Заль приезжает с письмом отца к Манучихру

 

 

Теперь о Зале мы слова начнем:

Он к Манучихру поскакал с письмом.

 

Едва лишь весть дошла до властелина

О том, что Сам с письмом направил сына,

 

Вельможи вышли юношу встречать,

Воителя приветствовала знать.

 

Заль, во дворец войдя, склонился к праху

И произнес хваленье шаханшаху.

 

Лицо держал во прахе, недвижим,–

Беззлобный царь был очарован им.

 

Поднялся юный Заль и встал у трона,

Владыка принял Заля благосклонно,

 

Взял у него письмо, повеселев,

Смеясь, ликуя, сердцем просветлев.

 

Прочтя, сказал: «Ты мне забот прибавил,

Тревожиться, печалиться заставил.

 

Отрадно все ж читать моим глазам

То, что прислал мне с болью старый Сам.

 

Хотя в душе не улеглась тревога,

Ни мало не задумаюсь, ни много,

 

Исполню я желания твои:

Я знаю упования твои!»

 

Тут появились повара у входа,

За трапезу воссел глава народа,

 

А после, – было так заведено,–

В другом покое стали пить вино.

 

Дастан, вином насытясь и едою,

Сел на коня с уздечкой золотою.

 

Всю ночь не спал: пылала голова,

Сомненья в сердце, на устах слова.

 

Стан затянув, пришел он утром paно

К победоносному царю Ирана,

 

А царь призвал на Заля благодать.

Когда же удалился Заль опять,

 

Владыка повелел собраться вместе

Мобедам седокудрым – стражам чести,

 

Вельможам, звездочетам, мудрецам,

С вопросом обратиться к небесам.

 

Ушли мобеды, много потрудились,

По звездам тайну разгадать стремились

 

Три дня тянулось дело, но пришли,

Румийские таблицы принесли,[18]

 

Уста раскрыли пред главой народа:

«Исчислили вращенье небосвода

 

И волю звезд узнали мы тогда;

Не замутится чистая вода.

 

У Рудабы и Заля величавый

Родится витязь – гордый, с доброй славой.

 

Он будет долголетьем обладать.

Он явит силу, разум, благодать,

 

Высокий стан, могучее сложенье,

Всех на пиру затмит он и в сраженье,

 

Внушит он трепет всем царям земным,

И не дерзнет орел парить над ним.

 

Тебе служить он будет мощью бранной,

Опорой будет всадникам Ирана».

 

Ответил мудрецам царей глава:

«Храните в тайне вещие слова».

 

 

Вопросы мобедов и ответы Заля

 

 

Был призван шахом Заль седоволосый,

Чтоб задали жрецы ему вопросы.

 

Мобеды сели, бодрые душой,

А перед ними – витязь молодой:

 

Он должен дать на те слова ответы,

Что пологом таинственным одеты.

 

Сказал один мобед, к добру влеком,

Воителю, богатому умом:

 

«Двенадцать видел я деревьев стройных,

Зеленых, свежих, похвалы достойных,

 

На каждом – тридцать веточек растет,

Вовеки неизменен этот счет».

 

Другой воскликнул: «Отпрыск благородных!

Погнали двух коней, двух быстроходных.

 

Несется первый, черный, как смола,

А масть другого, как хрусталь, светла.

 

Торопятся, бегут они далече,

Но первый со вторым не сыщет встречи».

 

Промолвил третий: «Тридцать седоков

Пред шахом скачут испокон веков.

 

Один – всмотрись получше – исчезает,

Но их число вовек не убывает».

 

Сказал четвертый: «Пред тобою – луг.

Шумят ручьи, трава растет вокруг.

 

Могучий некто с острою косою

Придет на луг, сияющий красою,

 

Все, что цветет, что высохло давно,

Не внемля просьбам, скосит заодно».

 

«Подобно камышам, – промолвил пятый,–

Два кипариса из воды подъяты,

 

На каждом птица свой свивает дом,

Днем – на одном, а ночью – на другом.

 

Слетит с того – и ветви вдруг увянут,

На это сядет – сладко пахнуть станут.

 

Один – вечнозеленый кипарис,

Другой – в печали чахнет, глядя вниз».

 

Сказал шестой: «Богат водой проточной,

Средь горных скал воздвигнут город прочный.

 

Но люди той заоблачной земли

Ему пески пустыни предпочли.

 

Дома в сухой степи тогда возникли,

Тогда рабы и господа возникли.

 

Забыли все о городе в горах,

Воспоминанья превратили в прах.

 

Но раздается гул землетрясенья,

Их область гибнет, людям нет спасенья,–

 

Тогда‑то город вспоминают свой,

Тогда‑то жребий проклинают свой.

 

Слова жрецов за пологом сокрыты.

Их смысл раскрой, их сущность разъясни ты.

 

Когда ж постигнешь их, о витязь наш,

Из праха чистый мускус ты создашь!»

 

Заль вдумался в таинственные речи,

Обдумав, он расправил грудь и плечи,

 

Затем открыл свои уста, готов

Ответить на вопросы мудрецов;

 

«Дерев двенадцать названо вначале,

На каждом – тридцать веток насчитали.

 

Двенадцать месяцев являет год,–

На смену шаху новый шах идет,–

 

А каждый месяц тридцать дней приводит:

Так времени вращенье происходит.

 

Теперь скажу: какие два коня

Летят подобно божеству огня?

 

Конь белый – день, а черный – тьма ночная.

Бегут они, чреды не изменяя.

 

Проходит ночь, за нею день пройдет:

Так движется над нами небосвод.

 

При солнце встречи нет и нет во мраке?

Бегут подобно дичи от собаки.

 

Теперь: какие тридцать седоков

Пред шахом скачут испокон веков?

 

Один из них все время исчезает,

Но всадников число не убывает.

 

Луну сменяет новая луна:

Такая смена богом создана.

 

Луна идет на убыль постепенно,

А все ж она вовеки неизменна.

 

Теперь скажу я, – пусть поймут везде,–

О кипарисах с птицею в гнезде.

 

Меж двух созвездий – Овном и Весами –

И тьма и мрак сокрыты небесами,

 

Но лишь к созвездью Рыбы мир придет,–

И тьма и мрак откроются с высот.

 

Два кипариса – две небесных части,

В одной – печаль, в другой находим счастье.

 

А птица – это солнце: всякий час

Оно и любит нас и губит нас.

 

Спросил о горном городе учитель:

То – наша постоянная обитель.

 

Мы временно живем в степи сухой,

С ее отрадой и с ее тоской.

 

Она щедроты нам несет и прибыль,

Она заботы нам несет и гибель.

 

Землетрясенье, буря, – в этот миг

Взволнован мир, он поднимает крик,

 

Твой труд заносится песком пустыни,

Ты переходишь в город на вершине.

 

Другой начнет владеть твоим трудом,

Но так же он уйдет, как мы уйдем.

 

Да, нашей жизни такова основа,

Так было, так пребудет – вечно ново.

 

В дорогу имя доброе возьми,

Тогда прославлен будешь ты людьми,

 

А если ты хитер, бесчестен, жаден,

Воистину конец твой безотраден.

 

Хотя б до неба ты воздвиг дворец,

Лишь в саване ты встретишь свой конец.

 

Ты ляжешь в страхе, с мертвыми очами,

Сокрыт в земле, покрытый кирпичами.[19]

 

На луг приходит человек с косой,

Траве он страшен свежей и сухой.

 

Он косит свежую, сухую косит

И тем не внемлет, кто пощады просит.

 

Да, время – каш косарь, а люди – луг,

Равны пред косарем и дед и внук,

 

Равны пред ним и молодость и старость,

Ища добычи, он впадает в ярость.

 

От века было так и будет впредь:

Рождается дитя, чтоб умереть.

 

Мы в эту дверь войдем, из той мы выйдем,

А пред собою косаря мы видим!»