Рокко и номер сто одиннадцатый

 

В тот же день после полудня, – только что описанное свидание с мистером Леви произошло утром, – Раксоля осенила новая мысль, которая, по его собственному мнению, должна была бы раньше прийти ему в голову. Хотя разговор с мистером Симпсоном Леви был довольно продолжителен и они успели обменяться кое‑какими соображениями и условиться относительно следующего свидания, но предположение, что Реджинальд Диммок поступил вероломно по отношению к своей семье – его раскаяние, вероятно, и послужило причиной его смерти, – это предположение они обошли вниманием. Разговор больше касался континентальной политики с целью выяснить, какие из королевских дворов могли быть заинтересованы во временном исчезновении принца Евгения. Когда же Раксоль, оставшись в одиночестве, стал размышлять о загадочной смерти Реджинальда Диммока, одно обстоятельство его особенно поразило, а именно: зачем Диммок и Жюль так старались выжить Неллу из номера сто одиннадцатого в ночь накануне этой смерти? В том, что они приложили к этому особое старание, что разбитое оконное стекло не было делом простого случая, Раксоль с самого начала был совершенно уверен, но значительность этого факта на первых порах не поразила его. Теперь же ему стало ясно, что с номером сто одиннадцатым связано нечто особенное и чрезвычайно важное. После завтрака он как бы невзначай отправился наверх, намереваясь осмотреть этот номер, но, так как последний оказался занят, миллионер смог взглянуть лишь на его дверь, впрочем, постоялец должен был выехать к вечеру. И, хоть Раксоль и сознавал, что через затворенную дверь не так уж много увидишь, он все‑таки оглядел ее. Затем быстро спустился на этаж ниже и, проходя по коридору, внезапно остановился как вкопанный.

– Великий боже! Я кое о чем догадываюсь! – воскликнул он. – Ведь номер сто одиннадцатый находится как раз над королевскими покоями.

Он спустился в бюро и запретил сдавать кому бы то ни было номер сто одиннадцатый до особого распоряжения. Тут ему передали письмо Неллы, заключавшее в себе следующее: «Милейший папочка! Я уезжаю на день или два по горячему следу. Если я не вернусь через три дня, наведи обо мне справки в Остенде. До тех же пор предоставь меня самой себе. Твоя рассудительная дочь Нелла».

Эти несколько слов, написанных крупным, размашистым почерком Неллы, заполняли всю страницу. Внизу ее стояло: «См. оборот». Перевернув страницу, Раксоль в постскриптуме прочел подчеркнутую фразу: «Приглядывай за Рокко».

– Интересно знать, что намерена выкинуть эта баловница? – прошептал Раксоль, разрывая письмо в мелкие клочки и бросая его в корзину для бумаги.

Затем, не теряя ни минуты, он спустился в лифте на самый нижний этаж гостиницы, чтобы проследить за Рокко в его берлоге. Раксолю с трудом верилось, что этот вежливый, величественный джентльмен, этот утонченный гастроном, мог принимать какое‑нибудь участие в махинациях Жюля и других, неизвестных пока мошенников. Тем не менее по привычке он повиновался дочери, вполне доверяя ее уму и проницательности.

Кухни гостиницы «Великий Вавилон» принадлежат к одному из чудес Европы. Всего за три года до описываемых здесь событий Феликс Вавилон заново отделал их, воспользовавшись всеми усовершенствованиями и изобретениями, какие только мог предоставить в его распоряжение гений обоих континентов. Кухни занимали площадь в целый акр, стены и полы их были выложены изразцами и мрамором, что давало возможность ежедневно мыть их, как палубу фрегата. Иногда посетителям позволяли осмотреть машину для чистки картофеля, патентованную сушилку тарелок, вертел Вавилона (собственная выдумка Феликса Вавилона), серебряную жаровню, систему многочисленных котелков для бульона и других изумительных затей кулинарного мира. Иногда на их долю выпадало особое счастье увидеть артиста, изготовлявшего изо льда человеческие и звериные фигурки для украшения стола, или лучшего в Лондоне складывателя салфеток, или человека, который ежедневно изобретал новые формы для пирожных и бланманже.[8]

Двенадцать поваров священнодействовали в этих кухнях, имея при себе девяносто помощников и целую армию поварят. Над всеми ними царил Рокко. В центральной части кухонного этажа помещались собственные покои Рокко, где он обдумывал все чудесные комбинации, все гениальные рецепты великолепных и оригинальных яств, стяжавших ему великую славу. Посетителям никогда не приходилось встречаться с Рокко в кухнях, но иногда, в особых случаях, он показывался в столовой и прогуливался по ней, с важным видом выслушивая комплименты завсегдатаев отеля, этих тонких ценителей, признававших его исключительность.

Неожиданное и необыкновенное появление Теодора Раксоля в кухнях вызвало легкое смятение. Кивнув некоторым из поваров, но не вступая ни с кем в разговор, миллионер бродил в этом лабиринте медных приборов и одетых в белые колпаки тружеников. Наконец он увидел Рокко, окруженного несколькими не спускавшими с него глаз поварами. Нагнувшись над только что изжаренной куропаткой, лежавшей на синем блюде, и проткнув спину птицы длинной вилкой, Рокко левой рукой поднял ее в воздух, в правой руке у него был блестящий кухонный нож. Он готовился дать один из своих пользовавшихся всемирной славой уроков разрезания. Четырьмя быстрыми, верными, изящными ударами он разделил тело куропатки. Это было проявление удивительной ловкости, однако же по достоинству оценить его мог только человек, сам имеющий опыт в искусстве разрезания. Одобрительный шепот поднялся вокруг, а Рокко, высокий, худощавый и грациозный, удалился в свои комнаты. Раксоль последовал за ним. Рокко опустился в кресло и закрыл глаза рукой, он не заметил вошедшего.

– Что вы поделываете, мистер Рокко? – спросил миллионер, улыбаясь.

– Ах, простите! – Рокко привстал. – Я придумываю новый майонез для одного блюда на следующей неделе.

– Разве вы изобретаете эти вещи без всяких подручных материалов?

– Конечно. Я составляю их в уме. Зачем мне материал? Я и так знаю вкус всего. Я просто тщательно обдумываю – вот и все. Потом я записываю, даю рецепт моему лучшему повару – и готово! Мне даже не нужно пробовать, я заранее в точности знаю, какой будет вкус. Это все равно что сочинять музыку: великие композиторы не сочиняют за роялем.

– Понимаю, – сказал Раксоль.

– За то, что я могу так работать, вы мне и платите три тысячи фунтов в год, – с важностью добавил Рокко.

– А вы слышали про Жюля? – вдруг спросил Раксоль.

– Про Жюля?

– Да. Он арестован в Остенде, – продолжал миллионер, импровизируя наудачу. – Говорят, будто он и некоторые другие личности замешаны в убийстве Реджинальда Диммока.

– В самом деле? – протянул Рокко, едва подавляя зевоту.

Его равнодушие было чересчур очевидным, и Раксоль тотчас же почувствовал, что оно показное.

– Судя по всему, здешняя полиция на что‑нибудь да годится. Мне в первый раз пришлось убедиться, что и она чего‑то стоит. Завтра будет произведен систематический и основательный обыск всей гостиницы, – продолжал Раксоль. – Я сообщаю вам об этом с целью предупредить вас, что по отношению к вам обыск этот будет, конечно, лишь простой формальностью. Вы ведь разрешите сыщикам осмотреть ваши комнаты?

– Разумеется, – промолвил Рокко, пожав плечами.

– Я попрошу вас никому не говорить об этом ни слова. Известие об аресте Жюля я получил конфиденциальным образом. В газеты оно еще не попало. Понимаете?

Рокко улыбнулся со свойственным ему величавым видом. Раксоль вернулся к себе удовлетворенным. В сущности, городить целый ряд выдумок такому умнику, как Рокко, было небезопасно, и Раксоль сам еще не знал, как ему вывернуться перед этим великим шеф‑поваром, если их с Неллой подозрения окажутся безосновательными и ни к чему не приведут. Однако же по всему поведению Рокко, по странной уклончивости его взгляда Раксоль почти убедился, что он принимал участие в интригах Жюля, а также, по всей вероятности, в убийстве Реджинальда Диммока и исчезновении принца Евгения Познанского.

Ночью, около половины первого, когда замерли последние звуки гостиничной жизни, Раксоль пробрался на второй этаж, к номеру сто одиннадцатому. Заперев на ключ дверь изнутри, он стал тщательно, шаг за шагом, осматривать помещение. Время от времени какой‑нибудь скрип или другой звук, раздававшийся в ночной тишине, прерывал его занятие и заставлял его несколько секунд напряженно прислушиваться. Спальня была обставлена с обычной роскошью, характерной для «Великого Вавилона», и в этом отношении не заслуживала особых замечаний. Раксоля больше интересовал пол. Отвернув толстый восточный ковер, он тщательно осмотрел каждую доску, но не открыл ничего особенного. Затем он исследовал уборную и ванную, примыкавшие к спальне, но и там не нашел решительно ничего. Наконец, он принялся за саму ванну, обшитую, как это обыкновенно делается, деревянными полированными фанерками. При некоторых ваннах рядом с кранами бывают шкафы с боковой дверцей, но при этой ванной шкафа не было. Раксоль постучал по панелям, но ни одна из них не издала того характерного, глухого звука, который обыкновенно выдает скрытую пустоту. Он лениво отвернул холодный кран, и из него с шумом побежала вода. Закрыв его, Раксоль вынул выпускную пробку, и тут вдруг под коленом его, опиравшимся на одну из филенок, обшивка подалась, и он увидел, что широкая доска в этом месте привешена изнутри на петлях, а изнутри запирается крючком.

Таким образом, обнаруживалось пустое пространство между обшивкой и краем ванны. Прежде чем предпринять что‑либо еще, Раксоль попытался повторить фокус с выпускной пробкой, но неудачно – по‑видимому, между стержнем пробки и крючком филенки не было никакого соотношения. Раксоль ничего не смог рассмотреть в полости обшивки, так как электрическая лампа была укреплена неподвижно и свет ее нельзя было направить по желанию. Ощупав свои карманы, Раксоль, к счастью, нашел коробок спичек. С их помощью ему удалось заглянуть в полость, но он заметил лишь довольно широкое отверстие на противоположном конце ее, приблизительно фута на три ниже обшивки. Не без труда удалось ему протиснуться в отверстие полости, в которой он вынужден был сесть с поджатыми ногами. Раксоль чиркнул спичкой, но, к несчастью, полуоткрытый коробок вспыхнул весь разом, и он чуть было не задохнулся в тотчас распространившемся вокруг удушливом запахе серы. Одна спичка, упавшая на дно полости, еще догорала; протирая глаза, Раксоль успел поднять ее и заглянуть в отверстие, замеченное им ранее. Отверстие, по‑видимому, не имело дна. Особенного внимания заслуживала веревочная лестница, спускавшаяся внутрь отверстия. Заметив ее, Раксоль улыбнулся с довольным видом.

Спичка догорела. Что было делать? Возвращаться в свои комнаты за спичками или попробовать в темноте спуститься по веревочной лестнице? Раксоль решился на последнее, тем более что в противоположном конце отверстия он теперь заметил слабо светившуюся точку.

С величайшей осторожностью миллионер пролез в колодцеобразный ход и спустился по лестнице. Наконец он почувствовал под собой твердую почву и остановился, уставший и взволнованный, но целый и невредимый. Теперь он понял, что свет проходил через небольшую прорезь в деревянной стене. Приложив к ней глаз, он увидел перед собой ванную комнату королевских покоев, а через ее отворенную дверь – и королевскую спальню. Над массивным мраморным умывальным столом в спальне, нагнувшись над каким‑то предметом, стоял человек. Это был Рокко!

 

Глава XIII

В королевской спальне

 

У Раксоля не оставалось ни малейшего сомнения, что открытый им ценой таких усилий потайной ход между ванными номера сто одиннадцать и королевских покоев, помещавшихся этажом ниже, был специально сооружен каким‑то лицом – а может быть, и целой группой лиц, – для того, чтобы гнусно шпионить за пребывавшими в этих покоях высокими гостями. Этот способ сообщения был придуман просто и в то же время остроумно. Раксоль еще не успел уяснить себе, каким образом план был осуществлен, но догадывался, что обшивка, предназначавшаяся для водопроводных труб, служила «колодцем», между тем как сами трубы были пропущены в кладке кирпичной стены «Великого Вавилона». Наблюдательное отверстие в стене было очень маленьким, и с внутренней стороны его вряд ли могли заметить. Кроме того, Раксоль понял, что оно было рассчитано на рост более высокого, чем он, человека. Чтобы заглянуть в него, Раксоль вынужден был приподниматься на носки. Он вспомнил, что и Рокко, и Жюль были значительно выше среднего роста, оба были худощавы и без особого труда могли спускаться по колодцу, Раксоль же хоть и не был особенно толст, но представлял собой ширококостного, крепко сложенного человека.

Все это промелькнуло у него в голове, пока он, словно загипнотизированный, следил за движениями Рокко. Дверь из ванной в спальню была открыта настежь, и позиция Раксоля позволяла ему видеть бо́льшую часть комнаты вместе с пышно убранной постелью, но умывальный стол был виден лишь наполовину. Время от времени Рокко, производивший своими ловкими руками какие‑то загадочные движения над лежавшим на мраморе предметом, скрывался у него из виду. Сначала Теодор Раксоль не мог понять, что это за предмет, но спустя некоторое время, когда глаза его несколько привыкли к такому ракурсу, ему все стало ясно.

На умывальном столе лежал человек – по крайней мере на видимой ему половине стола Раксоль различил ноги человека. Миллионер невольно содрогнулся при напрашивавшемся ему подозрении, что на холодной поверхности мрамора всецело во власти Рокко находилось беспомощное существо в бессознательном состоянии. Ноги все время оставались неподвижны. Вероятно, несчастный был или в глубоком сне под влиянием какого‑нибудь наркоза, или – страшная мысль! – мертв. Раксоль чуть было не стал звать на помощь, чтобы каким‑нибудь образом прервать ужасные полуночные махинации, происходившие перед его удивленными глазами, но, к счастью, воздержался.

На умывальнике лежали какие‑то странной формы приборы и инструменты, за которые Рокко время от времени брался. Раксолю казалось, что работа длилась бесконечно долго, но вот наконец Рокко закончил и с чувством удовлетворения принялся насвистывать какую‑то мелодию, затем он вошел в ванную комнату, снял сюртук и неторопливо вымыл руки. Теперь, спокойно и методично вытирая длинные пальцы, Рокко стоял всего в каких‑нибудь четырех футах от Раксоля, и миллионер в своей засаде даже затаил дыхание, боясь, что его присутствие за перегородкой может быть обнаружено. Но опасение его было напрасно, и ничего не заподозривший Рокко как ни в чем не бывало вернулся в спальню. Раксоль видел, как он накрыл халатом из белой фланели неподвижно распростертое на столе тело и потом осторожно перенес его на большую постель, где оно и лежало теперь в страшной неподвижности. Притаившийся наблюдатель мог увериться в том, что это был труп человека, над которым Рокко и производил свои таинственные и ужасные действия. Но чей труп? И что за действия?

Неужели все это могло происходить в отеле, находившемся в западной части города, в самом центре Лондона, с его бдительнейшей полицией? Это казалось невероятным, невозможным, однако же это было так. Раксолю снова пришли на память слова Феликса Вавилона, и он еще раз убедился в их справедливости: владелец такого обширного и сложного заведения, как «Великий Вавилон», не мог знать и десятой доли тех необычайных и странных происшествий, которые ежедневно случались у него под носом. Атмосфера подобного караван‑сарая неизбежно должна быть исполнена тайн и загадок, по всей видимости неразрешимых. И тем не менее Раксолю казалось, что дело зашло уже слишком далеко: его шеф‑повар проводил ночь над трупом человека в королевской спальне, этой священной комнате, предназначенной исключительно для лиц царственного происхождения. Раксоль ничего не имел бы против некоторой доли таинственности, но находил, что тут ее могло бы быть и поменьше. Вероятно, даже сам Феликс Вавилон пришел бы в изумление при виде всего происходившего.

Электрическая люстра на потолке не была зажжена, комната освещалась лишь двумя лампочками по обеим сторонам от умывального стола, бросавшими слабый свет на постель, и черты лица покойника нельзя было различить. Миллионер напрасно напрягал зрение – он видел только то, что это был молодой еще человек. Пока Раксоль раздумывал, что следует ему предпринять далее, Рокко взял в руки какой‑то черный четырехугольный ящичек, погасил свет, и королевская спальня погрузилась во мрак. Раксоль слышал, как Рокко запрыгнул на кровать. Еще пять‑шесть секунд ожидания – и вдруг вся комната наполнилась ярким, ослепительно‑белым светом, в ореоле которого над телом, как воплощение зла, стоял Рокко, держа черный ящик в одной руке и горящую алюминиевую проволоку – в другой. Проволока догорела, и наступивший мрак показался еще чернее. Рокко снял тело при вспышке магния. Но яркая молния, отпечатавшая черты мертвеца на чувствительной пластинке аппарата, показала их также и Теодору Раксолю: то был Реджинальд Диммок.

Пораженный этим открытием, Раксоль не мог бездействовать и дальше и начал искать выход из своей засады. Он был уверен, что ход в ванную комнату королевских покоев должен был существовать, но напрасно искал его, ощупывая все вокруг и руками, и ногами. Оставалось только взобраться обратно по веревочной лестнице, чтобы поспешить в коридор первого этажа и перехватить Рокко в момент его выхода из королевских покоев. Лезть по узкой, колеблющейся лесенке в таком тесном пространстве было весьма трудно, тем не менее Раксоль справился с этой задачей и почти добрался до вершины, как вдруг, по несчастной прихоти случая, лестница оборвалась под тяжестью его тела, и он полетел вниз, на дно этого деревянного колодца. Заглушая вполне извинительное проклятие, потерпевший неудачу Раксоль грохнулся наземь, и благодаря силе удара под ним открылась опускная дверь. Быстро скользнув в нее, Раксоль толкнул замеченную им другую маленькую дверцу и очутился в ванной королевской спальни, растрепанный, запыхавшийся и озадаченный. Спустя секунду он уже вполне пришел в себя.

Как это ни странно, но Рокко ничего не услышал. Раксоль тихо прошел из ванной в покои и молча остановился на пороге. Рокко уже успел снова зажечь лампочки над умывальным столом и собирал свои инструменты. Раксоль намеренно кашлянул.

 

Глава XIV

Рокко отвечает на некоторые вопросы

 

Со скоростью потревоженного тигра Рокко повернулся и устремил на Раксоля долгий, пронзительный взгляд.

– Дьявол! – проговорил он с произношением и интонацией настоящего англосакса, не уступая самому Раксолю.

С минуту Раксоль, пораженный этим восклицанием и в особенности полнейшим и беспредельным спокойствием Рокко, не знал, что сказать: и слова, и мысли застряли у него в голове.

– Я сдаюсь, – сказал Рокко. – С самого момента вашего появления в этой проклятой гостинице я вас боялся. Я говорил, что от человека вашего закала следует ожидать хлопот, и я был прав. Черт вас возьми! Говорю вам: я уступаю, я сдаюсь. Я знаю, что погиб. Со мной нет ни револьвера, ни какого‑либо другого оружия. Я сдаюсь. Делайте со мной что хотите.

И Рокко опустился в кресло. Он был положительно великолепен – будучи человеком великим, Рокко всегда сохранял свое достоинство.

Вместо ответа Раксоль медленно пересек комнату, взял стул и сел напротив Рокко. Почти соприкасаясь коленями, оба изысканно одетые, они смотрели в глаза друг другу. По правую руку Рокко находилась кровать с телом Реджинальда Диммока, по правую руку Раксоля, немного позади, – мраморный умывальник с разбросанными еще на нем инструментами Рокко. Падавший со стены свет лампочек освещал левую щеку Рокко, тогда как правая сторона его лица была в тени.

Раксоль непринужденно хлопнул противника по колену.

– Так, значит, вот и еще англичанин, подвизавшийся в качестве иностранца в моем отеле, – начал миллионер, приступая к допросу.

– Нет, – спокойно ответил Рокко, – я гражданин Соединенных Штатов.

– Вот как, черт вас возьми! – воскликнул Раксоль.

– Да, я родом из Западного Оринджа, из Нью‑Джерси, штат Нью‑Йорк. Я выдаю себя за итальянца, так как создал себе славу шеф‑повара в Италии, в Риме. Для такого великого шефа, как я, лучше быть иностранцем. Представьте себе великого шеф‑повара с именем Элия Роккер. Вы не можете себе этого представить, мистер Раксоль, ручаюсь, вам этого не сделать. Я переменил свою национальность по той же причине, что и мой друг и коллега Жюль, иначе мистер Джексон.

– Итак, Жюль – ваш друг и коллега…

– Так было, но с этого момента дело меняется. Уже неделю тому назад я начал неодобрительно относиться к его методам, а теперь мое неодобрение примет активную форму.

– В самом деле? Полагаю, что это вам не удастся, мистер Элия Роккер, гражданин Соединенных Штатов. Прежде чем вы успеете хоть на волос состариться, вы уже окажетесь в милостивых руках полиции, и ваша деятельность в каком бы то ни было направлении будет пресечена.

– Это возможно, – вздохнул Рокко.

– А пока я задам вам два‑три вопроса для моего личного удовлетворения. Вы сами сознались, что игра окончена, а потому вы можете ответить на них со всем чистосердечием, на какое вы только окажетесь способны. Понимаете?

– Понимаю, – спокойно проговорил Рокко. – Но думаю, что я не на всякий вопрос смогу вам ответить. Сделаю, впрочем, что смогу.

– Хорошо, – начал Раксоль, откашливаясь. – В чем состоит ваш заговор? Ответьте мне в двух словах.

– Не скажу и в тысяче слов. Это, знаете ли, не моя тайна.

– Почему был отравлен бедный Диммок? – Миллионер невольно понизил голос при взгляде на тело несчастного юноши.

– Не знаю, могу лишь уведомить вас, что я не давал согласия на этот пункт программы. И пока это не было сделано, я ничего об этом не знал. Говорю вам, что это меня порядочно рассердило.

– Вы хотите сказать, что не знаете, за что Диммок был обречен на смерть?

– Я хочу сказать, что не мог понять необходимости этого. Конечно, он… гм… умер потому, что вздумал пойти на попятную, несмотря на то что прежде согласился действовать заодно. Считаю себя вправе сказать это, так как вы, вероятно, и сами уже догадались. Но я торжественно утверждаю, что возражал против убийства.

– Значит, здесь имело место убийство?

– Это было что‑то вроде убийства, – согласился Рокко.

– Кто же его убил?

– Непозволительный вопрос! – заявил Рокко.

– Кто принимает участие в этой милой интриге, кроме Жюля и вас самих?

– Не знаю, честное слово.

– Ну, в таком случае скажите мне следующее: что вы делали с телом Диммока?

– Я его бальзамировал.

– Бальзамировали?!

– Разумеется, по усовершенствованной мною системе Ричардсона – артериального вспрыскивания жидкости. Вы не знали, что в числе прочих талантов я обладаю еще и искусством бальзамирования? Однако это так…

– Но зачем? – спросил Раксоль со все возраставшим удивлением. – Зачем вы взяли на себя труд бальзамировать тело несчастного юноши?

– Неужели вы не понимаете? Разве это не ясно? Об этом теле следует хорошо заботиться. Оно заключает, или, вернее, заключало в себе важные улики против лиц, еще неизвестных полиции. Легко может случиться, что появится необходимость перевезти его с одного места на другое. Труп не может быть укрываем долгое время, труп всегда выдаст себя. Бросить его в Темзу не представлялось возможным: меньше чем через полдня его бы уже нашли. Зарыть его также нельзя – это не вполне безопасно. Единственно, что было возможно, это держать его под рукой, и в таком виде, чтобы он был готов ко всяким случайностям. Мне излишне объяснять вам, что, не бальзамируя тело, его невозможно сохранить дольше четырех или пяти дней, эта субстанция плохо консервируется. Итак, было решено, что я забальзамирую его, и я это исполнил. Заметьте: хоть я и возражал против убийства, но отказать в помощи товарищу не мог, вы это понимаете, не правда ли? Ну, вот и все дело как на ладони.

Рокко откинулся на спинку стула, как бы говоря, что со своей стороны он сказал все что мог, и даже закрыл глаза, давая понять, что, по его мнению, разговор окончен. Теодор Раксоль встал.

– Надеюсь, – заявил Рокко, вдруг открывая глаза, – что вы позовете полицию немедленно. Становится уже поздно, а я бы не хотел лишиться ночного отдыха.

– А где вы предполагаете провести ночь? – спросил Раксоль.

– В камере для заключенных, без сомнения. Разве я не сказал вам, что хорошо знаю, когда я разбит и повержен? Я не настолько слеп, чтобы не видеть, что тут имеются prima facies[9] против меня. Вероятно, я ограничусь годом или двумя тюремного заключения как соучастник преступления – кажется, это у них так называется? Во всяком случае я сумею доказать, что не причастен к убийству этого молокососа. – Презрительным движением локтя Рокко указал на постель. – Ну, а теперь не двинуться ли нам в путь? Все спят, но у подъезда, наверно, найдется полицейский, которого может позвать ваш швейцар. Я к вашим услугам. Сойдемте вместе вниз, мистер Раксоль, даю вам слово, что пойду спокойно.

– Подождите минутку, – отрывисто остановил его Теодор Раксоль, – спешить некуда. Вам ничего не стоит пожертвовать часом‑другим сна, особенно притом что завтра вам не придется трудиться. Мне надо задать вам еще пару вопросов.

– Ну? – проворчал Рокко с видом усталой покорности, как бы говоря: «Чему быть, того не миновать».

– Где находилось тело Диммока в течение этих трех или четырех дней, с момента его смерти?

– О! – Рокко был, очевидно, удивлен простотой вопроса. – Оно было в моей комнате, одну ночь оно находилось на крыше, раз было отправлено из гостиницы под видом багажа, но на следующий день вернулось обратно в ящике с сахаром. Да я уж и не помню, где оно еще побывало, но с ним обращались с величайшей предупредительностью и не нанесли ему никаких повреждений.

– А кто же совершал все эти маневры? – спросил Раксоль насколько мог спокойнее.

– Я. Вернее сказать, я изобретал их и наблюдал за их выполнением. Видите ли, подозрительность вашей полиции обостряла мою ловкость.

– Кто же приводил их в исполнение?

– Ну, этого я вам сказать не могу! Но, думаю, излишне уверять вас в том, что сообщники мои были невольными сообщниками. Человеку, подобному мне, чрезвычайно легко заставить другого повиноваться, чрезвычайно легко!

– Что же вы в конце концов намеревались сделать с телом? – продолжал Раксоль свой допрос с невозмутимым видом.

– Как знать? – протянул Рокко, покручивая великолепные усы. – Это зависело бы от многого, например, от вашей полиции. Но вероятнее всего, что мы возвратили бы этот прах, – он снова сделал жест локтем, – опечаленным родственникам покойного.

– Разве вам известны его родные?

– Конечно. Разве вы их не знаете? Если так, то мне достаточно будет намекнуть, что Диммок – сын принца.

– Мне кажется, – в тоне Раксоля послышался холодный сарказм, – что вы поступили довольно неосмотрительно, избрав эту комнату ареной ваших операций.

– Вовсе нет, – ответил Рокко. – Более подходящего места не могло бы найтись во всем отеле. Кто бы мог догадаться, что здесь что‑нибудь происходит? Это было самое подходящее для меня помещение.

– Однако я догадался, – отрывисто сказал Раксоль.

– Да, вы догадались, мистер Раксоль, но вас я не принимал в расчет. Вы единственный умный человек во всей этой истории. Вы американский гражданин, а я не рассчитывал иметь дело с этого рода индивидами.

– Я, должно быть, напугал вас сегодня утром?

– Ничуть.

– Вы не испугались обыска?

– Я знал, что никакого обыска не предвидится, и понял, что вы хотите просто припугнуть меня. Но, право, вы должны были допустить, что у меня есть некоторая доля ума и проницательности, мистер Раксоль. Нынче утром, как только вы начали со мной разговор в кухне, я почувствовал, что вы напали на след. Но я не испугался. Я просто решил, что время терять нельзя, надо действовать поспешно. Вот я и принялся за дело быстро, но оказалось, что не настолько быстро, как требовалось. Согласен, вы были проворнее меня. Идемте же вниз, прошу вас.

Рокко поднялся и направился к двери. Инстинктивным движением Раксоль бросился за ним и схватил его за плечо.

– Без фокусов! – вскрикнул он. – Не забывайте, что вы в моей власти.

Рокко бросил на своего хозяина презрительный, полный достоинства взгляд.

– Разве я не сказал вам, что намерен идти спокойно?

Раксоль слегка смутился. В голове его пронеслась мысль, что можно быть великим даже и в преступлении.

– Каким вы были безумцем! – проговорил Раксоль, останавливаясь на пороге. – С вашими талантами, с вашими выдающимися талантами вмешаться в такое дело! Вы погубили себя. А между тем, клянусь Юпитером, вы были великим человеком в своей области!

– Мистер Раксоль, – быстро проговорил Рокко, – это самая верная вещь из всего, что вы сказали сегодня ночью. Я был великим человеком в своей области и поступил как величайший безумец. Увы! – Он развел своими длинными руками.

– Зачем вы это сделали?

– Я был околдован Жюлем. Он ведь тоже великий человек. Нас прельщал большой соблазн здесь, в «Великом Вавилоне». Тут шла крупная игра. Вы бы сами поняли, как просто увлечься, если бы знали некоторые факты. Может быть, когда‑нибудь вы их узнаете, так как вы очень умный человек и умеете смотреть в корень вещей. Да, я был ослеплен, загипнотизирован…

– А теперь вы погибли.

– Нет, не погиб, не погиб. Впоследствии, через несколько лет, я снова выплыву. Гениальный человек, как я, никогда не погибает – пока не умрет. Гению все прощается, и я буду прощен. Предположим, что меня посадят в тюрьму. Но когда я оттуда выйду, поверьте, я‑то уж сумею не вернуться туда. Я снова буду Рокко. Я снова буду великим Рокко. И половина отелей Европы широко откроют передо мной двери.

– Позвольте мне по совести сказать вам, что вы сами довершили свое падение. Вам нет оправдания.

– Я знаю это, – возразил Рокко. – Идемте!

Раксоль положительно удивлялся этому человеку с его сильным умом, которого он оценивал в три тысячи фунтов в год. Он почувствовал к нему даже жалость.

И вот победитель и пленник бок о бок вышли в длинный пустынный коридор гостиницы. У первой же решетки лифта Рокко остановился.

– Лифт заперт, – заметил Раксоль. – Нам придется спуститься по лестнице.

– Но у меня есть ключ, я всегда ношу его с собой, – ответил Рокко.

Вынув ключ из кармана, он отпер дверцу и раскрыл ее перед Раксолем, которого рассмешила такая предупредительность.

– Пожалуйста, – проговорил Рокко, кланяясь с самым любезным видом, и Раксоль вошел в лифт.

С быстротой молнии Рокко толкнул железную дверцу, которая замкнулась сама собой. Теодор Раксоль оказался беспомощным пленником в лифте, тогда как Рокко, совершенно свободный, стоял в коридоре.

– Прощайте, мистер Раксоль, – почтительно произнес он, кланяясь снова, еще ниже, чем прежде, – прощайте. Мне неприятно добиваться преимущества над вами таким низким способом, но, право, вы должны сознаться, что были весьма недальновидны. Вы умный человек, как я уже сказал, но до известной степени, за которой перевес уже на моей стороне. Еще раз прощайте! В конце концов, я вовсе не буду спать эту ночь, но, может быть, это все‑таки лучше, чем сон в тюремной камере. Если вы будете шуметь, то, конечно, разбудите кого‑нибудь, и вас немедленно выпустят из лифта. Но я советую вам спокойно подождать до утра, это будет более соответствовать вашему достоинству. В третий раз – прощайте!

С этими словами Рокко не спеша зашагал по коридору и скрылся из виду. Раксоль не возразил ни слова. Он был слишком взбешен на самого себя, чтобы говорить. Сжав кулаки, стиснув зубы, затаив дыхание, он молчал. Среди ночной тишины он слышал замирающий звук шагов Рокко по толстому ковру. Это был величайший удар в жизни Теодора Раксоля.

На следующее утро именитые гости «Великого Вавилона» узнали, что из‑за какой‑то случайности миллионер, владелец гостиницы, оказался запертым в лифте и всю ночь провел в таком положении. Утверждали также, что Рокко имел столкновение со своим новым патроном, вследствие чего немедленно оставил место. Одна герцогиня высказала мнение, что уход Рокко равнялся гибели гостиницы, на что супруг ее ответил советом не говорить глупостей. Что до самого Раксоля, то он послал за сыщиком, которому было поручено дело Диммока, и вкратце поведал ему обо всех эпизодах последней ночи. Этот рассказ был настоящей пыткой для человека с характером.

– Вот так удивительная история! – Сыщик Маршалл не смог скрыть улыбку. – Финал был весьма неудачен, но, во всяком случае, вы добыли несколько ценных фактов.

Раксоль молчал.

– У меня тоже есть в руках нить, – прибавил сыщик. – Когда пришел ваш посланный, я как раз намеревался сам повидаться с вами. Я бы попросил вас последовать за мной в одно местечко недалеко отсюда. Не пойти ли нам туда сейчас же?

– С удовольствием, – ответил Раксоль.

В это самое время вошедший мальчик подал ему телеграмму. Развернув ее, Раксоль прочел: «Пожалуйста, приезжай немедленно. Нелла. Отель „Веллингтон“. Остенде». Раксоль взглянул на часы.

– Увы, не могу сопровождать вас, – заявил он сыщику. – Я должен ехать в Остенде.

– В Остенде?

– Да, и прямо сейчас.

– Но, мистер Раксоль, – запротестовал сыщик, – право же, у меня неотложное дело!

– И у меня также, – сказал Раксоль.

Десять минут спустя он уже был на пути к станции «Виктория».

 

Глава XV

Финал приключения на яхте

 

Вернемся теперь к Нелле Раксоль и принцу Ариберту Познанскому, которых мы оставили на палубе безымянной яхты. Первой заботой принца было обезвредить Жюля, иначе мистера Тома Джексона, связав его несколькими веревками. Хотя мистер Джексон и был оглушен до потери сознания и удар оставил рану за его ухом, никто не смог бы поручиться, что он вскоре не придет в себя и не сделается опасным. Итак, связав его предварительно по рукам и ногам, принц привязал его к перилам.

– Надеюсь, он не вздумает умереть, – сказала Нелла, – он что‑то очень бледен.

– В нашем мире господа Джексоны не умирают до тех пор, пока их не повесят, – философски заметил принц Ариберт. – А кстати, удивительно, что никто не вмешался в нашу с ним расправу. Может быть, они слегка напуганы моим револьвером, то есть, я хочу сказать, вашим револьвером.

Оба взглянули на невозмутимого рулевого, направлявшего яхту все дальше в открытое море. Теперь они находились уже милях в двух от бельгийского берега.

Принц обратился к рулевому по‑французски, требуя, чтобы он повернул обратно к остендской гавани, но тот не обратил ровно никакого внимания на приказание. Тогда для острастки принц поднял револьвер, и рулевой быстро заговорил на каком‑то полуфранцузском‑полуфламандском наречии. По его словам, он получил от Жюля строгое приказание ни в каком случае не вмешиваться, что бы ни произошло на палубе яхты, которую он в качестве капитана должен был отвести в один из английских портов – его названия он не мог открыть, ему приказано было идти на всех парах, несмотря ни на какие обстоятельства.

Рулевой, человек высокого роста, обладал, по‑видимому, большой силой и решимостью. Принц не знал, что предпринять. Он задал еще несколько вопросов, но капитан хранил мрачное молчание. Напрасно принц объяснял, что мисс Элен Раксоль, дочь миллионера Раксоля, была увезена мистером Томом Джексоном против воли, напрасно он с угрожающим видом размахивал револьвером. Храбрый капитан только проронил, что это его нисколько не касается, он получил инструкции и должен их выполнить. Напоследок он саркастически попросил своих собеседников вспомнить, что он капитан яхты.

– Полагаю, стрелять в него не стоит, – сказал принц Нелле, – я, конечно, мог бы прострелить ему ногу, но…

– Да, это довольно рискованно, да и жалко беднягу капитана, так своеобразно понимающего