Пари с султаном и бегство из Константинополя

С каждым днём султан всё сильнее привыкал ко мне. Не проходило ни одного дня, чтобы он не приглашал меня к обеду и к ужину. Должен вам сказать, дорогие друзья, что ни у одного правителя в мире нет такого роскошного стола, как у турецкого султана. Но, к сожалению, к столу не подавалось вино, так как вам, вероятно, известно, что Магомет запрещает правоверным употреблять спиртные напитки. Приходилось обходиться за столом без стакана хорошего вина.

Однако чего нельзя делать открыто, то делается тайно, и вы не найдёте ни одного турка, который не был бы знаком со вкусом хорошего вина, несмотря на запрещение Пророка. Его величество турецкий султан также знал толк в стакане хорошего вина не хуже любого немецкого рыцаря. Во время обеда или ужина никто из присутствовавших ни словом не заикался о вине, но после обеда всякий уединялся в своём кабинете и, покуривая трубку, набитую душистым табаком, выпивал бутылку великолепного напитка.

Однажды, после обеда, султан попросил меня последовать за ним в его кабинет. Когда мы уселись на мягком ковровом диване и закурили свои трубки, султан сказал: «Вероятно, вы, дорогой Мюнхаузен, знаете толк в винах. Я угощу вас сейчас таким токайским, какого вы, наверное, ещё никогда в жизни не пробовали».

 

Султан поднялся с дивана, подошёл к шкафу, взял оттуда бутылку вина, наполнил два бокала, и медленно, маленькими глотками, мы стали пить.

– Ну, что вы скажете, дорогой Мюнхаузен? Не правда ли, лучшего вина вы никогда не пробовали?

– Вино недурное, – отвечал я, – но я должен сказать вам, ваше величество, что в Вене, у императора Карла VI, мне приходилось пить несравненно лучшее токайское.

Султан нахмурился и произнёс:

– Я вынужден усомниться в ваших словах, дорогой Мюнхаузен, – лучшего токайского вы нигде не найдёте. Мне прислал его один венгерский магнат и уверял, что это самое хорошее токайское.

– Магнат шутил с вами, Ваше Величество. Могу через час доставить вам бутылку токайского из погребов австрийского императора в Вене. У него и вид другой.

– Я думаю, дорогой Мюнхаузен, что вы хвастаете!

– И не думаю хвастать, Ваше Величество! Повторяю, что через час могу вам доставить бутылку токайского вина из погреба австрийского императора, и вы сами убедитесь в том, что оно несравненно лучше, чем эта кислятина.

Султан укоризненно покачал головой, упрекнул меня в том, что я смеюсь над ним, и повторил ещё раз, что он сомневается в правдивости моих слов.

Я просил его величество принять пари и предложил ему распорядиться снять с моих плеч голову, если я не исполню обещания.

Султан принял мою ставку и сказал, что непременно прикажет снять мою голову, если я не исполню своего обещания, так как не может позволить смеяться над собой даже самым лучшим своим друзьям.

Если же я сдержу своё обещание, султан обещал дать мне из своих сокровищ столько золота, драгоценных камней и жемчуга, сколько может поднять самый сильный человек.

Мне подали бумагу, перо и чернила, и я написал императрице Марии Терезии следующее письмо:

 

«Ваше Величество, вместе с императорским престолом вы унаследовали и винный погреб Ваших августейших родителей. Осмеливаюсь просить Вас вручить подателю этого письма бутылку токайского, которое мне так часто приходилось пить с Вашим покойным отцом! Имею смелость обратиться к Вашему Величеству с такой просьбой потому, что держал пари с турецким султаном и при этом утверждал, что Ваше токайское превосходит вкусом его вино.

Пользуюсь случаем принести Вашему Величеству уверение в глубочайшем почтении, с которым имею честь быть и т. д., и т. д.

Барон Мюнхаузен».

 

Я немедленно позвал своего курьера, передал ему письмо и просил его поспешить. Курьер снял с ног гири и отправился в дорогу. Мы же с султаном уселись допивать вино, оставшееся в бутылке, и ждали возвращения моего курьера.

Прошла четверть часа, полчаса, три четверти часа, а курьера всё не было. Я начал уже волноваться, а султан поглядывал на проволоку звонка, собираясь, по-видимому, позвать палача.

Не желая показать султану своего волнения, я вышел в сад. Султан приказал двум слугам следовать за мной и не спускать с меня глаз.

Стрелки часов показывали уже пятьдесят пять минут четвёртого. Меня охватил смертельный страх. В эту минуту я вспомнил о своём подслушивальщике и о стрелке, о которых я уже имел честь рассказывать вам.

Они явились ко мне. Подслушивальщик приложил ухо к земле и, к моему величайшему отчаянию, сообщил, что мой курьер крепко спит где-то около Белграда. Стрелок взобрался на высокую террасу, поднялся на носки и крикнул оттуда, что видит курьера спящим под тенистым дубом на полпути от Вены до Константинополя.

Стрелок прицелился и выстрелил, жёлуди, ветки и листья градом посыпались с дуба на спящего курьера. Ни жив ни мёртв вскочил он на ноги и быстрее молнии помчался к Константинополю.

Ровно в пятьдесят девять с половиной минут четвёртого он стоял перед кабинетом султана с бутылкой и собственноручным письмом императрицы Марии Терезии. Мой страх прошёл.

 

Султан налил бокал доставленного вина и с наслаждением выпил его. Вино так понравилось ему, что он закупорил бутылку и спрятал её в шкаф, извиняясь передо мной и говоря, что мне легко будет достать для себя другую бутылку, тогда как ему это недоступно. Затем султан приказал позвать к себе своего казначея и, когда он явился, распорядился выдать мне из своих сокровищ столько золота, драгоценных камней и жемчуга, сколько может поднять и унести самый сильный человек.

Казначей низко поклонился повелителю и направился к дверям. Я поспешил за ним, боясь, что султан отменит своё распоряжение. Сейчас же послал я за своим силачом. Тот пришёл с длинной толстой верёвкой, и мы отправились с ним в подвалы, наполненные сокровищами.

Казначей султана поражался, наблюдая за тем, как мой силач, тяжело нагруженный, выходил из помещений, где хранились сокровища. Мы сейчас же отправились к пристани, где я нанял корабль, чтобы отвезти сокровища в безопасное место. Казначей же побежал к султану и рассказал ему, что я унёс все его богатства.

Только тогда его величество понял, какую он допустил ошибку, согласившись заключить пари.

Главный адмирал султана получил приказание немедленно отправиться за мной в погоню, отнять сокровища, а меня самого утопить в море.

Не успел я отъехать от берега несколько миль, как увидел плывущий прямо на меня военный турецкий флот. Я сильно испугался, так как понимал, что моя жизнь в большой опасности.

 

Вдруг я вспомнил, что со мной был мой раздувальщик. Он успокоил меня, встал на корму нашего корабля, одну ноздрю направил к турецкому флоту, другую – к нашему кораблю и сильно подул.

Море заволновалось, мачты турецких кораблей затрещали, паруса оборвались, и турецкий флот отлетел от нас в гавань. А мы за несколько часов прибыли в Италию.

Но мне не пришлось воспользоваться своими богатствами.

В Италии царит ужасная бедность и нищета. Следуя порывам своего доброго сердца, я большую часть привезённых сокровищ раздал нищим.

Кроме того, в этой стране развелось много разбойников, которые среди бела дня нападают на прохожих и проезжих и грабят их. Я тоже подвергся печальной участи. Все оставшиеся у меня драгоценности были отняты разбойниками, и мне едва удалось спасти свою жизнь.

Приключение с пушкой

Султан недолго сердился на меня. Доходы его величества были так велики, что за короткое время он собрал новые сокровища. Ко мне же он привык и скучал без моего общества. Он узнал о месте моего пребывания и послал за мной. Я также привязался к султану, очень обрадовался его приглашению и немедленно отправился в Константинополь, чтобы отпраздновать вместе с его величеством наше примирение.

 

Но, к сожалению, и на этот раз мир между нами длился недолго.

В Константинополе, в крепости, стояла огромная пушка. Она была отлита из бронзы и стреляла мраморными ядрами колоссальных размеров.

Однажды мы с одним французом осматривали эту пушку. Французу сильно хотелось выстрелить из этого орудия. Он попросил разрешения у султана, и султан согласился.

Узнав о намерении француза, вся турецкая армия пришла в сильное волнение: все были уверены, что сотрясение, произведённое выстрелом из пушки, разрушит весь город.

Для того чтобы произвести выстрел, понадобилось более трёхсот фунтов пороху. Вложенное в пушку ядро весило около тысячи фунтов. Никто не хотел присутствовать при этом событии.

Всё обошлось, однако, благополучно. Город не пострадал, хотя выстрел и вызвал небольшое землетрясение. Ядро перелетело через пролив и разорвалось, а его осколки упали в море и взволновали морскую поверхность. Вода закипела и покрылась пеной.

Все присутствовавшие окружили француза и поздравляли его с удачным выстрелом.

Я не мог допустить, чтобы слава француза превзошла мою, потому я схватил пушку, взвалил её на плечи и прыгнул в море, чтобы с ней переплыть пролив. Благополучно добравшись до другого берега, я вздумал перебросить пушку через пролив обратно на прежнее место, но это мне не удалось: пушка долетела до середины пролива, а там упала в воду и утонула.

Потеря знаменитой пушки вызвала сильный гнев султана. Он отдал приказ отрубить мне голову. К счастью, жена султана сильно благоволила ко мне. Она поспешила сообщить мне о приказе султана и спрятала меня в своей комнате. Мы вместе стали быстро готовиться к побегу. Корабль, шедший в Венецию, принял нас на свой борт, и мы счастливо избавились от страшной опасности.

Мне не нравится рассказывать об этом приключении, и я упоминаю о нём только для того, чтобы читатель не думал, что я говорю о своих удачах и умалчиваю о неудачах.

Осада Гибралтара

Много интересных воспоминаний связано у меня со временем последней осады Гибралтара.

Мне необходимо было навестить своего лучшего старого друга, генерала Эллиота, который покрыл себя неувядаемой славой при защите Гибралтара. Мой друг обрадовался, как ребёнок, когда я неожиданно явился к нему.

После приветствий генерал предложил мне обойти с ним крепость, чтобы изучить расположение неприятеля. Мой телескоп, который я привёз из Лондона, оказал нам при этом неоценимую услугу.

Осматривая неприятельский лагерь, я обнаружил, что неприятель направляет на тот бастион, откуда мы наблюдаем за ним, ядро весом в тридцать шесть фунтов.

Я немедленно сообщил об этом своему другу. Он попросил у меня телескоп и долго смотрел в указанном мной направлении. Наконец, приблизительно через час он убедился в верности моего сообщения.

Генерал созвал офицеров на общий совет и пригласил меня. Мы долго совещались и решили, наконец, послушаться моего совета.

Я приказал принести ядро в сорок восемь фунтов, зарядил им пушку и, благодаря своим богатым познаниям в артиллерии, направил его так, что был уверен в успехе задуманного мной дела.

Я не выпускал из рук своего телескопа и зорко следил за движениями неприятельских канониров. Как только я заметил, что они подносят к пушке фитиль, я дал знак нашим палить.

План мой вполне удался. Ядра встретились, и наше ядро с такой силой ударило в неприятельское ядро, что оно с большой силой было отброшено обратно, размозжило голову канониру, который пустил его, оторвало головы ещё шестнадцати неприятельским солдатам, разбило в щепки главные мачты трёх кораблей, стоявших один за другим в гавани, пролетело потом на двести английских миль внутрь страны, разрушило крышу одной бедной избушки, выбило последний зуб спавшей старушки и застряло у неё в горле.

 

Пришедший с работы муж, увидев жену в таком положении, попытался извлечь ядро, но это ему не удалось. Тогда он схватил молот и несколькими ударами вогнал ядро в желудок, откуда через некоторое время оно вышло естественным путём.

Но я забыл упомянуть о самом главном: наше ядро с такой силой ударилось о направленное против нас орудие, что подняло его с лафета и бросило в трюм корабля. От такого удара корабль перевернулся и затонул вместе с тысячью матросами и большим числом солдат, находившихся на нём.

Все пришли в восторг от моего выстрела, но я скромно заявил присутствовавшим, что хотя эта блестящая идея и принадлежит мне, но всё же мне помог случай. Однако, несмотря на моё заявление, все обступили меня, поздравляли с успехом и поражались моему уму, опыту и знаниям. Генерал Эллиот за мои военные заслуги предложил мне в награду офицерское звание. Я отказался от излишних почестей и удовольствовался публичной благодарностью, высказанной знаменитым генералом в присутствии всего генерального штаба.

Англичане всегда производили на меня впечатление очень храброго народа, и я не хотел оставлять крепость до тех пор, пока не окажу им ещё какую-нибудь услугу. Удобный случай скоро представился.

Чтобы узнать о планах неприятеля, я переоделся в одежду католического священника и благодаря этому проник во вражеский лагерь. Подкравшись к палатке, где в это время заседал военный совет под председательством главнокомандующего, графа Артуаса, я услышал, что неприятель намеревался произвести на следующий день нападение на нашу крепость. Я слышал, как граф Артуас излагал план нападения, и размышлял о том, каким образом предотвратить грозящую крепости опасность.

Мне недолго пришлось ждать окончания совета. Офицеры скоро разошлись и улеглись спать. Убедившись, что в неприятельском лагере все уснули, я бросился к пушкам и одну за другой забросил их далеко в море. Телеги и лафеты я отнёс в середину неприятельского лагеря и свалил в одну кучу. Образовалась груда выше Гибралтарских скал. На эту груду я взвалил всю амуницию и поджёг её. Огромное яркое пламя озарило окрестности.

Чтобы отвлечь от себя подозрение, я первый поднял тревогу: стал бегать по неприятельскому лагерю и громко кричать о пожаре. Поднялась страшная суматоха.

Офицеры и солдаты, как безумные, метались по лагерю и не знали, что им делать. Впоследствии, когда паника немного улеглась, военный совет стал решать, каким образом могла произойти такая катастрофа. Никто не мог предположить, что это дело рук одного человека. Военачальники объясняли это несчастье тем, что наш гарнизон ночью напал на лагерь, подкупив стражу, и уничтожил все пушки.

Неприятель понёс громадные потери, и Гибралтар был спасён, но никто не знал, кто был спасителем крепости.

Главнокомандующий неприятельской армией, граф Артуас, охваченный ужасом, бежал со всем своим войском, оставив лагерь. Только через четырнадцать дней, измученный и больной, он добрался до Парижа. Часть его солдат заболела в пути, а другая – слегла сейчас же по прибытии в город. Ужас и усталость до того измучили всю армию, что ни один человек не мог в течение трёх месяцев притронуться к пище, и они жили одним только воздухом.

Прошло два месяца с тех пор, как я оказал услугу осаждённым. Я всё ещё оставался в крепости. Однажды мы ужинали у генерала Эллиота. Вдруг в комнату влетела бомба и упала на стол. Все присутствовавшие, а также храбрый генерал Эллиот бросились бежать. В этом не было ничего удивительного, так как бомба, разорвавшись, могла бы разнести всех на мелкие куски. Всякий на их месте сделал бы то же самое. Но я не хотел следовать их примеру.

Недолго думая, я подбежал к бомбе, схватил её и прежде, чем она успела разорваться, отнёс на вершину скалы. Оттуда я хотел бросить бомбу в море, но вдруг заметил на высоком морском берегу, недалеко от неприятельского лагеря, громадную толпу людей. Я взял свой телескоп, чтобы посмотреть, что они там делают.

Страшное зрелище заставило меня задрожать. Неприятели поймали двух наших офицеров: генерала и полковника, которые ночью проникли в их лагерь. На возвышении поставили два столба. Генерала и полковника подвели к столбам и уже продевали их головы в петли. Сообразив, что рукой нельзя добросить до них бомбу, я выхватил из кармана пращу, вложил в неё бомбу и бросил в самую середину толпы.

Раздался страшный треск, бомба разорвалась на мелкие куски, не оставив в живых ни одного человека. Большой осколок бомбы ударил в подножие виселицы, так что оба столба повалились, и наши офицеры были спасены.

Они быстро освободили друг друга от верёвок, стягивавших их шеи, и бросились к берегу. К их счастью, на берегу находилась лодка с двумя перевозчиками. Они прыгнули в лодку и через короткое время прибыли к нам.

Я встретился с ними у генерала Эллиота, куда я направился, чтобы рассказать о случившемся. Узнав, что я был их спасителем, генерал и полковник бросились ко мне и чуть не задушили меня в своих объятиях. Генерал Эллиот устроил пир, и мы весело отпраздновали их освобождение.

Пращу свою, с помощью которой я так удачно бросил бомбу, я получил в наследство от моего отца. Он рассказывал о ней интересную историю.

– Во время одного из моих многочисленных путешествий, – говорил отец, – я попал в Англию. Однажды я отправился прогуляться по морскому берегу. Вдруг я заметил, что ко мне быстро приближается какое-то животное. Это был морской конёк. Он яростно бросился на меня, но в это самое мгновение я схватил пращу и так удачно метнул в конька два камня, что выбил ему оба глаза. Потеряв зрение, конёк сейчас же присмирел и остановился. Я вскочил ему на спину, вложил в его пасть мою пращу и направил его в море. Конёк стал послушен, как овца. Он быстро мчал меня по дну через океан, и через три часа мы прибыли на противоположный берег.

Там я продал своего конька за триста золотых хозяину гостиницы, в которой я остановился, и тот показывал его за плату и нажил большую прибыль.

Много интересного видел я во время путешествия на коньке по дну океана. Миллионы разнообразных рыб и морских животных окружали меня. Они совсем не похожи на обыкновенных рыб. Формы и очертания их тел были самыми фантастическими: у одних голова была посередине тела, у других на конце хвоста; часто они собирались большими стаями и услаждали мой слух стройным пением.

Прозрачные дворцы, построенные из воды и окружённые прозрачными колоннами, встречались мне на пути. Их озарял яркий свет текучей воды.

 

Я видел громадную цепь высоких гор. По их склонам росло множество различных деревьев.

Омары, раки, устрицы, раковины, громадные морские улитки, не менее ста пудов каждая, сидели на ветвях этих деревьев. Во время бури волны срывают с ветвей плоды и выносят на берег, где люди подбирают их и продают на рынках. У подножия громадных омаровых, раковых и устричных деревьев рос кустарник, на котором были маленькие улитки.

Недостаток воздуха я стал ощущать только тогда, когда находился уже на середине пути, на громадной глубине. Я стал гнать своего конька, который и так мчался очень быстро.

Нам стали попадаться огромные рыбы. С раскрытыми пастями они гнались за мной, но, несмотря на их желание, не могли нагнать меня.

Скоро мы стали приближаться к берегу. Вдруг я заметил на дне моря, на песке, распростёртую человеческую фигуру. Подъехав ближе, я увидел, что это была женщина. Она ещё проявляла признаки жизни. Я схватил её за руку и вытащил на берег. Сейчас же я доставил её к доктору, и благодаря его стараниям нам удалось вернуть ей жизнь…

Этим обыкновенно заканчивался рассказ моего отца. Я вспомнил о нём, потому что его знаменитая праща ещё раз оказала мне большую услугу. Но эта услуга была уже последней, так как во время метания бомбы часть пращи оборвалась и улетела вместе со снарядом в неприятельский лагерь. Оставшийся же кусок я храню до сих пор вместе с другими замечательными предметами, переходящими в нашей семье из поколения в поколение.

После приключения с бомбой я оставил Гибралтар. Мне необходимо было побывать в Англии, чтобы отправить из Ваппинга в Гамбург кое-что в подарок своим друзьям.

В Ваппинг я прибыл в полдень. Была сильная жара. Солнце едва не сожгло меня своими лучами. Я осматривался по сторонам и искал место, где можно было укрыться от палящих лучей.

Недалеко от меня стояли пушки. Недолго думая, я забрался в жерло одной из них и крепко уснул. Это было четвёртого июня, в день рождения короля Георга III. Пушки были заряжены ещё утром, и в час дня должны из них были палить в честь праздника. Я крепко спал в пушке, как вдруг раздался выстрел, и я полетел через дома, через реку и упал на большой стог сена. Дорога так утомила меня, что я и там продолжал спокойно спать.

Спустя три месяца сено сильно поднялось в цене, и хозяин, воспользовавшись этим случаем, решил продать его. Стог, на котором я лежал, был самым большим. Люди приставили к нему лестницы и стали взбираться на него.

Шум разбудил меня. Я вскочил и, не зная, где я нахожусь, бросился бежать, но скатился со стога и упал прямо на голову хозяину. Когда я поднялся, оказалось, что хозяин умер, так как при падении я проломил ему затылок. Сам же я отделался небольшими царапинами.

Собрались люди, но никто не выражал сожаления по поводу смерти хозяина, так как он был очень скупым человеком и пользовался всяким удобным случаем, чтобы обирать людей.

Я долго раздумывал над тем, каким образом я попал на стог и сколько времени пролежал на нём. Только после того, как я прибыл в Лондон, встретился там со своими друзьями, которые считали меня погибшим, и узнал от них, что они уже три месяца ищут меня, – только тогда я смог отчасти объяснить себе случившееся со мной происшествие.