Манучихр узнает о любви Заля и Рудабы

 

 

Придворных шаханшаха всколыхнула

Весть о Дастане, о царе Кабула,

 

О том, что Заль влюблен: пришло на ум

Стать равными неравным этим двум!

 

Перед лицом царя царей мобеды

Об этой вести повели беседы.

 

Такое слово Манучихр изрек:

«За это дело нас накажет рок.

 

Умом, войной и силой твердой власти

Иран я вырвал из тигриной пасти.

 

Царь Фаридун Заххака сбросил гнет,–

Боюсь я: это семя прорастет.

 

Дастан, влюбившись, долг забыл сыновний:

Пусть дочь араба нам не станет ровней!

 

Когда у этих двух, – так царь сказал,–

Из ножен вдруг появится кинжал,[15]

 

То, если в мать пойдет дитя Дастана,

Мы много зла увидим от смутьяна.

 

Он возмутит иранскую страну,

Чтоб отобрать корону и казну».

 

Мобеды вознесли царя высоко,

Назвали властелином без порока:

 

«Воистину мудрейший ты из нас,

Сильнейший ты из нас в тяжелый час!

 

Верши по смыслу веры и закона:

Твой разум в плен захватит и дракона!»

 

Ноузару царь царей велел созвать

Вельмож придворных, избранную знать:

 

«Ступайте к Саму, поведите речи,

Спросите, как вернулся всадник с сечи,

 

Скажите: «К нам пожалуй во дворец,

Потом домой отправишься, храбрец».

 

Внял храбрый Сам такому приказанью,

Обрадовался этому свиданью,

 

Сказал Ноузару: «Я пойду к царю,

Свиданьем с ним я душу озарю».

 

Со звоном чаш тогда смешались клики,

Не умолкали здравицы владыке,

 

Ноузару, Саму – всаднику в броне,

И всем князьям, и каждой их стране.

 

Прошла в веселье ночь. Когда светило,

Сверкая, тайну неба им открыло,

 

Вельможи, как велел им царь царей,

К его двору помчались поскорей.

 

Могучий Сам, воитель несравненный,

Предстал пред повелителем вселенной.

 

Воскликнул Манучихр: «Иди на бой,

И всех отважных ты возьми с собой!

 

Кабул и Хиндустан сровняй с камнями,

Дворец Михраба ты повергни в пламя.

 

Пусть не уйдет Михраб из рук твоих,

Не оставляй змееныша в живых.

 

Змеиный род, исполнен злобы лютой,

Грозит земле войной, насильем, смутой.

 

Всех, у кого была с Михрабом связь,

Кто власть его признал, ко злу стремясь,–

 

Ты обезглавь, к одной стремясь корысти;

От семени Заххака мир очисти!»

 

Ответил Сам: «Злодеев одолев,

Из сердца шаха прогоню я гнев».

 

Челом склонился предводитель рати,

Припал устами к перстню и печати.

 

Домой велел полкам он повернуть,

Помчались кони, пожирая путь.

 

 

Миниатюра из рукописи «Шах‑наме» XVI века.

 

Заль приезжает к Саму

 

 

Михраб и Заль проведали заране

О том, что Сам идет дорогой брани.

 

Уехал гневный Заль, кляня судьбу,

Сгибая шею, выпятив губу.

 

Услышал Сам, что скачет ветроногий,

Что появился львенок на дороге.

 

Тут поднялись вельможи и стрелки,

Стяг Фаридуна вознесли полки.

 

С коня сошел Дастан отцу навстречу,

Пошел, предстал с поклоном, с доброй речью.

 

Тогда с обеих спешились сторон

Начальники, старейшины племен.

 

К ногам отца склонился Заль‑воитель,

Но долго с ним не говорил родитель.

 

Вновь на коня сел всадник молодой,–

Казался он горою золотой.

 

Пред ним, пред юношей седоголовым,

Вся знать с сочувственным предстала словом,

 

Мол, повинись перед отцом родным,

Обидел ты его, – склонись пред ним…

 

Скакала знать без горя и тревоги,

Могучий Сам вступил в свои чертоги,

 

С коня сойдя, не отдохнув с пути,

Тотчас же сыну приказал войти.

 

Вошел Дастан, чтобы услышать речи,

Склонился до земли, расправил плечи,

 

Отца восславил, высоко вознес,

Ланиты орошая влагой слез:

 

«Да будет богатырь вовек счастливым!

Ты служишь правде сердцем прозорливым,–

 

Лишь я в тебе опоры не найду,

Хотя и славен я в твоем роду.

 

Явил ты правду и земле и людям,

Ты время осчастливил правосудьем,

 

А мне какой ты приготовил дар?

Чтобы обрушить на меня удар,

 

Мазандеран ты с воинством покинул,–

Как видно, правосудье ты отринул!»

 

Поняв: упрек Дастана справедлив,

Стоял воитель, руки опустив.

 

«Да, – Сам промолвил, – правда – твой свидетель,

В твоих словах – одна лишь добродетель.

 

Увидел ты обиду от отца,

И радуются недругов сердца.

 

Мечтал: исполню я твое желанье,

Ко мне ты прибыл, испытав страданье,

 

Но успокойся, жди, не горячась:

Твое устрою дело в добрый час.

 

Властителю земли письмо составлю,

С тобой, искатель радости, отправлю,

 

Все доводы царю я приведу,

Чтоб он склонился к правому суду.

 

Когда нам другом царь вселенной будет –

Исполнит нашу просьбу, не осудит».

 

 

Сам пишет письмо Манучиxpу

 

 

Затем писца призвали во дворец,

Услышал речи мудрые писец.

 

Восславил Сам того, кто бесконечен,

Того, кто был всегда, кто есть, кто вечен,

 

Кто нам явил владычество свое,

Добро, и зло, и смерть, и бытие,

 

Кто создал мир с закатом и восходом,

С кружащимся над миром небосводом,

 

Кто – повелитель солнца, всех светил,

Кто Мапучихра славой осенил.

 

«Я – раб, одним лишь возрастом богатый,

Вступил с отвагой в год шестидесятый.

 

Пыль камфары – на голове моей:[16]

Так я увенчан солнцем наших дней.

 

Я прожил жизнь свою в броне и шлеме,

В боях с твоими недругами всеми.

 

В таких трудах немало лет прошло,

Конь для меня – земля, мой трон – седло.

 

Сломил я силою своих ударов

Мазандеран и землю гургасаров.

 

Тебе я счастье добывал в борьбе,

Ни разу не напомнив о себе.

 

Но, государь, ты видишь: я старею,

Я палицей, как прежде, не владею.

 

И плечи, и могучий стан, и грудь

Сумели годы властные согнуть.

 

Аркан мой отняло седое время,

Шести десятков лет мне тяжко бремя.

 

Я ныне Залю уступил черед,–

Пусть в руки меч и палицу берет.

 

Он с просьбою придет к царю вселенной,

Он явится с мечтою сокровенной,

 

Угодной богу, ибо твой удел,

О царь земли, – защита добрых дел.

 

Сомненья нет, известно властелину,

Какой обет я дал когда‑то сыну.

 

Его желанье для меня – закон.

Он мне сказал, обидой уязвлен:

 

«Ты весь Амул на виселицу вздерни,

Но лишь не вырывай Кабула корни».

 

Пойми: питомец птичьего гнезда,

Он рос, людей не видя никогда,

 

И вот пред ним луна, краса Кабула,

Своей цветущей прелестью сверкнула.

 

Не диво, что влюбленный одержим,

Ты гневом не грози ему своим.

 

Я с сердцем проводил его тяжелым.

Когда предстанет он перед престолом,

 

Как царь, ответствуй сыну моему:

Не мне, рабу, тебя учить уму».

 

Поднялся Заль, охваченный волненьем,

Письмо отца схватил он с нетерпеньем,

 

Пошел, вскочил в седло, помчался вскачь,

И загремел вослед ему трубач.

 

 

Синдухт отправляется к Саму

 

 

Когда в Кабул проникли злые вести,

Исполнился Михраб вражды и мести,

 

На Рудабу разгневавшись, вскипев,

На голову жены излил он гнев.

 

Сказал он: «Таково мое решенье.

Не мне с царем земли вступать в сраженье

 

Тебя и дочь порочную твою

При всем собранье я сейчас убью.

 

Быть может, царь земли свой гнев умерит,

Когда в мою покорность он поверит!»

 

Угрозу мужа выслушав, жена

Уселась, в скорбь свою погружена.

 

Подумав, молвила: «Послушай слово.

Ужели нет нам выхода иного?

 

Казной пожертвуй, чтоб себе помочь.

Пойми, чревата горем эта ночь,

 

Но день придет, спадет покров тумана,

И мир сверкнет, как перстень Бадахшана».

 

А царь: «Не склонен я к таким речам,

Старинных сказок не болтай мужам!

 

За жизнь борись, когда ее ты ценишь,

Не то кровавый саван ты наденешь».

 

«О царь, – Синдухт заговорила вновь,–

Мою, быть может, не прольешь ты кровь.

 

Мне к Саму бы пойти, извлечь из ножен

Меч разума: он более надежен.

 

О жизни я заботиться должна,

С тебя же только спросится казна».

 

Царь молвил: «Ключ получишь без препятствий;

Жалеть не стану о своем богатстве.

 

Бери престол, венец, рабов, коней,

В дорогу отправляйся поскорей,–

 

А вдруг наш город шах не ввергнет в пламя,

Погасший свет опять взойдет над нами!»

 

Услышал именитый от жены:

«Ты жизни хочешь? Не жалей казны!»

 

Надела бархат и парчу царица.

Блеск жемчугов и яхонтов струится!

 

Взяла, чтоб одарить богатыря,

Динаров тридцать тысяч у царя;

 

И десять скакунов, одетых в злато;

И десять – разукрашенных богато;

 

И шестьдесят блиставших красотой

Рабынь: у всех по чаше золотой.

 

Венец в алмазах, в славе царской власти;

И множество серег, цепей, запястий;

 

В рубинах, в жемчугах – престол царя,

А золото престола, как заря.

 

Он в целых двадцать пядей шириною,

Он всаднику подобен вышиною;

 

Немало всяких тканей и ковров

Навьючили на четырех слонов.

 

Затем вскочила на коня царица:

Могла с отважным витязем сравниться!

 

Торжественно приехала в Забул.

Когда ее заметил караул,–

 

Немедленно, себя не называя,

Велела доложить владыке края,

 

Богатырю, чьи славятся дела,

Чтоб принял он кабульского посла.

 

Так доложил завесы охранитель, –

Впустить посланца приказал воитель.

 

Синдухт сошла с коня, пошла вперед,

И величавым был ее приход.

 

Пред полководцем прах облобызала,

С достоинством хвалу ему сказала.

 

Тянулся караван – за рядом ряд –

На два фарсанга от дворцовых врат.

 

Свои дары преподнесла царица,–

У Сама стала голова кружиться,

 

Он голову, как пьяный, опустил,

Руками он колени обхватил.

 

«Не счесть богатств! – он думал, пораженный,–

Ужель теперь послами стали жены!

 

Богатство это от нее приняв,

Обижу я властителя держав,

 

А крикну ей: «Даров не надо сыну»,–

Заль, как Симург, умчится на вершину!»

 

Подняв главу, сказал: «Рабы, слоны,

И кони, и сокровища казны

 

Пусть будут достоянием Дастана –

От имени луны Кабулистана!»[17]

 

Свалилась тяжесть у царицы с плеч,

Пред ликом Сама к ней вернулась речь.

 

С ней было три кумира, три рабыни,–

Взглянув на них, ты вспомнишь о жасмине,–

 

В руке у них – по чаше золотой,

Где жемчуга сверкали красотой.

 

Они каменья высыпали разом,

Смешали жемчуг с лалом и алмазом.

 

«От посторонних, – отдал Сам приказ,–

Дворец очистить надобно тотчас».

 

Синдухт сказала: «Славен ты недаром!

Твой разум юность возвращает старым.

 

Ты обучаешь мудрости вельмож,

Ты озаряешь мрак и гонишь ложь.

 

Твоей печатью зло запечатленно,

И палица твоя благословенна!

 

Михраб, я допускаю, виноват,

Он плачет кровью, он тоской объят,

 

Но в чем виновны жители Кабула?

Зачем, над ними сталь твоя блеснула?

 

Моя страна живет одним тобой,

У ног твоих она лежит слугой.

 

Страшись того, кто создал ум и силу,

Кто каждому велел сиять светилу.

 

Побойся бога! Разве ты злодей,

Чтоб проливать напрасно кровь людей?»

 

Сказал ей Сам: «Всю правду говори ты,

Спрошу – ответь, но только не хитри ты.

 

Михрабу ровня ты или раба?

Где свиделись Дастан и Рудаба?

 

Скажи: под стать ли Рудаба владыкам

По нраву, по уму, кудрями, ликом?

 

Разумна ли, красива ли она?

Ты обо всем поведать мне должна».

 

Ответила Синдухт: «Воитель правый,

Глава богатырей, оплот державы!

 

Сперва мне вечной клятвой поклянись,

Такой, чтоб содрогнулись прах и высь,

 

Что не обрушится твое злодейство

Ни на меня, ни на мое семейство.

 

Имеются чертоги у меня,

Есть и казна, и слуги, и родня,

 

Когда я гнева твоего не встречу,

На все твои вопросы я отвечу.

 

Все, что Кабул таинственно замкнул,

Я постараюсь отвезти в Забул».

 

Воитель руку ей пожал сердечно

И, обласкав, поклялся ей навечно.

 

Царица, услыхав его ответ,

Прямую речь и клятвенный обет,

 

Склонясь к ногам богатыря сначала,

Приподнялась и тайну рассказала:

 

«Узнай же: от Заххака рождена,

Отважного Михраба я жена.

 

Я – мать царевны этой тонкостанной,

Которой отдана душа Дастана.

 

Чтобы узнать, кто враг тебе, кто друг

И что замыслил ты, пришла я вдруг.

 

Коль мы виновны, рода мы дурного,

Коль не достойны мы родства такого,

 

Так вот я пред тобой, полна скорбей:

Коль вяжешь, так вяжи, коль бьешь, так бей.

 

Но ты не мсти кабульцам неповинным,

Не мрак ночной, а светлый день яви нам».

 

Воитель понял, что она умна,–

С душою светлой чистая жена.

 

«Пусть жизнь моя, – сказал он, – оборвется,

Я не нарушу клятву полководца.

 

И ты, и весь Кабул, и весь твой род

Живите без печалей и невзгод.

 

Согласен я, союз детей устрою,

Да станет Залю Рудаба женою.

 

Иного корня вы, но час пришел:

Вы заслужили царство и престол,

 

Так создан мир, и в этом нет позора,

Бессмысленна с творцом борьба и ссора.

 

Письмо я написал владыке стран,

В письме – мольба и боль душевных ран.

 

Заль полетел к царю с челом подъятым,

Так полетел, как будто стал крылатым!

 

На то письмо властитель даст ответ:

Он улыбнется – мы увидим свет.

 

Птенец Симурга ранен в сердце ныне,

От слез его увязли ноги в глине!

 

Коль Рудаба страдает, как жених,

То места нет обоим средь живых!

 

А ты мне покажи ее ланиты,–

Прошу, за это дань с меня возьми ты!»

 

Ответила Синдухт богатырю:

«Даруй мне милость – сердце озарю,

 

Взовьется до небес мой дух убогий,

Когда в мои пожалуешь чертоги.

 

Приди под сень кабульского дворца,

И в дар тебе мы принесем сердца».

 

Сам улыбнулся. Поняла царица,

Что гнев исчез и нечего страшиться.

 

Отправила проворного посла,

Благую весть Михрабу подала:

 

«Тревоги прогони, пришла отрада,

Готовься, ибо гостя встретить надо.

 

Я тоже медлить не хочу в пути,

Вослед письму я поспешу прийти».

 

Наутро, лишь забил родник рассвета,

Синдухт, в парчу и золото одета,

 

Направилась неспешно во дворец,

К богатырю, чей воссиял венец.

 

Когда она к престолу приближалась,

Луной владычиц всем она казалась!

 

Склонилась перед Самом до земли,

Слова из уст царицы потекли:

 

Просила дозволения царица

Домой, в Кабул, с весельем возвратиться.

 

Сказал ей Сам: «Вернись в родимый край,

Михрабу все, что знаешь, передай».

 

Велел он одарить царицу щедро

Сокровищами, что таили недра,

 

И тем, что было ценным во дворцах,

Что на полях росло, цвело в садах,

 

Скотом молочным, тканями, коврами

И прочими достойными дарами.

 

Он руку соизволил ей пожать

И слово клятвы произнес опять,

 

Что дочь ее берет он Залю в жены;

Отправил с ней отряд вооруженный;

 

Сказал: «Живи отрадно и светло,

Кабулу не грозит отныне зло».

 

Поблекший лик луны расцвел на диво,

Синдухт пустилась в путь с душой счастливой.