Окно из Западной Европы в Азию

 

Средние века принято считать временем господства религии, массовых суеверий, замкнутых феодальных владений, ограниченного кругозора подавляющего большинства жителей Европы. Плоская, сравнительно небольшая земля, окруженная океаном, алмазный или хрустальный небосвод, накрывший ее; пять‑шесть тысячелетий от сотворения мира, четыре – от всемирного потопа и еще то ли десятки, то ли сотни лет до конца света, Апокалипсиса.

Подобные представления сравнительно недавно в масштабах истории человечества (около тысячелетия назад) пользовались популярностью. Но немало просвещенных людей и тогда представляли мир огромным, а Землю – в виде шарообразного небесного тела (так учили античные философы). Хотя о дальних странах рассказывали немало небылиц, существовало огромное количество странников, путешествовавших по свету в поисках счастья, из‑за превратностей лихой судьбы, лишившей родного дома, или из «охоты к перемене мест» (тоже нередко возникающей не от хорошей жизни).

Наряду с оседлыми земледельцами, ремесленниками, горожанами, боявшимися углубляться в окрестные леса, по большим и малым дорогам двигались тысячи и тысячи людей. Военные отряды и бродячие артисты, купеческие караваны, посольства и многолюдные выезды князей, баронов, королей (им приходилось вести кочевую жизнь, чтобы посещать свои владения для сбора дани и прокорма двора), вереницы паломников к святым местам и нищих, беглые крепостные и преступники, искатели приключений, а более других – странствующие монахи. Все эти люди перемещались по Европе и выходили за ее пределы. Они осуществляли обмен товаров, знаний, информации.

Среди этого кочевого народа немало было разведчиков, шпионов, выполнявших важные государственные поручения. Когда в дальние маршруты отправлялись монахи, купцы, дипломаты, обычно от них правители требовали не просто уплаты пошлин или выполнения конкретных поручений, а определенных сведений о тех странах, с которыми можно торговать, заключать мирные соглашения или, возможно, воевать.

Интерес в Европе к государствам Востока в XIII веке приобрел особое значение: оттуда надвигались орды степных кочевников. До этого христиане сражались с мусульманами – с переменным успехом, а католическая церковь стремилась уничтожить или ослабить православные державы – Византию и Русь. Но вот кочевые племена откуда‑то из Монголии стали наносить сокрушительные поражения самым разным странам в Средней Азии, Иране, Юго‑Восточной Европе, на Кавказе.

В 1240 году хронист Мэтью Парижский писал о монголах: «Подобно саранче, распространились они по лицу земли, они принесли ужасающие опустошения в восточных частях, разорив их огнем и мечом. Пройдя через землю Сарацин, они разрушали до основания города, рубили леса, низвергали крепости, выдергивали виноградники, опустошали сады, убивали горожан и крестьян». Добавим: в этом году был захвачен и разорен Киев, а еще раньше Рязань, Владимир и многие другие русские города.

Монголы вторглись в Польшу, Моравию, Силезию. Победы под Лигницем и Пештом открыли им путь в Западную Европу. Пришла пора всерьез встревожиться местным королям, императору Фридриху II, римскому папе Григорию IX. Их попытки сплотиться и организовать очередной крестовый поход, но уже не в Палестину, а против монголов, не дали результата: слишком велики были противоречия между правителями.

Вселял надежду слух о существовании где‑то на востоке могучего христианского царства во главе со священником Иоанном. Якобы войска Иоанна нанесли поражение монголам. Надо было только отыскать это царство и заключить с ним военный союз.

 

Иннокентий IVвручает письмо доминиканцу Асцелину Ломбардскому, который передает его монгольскому военачальнику Байджу.

Средневековая миниатюра

Европейцы не имели даже сколько‑нибудь сносных карт земель, расположенных северней Персии, Индии. Труды античных географов тоже не могли тут помочь (севернее маршрутов Александра Македонского античные путешественники не заходили).

Кто же такие эти ужасные монголы или татары, как их обычно называли? Что это за дикая суровая страна Тартария? (Учтем, что двумя‑тремя столетиями позже в Западной Европе русских называли татарами, а Россию – Татарией.)

Напрасно самодовольные жители Западной Европы полагали, будто дикие орды движутся толпами и побеждают не умением, а числом. Дело обстояло иначе. Монголы были хорошо вооружены, дисциплинированны и сильны в военном искусстве. Они умело вели дипломатическую деятельность, сея раздор между своими противниками и находя себе союзников в их стане. Они вели предварительную разведку и сбор сведений – главным образом через купцов – о тех государствах, которые предстояло завоевать. Судя по всему, монголо‑татары знали о Европе и европейцах больше, чем в Европе знали о них.

Римский папа решил из первых уст выяснить как можно больше о загадочных и опасных монголах, а также попытаться наладить с ними дипломатические отношения. Почему бы не попытаться обрушить их военную мощь на турецкую империю?

С личным посланием папы в апреле 1245 года было направлено посольство к монгольскому хану, возглавляемое францисканским монахом Иоанном Плано Карпини (настоящее имя – Джованни Пьяно‑ди‑Карпини). У него был почтенный по тем временам возраст 63 года. Сопровождал его ученый монах Стефан Богемский.

Вот что, в частности, говорилось в послании:

«Епископ Иннокентий, раб рабов божьих, к царю и народу татарскому.

Не только люди, но также неразумные твари и даже земные элементы мироздания соединены и связаны друг с другом как бы естественным образом небесных духов… А посему мы по всей справедливости удивлены тем, что вы, как мы слышали, напали на многие земли как христианские, так и других народов и подвергли их страшному опустошению…

Знайте же, если вы, уверенные в силе своей, до сей поры предаетесь таким неистовствам, разя кинжалом других людей, то лишь по воле всемогущего Бога, который допустил, чтобы различные народы были повергнуты в прах перед лицом Его».

Посольство из Лиона отправилось к чешскому королю, тот дал Карпини грамоту к своим родным в Польше. Дальнейший путь проходил через Киевское княжество. Теперь повсюду были видны последствия ордынского нашествия. Карпини писал:

«Татары вступили в землю язычников‑турок. Победив их, они пошли против Руси и произвели великое избиение в земле Руси, разрушили города и крепости и убили людей, осадили Киев, который был столицей Руси; после долгой осады они взяли его и убили жителей города. Поэтому, когда мы ехали через их землю, мы находили в поле бесчисленное количество голов и костей мертвых людей. Этот город был весьма большой и очень многолюдный, а теперь разорен почти дотла: едва существует так двести домов, а людей татары держат в самом тяжелом рабстве. Уходя отсюда, они опустошили всю Русь».

Когда они прибыли в монголо‑татарский военный лагерь, то встретили настороженный прием. Начальник местного шестидесятитысячного войска отослал их под стражей к Батыю. Прибыв ко двору 22 июня 1246 года и встретив благосклонный прием, Карпини оставался здесь до 13 ноября.

Судя по всему, столь долгое пребывание в центре монгольской империи объясняется желанием Карпини выведать как можно больше сведений о монголах (которых он называл татарами) и их стране. Особое внимание Карпини уделял вооружению, военной тактике и стратегии, а также верованиям татар, их законам и обычаям, устройству их державы.

Вот выдержка из послания великого хана Гуюка папе римскому Иннокентию IV:

«Силою бога все земли, начиная от тех, где восходит солнце, и кончая теми, где заходит, пожалованы нам. Кроме приказа бога, так никто не может ничего сделать. Ныне вы должны сказать чистосердечно: "Мы станем вашими подданными. Мы отдадим вам все свое имущество". Ты сам во главе королей, все вместе без исключения, придите предложить нам службу и покорность… И если вы не последуете воле бога и воспротивитесь нашим приказам, то вы станете [нашими] врагами.

Вот что вам следует знать. А если вы поступите иначе, то разве мы знаем, что будет, одному богу это известно».

Вернулся папский посланник тем же путем, которым прибыл, в конце 1247 года, преклонив колени перед папским престолом в Риме. Вскоре написал обстоятельный труд: «Иоанна де Плано Карпини, архиепископа Антиварийского, история Монголов, именуемых нами Татарами». Это был общедоступный отчет о его путешествии. В нем сообщалось прежде всего о географическом положении и природных условиях Монгольской империи. Наиболее туманными были для Карпини северные границы страны, где он предполагал «море‑океан» (скорее всего, он так понял сообщение о Байкале). Карпини первым дал описание климата Центральной Азии, который мы называем резко континентальным. Он подробно рассказал об устройстве юрт и их перевозке. Меньше всего, пожалуй, говорится в книге об истории монголов. Так что сочинение Карпини относится прежде всего к этнографии и географии.

С уважением папский посол отозвался о мужестве и стойкости русских князей и воинов. Упомянул он и о некоторых народах фантастических, «у которых, как нам говорили, небольшие желудки и маленький рот; они не едят мяса, а варят его. Сварив мясо, они ложатся на горшок и впитывают дым и этим только себя поддерживают». Или о других, полулюдях‑полусобаках с копытами.

Когда от этих северных народов монголы повернули на юг «против Арменов», то встретили якобы в пустыне «некоторых чудовищ, имеющих человеческий облик», но только по одной руке и ноге. Хотя и на одной они скакали быстрее лошади, а когда уставали, «то ходили на руке и ноге, так сказать, вертясь кругом». Автор счел нужным добавить: «Как нам говорили Русские клирики при дворе, пребывающие вместе с вышеназванным императором, многие из них приходили в посольство вестниками…»

Трудно сказать, чем объясняются подобные россказни. То ли «русские клирики» решили пошутить, а Карпини воспринял их всерьез, то ли виноват переводчик. Сообщено было о быстроходной повозке с колесами, которой управлял одной рукой кучер, а лошади постоянно менялись. Рассказ о северянах, которые питаются исключительно дымом, объясняется просто: люди предпочитали сидеть у костра в дыму, спасаясь от комаров.

 

Миссия Гильома де Рубрука

 

Поездка Карпини показала прежде всего то, что возможно благополучно добраться до центра Азии и успешно вести переговоры с императором Монголии. Теперь уже французский король Людовик IX (после неудачного крестового похода) отправил весной 1252 года небольшое посольство в ту же державу во главе с Гильомом де Рубруком, францисканским монахом‑крестоносцем. Помощником у него был ученый монах Бартоломео.

 

Путь П. Карпини и Г. Рубрука

По‑видимому, король надеялся сделать хана своим союзником против арабов мусульман, с которыми воевал в Сирии. К тому же прошел слух, будто татарский хан принял христианство.

Маршрут Рубрука в общихчертах совпадал с предыдущим (Карпини), хотя был протяженнее. Из города Акка они добрались до Константинополя, переплыли Черное море до крымского порта Салдайя или Солдаия (Судак). В церкви Святой Софии Рубрук прочел проповедь. Купив четыре крытых повозки, запряженных волами, путешественники (они ехали на лошадях) степными дорогами направились к низовьям Волги, где находилась ставка хана Батыя.

Через два месяца они прибыли в лагерь сына Батыя хана Сартака. В палатку к нему вошли, облачившись в церковные одеяния, с пением молитв, держа в руках распятье, Библии, кадило. На молодого хана это не произвело большого впечатления. В переговоры с посланником французского короля он не вступил, отослав их к отцу. Но и Батый предпочел не проявлять самостоятельность. Дав им двух сопровождающих, направил к великому хану в Каракорум.

Прием у великого хана Мангу Рубрук описал так: «Дом был весь покрыт внутри золотым сукном, и на маленьком жертвеннике в середине дома горел огонь из терновника и корней полыни, которая вырастает там большой, а также из бычачьего навоза. Сам хан сидел на ложе, одетый в пятнистую и очень блестящую кожу, похожую на кожу тюленя. Это был человек курносый, среднего роста, в возрасте сорока пяти лет; рядом с ним сидела его молодая жена».

Толковой беседы у них не получилось, потому что переводчик быстро напился пьяным. «Да и сам Мангу‑хан, – писал Рубрук, – как мне казалось, был в состоянии опьянения». Побывав два морозных месяца при дворе великого хана, Рубрук со спутниками отправился в обратный путь.

Во время своей трехлетней экспедиции, о которой он написал обстоятельный и квалифицированный отчет, Рубрук обогнул Балхаш сначала с юга, затем с севера; побывал в Крыму, на Кавказе, в Малой Азии, совершил плавание по Каспию и также обогнул и его: в первый раз с севера и запада, во второй – с востока и юга.

Об этом море с античных времен существовало два мнения: одни считали его замкнутым внутренним водоемом (Геродот, Птолемей), но чаще его представляли заливом Мирового океана. Именно такая версия стала наиболее популярной в Средневековье. Ее, в частности, утверждал авторитетный средневековый энциклопедист Исидор Севильский в VII веке.

Рубрук высказался определенно: «Это море с трех сторон окружено горами, а с северной стороны к нему прилегает равнина… Море это можно обогнуть в 4 месяца, и неправильно говорит Исидор, что это залив, выходящий из океана, ибо оно нигде не прикасается к океану, но отовсюду окружено землей».

Еще одно достижение подчеркнул историк географии 3. Рунге: «Если мы хотим оценить по достоинству заслуги Рубрука, мы должны учесть собранные им сведения и его личные наблюдения… Из всего этого Рубрук правильно заключил, что Азия к востоку или, точнее, к юго‑востоку (от Северного Туркестана) переходит в громадное плоскогорье. Этот вывод для Средних веков был первым намеком на существование Центрально – Азиатского плоскогорья».

Интересны свидетельства Рубрука о том, как совершало переезд семейство богатого монгола: сотни повозок, а вокруг перемещались огромные стада. «Мне казалось, – пишет Рубрук, – что навстречу мне двигается большой город». Правда, в становище Бату Рубрук с удивлением и робостью убедился, что перед ним многолюдное поселение, состоящее из повозок, юрт и огромных шатров.

Несомненный вред природе причиняли эти передвижные города и несметные стада. На время остановок они почти полностью уничтожали растительный покров на обширных пространствах. Для кочевников невелика беда, когда за ними остается пустыня: они движутся туда, где лучше. Нередко военные отряды в карательных целях уничтожали каналы и плотины, сады и леса, приводя в запустение цветущие районы. Следы такого запустения наблюдали и Карпини, и Рубрук.

На некоторый период татаро‑монгольские завоеватели овладели огромными богатствами. Они полагали, что для побед достаточно иметь хорошее вооружение, свирепых воинов, непобедимую армию. Однако через несколько десятилетий их империя затрещала по всем швам: знать была развращена богатством, отдельные князья добивались полного суверенитета, массы бедняков (в том числе татар и монголов) жили в нищете, впроголодь. Лучшие пастбища заметно оскудели, а заинтересованных в повседневном труде работников стало немного.

Военная империя монголов охватила всю единую географическую зону степей, лесостепей, полупустынь Евразии с прилегающими к ним территориями. Захватчики безжалостно уничтожали естественные, а также культурные ландшафты как в мирное, так и (тем более) в военное время; опустошали охотничьи угодья и пастбища. Одно это уже подрывало изнутри их экономику, хозяйственный уклад. Для покоренных народов, стоявших нередко на более высоком культурном уровне, был ненавистен гнет поработителей. Правда, политика монгольских императоров была продуманной: они не покушались, например, на религиозные верования и обычаи покоренных народов, понимая, что доводить людей до полного одичания невыгодно, хотя бы с точки зрения их эксплуатации, взимания дани.

Появление, пусть и недолговечной, Монгольской империи косвенно способствовало западноевропейскому Возрождению. Монголы разгромили крупные мусульманские государства. А европейские путешественники, проникавшие из Западной Европы в глубины Азии, расширяли кругозор просвещенных европейцев.

Только на первый взгляд может показаться, что географические открытия Карпини и Рубрука имеют второстепенное значение. Оценивать подобные достижения следует не с позиции современности, а относительно: для определенных регионов в конкретный исторический период. Сейчас трудно даже себе представить, что в начале XIII века европейцы не знали о существовании замкнутого Каспийского моря, не имели представления о столице великой Монгольской империи Каракоруме, а сведения о Китае имели самые неопределенные.

Карпини и Рубрук первыми после Александра Македонского заново открыли значительную часть Азии для европейцев – и не только в аспекте географическом, но и торговом тоже. Они, можно сказать, прорубили окно в Центральную Азию.

 

За три моря

 

Путешествия в Монголию Карпини и Рубрука открыли для западных европейцев северную часть Центральной Азии, которую на Руси знали неплохо. Русские князья со своей челядью и свитой периодически посещали великого хана, потому что были зависимы от него как вассалы, выплачивая дань. Посланцы из Западной Европы, в частности Марко Поло, упоминали о том, что при дворе великого хана было немало русских, и они порой служили переводчиками.

Другое дело – Индия. Для просвещенных западноевропейцев и торговцев она была сравнительно неплохо известна. Арабские или армянские купцы привозили оттуда различные товары. Еще в античные времена греки и римляне были осведомлены об Индии, там побывали полки Александра Македонского. А для русских далекие южные страны были загадочными. О них рассказывали сказки. Неплохо были известны Кавказ, Закавказье, Ближний Восток, Персия, но далее на юго‑восток русские люди не заходили.

Афанасий Никитин (XVвек), русский купец, совершил путешествие в Индию и великолепно рассказал об этом.

Снарядил он из Твери в Индию судно, загрузил товаром, взятым в долг, и отправился вниз по Волге вместе с послами ширванского шаха (страны в Западном Прикаспии), которые возвращались восвояси от московского великого князя Ивана III.

В устье Волги на этот караван судов напали астраханские татары. Афанасий лишился товаров, за которые был в ответе. Возвращаться домой не было резона: посадят в долговую яму. Пристроиться где‑нибудь, прижиться он не пожелал. Пошел в Дербент, оттуда в Баку, по морю добрался до южного берега Каспия. Путешествовать он стал неспешно, продвигаясь дальше на юг без определенной цели, главным образом из любознательности. Возможно, и дома‑то в Твери ему спокойно не сиделось потому, что влекли неведомые земли.

 

Отъезд Афанасия Никитина из Твери. Иллюстрация палехских художников к книге «Хождение за три моря»

Дойдя до Бендер‑Аббаса, он переправился на островной порт Ор‑муз, у выхода из Персидского залива в Индийский океан. Дождавшись оказии, отправился морем‑океаном в неведомую Индию, имея с собой живой товар – жеребца.

«И есть тут Индийская страна, и люди ходят все нагие: головы не покрыты, груди голы… волосы в одну косу сплетены. Все ходят брюхаты, детей родят каждый год и детей у них много. Мужи и жены все нагие и все черные. Я куда хожу, так за мной людей много и дивуются белому человеку».

Его описания иноземных государств просты, деловиты, повествуют о быте и нравах народов, растительном и животном мире. Он предпочитает личные наблюдения и редко пересказывает местные предания и сказки. Приглядывается к незнакомым краям и людям пристально и доброжелательно, без высокомерия, но и без подобострастия. Даже обезьян очеловечивает, выставляя их как братьев меньших:

«Обезьяны же живут в лесу, и есть у них князь обезьянский, ходит со своей ратью. И если их кто тронет, тогда они жалуются князю своему, и они, напав на город, дворы разрушают и людей побивают. А рать у них, говорят, весьма большая, и язык у них есть свой». (Пожалуй, тут звучат отголоски индийского эпоса «Рамаяны», где одно из действующих лиц – царь обезьян.)

Одна из постоянных тем Афанасия – о справедливости: «Земля весьма многолюдна и богата, сельские люди очень бедны, а бояре всесильны и утопают в роскоши; носят их на серебряных носилках и перед ними водят до 20 коней в золотой сбруе; и на конях за ними 300 человек, да пеших 500 человек, да трубников 10, да литаврщиков 10 человек, да свирельников 10 человек».

Умел Афанасий быстро осваивать чужеземные языки, притерпеться к непривычному климату, прилаживаться к чужим обычаям. Его принимали неплохо и даже предлагали в веру «бусурманскую» перейти. Однако он «устремился умом пойти на Русь». Бед и опасностей претерпел на обратном пути немало, но достиг родины.

Обычно посетители экзотических стран не жалеют для их описания красноречия и фантазии, зачарованные новизной природы, нравов и жизненного уклада местных жителей. А Никитин воспринимает дальние страны вполне обыденно. Только родина вызывает у него восхищение, представляется ему самой чудесной страной на свете.

Он отдает должное разным краям: «И в Грузинской земле на все большое обилие. И Турецкая земля очень обильна. В Волошской земле обильно и дешево». Но тут же, точно вспомнив самое дорогое и любимое, восклицает: «Русская земля да будет Богом хранима! Боже, сохрани ее! На этом свете нет страны, подобной ей, хотя бояре Русской земли несправедливы. Да станет Русская земля благоустроенной и да будет в ней справедливость».

Вот ведь каку Афанасия: родной край знакомый, привычный во всем, и власть там несправедливая, и благоустройство недостаточное, там ожидают неудачливого купца кредиторы, а все‑таки, пройдя за три моря в тридесятое царство, не найдешь земли краше и милее, чем Русь.

Свойственна Афанасию одна распространенная русская черта: спокойное, рассудительное, благожелательное отношение к представителям других народов – пусть даже они непривычно черны телом, или обычаи имеют странные, или иную веру исповедуют. Для него все они прежде всего – люди, по сути своей такие же, как он.

Афанасия Никитина можно считать предшественником тех русских землепроходцев, которым довелось осуществить дерзновенный подвиг – начать освоение Сибири. Приглядываясь к его характеру и складу ума, начинаешь лучше понимать, почему так стремительно и основательно продвигались русские по великим таежным просторам земли сибирской. Или их более раннее деяние: распространение по всей Русской (Восточно‑Европейской) низменности. Или – более позднее: создание крупнейшего в мире многонационального государства – СССР.

Наконец, книга Афанасия Никитина свидетельствует о том, что средневековая Русь была государством высокой культуры. Ведь его «Хождению» предшествует приписка в так называемой Львовской летописи (1475), где сказано, что он, «Смоленска не дойдя, умер. А писание то своею рукою написал, и его рукописные тетради привезли гости (купцы) к Мамыреву Василию, дьяку великого князя».

В последующем книга Афанасия неоднократно переписывалась и способствовала распространению на Руси знаний о дальних южных странах. Однако желающих посетить их не оказалось, потому что Никитин честно признался: «Мне солгали псы‑бусурмане: говорили, что много всяких нужных нам товаров, но оказалось, что ничего нет для нашей земли… Перец и краска дешевы. Но возят товар морем, иные же не платят за него пошлины, а нам они не дадут провезти без пошлины. А пошлины высокие, и на море разбойников много».

Возможно, отчасти по этой причине интересы русских купцов и князей простирались преимущественно на север и восток, откуда выгодно было вывозить, в частности, пушнину, сбывая ее в Западной Европе.

 

Трудный путь к Томбукту

 

Впервые к планомерным исследованиям «африканской глубинки» и, в частности, Сахары было решено приступить 9 июня 1788 года. В этот день в Лондоне собрались несколько человек, решивших основать «Ассоциацию содействия открытию внутренних частей Африки». Главным идеологом этого движения стал сэр Джозеф Бэнкс, в качестве естествоиспытателя сопровождавший Кука в его первом плавании по южным морям.

 

Шотландский путешественник Мунго Парк

Цели Ассоциации Д. Бэнкс определил так: «В то время как круг наших знаний в отношении Азии и Америки постепенно расширяется, дело открытия Африки продвинулось лишь в отдельных ее частях. Карта внутренних районов – огромное белое пятно, на котором географ, опираясь на авторитет Льва Африканского и Идриси, неуверенной рукой пишет несколько названий неисследованных рек и неизвестных народов… Важнейшие из целей, достижению которых способствовало бы лучшее знание внутренних районов Африки, это расширение торговли и прогресс британской промышленности».

Как видим, научные задачи предполагаемых экспедиций изначально отходили на второй план и были привязаны к целям колонизации, выгодной торговли, процветанию Британии. Тем не менее даже в таком случае сбор данных о неизведанных районах представлял немалую научную ценность.

…Молодой шотландец Мунго Парк предложил Африканской ассоциации свои услуги. Он в поисках приключений в качестве корабельного врача участвовал в экспедиции на Суматру в 1792–1973 годах. Теперь он готов был отправиться в рискованное африканское путешествие в надежде добраться до Нигера и городов Томбукту и Хусса.

Парк высадился в поселке Пузании на северо‑западном берегу Африки близ устья реки Гамбии, южнее Зеленого Мыса. Полгода провел в фактории английских купцов, изучая местный язык мандинго и привыкая к местному климату. Попытки примкнуть к арабским караванам были тщетны. И он решился на отчаянный шаг: отправиться в путь с одной лошадью и в сопровождении двух туземцев. Англичане сочли его самоубийцей.

В начале декабря 1795 года Мунго Парк начал свой маршрут на восток по караванной тропе. Через три недели его ограбили подданные одного из сенегальских князьков.

Он уселся на обочине дороги, не зная, что предпринять. Мимо проходила старая негритянка с корзиной на голове и спросила, обедал ли он. Сочтя это издевкой, он промолчал. Его арапчонок, сидевший рядом, сказал ей, что хозяина ограбили слуги царька. Старуха сняла с головы корзину, в которой лежали земляные орехи, отсыпала несколько горстей несчастному Парку и быстро ушла, не дожидаясь благодарности.

Пройдя леса, болота и пустыню, путешественник достиг поселка Джара. Здесь он остановился у торговца, который задолжал одному английскому купцу и должен был выплатить долг Мунго Парку. Из‑за опасения попасть в рабство к маврам его покинул один из спутников. Остался лишь арапчонок. 27 февраля они вышли из Джары.

После многодневного перехода они пришли в поселок Дина, где их ограбили мавры. Им встречались покинутые хижины; по‑видимому, местные жители были угнаны в рабство или бежали. Во владениях Али Бинауи его жена Фатима пожелала увидеть белого христианина. Мунго Парка доставили в лагерь Али. Здесь толпа любопытных разглядывала его, даже пересчитывая зубы и пальцы на руках. Особенный восторг вызывали его манипуляции с пуговицами, из‑за чего ему проходилось постоянно раздеваться и одеваться.

Еще трудней пришлось ему, когда к нему в хижину пришли женщины, желавшие убедиться, обрезан или нет христианин. Он сказал им, что в его стране считается неприличным показывать эту часть тела в присутствии многих прекрасных дам. Но если все, кроме одной, удалятся, то он удовлетворит ее любопытство. Он указал на самую молодую и красивую из них. Все остальные, смеясь, покинули хижину. А оставшаяся, по‑видимому, осталась довольна увиденным (а то и прочувствованным), потому что вечером принесла Мунго Парку немного муки и молока. Кстати, по меркам мавров она была дурнушкой: не достаточно пышной; мавры ценили красоту женщины буквально на вес и объем.

К пленному Парку они относились жестоко. Для них неверный, христианин, был нечистым, не лучше свиньи или собаки. Ему не разрешали брать воду из колодцев. Приходились пить из поилки для лошадей и верблюдов. Порой он сильно страдал от жажды. Прошел один месяц, другой, а мавры так и не решили, что делать с пленником: казнить, отрезать руку, выколоть глаза…

Через 4 месяца, когда настала пора дождей, Парку удалось бежать, имея при себе узелок с бельем и исхудалую лошадь. После участка саванны он оказался в песчаной пустыне. Долго идти не смог – упал без чувств. Очнулся под вечер. Продолжал путь в прохладное время суток. Переждал недолгую песчаную бурю, а затем попал под ливень. Расстелив на песке чистое белье, утолил жажду, выкрутив и высосав его.

На следующий день, привлеченный громким кваканьем, он разыскал небольшую лужу, заполненную лягушками. Теперь смогли напиться и он, и его конь. Наконец, он достиг поселения Ваары. Чернокожие жители, платившие дань правителю Бамбары, встретили его хорошо. Вождь деревни на прощанье попросил у путника прядь его волос: говорят, волосы белого человека наделяют их обладателя знаниями.

«Ранее я никогда не слышал о таком простом способе получить образование, – признался Парк, – но беспрекословно уступил его желанию. Жажда знаний у этого человека была столь велика, что он корнал и резал мои волосы до тех пор, пока не оголил совершенно половину головы. Он бы также поступил и с другой половиной, если бы я не надел шляпу и не заявил решительно, что хочу сохранить часть этого ценного товара для других подобных случаев».

Встретился Парку караван, с которым шло около семидесяти черных рабов, связанных за шеи ремнями по семеро. За каждой группой шел человек с ружьем. Вид у некоторых рабов был плох, а им предстоял еще путь через великую пустыню – в Марокко. Судя по всему, в те времена можно было пешком пересечь Западную Сахару.

20 июня 1796 года Мунго Парк достиг Нигера. По течению реки он прошел еще около 120 км. Лошадь пала. Парк заболел лихорадкой. Он отправился в обратный путь. Начался сезон дождей. Саванна ожила, зазеленела; появились заболоченные земли. Порой Парк брел по колено в воде…

Староста одной деревушки на Нигере проявил к нему особое уважение. Он знал, что христиане умеют писать волшебные заклинания. Староста принес Парку дощечку для письма и обещал накормить рисом, если пришелец напишет ему заговор против злых людей. Парк исписал дощечку с обеих сторон. Чтобы сохранить силу заклятия, староста смыл написанное водой, собрал этот чудодейственный напиток в калебасу и, прочитав молитву, выпил его. Чтобы не пропало ни капли волшебства, он вылизал доску насухо.

Весть о грамотее‑заклинателе быстро разошлась по округе. Благодаря новой своей профессии Мунго Парк смог поправить свое здоровье и переждать сезон дождей. Местные жители не сообщили ему ничего интересного о природе страны. На вопросы, где кончается река, отвечали: «На краю света».

…Нелепая вера темных людей в силу рукописного слова может вызвать у современного человека снисходительную усмешку. Но следовало бы учесть два обстоятельства. Во‑первых, таким оригинальным способом проявлялось глубокое уважение неграмотных аборигенов к знаниям. Во‑вторых, полезно вспомнить, как в России времен перестройки и реформ миллионы людей со средним и высшим образованием верят в колдунов, экстрасенсов, гороскопы, заряженные портреты и напитки, – во что угодно, вплоть до бесчестных политиков и продажных журналистов, кроме здравого смысла и положительных знаний.

Через полтора года после начала путешествия Мунго Парк с караваном вернулся в Пизанию, а оттуда в Англию. Еще через два года вышла его книга с описанием африканского странствия, имевшая большой успех. А он в начале 1805 года вновь отправился к Нигеру, получив финансовую поддержку от Министерства колоний. Его караван состоял из 44 тяжело нагруженных ослов и сорока человек – преимущественно европейцев. До реки добрались лишь восемь; остальные погибли или отстали от каравана из‑за болезней.

В ноябре Парк начал спуск по Нигеру. Туземную лодку переделали в судно, пригодное для дальнего плавания. Больше от него не было вестей. Через несколько лет выяснилось, что его группа проплыла около полутора тысяч километров, на порогах судно потерпело аварию, а спасшихся убили туземцы.

…Трудно сказать, сколько европейцев погибло, пытаясь проникнуть в глубины Сахары, пересечь ее. Даже в начале XIX века так и не удалось выяснить, как проходит среднее и нижнее течение Нигера. Одни предполагали, что река заканчивается где‑то в болотах или впадает в озеро Чад. По версии других, она делает дугу и впадает в Гвинейский залив. Третьи считали ее частью Конго. Не исключалась и давняя гипотеза, что она впадает в Нил.

 

Метаморфоза Томбукту

 

Парижское географическое общество назначило премию в 10 тысяч франков (крупная по тем временам сумма) исследователю, который побывает в загадочном городе Томбукту и доставит сведения о нем и прилегающих территориях. Эту премию решил заслужить Рене Кайё, сын сельского пекаря из города Мозе на западном побережье Франции.

Об этом человеке и его путешествии есть смысл рассказать подробнее. Он не был авантюристом, стремящимся к обогащению, а в опасный маршрут отправился не столько из‑за приза, сколько из любви к путешествиям и исследованиям.

«Как только я научился читать и писать, – вспоминал Кайё, – меня послали обучаться ремеслу. Скоро оно мне наскучило, и все свободное время я тратил на чтение путевых записок. Где только мог, я одалживал географические труды и карты. Особенно возбуждала мое воображение карта Африки, на которой можно было видеть только дикие или совершенно неисследованные местности. Эта склонность переросла в страсть, ради которой я забросил все остальное».

 

Мемориальная доска на доме, где жил Рене Кайё в Томбукту

Таково характерное признание человека века просвещения и науки. В отличие от предыдущих авантюристов, жаждущих богатства и славы, теперь настала пора энтузиастов познания неведомого.

В 16 лет Кайё стал слугой морского офицера на корабле, отправлявшемся в Сенегал, где сбежал на берег и присоединился к экспедиции, направлявшейся в глубь страны для поисков пропавшего Мунго Парка с товарищами. После трудных и безрезультатных поисков они в 1819 году вернулись во Францию. Кайё долго болел, а когда поправился, вновь отправился в Африку.

В городе Сен‑Луи, расположенном в устье реки Сенегал, он прожил почти год, изучая Коран, арабский язык и язык сенегальских негров. Не найдя понимания со стороны французских властей, устроился директором фабрики индиго в английской колонии Сьерра‑Леоне. Значительную часть зарплаты он откладывал. Накопив немалую сумму денег, он с тремя слугами отправился в марте 1827 года на северо‑западное побережье Африки, в город Каконди в устье реки Рио‑Нуньес. Здесь они присоединились к каравану, направлявшемуся в Томбукту Кайё представился арабом из Александрии, в детстве силой увезенным во Францию, а теперь желающим совершить хадж в Мекку и разыскать свою семью.

С огромными трудностями, пешком, пересекая притоки Нигера, мучимый лихорадкой и оставшись без слуг, он выбился из сил и остался в поселке Тиме. Его ноги были изранены, и вдобавок у него началась цинга, от которой часто страдали исследователи Африки.

«Мое нёбо совершенно высохло, – вспоминал он, – мясо стало отпадать от костей, а зубы понемногу выпадать. Я боялся, что ужасные головные боли, от которых я страдал, захватят болезнью и головной мозг: я не мог спать почти две недели… Я остался оди