-человека. Вот коренная причина невероятной неэффективности ружейной стрельбы в нашу эпоху. Вот что случилось при Геттисберге, и, если копнуть достаточно глубоко, можно вскорости увидеть, что именно это происходило и в других битвах эпохи чёрного пороха, для которых мы не всегда располагаем подобного рода информацией.

Примером этого служит Сражение при Колд-Харбор.

 

"Восемь минут при Колд-Харбор"

 

Сражение при Колд-Харбор заслуживает пристального рассмотрения здесь, поскольку это пример того, что большинству случайных наблюдателей за боями Гражданской войны США не удавалось опровергнуть данные о 80-85 процентах нестреляющих. Ранним утром 3 июня 1864 года сорок тысяч солдат Союза под командованием Улисса С. Гранта атаковали армию Конфедерации при Колд-Харборе, что в Вирджинии. Силы Конфедерации под командованием Роберта Э. Ли разместились в тщательно подготовленной системе траншей и артиллерийских окопов, с подобными которой Потомакская армия Гранта никогда не сталкивалась. Корреспондент газеты свидетельствовал, что эти окопы представляли собой "замысловатые зигзагообразные линии внутри линий... линии, предназначенные для обстрела противоположной линии продольным огнем, линии, в которых размещалась [артиллерийская] батарея". К вечеру третьего июня более семи тысяч нападающих солдат Союза были убиты, ранены или захвачены в плен, нанеся незначительный ущерб хорошо окопавшимся солдатам Конфедерации.

Брюс Каттон, в своей великолепной авторитетной многотомной хронике Гражданской войны, пишет: "С первого взгляда, казалось бы, нет необходимости и сложно преувеличить ужасы Колд-Харбора, но по какой-то причине, - главным образом, наверное, чтобы обрисовать Гранта как бесчувственного и бесталанного мясника, - ни одна другая битва Гражданской войны не преподносилась в таком перевранном виде, как эта".

Каттон главным образом говорит о преувеличенных потерях Союза (обычно утверждают, что тринадцать тысяч погибших за две недели боев при Колд-Харборе были убиты за один день), но он, кроме того, развенчивает очень распространенное заблуждение, что семь тысяч (или даже тринадцать тысяч) солдат были потеряны убитыми за "Восемь минут при Колд-Харборе". Это убеждение - не столько ошибка, как грубейшее упрощение. Довольно близко к истине то, что большинство изолированных, разобщенных штурмовых отрядов Союза, наступающих при Колд-Харбор, были остановлены в первые же десять-двадцать минут, но, когда темп наступления нападающих был подорван, атакующие солдаты Союза не обратились в бегство, и убийства не прекратились. Каттон замечает, что "самым потрясающим фактом в этой фантастической битве было то, что по всему фронту разбитые солдаты [Союза] не отошли назад в тыл". Вместо этого они поступили в точности так, как постоянно поступали солдаты Союза и Конфедерации в этой войне: "Они оставались на месте, на расстоянии от 40 до 200 ярдов от фронта конфедератов, выдалбливали неглубокие траншеи, насколько было возможно, и продолжали стрелять". А конфедераты продолжали стрелять в них, часто - пушками с флангов и тыла, с ужасно близкого расстояния. "Весь день, - говорит Каттон, - не утихал страшный шум битвы. Только опытный солдат мог бы определить по звуку, что в середине дня накал битвы стал немного слабее, чем на пасмурном рассвете, когда шло отражение наступления".

Солдаты Гранта понесли свои ужасные потери за восемь часов, а не за восемь минут. И в большинстве войн, - со времен Наполеона до нашего времени, - большинство этих потерь наносила не пехота, а артиллерия.

Только когда артиллерия (с её близким надзором и взаимным наблюдением среди команды) вступала в игру, частота убийств могла значительно измениться. (Артиллерия обычно находится дальше от своей цели, и мы увидим, что это также увеличивает её эффективность). Дело было просто в том, что подавляющее большинство солдат в войнах прошлого, вооруженных ружьями и мушкетами, - как и стрелки С.Л.А. Маршалла на Второй мировой войне, - последовательно и настойчиво демонстрировали психологическую неспособность убить собрата-человека. Их оружие позволяло это технологически, и они были физически вполне способны убивать, но в решающий момент каждый человек в душе ставал сознательным отказником, который не мог заставить себя убить человека, стоящего перед ним.

Всё это указывает на то, что в игре участвует еще одна сила. Ранее незамеченная психологическая сила. Эта сила сильнее строевых упражнений, сильнее, чем давление со стороны товарищей, сильнее даже инстинкта самосохранения. Влияние этой силы не ограничивается эпохой черного пороха или Второй мировой войной: она показала себя и в Первой мировой войне.