Дворец Уайтхолл, Лондон, 28 сентября, лето Господне 1583

 

Еще одно утро с высокими голубыми небесами и теплым светом. Я отправился на ялике в Уайтхолл, высадился у Вестминстер‑стейрз – ближайшего к дворцу причала, открытого для публики. На широкой глади Темзы играли отблески солнечных лучей, а когда налетал легкий ветерок, поднимались белые пузыри. Я сидел в лодке и смотрел, как гребец прокладывает себе путь среди целого флота мелких лодчонок, доставлявших товары и пассажиров вверх и вниз по течению в разные концы Лондона или устремлявшихся на восток в доки.

От пристани я двинулся обратно по Кинг‑стрит вдоль ограды дворца к Холбейн‑гейт – огромным воротам, сквозь которые проходит главная лондонская дорога на запад, соединяя захватившие немалую площадь официальные строения и частные апартаменты Уайтхолла с турнирной ареной и парком Сент‑Джеймс по другую сторону. Привратницкая – три этажа красного кирпича с восьмиугольными башнями по углам в английском стиле и просторными помещениями над центральной аркой – охраняется дворцовой стражей, и в этом туннеле всегда полно народа, ибо всем путникам, направляющимся в ту или обратную сторону, приходится проходить через него. Эбигейл толково выбрала место встречи, ибо легче всего остаться незамеченным в толпе.

Где‑то рядом церковные колокола пробили одиннадцать. Я ожидал возле прохода через восточную башню, который предназначен для пешеходов. Через центральные ворота проезжали запряженные лошадьми и мулами телеги, подымая с пересохшей дороги облака пыли: торговцы везли свое добро во дворец или в город. Мимо пробегали люди с грузом на спине или лотками перед грудью, так что мне приходилось прижиматься к стене, давая им дорогу. Какая‑то беззубая старушонка чуть ли не в лицо мне ткнула грязной ладонью, требуя денег или пищи, и я отскочил в испуге. По опыту мне было известно, стоит подать хоть пенни – и тут же неведомо откуда набежит сотня попрошаек, но лицо старухи выражало такое отчаяние, что ей я отказать не мог. Скрюченными пальцами она с трудом ухватила милостыню, другой рукой вцепилась в мою куртку и подтянула меня поближе к себе.

– Веревка пеньковая сплетется – и Англия в прах разобьется, – прокаркала она мне в лицо, обдав зловонным дыханием. – Берегитесь, сэр! Знамения повсюду. – Распухшим, дрожащим пальцем она указала на небеса, затем выпустила‑таки меня и растворилась в толпе.

Я смотрел ей вслед, ломая голову над странными ее словами, но тут ко мне скользнула другая фигура в легком плаще, и я, хоть и стыдясь самого себя, пожалел о проявленной щедрости: сейчас набегут, а я не столь богат, чтобы оделить милостыней всех страждущих. Но женщина, подойдя ко мне, прошептала мое имя голосом отнюдь не уличной побродяжки, но образованной дамы.

– Эбигейл!

– Ш‑ш! Только бы нас не увидели. Зайдите со мной под арку.

Мы углубились в тень арки. Сырость холодных камней впилась в мои кости. Проход был узкий, нас толкали, порой с ругательствами, и мы вынуждены были прижаться к стене. Эбигейл прятала лицо в складках капюшона.

– Они взяли не того человека, – без лишних предисловий шепнула она. – Я не знала, кому еще могу сказать об этом.

– Почему вы так уверены?

– Потому что сэр Эдуард Беллами пытался поухаживать за мной, и мы вместе смеялись над ним – Сесилия и я. Конечно, нехорошо с нашей стороны, но он такой жалкий урод. Ни одна женщина и не поглядит на него, пусть он и богат, разве что она совсем отчается. – Девушка смущенно потерла пальцами горло, как бы извиняясь за вырвавшиеся у нее слова. – Но сэр Эдуард настоящий джентльмен, несправедливо сваливать на него такое злодейство. А что он не был тайным возлюбленным Сесилии, в этом я могу присягнуть.

– Убийцей мог оказаться и не тот, к кому она ходила на свидание. Достаточно, чтобы кто‑то знал о встрече. Может быть, ее возлюбленным был кто‑то из друзей сэра Эдуарда?

Нижняя часть ее лица виднелась из‑под низко надвинутого капюшона, и я заметил, как девушка в сомнении прикусила нижнюю губу.

– Все равно не поверю, чтобы он кого‑нибудь убил или был к этому причастен: он кроткий человек.

– Бывало и такое, что кроткие да тихие становились убийцами.

Она покачала головой – на этот раз решительнее:

– Не сходится. Сесилия купила у него старую одежду, чтобы переодеваться мальчиком, – так и было. А дворцовые стражи поспешили арестовать сэра Эдуарда, чтобы показать королеве, как ловко они распутали дело. Но я не за этим вас позвала. Есть еще кое‑что. – Она поманила меня поближе и вытащила из‑под плаща бархатный мешочек, завязанный поверху лентой. – Леди Ситон перебрала вещи Сесилии, чтобы вернуть их отцу, – заговорила она так тихо, что ей пришлось почти прижаться ко мне лицом, иначе я не разбирал слова. Моей щеки коснулось теплое девичье дыхание. – Думаю, она рассчитывала найти что‑то, что указывало бы на тайную связь Сесилии, да не нашла. Ничего не знала про подушку.

– Какую подушку?

– Это была ее самая любимая вещь – Сесилия сама вышила эту подушку еще в детстве. Цитата из Библии, цветочная рамка… Ну, вы знаете, как обычно. Она клала ее в свою постель, и поначалу я думала, что это просто сувенир на память, чтобы не так скучать по дому, но однажды Сесилия показала мне, как она распускает шов и прячет тайные подарки внутрь. – Девушка передала мне бархатный мешочек.

Я взвесил его на руке: легкий, а внутри что‑то побрякивает.

– Дары ее поклонника, все, что она зашила в подушку. Не знаю, будет ли вам от этого прок. Я сама никакого намека в них не вижу, но, может быть, вы что‑то поймете. Только поскорее, а то все спешат обвинить сэра Эдуарда, и будет ужасно, если его казнят. – Эбигейл детским, умоляющим жестом потянула меня за рукав. – На кольце есть рисунок, герб, и это не герб Беллами, правда, я не знаю, чей он. Но вы могли бы отдать его лорду Бёрли, он, наверное, разберется.

– Может быть. Вы кому‑нибудь еще говорили об этих подарках?

Девушка смущенно отвернулась, но затем снова обратила взгляд ко мне и решительно покачала головой. Мне показалось, что‑то она утаивает.

– Чуть было не проговорилась, когда арестовали сэра Эдуарда, но я не могла напрямую обратиться к лорду Бёрли. И я помню, что вы мне говорили: если убийца – кто‑то из придворных, ему известно, что мы с Сесилией дружили, ведь так? И он может опасаться, что она доверила мне свои тайны, и захочет мне тоже заткнуть рот. – Девушка приоткрыла обращенное ко мне лицо, и даже в тусклом свете под аркой я увидел, как она бледна, как дрожат ее губы, хотя она мужественно пыталась справиться со страхом.

– Вы очень отважно поступили, доставив мне вещи Сесилии. Большое вам спасибо. Уверен, это поможет найти убийцу. – Пытаясь подбодрить девушку, я сжал ее хрупкие плечи. – Что же до грозящей вам опасности, думается, злодей, если то не был сэр Эдуард, рад‑радехонек, что подозрение пало на другого человека, и предпочтет оставаться в тени. Зачем ему привлекать к себе внимание еще одним преступлением, коли появился шанс остаться безнаказанным?

– Думаю, все зависит от того, почему он убил Сесилию, – проницательно возразила Эбигейл. – Бывает так, что мужчина убивает женщину, потому что сделал ей дитя и не хочет жениться, – о подобных историях все мы знаем. И поначалу во дворце все думали, что в этом причина. Но то, как он выложил ее тело… – Девушка содрогнулась. – Это наводит на другую мысль. Может быть, он убил ее, потому что она узнала лишнее? И теперь он позаботится о том, чтобы и ее подруги не проговорились, ведь она могла поделиться и со мной, да, сэр?

Глядя в ее серьезное личико, я подумал, что до сих пор недооценивал Эбигейл Морли. Она в точности повторила мои собственные мысли. Я гадал даже, вела ли себя леди Ситон в тот вечер столь сдержанно и настороженно из страха перед сплетнями или же у нее был иной мотив. Я вновь ласково сжал плечики девушки:

– Почему вы так думаете? Сесилия намекала, будто ей стали известны опасные тайны?

– Одно только… – Эбигейл со страхом оглянулась по сторонам. – С тех пор как она стала встречаться с этим человеком, она все время говорила о пророчествах.

– О каких пророчествах?

– Да вы знаете, которые по пенсу за пару: мол, дни королевы сочтены, Англия погибнет. На любой улице можно этого наслушаться.

– Только что я слышал нечто подобное от старой ведьмы: «Веревка пеньковая сплетется – и Англия в прах разобьется».

Девушка энергично закивала:

– Любимое пророчество бедняков. Вы догадались, при чем тут пенька? – Она еще более приглушила голос. – Этой веревочкой повязана династия Тюдоров – Генрих, Эдуард, Мария и Филипп и Елизавета[8]. Старухи поминают «пеньку», пророча гибель Англии со смертью последней из Тюдоров. Сесилия назубок знала все эти предсказания.

– Давно? Или такой интерес появился у нее лишь недавно?

– В последний месяц. Эти мысли ей тот мужчина вбивал в голову, не иначе. Я предупреждала: эти пророчества отдают изменой, а она только смеялась, будто ей и дела нет, и отвечала, мол, все об этом твердят.

– Она заговаривала о религии? Или о том, кто унаследует престол?

– Нет, ничего такого. Сесилия была обижена на королеву, но по личным причинам. – Спохватившись, Эбигейл зажала себе рот рукой и добавила тревожно: – Этого, наверное, не следовало говорить.

– Эбигейл! – Я заглянул ей в глаза и постарался говорить как можно убедительнее. – Расскажите мне все, что может помочь. За что она сердилась на королеву?

– Когда Сесилию отправили ко двору, – зашептала девушка, почти прижавшись ко мне, поскольку рядом с нами группа мальчишек в одежде подмастерьев локтями пробивала себе путь, – у нее дома оставался милый, сын джентльмена, они дружили с детства. Ее друг приехал в Лондон и пытался повидать Сесилию, но леди Ситон прослышала об этом, донесла королеве, и юноше велели убираться из столицы. Сесилии даже переписываться с ним запретили. Понимаете, он недостаточно знатен. Сесилия быстро утешилась, но затаила обиду на королеву, а теперь она боялась, что королева снова вмешается и с этим поклонником ее тоже разлучит. – Эбигейл беспокойно покосилась по сторонам. – Потому что слишком знатен.

Я невольно рассмеялся:

– Вот уж не знал, что в делах любви все так строго расписано. И вам приходится так же тщательно подбирать себе мужей – по статусу?

Девушка захихикала, забыв на миг свои тревоги:

– Супруга мне вряд ли удастся выбрать по любви, но уж к возлюбленному я присмотрюсь как следует. Что? Только не говорите, что я вас смутила этим, – засмеялась она, увидев выражение моего лица. – Пусть вы и были когда‑то монахом, но вы не ханжа!

– Вы тут весь день будете стоять, дорогу перегораживать? – рявкнул плотно сбитый мужчина в грубой рабочей одежде и, проходя мимо, толкнул Эбигейл с такой силой, что она рухнула в мои объятия, я едва успел подхватить ее.

Почти сразу же она выпрямилась и оправила платье. Мы поглядели друг на друга – и отвели глаза.

– Наверное, мне… – Она махнула рукой в сторону дворцовой стены.

– Да, пора. Все же будьте осторожны. Не ходите по дворцу одна. Кто‑то при дворе знает, кто убил Сесилию и почему, и вы правы: возможно, он наблюдает за вами. Не доверяйтесь кому попало.

– Теперь уже не поймешь, кому при дворе можно доверять. – Она рассмеялась нервным, пронзительным смехом, своевольные пальцы терзали завязки плаща. – Почем мне знать, можно ли доверять даже вам?

– Мне вы можете довериться, Эбигейл, хотя у меня нет другого залога, кроме честного слова. – Я покрепче сжал ее плечи и вынудил девушку заглянуть мне в глаза.

Она проникла взглядом своих светло‑зеленых глаз мне в самую душу и минуту спустя кивнула:

– Да, как ни странно. Все говорят, нельзя верить иностранцам, особенно мужчинам из Испании и Италии, но я вижу, вам я могу довериться. Вы мне сообщите, если что‑то узнаете? Чтобы я чувствовала себя в безопасности.

Я открыл рот, чтобы дать ей обещание, но в этот момент двое молодых щеголей в расфуфыренном атласе, проходя мимо, задели нас, и на этот раз Эбигейл отлетела к стене.

– Эй! Смотрите, куда идете! – крикнул я им вслед.

Юнец пониже ростом, в алом берете с павлиньим пером обернулся, заслышав мой акцент:

– Ты ко мне обращаешься, сын испанской шлюхи? – Он сплюнул на землю и явно собирался вернуться и потягаться со мной, но приятель удержал его, и, ограничившись угрожающим взглядом, наглец продолжил свой путь.

– Идиоты! – пробормотал я им в спины, хотя и рад был, что дело не дошло до уличной драки. – Спасибо вам за доверие, Эбигейл. И если припомните что‑то еще, о чем вам говорила Сесилия, дайте мне знать. Это может оказаться существенным.

Последние слова я произнес без нажима, но девушка поняла намек: я подозревал, что она, из страха или ложно понятой преданности, все еще скрывает какие‑то подробности. Эбигейл смущенно улыбнулась, и только тут я осознал, что все еще держу ее за плечи. Глаза наши снова встретились, и на этот раз взгляды не спешили разойтись. На миг я позволил себе потешиться мыслью, что, когда расследование закончится, я мог бы вновь пригласить девушку на свидание. Ее полные ожидания глаза подсказали мне, что и у нее такая мысль мелькнула. Вздор, конечно: семья отнюдь не сочла бы меня подходящим женихом, но она ведь дала понять, что любовника выберет, согласуясь со своими предпочтениями. А ведь ее отец, возможно, немногим старше меня, сообразил я, и мне стало совсем уж неуютно. Смущенный этими невысказанными мыслями, я отпустил наконец девушку, и она пониже натянула капюшон.

– Духи, между прочим, отвратные, – вдруг поморщилась она, уже уходя, и кивнула на бугорок под моей курткой, куда я спрятал бархатный мешочек. – Только мужчина мог вообразить, что женщина захочет пользоваться такими. – Она рассмеялась и легким шагом выступила из‑под арки на яркий свет утра.

Я смотрел ей вслед, покуда мог различить тонкую фигурку в толпе, а затем повернулся и побрел в другую сторону. Лишь вынырнув на свет с другого конца арки, я почувствовал, что за мной кто‑то идет, быстрее молнии обернулся, но по пятам за мной следовали десятки людей, и никому до меня вроде бы не было дела, разве что кое‑кто поворчал, когда я резко остановился, мешая пройти. Я кидался и вправо, и влево, подпрыгивал, пытаясь заглянуть поверх голов, но видел лишь надвигавшееся на меня море лиц – они всё шли и шли через привратницкую. Никто не встречался со мной взглядом. Быть может, преследователь мне только почудился? Но инстинкты вопили: только что кто‑то шел за мной по пятам и этот кто‑то видел, как я беседовал с Эбигейл Морли.

Вернуться в Солсбери‑корт я предпочел на лодке в надежде, что на воде преследователь не сможет остаться незамеченным, но, хотя я всю дорогу провожал взглядом проплывавшие мимо суда и разглядывал пассажиров, покуда уж и мой лодочник не занервничал и не спросил меня, в чем дело, ничего тревожного я не высмотрел. К тому времени, как я вернулся в посольство, мне почти удалось убедить себя, что мне померещилось.

В галерее первого этажа, на полпути к моей комнате – пальцы у меня так и жгло от нетерпения запустить руку в бархатный мешочек, который я, страшась слежки, не решился открыть на улице, – женский голос окликнул меня по имени, и я чуть было не выругался вслух, так рвался поскорее попасть к себе и заняться содержимым мешочка. Хорош бы я был: позади меня в коридоре стояла Мари де Кастельно с собачонкой на руках и, склонив голову, наблюдала за мной. Нехотя я повернулся и поклонился ей: