Слизни, улитки и щенячьи хвостики

 

 

Скажем прямо – многие ли из попадающихся нам на глаза насекомых удостаиваются нашего второго взгляда? Как правило, мы стараемся прихлопнуть их после первого… И вообще, стоит заговорить о насекомых, земноводных или пресмыкающихся, мы обычно корчим рожу и говорим: тьфу!

…Когда мне впервые пришлось столкнуться с медоносными пчелами, я убедилась, сколь интригующа жизнь этих созданий (при том, что век у них так краток!) и как необходимы они для жизни пчелиного семейства. С помощью местных пчеловодов мы создали у себя на ферме особого рода улей для наблюдения за жизнью пчел. Тут и соты, и старая колода, куда пчелы прилетают из яблоневого сада через щель в старой каменной стене, а посетитель может наблюдать за всем этим через стекло, не боясь быть искусанным.

Как я для себя выяснила, многие люди плохо представляют себе обычную медоносную пчелу. Шмелей‑то видели многие, вот и думают, что она тоже размером со шмеля. Так что если кто, умея отличить шмеля, пугает медоносную пчелу с осой, то этот грех ему можно простить. Кстати сказать, обыкновенная медоносная пчела по размерам ближе к «одиноким» пчелам, которых немало у нас в Британии. Этих самых одиноких пчел существует 227 видов, шмелей – 18, тогда как медоносных пчел на Британских островах – только один вид.

Мистер Сидни Лейн, учитель‑пенсионер, любезно подарил нам наших первых пчел. Он показал, как ухаживать за ним и поведал об их образе жизни. Сверкая на солнце шикарными усищами и копной седых волос (сквозь которую едва‑едва начала проблескивать плешь), этот заслуженный педагог держал в напряжении группы детей, аккуратно вынимая улей и показывая, где в нем что устроено: вот здесь вылупляются новые пчелы, вот здесь матка – обратите внимание, насколько она крупнее всех остальных и как защищают ее другие пчелы! Еще бы, ведь ее обязанность – откладывать до 2000 яиц в день!

Только в теплые солнечные дни, закутавшись с ног до головы в защитную одежду и набросив специальную вуаль, мистер Лейн открывает улей и вытаскивает оттуда матку для демонстрации посетителям. Он пользуется доверием у пчел, и те жалят его крайне редко, поэтому он работает без перчаток! Позволю себе повторить то, что сказано во всех книгах по пчеловодству: если пчела заползла вам в рукав или под штанину, самое главное – не паниковать. Просто подверните рукав или, соответственно, штанину и выпустите насекомое – оно улетит, не укусив вас. Пчелы вообще кусают редко, потому что, как только ужалят, умирают. Но что касается меня, то, как я ни старалась следовать этой нехитрой премудрости, ничего не получалось: если пчела залетала мне в рукав или под косынку, я машинально принималась трясти рукавом или срывала с головы косынку, а то и пыталась прихлопнуть наглую тварь, пока она не укусила.

Счастье еще, что пчелиные укусы не вызывают у меня аллергии – для меня они не опаснее, чем укус крапивы, тогда как Дереку приходится соблюдать предельную осторожность: у него страшная аллергия на пчелиный яд.

Как‑то мой приятель Джон Каллаген привел к нам на ферму на экскурсию по линии Общества покровительства животным группу детей. В экскурсию входила и демонстрация мистером Лейном пчел. Джон собрал детей тесной кучкой и объяснил, что мистер Лейн покажет пчел в открытом виде, а не за стеклом, как зимой. Стоял радостный солнечный день, пчелы весело звенели в воздухе. Мистер Лейн приподняла крышку демонстрационного улья и извлек оттуда медовые соты. Пчелы облепили его руки; детишки явно нервничали оттого, что насекомые вертелись у них над головами.

– Не волнуйтесь, они жалить не будут, – сказал мистер Лейн своим обычным спокойным тоном, но один‑два ребенка принялись отмахиваться от пчел руками.

В – Без паники! – заорал Джон. – Чем спокойнее будете себя вести, тем меньше шансов, что ужалят. Стойте, и все, – закончил он и медленно опустил руки девочке, которая схватилась за лоб. И надо же было случиться, чтобы в этот самый момент пчела запуталась у Джона в волосах. Он дико завопил и дал деру в сторону от группы, изо всех сил тряся головой.

Хотя его не ужалили, потребовалось несколько минут, чтобы он успокоился и вернулся к группе. И представьте себе, никто не сказал ни слова!

Правда, у нас был и более досадный случай. Пчела залетела прямо в ухо одному из наших посетителей. Ну, естественно, мы отвели его на пункт первой помощи, который у нас на ферме тоже есть (а как же без него при таком количестве животных – вдруг кто‑нибудь оцарапает, а то и укусит!). Но сколько я ни всматривалась ему в ухо, светя фонариком, ничего там не увидела и, честно говоря, подумала, что он ошибся.

Гость, однако, так не считал и стал расспрашивать, где здесь ближайшая больница. Как раз в это время мистер Лейн закончил демонстрацию и пришел посмотреть, что с молодым человеком. Взглянув ему в ухо, мистер Лейн тоже ничего там не увидел.

– Так вы уверены, что она там? – спросил он.

– Но я же ясно чувствую! – ответил тот.

Мистер Лейн, который привык иметь дело с детишками, готовыми раздуть из мухи слона, был совершенно уверен, что ухе молодого человека ничего нет. Прижав его ухо к своей деке, он весело воскликнул:

– Ну, во всяком случае, мы убили ее. Она уже не ужалит.

Тем не менее молодой человек все‑таки отправился в больницу, где ему извлекли‑таки из уха пчелу… Через несколько недель этот посетитель снова приехал в Центр – и прямиком ко мне:

– Помните меня? Тот, который с пчелой в ухе.

Я тут же осведомилась о его здоровье и извинилась за досадную историю.

– А как же, я помню, что вы тогда не вернулись к окончанию демонстрации, – поддразнила его я.

– Вот тот‑то и оно‑то! – ответил юноша. – Я не хочу, чтобы у меня пропадал билет, теперь извольте показать мне все бес‑плат‑но!

…Пчелиную матку обслуживает колония, насчитывающая до 50 000 рабочих пчел (бесплодных самок) и приблизительно 300 лишенных жала самцов, именуемых трутнями. Они нужны для того, чтобы оплодотворить матку, а затем их вышвыриваю прочь из улья. Хотя матка живет до пяти лет, остальные жив три‑четыре недели (кроме тех, кто в течение зимы согревают матку). «Трудовая биография» вылупившейся на свет Божий пчелы начинается с работы в «яслях»: починка ячеек, чистка и кормление подрастающих личинок. Но вот наконец пчел покидает улей – начинаются пробные полеты. Сначала робкие, потом круги становятся все шире, шире – и вот она уже летит вместе со всеми за нектаром, водой и пыльцой для растущей колонии. В улье у нее тоже немало дел – в промежутках между полетами пчелы, работая крыльями, поддерживают нужную температуру и обеспечивают вентиляцию. Есть и такие, которые стоят на страже у входа в улей, охраняя его от непрошеных гостей.

Пчелы улетают за пыльцой на расстояние до двух миль. Занятно наблюдать, как они возвращаются в улей с разноцветными мешочками пыльцы на ножках; цвет пыльцы зависит от цветков, на которых они ее собирали: ярко‑оранжевая – на одуванчиках, голубая – на маках… Если они нашли богатый источник пищи, то устраивают по возвращении в улей споен образный ритуальный танец, кружась и покачивая телами, приглашая своих сородичей во вновь открытый «ресторан» и объясняя, где он находится!

Улей, в котором живет колония из 50 000 пчел, дает 40 фунтов меда в год. Вынув мед, его нужно заменить сахарным сиропом – ведь мед запасается на зиму, и если пчелам нечего; будет есть, то они перемрут с голоду.

…Хорошо, когда рядом с тобой живет единомышленник, обладающий к тому же чувством юмора. Есть у меня такой: друг – Майкл Вудс. С ним очень легко, потому что при самом серьезном разговоре на больную тему он всегда может разрядить атмосферу.

Например, однажды мы беседовали с другими пчеловодами о болезни варроа, поразившей многие пчелиные семейства по всей стране. В качестве предупредительных мер использовались никотиносодержащие полосы. Я шутя сказала Майклу: представь‑ка себе, что пчелы‑стражники, сидящие на поста на пороге улья, устроили перекур, а дым выдыхают внутрь улья, чтобы предохранить сородичей от болезни.

– Нет, это очень опасно, – возразил Майкл. – Так и раком заболеть недолго. Пусть лучше жуют антиникотиновую жвачку. А еще лучше антиникотиновый пластырь к ногам – живо отучатся!

Тут мы с Майклом покатились со смеху, предоставив остальным участникам разговора размышлять, почему мы позволяем себе смеяться по столь печальному поводу.

…Я никак не могла понять, отчего именно осенью осы становятся так падки на фрукты и сладости, тогда как летом они не проявляют к ним особого интереса. Наконец мне все объяснили. Когда умирает старая осиная матка, новая переживает зиму и пробуждается от спячки поздней весной. Она жует древесную ткань, а из полученной бумажной массы строит гнездо. Отложив яйца, она должна кормить свой первый выводок, а уж эти вылупившиеся осы будут искать пищу для следующего выводка. На корм следующему выводку они добывают гусениц и тлей; охотничьим орудием служит жало, которое, в отличие от пчелиного, может использоваться несколько раз. При этом получается любопытная вещь: осы кормят своих личинок, а те выделяют сладкую жидкость вроде слюны, которой, в свою очередь, питаются осы. В конце лета матка прекращает откладывать яйца, а раз так, то нет и новых личинок, а соответственно, и сладкой слюны. Вот осы и бросаются на перезрелые фрукты или атакуют блюдечки с вареньем. Впоследствии, с переменой погоды, все осы, кроме новых маток, отдадут концы – и следующей весной все повторится сначала. Хочется надеяться, что вы не будете так яростно прогонять осу, когда осенью она захочет полакомиться вареньицем у вас на кухне. Ну а если и прогоните, я вас за это не осуждаю.

Когда мы построили демонстрационный улей, у нас высвободился прежний стеклянный, и мы решили поселить в нем… колонию муравьев. Спросите, что еще за блажь пришла в голову этой сумасбродной тетке, особенно если учесть ее печальный опыт прошлых лет? Но ведь муравьи – тоже часть нашей фауны. Жизнь подземной колонии скрыта от людских глаз, а у нас в демонстрационном муравейнике (название‑то какое!) посетители смогут увидеть, как муравьи вносят туда пищу, переворачивают яйца и даже «пасут» тлей, чтобы лакомиться выделяемой ими жидкостью.

Решили сделать так: встроить в стеклянную конструкцию трубки из прозрачной пластмассы, где муравьи и будут жить. Трубки я легко нашла в магазине «Сделай сам». Сказать по совести, я надеялась, что владелец лавки не станет допытываться, для чего они мне. Но хозяин, мужчина весьма почтенных лет, видимо, решил, что леди решительно ничего не может сделать своими руками, и, взглянув на его самодовольное лицо, я поняла, что он будет выспрашивать у меня всю подноготную.

– Вам какого размера, милочка?

– Пожалуй, три четверти дюйма в диаметре будет в самый 9 раз.

– Значит, три четверти дюйма, говорите, – повторил он. – Я А какой длины?

– Да так, футов десять, – сказала я, представляя себе, как муравьи будут лазить туда‑сюда по стене, потом к источнику пищи и обратно в гнездо.

От владельца лавочки не ускользнуло, что я не представляю 9 себе точно, какая мне нужна длина. И тут последовал самый каверзный вопрос:

– Позвольте узнать, а для каких целей они вам нужны?;

– Для муравьев, – отрезала я, не придумав ничего лучшего.

– Для муравьев?! – с улыбкой переспросил он, не скрывая радости от того, что перед ним такая невежа, которую он может просветить, – Зачем такие хитрости, милочка? Я в этих случаях пользуюсь кипятком.

– Как кипятком? – изумилась я.

– Ну как? Шпарю их кипятком, и капут!

– Вы меня неверно поняли, – сказала я прямо. – Я собираюсь держать в трубках муравьев.

– Держать?! Муравьев‑то?! – Старик вытаращил на меня глаза, не веря своим ушам.

– Понимаю, это покажется дикостью, но я хочу завести у себя муравьиное гнездо, – ответила я.

Теперь у старика уже не оставалось сомнений, что я сбежала из сумасшедшего дома.

– Так вы говорите, десять футов? – переспросил он и, не дожидаясь ответа, сдвинул с прилавка все ненужное, чтобы отмерить мне требуемое количество. За его действиями как завороженный наблюдал помощник таких же лет.

– Ни в жизнь не поверишь, – шепотком сказал помощнику хозяин лавочки, – зачем ей понадобились эти трубки. Она, – тут старик кивнул головой в мою сторону, – собралась держать в них муравьев!!!

– Ну и прекрасно, Билл. Пусть наловит в куче напротив. Их тут полно.

Читатель, видимо, представил себе, как вытаращил глаза почтенный владелец магазинчика при первом упоминании о муравьях. Но они окончательно вылезли из орбит и у него и у помощника, когда я стала насыпать ложкой муравьев и муравьиные яйца в заранее приготовленную коробку и торопливо запечатывать ее, пока эти твари не разбежались!!!

К слову сказать, рукотворное муравьиное гнездо имело у посетителей большой успех. Публика могла наблюдать, как эти крохотные твари работают, путешествуют по трубкам туда и назад. Жаль, что к нам так и не удосужился приехать старик из лавки «Сделай сам»!

…Часто бывает, что люди приносят к нам разных существ, которых находят у себя в саду, а кто они такие, понятия не имеют. Например, неоднократно приносили нам гусениц elephant hawk‑moth. Это очень крупная гусеница, достигающая до четырех дюймов в длину. Тело у нее коричневое, и на нем нарисованы два ложных глаза; когда она раздувается, то выглядит весьма угрожающе, хотя она совершенно безобидна.

Мы поместили ее на лето в стеклянный бак – пусть публика полюбуется. Когда же пришел положенный срок, она превратилась и куколку и зарылась в грунт, насыпанный на дно бака, – точно так же, как в дикой природе она заказывается на зиму в почву. Мы отнесли ее в сад с надеждой, что она превратится в одну из самых прекрасных бабочек, какие только водятся у нас в Англии, – розовую с коричневым узором.

Случаются и вовсе курьезы. Некий джентльмен ехал целы час, чтобы доставить нам, как он выразился, невиданных насекомых, которых нашел в саду, – он был убежден, что эти твари ускакали из чьей‑нибудь коллекции. Каково же было его удивление, когда мы растолковали ему, что это обыкновенные кузнечики, которых он может благополучно вернуть обратно в сад на потеху ребятне!

Горя желанием побольше узнать об амфибиях и рептилиях, я записалась в местную герпетологическую группу. Только я не больно‑то распространялась об этом, а то подумают еще, что это сборище какого‑нибудь нового сексуального меньшинства или, хуже того, больных какой‑нибудь нехорошей болезнью!

Недавно нам подкинули безногих ящериц, обитающих в холмах Мендипа, которых часто путают со змеями. Они, как и другие ящерицы, обладают способностью терять хвосты, чтобы не достаться хищнику. Вот почему с ними надо обращаться очень осторожно. Правда, впоследствии хвост отрастет, но красивого кончика у него уже не будет.

Безногие ящерицы живут долго – до 20 лет, а в неволе так даже и до 50. Они обычно устраивают массовые сборища в своих укрытиях. Поскольку рептилии – холоднокровные твари, большинство из них подолгу греются на солнышке: им нужно запасти энергию для охоты и переваривания пищи. Но безногих ящериц редко увидишь греющимися на солнце: только когда они просыпаются от зимней спячки, а потом снова – в июле – августе. Они получают энергию от нагретых солнцем камней (а иногда и жестяных банок – оказывается, и мусоря может быть полезным!). Самки используют свои тела как инкубаторы. Хотя они откладывают яйца, последние некоторое время пребывают в их теле. Быстрота развития детенышей зависит от количества часов, проведенных самкой на солнцепеке. Детеныши вылупляются из яиц буквально сразу же после кладки.

Двух наших безногих ящериц звали Глория и Сивилла; одна была 12 дюймов в длину, другая 16 – обычная длина для этих созданий. Глория была окрашена в приятный коричневый цвет; у Сивиллы на теле были красивые синие пятна. Вообще‑то это украшение более типично для самца, но после того, она принесла нам шесть очаровательных детенышей, всякие сомнения исчезли. Маленькие ящерки были всего по три дюйма в длину. Спинки у них были приятного золотистого цвета, а пузики совершенно черные. Зиму они прожили у нас, весной мы их выпустили на свободу. Замечу, что всегда полезно иметь подобных существ для показа посетителям: обычно люди шарахаются как черт от ладана от всего, что ползает, будь то безногая ящерица или обыкновенный уж, а то и убивают несчастных. Если же показать этих существ поближе да потолковать о них – глядишь, люди начнут относиться к ним терпимее.

Один из моих товарищей по герпетологическому обществу с презрением рассказывал, как его приятель похвалялся, что убил ужа, гонявшегося в пруду за лягушатами. Если увидите змею, плавающую в вашем пруду, знайте, что это не кто иной, как обыкновенный уж, и опасаться его не надо. Единственное, чем он может защитить себя, – выпустить дурно пахнущую жидкость. Ну и еще притвориться мертвым.

Несколько лет назад мы пошли искупаться в пруду, и кто‑то из нас поймал ужа. Мы столпились вокруг посмотреть, а он уже неживой. Дети стали плакать по поводу невинно загубленной ужиной жизни, но один из наших друзей решил продемонстрировать, что на самом деле уж только притворяется мертвым. Он лежал на спине, а наш друг перевернул его на брюхо, и – что бы вы думали – «безжизненное тело» мигом скользнуло в пруд и уплыло прочь!

Я не устаю восхищаться людьми, которые знают дикую природу как свои пять пальцев, вплоть до латинских названий всего, что в ней имеется. Есть среди них даже такие, которые ходят с мощным увеличительным стеклом на шее, готовые нанести его на любое встреченное ими крохотное диковинное существо.

Нужно, правда, отметить, что подобные «воображалы» иногда бывают наказаны. Однажды такой джентльмен, зачерпнув поды из пруда, вдруг исторг радостный крик: он возвестил всем присутствующим, что обнаружил в пруду редкостный вид миниатюрной улитки. Все собрались в кружок посмотреть; джентльмен навел на крохотное создание мощное увеличительное стекло, которое всегда было при нем, и принялся внимательно изучать находку.

– Так вот, – волнуясь, произнес он, – по‑моему, это… – И выговорил длинное латинское название. Вокруг раздалось «Ах!», «Ах!», и тут другой член группы, поплевав на палец, аккуратно снял миниатюрный предмет с кончика палец‑джентльмена и пересадил к себе.

– Ей‑богу, – воскликнул он, – я бы на сколько хочешь спорил, что вы правы!

Тут еще один член группы послюнявил палец, затем другой… Таинственный предмет переходит из рук в руки, точи сказать, с пальца на палец, пока, как гром среди ясного неба, не раздался вердикт.

– Леди и джентльмены, вы не правы все! – сказал последний, до кого дошла очередь полюбоваться «редкостным видом». – Это не улитка. Это семечко ряски! – изрек он и колоритно вытер палец об штаны. Сказать по совести, я была рада, что до меня не дошла очередь.

…Есть такие млекопитающие, услышав о которых мало кто не поморщится. Крыса – одно из них. Но крыс по имени Дейв был окружен почтением с того самого дня, как он у нас появился. Грызун принадлежал одному маленькому мальчику. Ребенок гостил на ферме у дедушки, а тот как раз занимался истреблением крыс, но, когда внук нашел голого беспомощного детеныша и захотел увезти его с собой и выкормить, дедушка великодушно разрешил. Поначалу родители мальчика сомневались, что крысенок выживет; тем не менее, с аппетитом кушая молочко (соской ему служили комочки ваты), Дейв вырос в великолепного красавца крыса. Он был до того ручным, что самые храбрые посетители нашей фермы охотно сажали его к себе на плечо и фотографировались. Правда, иных он в знак особого расположения, как заправский парикмахер, орошал «одеколоном», но ради эффектного кадра отчего не пойти на такую жертву!

Бурые крысы появились в Британии примерно два с половиной столетия назад. Они приехали сюда безбилетными пассажирами из стран Балтии и быстро распространились по всей стране, причем приспособились куда лучше, чем теплолюбивые черные крысы, прибывшие из стран Средиземноморья: последние обитают теперь только в районе портов. Ну, а бурая крыса приживется везде, где найдется еда, так что требуется глаз да глаз, чтобы численность этих тварей держалась на минимальной отметке.

Даже при самом богатом воображении Дейва трудно представить в числе фаворитов Дерека. Он вообще боится крыс как огня, – помню, когда я только‑только поступила на ферму, я купила хомячка детишкам, так Дереку несколько дней подряд снились кошмарные крысы, одна чудовищнее другой! Больше всего Дерек не любил Дейва за то, что, живя у нас за стенкой, он постоянно скребся по ночам; я думала, скребется, ну и пусть скребется, а когда выяснилось, чем он занимается, было уже поздно: он прогрыз себе ход для бегства.

А события развивались вот как. Однажды утром Мэнди пришла его покормить, глядит – исчез. Вдруг видит – через дырочку в потолке просовываются чьи‑то усики и черный носик. Испугавшись, как бы наш герой не цапнул ядовитую приманку, разбросанную вокруг фермы для его более диких сородичей, девушка пыталась заманить его обратно в загон самыми изысканными лакомствами. Куда там! Свобода дороже всего – и лакомств, и людской любви. Если же все‑таки он появлялся в доме, стоило ему услышать шаги, как он тут же давал деру – только и видишь, как в дырке исчезает его хвостик.

Дейв был в бегах ровно две недели. К концу второй недели случилось нечто из ряда вон выходящее – весь дом оказался обесточенным. Найти виновника и поймать его за руку (точнее говоря, за хвост) не составило труда; куда сложнее было подсчитать причиненный им ущерб. Оказывается, он из удовольствия сжевал всю пластиковую изоляцию на проводах – как он сам уцелел, остается только гадать. Кстати, Мэнди была очень рада этому обстоятельству, чего не скажешь о Дереке – еще бы, ведь пришлось чинить все электрохозяйство! К сожалению, вскоре после этой истории у Дейва случился сильный абсцесс надкостницы, и его пришлось усыпить. Жаль, славный был парень! Посетители до сих пор спрашивают о нем, немногие из наших питомцев так надолго оставались в памяти людской! Но если вы думаете, что Дерек хоть раз положил цветочек на его могилку, то ошибаетесь.

От крыс перейдем к летучим мышам. Они принадлежат к тем тварям Божьим, до которых человеку обыкновенно нет дела, хотя они приносят ему огромную пользу. Даже самые крохотные съедают от двух до трех тысяч насекомых за одну ночь. Они избавляют вас от назойливых мух, которые заживо жрут вас в летний зной, и едят даже червей‑древоточцев – так что считайте, вам повезло, если они поселились у вас на чердаке. Не возьму в толк – как это у иных язык поворачивается назвать их неуклюжими. Особенно очаровательны коричневые длинноухие летучие мыши, которых нам иногда приносят. Когда они спят, то накрывают тело своими огромными ушами. Последние помогают им охотиться – зверьки часто охотятся в кронах деревьев, и уши улавливают разницу между шорохом листа с сидящим на нем насекомым и без оного. На мой взгляд, эти летучие мыши похожи на миниатюрных летающих лисиц. Смотреть на них – залюбуешься.

Все летучие мыши обладают системой эхолокации – они испускают недоступные человеческому уху ультразвуки, которые, отражаясь от окружающих предметов, возвращаются назад к органам слуха, и благодаря этим звукам летучая мышь избегает препятствий на своем пути.

Самую крупную летучую мышь, которая жила у нас, мы назвали Нора – в честь телеведущей программы «Последний виноград этого лета» Норы Бэтти. У Норы было сломано крыло, и потому ее нельзя было выпускать, но она неплохо освоилась в неволе, и мало того, что не страдала отсутствием аппетита, – я никогда не видела более прожорливого существа! Мы кормили ее специальной смесью с помощью шприца, и она, чувствуя, что сейчас еда будет подана, приходила в неописуемое волнение.

Многие летучие мыши столь малы, что, даже если они и попытаются укусить, их крохотные зубки едва ли смогут прокусить кожу. Но Нора была весьма крупной девицей, и когда она однажды приняла за шприц мой палец, то мне, прямо скажем, было не очень приятно. Я машинально отдернула руку и принялась энергично ею трясти; отцепившись, Нора полетела (как пущенный мячик; летать‑то как следует она не могла!) через всю кухню. Счастье еще, что упала на мягкое! Я боялась больше за нее, чем за свой палец. Слава Богу, ничего ей не сделалось, а мне урок: впредь будь осторожней! Еще одно существо, на которое люди смотрят косо, – мистер крот. Особенно когда он совершает набеги на сады и огороды, хотя в действительности он скорее всего живет там годами: кротовые холмики появляются только со сменой температуры. Много десятилетий назад признаком богатого человека была шляпа из кротовых шкурок: кротовый мех очень ценился, потому что он плоско ложится во всех направлениях.

Благодаря этому животное быстро поворачивается, сталкиваясь с опасностью.

Кроты – насекомоядные животные; они едят земляных червей и насекомых, падающих в лабиринты туннелей, служащих кротам жилищем. Случается, в одном туннеле живут несколько кротов, но в одно время там находится только один. Кроты – одинокие животные и сходятся только для брачных отношений. Они очень восприимчивы к вибрации и чувствуют, когда туннель занят другим кротом. Поэтому иногда хозяева огородов, желая изгнать кротов, сооружают специальные устройства, приводимые в движение ветром и вызывающие вибрацию. Министерство сельского хозяйства даже рекомендует антикротовые вибраторы фабричного производства (язык сломаешь!), но, увы, куда чаще хозяева используют стрихнин…

Если вы когда‑нибудь видели живого крота, наверняка обратили внимание на его огромные, словно лопаты, «ладони» – кажется, они растут прямо из плеч. Плечи у кротов, как и у барсуков, очень сильные; глазки крохотные, а наружные уши вообще отсутствуют, поэтому кроты ориентируются в пространстве главным образом с помощью обоняния. Крот роет землю одной «ладонью» и одновременно прижимается всем телом к противоположной стенке туннеля, спрессовывая землю; затем, поворачиваясь на 180 градусов, он роет землю другой «ладонью» и спрессовывает землю противоположной стенки. Одновременно он запихивает нарытую землю себе под брюхо и проталкивает задними ногами дальше по туннелю. Пройдя определенный участок, он делает кувырок, оборачиваясь мордой к нарытой земле, и выпихивает ее на поверхность – так образуются хорошо известные нам кротовые холмики.

Крота‑самца тянет к самке всего каких‑нибудь три‑четыре дня в году – этого факта, по‑моему, более чем достаточно, чтобы понять, какие бобыли эти животные. Кстати сказать, в Ирландии их почему‑то нет – может, завезти на развод?

Мне всего несколько раз в жизни посчастливилось увидеть крота, хотя в подростковом возрасте они проводят какое‑то время на поверхности, подыскивая себе свободную территорию. Однажды, когда я гуляла со своими гремя барсучатами, Уиллоу (помните такого?) поймал крота, метнувшись к нему с быстротой молнии, и растерзал в одно мгновение.

Как‑то раз нам принесли крота, который побывал в когтях у кошки. Я раскрыла соответствующий раздел учебника по зоологии и удивилась, узнав, сколько они едят. Оказывается, за два дня крот поглощает количество еды, равное собственному несу. К счастью, объесть нашу ферму он не успел: едва; он оклемался после шока, мы тут же выпустили его. Я вынула фотоаппарат, чтобы запечатлеть этот исторический момент, но зверек так быстро скрылся в норке, что на пленке запечатлелся только хвост.

Иногда нам звонят просто для того, чтобы спросить совета‑, и наши работники помогают чем могут (как правило, отсылая к Дереку или ко мне). Однажды утром, когда у телефона дежурила Каролина (она работает у нас уже много лет и, как ни странно, еще не свихнулась), поступил звонок от некой леди, у которой под окнами офиса бродит утка. Создавалось впечатление, будто утка кого‑то ищет.

– Вдруг она потеряла свою семью? – спросила леди, – Можно ли ей чем‑нибудь помочь?

Положив трубку на стол, Каролина бросилась ко мне объяснять ситуацию. В то утро я и так разрывалась, а тут еще Каролина с дурацким вопросом!

– Скажи ей, пусть обратится в Армию спасения. Это вроде бы по их части! – отрезала я.

– Минутку, – ответила Каролина и подняла трубку. В трубке звучали частые гудки – разъединили.

– Ну не могу я ей так сказать! – возразила Каролина.

– Да что ты, что ты, – ответила я, смеясь. – Я же пошутила!

Надо ли добавлять, что мы предложили даме более разумное решение.

Но это – только присказка. Сказка про уток еще впереди.

Как‑то раз ко мне в приемную заявилась моя закадычная подруга Энн Лис. Энн – одна из самых ревностных в Сомерсете добровольных защитниц природы. Если бы не самоотверженный труд таких, как она, наши сомерсетские заповедники не были бы столь ухоженными уголками. Группа добровольцев привела в порядок территорию на расположенном неподалеку острове Стиэрт‑Айленд и перед сенокосом осматривала местность, где пройдут косилки, на предмет обнаружения на земле птичьих гнезд.

Я, конечно, очень обрадовалась своей доброй знакомой, но от моих глаз не ускользнуло то, что у нее какие‑то уж очень пышные формы.

– Что это с тобой?! – изумилась я, – Пластическую операцию сделала, что ли?

– Да нет, что ты, – рассмеялась Энн. – У меня там утиные яйца!

Я не смеялась, понимая, что это не шутка.

А случилось вот что. Ребята проморгали одно утиное гнездо, и обнаружил его уже рабочий на косилке, когда нечаянно наехал. Три яйца удалось спасти, но вот беда – катер, перевозивший ребят на остров и обратно, ожидался только к вечеру. Ни минуты не колеблясь, самоотверженная девушка запихала яйца себе под бюстгальтер и весь день провела, боясь лишний раз пошевелиться да еще выслушивая – хоть и шутливые – реплики товарищей: «Чего только не придумают, лишь бы не работать!»

Но вот катер привез ребят на «большую землю», и Энн – мигом ко мне. Яйца тут же переложили в инкубатор, и, как ни удивительно, «утята из лифчика» вылупились ровно через семь дней. Но сюрпризы на этом не кончились. Мы думали, что это яйца обыкновенной дикой утки, а это оказались птенцы более редкой утки‑широконоски. По мере того как они подрастали, все больше выделялись их клювы, похожие на ложки. Когда их кормишь, видишь зазубренные края – сквозь эти зазубрины утки процеживают воду, добывая себе пищу.

Мы долго ломали голову, где их лучше выпустить. Но как только они стали на крыло, то сами выбрали лучшее для себя решение, существенно облегчив нам жизнь: полетели прямиком на Стиэрт‑Айленд. Видно, путь на родину – самый краткий! Даже для тех, кто только‑только оперился.

…Мы рады, когда случай знакомит нас с теми или иными представителями богатейшей природной коллекции. Возможно, одни – более привлекательны, другие – менее, но все они одинаково важны для поддержания баланса в окружающем нас мире.

 

Глава восьмая

Пир на весь мир

 

Если заглянете к нам в гости на ферму в марте – апреле, отыскать нашу кухню будет совсем нетрудно: оттуда доносится слабый (или просто я так к этому привыкла?) мускусный запах…

Кухня у нас на втором этаже, в бывшей сушильне для зерна. Там, где много‑много лет назад сушили хлеб, добытый нелегким крестьянским трудом, протянулись полки, уставленные сентиментальными безделицами. Это все подарки детей, родителей и друзей, привезенные из дальних стран. Вот маска из Венеции, вот японские статуэтки, хрустальные вазочки – каждая вещица согрета любовью и теплотой воспоминаний, у каждой – свое почетное место на полке. Рядом с ними – камешки и сушеные водоросли, которые я собирала, отдыхая на своем излюбленном побережье Лайм‑Регис. То обстоятельство, что вырваться удается лишь в ноябре, ничуть не портит мне удовольствия от отдыха. С приходом зимы для меня наступает более спокойное время, и к тому же наслаждаться музыкой штормов и накатывающихся на берег волн, лучше именно в это время года. Когда я, закутавшись шарфом, шагаю по берегу моря, мое сердце переполняется радостью – какая я молодец, не испугалась зимней стужи! И как приятно потом пойти в ближайшую чайную, где тебя поджидают ароматные поджаренные хлебцы, – вот и славно день прошел!

Окошко нашей кухни смотрит на крышу пристройки, так что заглянуть в него никто не может. Здесь мое прибежище, мой личный угол, которого у меня никому не отнять. На фоне побеленных стен выделяются продольные сосновые балки, с которых и поныне свисают огромные металлические крючья – на них некогда подвешивали мясо; впрочем, теперь к сосновым балкам с чисто декоративной целью прибиты начищенные медные конские украшения. Небольшое креслице стоит возле раковины, два больших старомодных кресла – по обе стороны маленького чугунного камина, а под загнутой углом посудной полкой проложены трубы горячего водоснабжения. Здесь, в кухне, у нас особенно уютно, здесь мы проводим немало времени.

В марте – апреле, если заглянешь за спинку кресла, непременно увидишь один, два, а то и больше свернувшихся в тепле серых пушистых комочка, посапывающих во сне. Тут какой‑нибудь из них развернется, желая потянуться или зевнуть, – и глазам очевидца явится роскошная полосатая морда.

Так получилось, что самыми любимыми детенышами млекопитающих стали для меня именно барсучата. Брачные отношения у барсуков могут быть в любое время года, но имплантация зародыша происходит, когда самка становится сонной, обычно в ноябре – декабре. Барсуки не впадают в зимнюю спячку, лишь резко снижают активность, живя запасом жира, накопленным за осенние месяцы. Это значит, что почти все барсучата появляются на свет в январе – феврале.

Барсучата рождаются голыми, слепыми, с закрытыми ушами и в первые восемь недель жизни, которые проводят под землей, полностью зависят от матери. Они развиваются столь медленно, что глаза у них открываются только на шестой неделе. Проблемы возникают, когда барсучата появляются на поверхности земли, – вот тогда‑то нам начинают их приносить. Мы не устаем повторять: не трогайте детенышей, если точно не знаете, что они в беде; но детеныши барсука, обнаруженные на поверхности земли в одиночестве и в дневное время, неизменно в беде.

Первый в 1994 году барсучонок появился у нас на ферме в середине марта. Его нашли ночью на обочине дороги и передали в Отдел дикой природы Общества покровительства животным. Судя по всему, мамаша вела с собой детенышей и по каким‑то причинам одного бросила. Я тут же помчалась в Таунтонское отделение Общества забрать его, не забыв ящик и водяную грелку. Инспектор Общества меня уже ждал, так что усилиями четырех рук барсучонок благополучно занял свое место в ящике. Менеджер Отдела дикой природы Колин Сэдцон наблюдал за тем, чтобы все происходило согласно правилам. Колин и его партнерша Сандра много лет стоят во главе Отдела, и у меня не хватает слов благодарности за их советы и помощь. Их опыт и руководство (ну и, конечно, собственные наблюдения) помогли мне постичь основы поведения по отношению к попавшим в беду животным. Колин и Сандра умеют смотреть на все глазами животного и чувствовать то же, что чувствует оно. И все это – не ради награды, а ради жизни каждого существа, с которым они входят в контакт, вне зависимости от того, одобряют это окружающие или порицают. Правда, однажды с ними вышел конфуз: я имела неосторожность пригласить их на обед, не зная, что они вегетарианцы; мне понадобилось три года, чтобы разработать меню, которое и им бы понравилось, и я бы смогла приготовить.

Колин – высокий мужчина с мягким характером (кроме случаев, когда он бывает чем‑то раздражен). Его шикарная борода оттеняет обаятельнейшую улыбку.

– Ну как, за сколькими барсучатами ты можешь присмотреть в этом году? – спросил он.

– Ну, если они такие крохи, как этот, – сказала я, указывая на детеныша, свернувшегос<