Из сборника «Прощание с Россией» (1973–1974)

 

 

Крестьянское

 

Крестьянская сельскохозяйственная поэма

от руки ветеринара

от его волосатой тужурки полетела вверх

и уже полный разброд

подтверждает ее нахождение в воздухе

 

потому что наклонились

бесполезные березки

еще более неполезные клены и ясени

возмутительно спокойный дуб

 

О поля! как хорошо вы выглядите гуляющему

и пропадите вы пропадом

когда вас нужно обрабатывать

и когда вы прикреплены к земле

свеклой картошкой и другими разными препаратами

 

впрочем ранняя яичница не помешает

развесистое сало выказывает потребителя

Крестьянские школьники довольно бедны

их лица выказывают социальную ограниченность

А что до того Кому на Руси жить хорошо

так это конечно жителям городским

 

и тем не менее. рутина. привычка и нежелание

оставляют на местах всех. почти всех

 

Блажен удравший из колхозного рая

А может не блажен. кто его знает

На уровне знаний можно стать председателем

летний денек. дыни. бахча

мухи не влетают в открытую форточку

открытый автомобиль ждет в картузе

 

Все окают или украинизируют

не очень торопятся. как-то так

перепоясанный бритый затылок. Начальство

под вишнями пьет чаи

 

Пыльной дорогой под старость лет

недальние концы. Знакомых немного. Впрочем

все село. и еще село. и дальнее село — довольно таки много…

 

В сухие растения ранней весною. для обработки

повесил пиджак. Вкривь и вкось трактор

виляет. толстые пальцы в черной земле

Сухая колосится в августе глупо

Сельские приключения. Не до прелестей нам

Самая лучшая девка уехала в город

Более худшая досталась женой

 

И с презрением отворачиваешься от деревни

Да город суетен. жаден но он не пропал в тени

И вот боязливо ты едешь в город

А сколько еще этапов. преодолеешь завод

страхи боязни. И когда уже выйдешь из общества

на вечерней заре твоей жизни

с истонченным чувствами-книгами лицом

 

то что можно сказать —

один оставшись

понимай — все напрасно

или не напрасно проделан путь

Теперь вот и можно

навестить родной бугорочек

знакомая птица предложит

к тебе на руку сесть

 

Гони ее прочь!

В зле заключается мудрость

И если имеешь ученики*

злыми их быть учи

 

А в общем-то напрасно… напрасно

завершение это всегда мерзко

обратимся же к самому началу

 

итак из руки ветеринара

крестьянская сельскохозяйственная поэма

полетела не зная куда

 

впереди еще целая жизнь

 

 

Пелена снегов, одеяло снега…

 

«Пелена снегов. одеяло снега

вечер слазит к нам

и скрипит машина (читай телега)

 

и давно уже разбитной мужик

он к колхозу привык

и легко душе

 

Сколько пуговиц,

расстегну и выйду к месяцу

и наружу грудь

по русской привычке

спьяну с лестницы

 

озирать буду вверху куст звезд

как горят солнца-вселенные

А земля наша мала

и на ней мы пленные

 

ограничен я. но пламя мое божественно

я совсем не стесняюсь тебя

и ты женщина —

 

любимая до зверского кишечного ужаса

Я люблю тебя. И Версаль. Вольтер

и супружество

 

известных ранее знаменитых пар

Лаура — Петрарка

Элоиза — Абеляр»

 

все это в мозгу витает школьника

Как он вышел на снегу

смотреть вверх

одет простенько

 

и смотрит подлец. понимает все

и ему плачется

А нежный отец. зовет иди. иди

А сын артачится

 

 

Осень. Опять отягченная плодами и тучами…

 

Осень. опять отягченная плодами и тучами

распахнутая грудь проезжих деревень.

Оживились призраки. утром в сени

натыкаясь со сна. обнимаешь их

 

За домом в терновнике и в переходных досках забора

— вековой покой — страшная жмудь и дремь

мертвые крестьяне взирают с кладбища

и живые колхозники по тропинкам разбрелись

 

Мило. домашне урчит трактор. как будто на кухне

возится утром тракторист

Сейчас мы поедем. везя холодную кукурузу

и я размышляя. куда же по смерти присоединюсь

 

 

И собою управляя…

 

И собою управляя

в отрицательной зиме

как лошадка удалая

мчался с мыслию в уме:

 

— Жутко. холодно. ужасно!

в жарких странах нет сего

там умильно и прекрасно

светит солнце-божество

 

О Ра-Гелиос! О милый!

Растопи ты нам снега

И сердца смягчи унылы

Белы реки в берега

 

Возврати. пускай их плодно

растекаются назад

и растения свободно

пышно ветками висят

 

Избы серые красиво

измени иль уничтожь

пусть бежит нетерпеливо

бурный южный русский дождь

 

Чтоб не грязи а базальты

белы мраморы. гранит

Пусть испившиеся альты

ветер спрячет и сманит

 

Пусть кричит гармонь-цикада

Нависает на плечо

красота из винограда

Также думал я еще

 

что давно и Пушкин злился

Лермонтов в мундир зевал

Да и кто здесь веселился

над пространствами не спал

 

Нам бы меньше и уютней

эту родину мою

обработанней. лоскутней

чтоб участки на краю

 

Мы подобно ближним немцам

воспитали в гладкий пух

и морковка. помидоры…

а у нас растет лопух

 

и на наши огороды

страшно с светлою душой

мы дремучие народы

и пейзаж у нас такой

 

Грибоедов постепенно

нас пороками дразнил

мы смеялись неизменно

и под смех порок царил

 

Нет у нас демократически

невозможно проживать

Даже наш герой лирический

Въяве будет убивать

 

Водку пить. губить возлюбленную

забираться на кровать

и кричать про жизнь погубленную

и рубаху разрывать

 

«Я такой! Я очень мерзостный!

от меня живое прочь!»

скушен этот вопль дерзостный

разглашает тайну ночь

 

Тайна скушная обидная

что мы лень и суета

А Европа ярко-видная

тоже может быть не та

 

 

Грандиозные морозные…

 

Посвящается Александру и Наталье Салнит

 

Грандиозные морозные

пространства серьезные

и открытые чистые

поля русские серебристые

Северных людей в снегу жилье

Изба из которой твое и мое

началось давно по миру шествие

хрустит собака и мягкая шерсть ее

возит по снегу и снегом забита

 

Собака и Богу и людям открыта

Отворяем глаза и видим собаку

гладим. зовем. окликаем по всяку*

— Бобик! Шарик! Тобик и Мишка!

Дашка! Помпон! Алевтина и Тишка

Эти животные за нами идут

когда мы на речку на рынок на пруд

 

и летом в пыли интеллигентские ноги

собаки же резвые в виде подмоги

являют пример нам энергии тела

хвостом помогают. верны нам всецело

А мы им за это и кости. отходы

И мясо для тех кто особой породы

 

Но мы отошли от избы. полагаю

что там начинается все что я знаю

Впервые изба и труба и огонь

и ранее бодро оседланный конь

Жена молодая и кошка и дети

Вот все что люблю и приемлю на свете

И дед. и вот бабушка. стол. внуки. внучки

одни веселы а другие как тучки

Но тот из семьи кто веселый других

собою поддержит кто слабый и тих

 

Обед за большим деревянным столом

Хлеб дедушка режет хозяйским ножом

и мясо он делит и каждого суп

в лицо ему пустит внушительный клуб

Петрушкой посыпет нам мама наш суп

И дуйте на ложку из трубочкой губ

 

Веселое дело. спокойные сны

А ныне такие нам семьи странны

Скорее семья где есть он и она

сыночек один или дочка одна

И пусто у них за столом и нешумно

такая семья поступает неумно

Расширьте свой круг. стол купите большой

Детей нарожайте. с большою семьей

они вырастают скорее. быстрей

и жить плодотворней и жизнь веселей

А что же касается тайных желаний

на темной поляне укромных свиданий

то тут проявляется весь человек

Но сны из окраин у мозга вовек

Вовек не затмят нам заглавного зова

«Плодящая яблонь» Плодиться здорово

 

А русский пейзаж приближается к маю

А в мае красиво как сбоку так с краю

Внутри же лесов и на мятных полях

идет человек и травою пропах

Другой человек с одноногой лопатой

Чего-то сажает и солнцем богатый

И труд. и спина. и моркови и лук

и все насекомые. жук и паук

гусеница. мошка. пчела. мухоловка

все сильны здоровы. все прыгают ловко

летают порхают. себя подают

гляди человек — мы красивые тут!

И даже комар — ты не бойся его

укусы к обеду приятны. вольго —

тно наевшись зеленых трав

вареных в огне разнообразных приправ

с коричневым телом сидишь ты горяч

Но дух наступает на тело хоть плачь

 

И станцией рядом лежащей ты схвачен

посажен в вагон и потащен. где дачи?

уже здесь пески и морщинисты кровли

узбеки в халатах без рыбныя ловли

живут промышляя плоды ближних гор

оттуда потоки бегут с давних пор

Советские ханы в прохладных садах

нагие лежат восклицая «Вах-вах!»

.............

Побеги свершают пропащие души

Но разве живут они с нами на суше

Их сфера другая. их мир невидим

и можно и нужно сочувствовать им

 

 

Наши национальные подвиги гонят немцев на их родину …

 

Наши национальные подвиги. гонят немцев на их родину

сорок четвертый год подгоняет. бьет танками

и русскими солдатами по хребту немецкого зверя.

 

Сорок четвертый год храброй загорелой рукой

схватив множество танковых армий за дула

бьет немецкого сержанта

который съежился и меньше стал

 

Зацветает пышное лето

и шумят полуосвобожденные страны

торчат руины из национальных костюмов

 

Русский с другими братьями

стоит рядом принимая героические позы

То выдвинет подбородок

то грозно сверкнет очами

то добродушно обнимет белоруса

 

и все это на фоне колыхающихся знамен

 

с территории России свозят в одну кучу

железный лом

 

мне Лимонову один год

 

 

О Лизе

 

Когда в лугах она лежала

У ней коленочка дрожала

Она ждала себе всегда

Рыбак придет к ней от пруда

и принесет часть рыбной ловли

под тень под сень крестьянской кровли

 

И Лиза благодарною была

Не забывала кровь в ней чья текла

Не забывала про дворянство

Хотя вокруг сидит крестьянство

и грубый молодой мужик

к ней приставать уже привык

Отстань унылый идиот!

Но все же грела свой живот

Исподтишка хотела все же

прикосновенья чуждой кожи

 

Так и тридцатый и тридцать второй

проходит год в туман седой

Земля вертится и на ней

вертится Лиза. из полей

 

уж стадо на зиму ушло

в дубовые сараи

и Лиза правду повторяя

гуляет с Прохором назло

и своему дворянству и крестьянству

склоняясь больше к хулиганству

согласно которому нет племени и рода

и отношениям объявлена свобода

 

И за штаны любого мужика

тащи-тяни внутри горит пока

 

А в воздухе деревья и зима

на кой все черт — не приложить ума

 

Уйти уехать или убежать?

Но более знакомое — лежать

Так всякий русский на диване на кровати

лежит бывало не снимая платий

 

Боясь крича визжа и плача

или молча и ничего не знача

 

Какие волки? Что за пустяки!

доносятся призывы от реки

Там волков много

Там волков полки

А здесь вот этажерка. ее полки

Скатерочка висит до самой челки

и обожаемые Леонид Андреев

А. Ка Толстой и несколько евреев

которые наверно и почти

сказать сумели русское «прости»

 

Засасывает жизнь смешную Лизу

Зато она не превратилась в шизу

хотя ее и мнут простые руки

избавлена она от худшей муки…

 

Итак вросла… жила и умерла?

Не умерла. мы вечно забегаем

Она живет а мы о ней не знаем

 

Дурман-туман над русскою страной

Шумит плотин однообразный строй

Кладут бетон. и нефть с ладони льется

И бригадир откинув чуб смеется

Газеты валом валят и студенты

из деревень. отсутствуют моменты

их трения с родным рабочим классом

И лозунги к глазам подходят разом

Стоит народ. читает простодушно

интеллигент зевает. что-то скушно

и как-то так. и как-то так — никак

А сверху неба вечный мутный зрак

 

 

Я верю в учебник ботаники…

 

Я верю в учебник ботаники

Ах только лишь там отдохнешь

Семейство тайнобрачных качается

Семейство амариллисовых тож

 

 

Ах прекрасны Харьковская и Киевская…

 

П. Беленку

 

Ах прекрасны Харьковская и Киевская

губернии

И Херсонская хорошая

Здесь лениво течет детство

Никто не мешает ему

замедленно протекать

 

Таракан легок и сух

и упадет не разобьется

Это детство Пети

Это и мое

 

Здравствуй Петр Иваныч

Здравствуй Петр Иваныч

Здравствуй Петр Иваныч

Беленок

 

 

Простое

 

Наде Феденистовой

 

Санечка и Ваня в тоненьких санях

едут меж холмами. шубы на плечах

Молодые люди въехали в село

крыши и заборы снегом занесло

 

А зима седая. Белая зима

В валенках ступая. вышла мать сама

Выбежал папаша. в ватнике всплеснул

Дети мои дети. Или я вздремнул?

Или мне приснилось? Нет нет нет нет!

 

гулко прокатилось. Выбежал и дед

Вышел и котенок. Тонкий как шнурок

Вышел Барабашкин. вышла кошка Дашка

выглянул и Бог

 

из-за низкой тучи. Для простых людей

он устроил тут же водочки и щей

Сразу же позвали Яшку-музыканта

накормили. дали. чудного таланта

 

Сразу от соседей Машенька пришла

милая смеялась. пальчики сплела

Санечка и Ваня где-то из саней

достали угощенье. подарки поскорей

Раздаются звуки музыки смешной

чокаются рюмки. Ой-йойой-йойой!

 

Снег спадает чисто. День легко бежит

Лишь через неделю ехать надлежит

 

 

Опять останешься один на один…

 

Опять останешься один на один

от женщины освобожден

опять понимаешь Аллана По

и всякий его рассказ

 

опять тебя Гамсун своей рукой

в юность твою ведет

Стоишь на Сретенке рот открыв

и с зуба слюна течет

 

Дождь по утрам. ты сидишь в кино

Темный его буфет

Он посещал кино «Уран»

несколько странных лет

 

Поднял воротник и идешь не спеша

лицо заливает дождь

и впереди пробежит душа

твой вдохновенный вождь

 

Здесь за углом проживала жена

плакала в красном платье

А погодя ты оставил ее

и дальше ушел. а кстати

 

и тут за углом проживали вы

около полугода

Хозяйка была. и зима. весна

Москва была и свобода

 

Теперь это кажется все равно

и новые здания окна

А вот попаду как в «Уран» кино

порою и вспомню. охну…

 

 

Унылый сонный дождь. На даче обнаружил…

 

 

Унылый сонный дождь. На даче обнаружил

я целую толпу ненужных старых книг

Ах груда ты моя! Долой обед и ужин

смакую в тишине. мне дорог каждый миг

 

Где тонкие и желтые страницы

струили речь купцов. обманщиков студентов

Где немец-доктор — ум. красотка ходит в лентах

Авантюрист с скупцом мечтает породниться

 

И так мне лень легко. Так судорожна Ялта

вдали где Чехов умирал

И весь он русский мир явился мне попятно

И я его любя. смеясь над ним рыдал

 

Порою любит он и пальмы и кулоны

и прошлый магазин и сукновальный ряд

Америкой блестит и в церкви бьет поклоны

и в комсомол сдает неразвитых ребят

 

Но скоро скоро течь у времени привычка

опять явился дач неумолимый строй

и вот в лесу поет. быстрей кукует птичка

Сейчасное пройдет. а русское со мной

 

 

Если вспомню мясника Саню Красного…

 

Если вспомню мясника Саню Красного

наша жизнь что горсть песка — много разного

 

Помню лавочки и клен — деревянное

Я бездельный парень был — окаянное

 

существо. читал-читал. после вечером

с хулиганами блуждал — делать нечего

 

Я на пляже исполнял стихи новые

Саня Красный ободрял. Поселковые

 

за меня б пошли горой. а теперь поэт

Но товарищей таких. жаль мне больше нет

 

Вот поеду я когда в город харьковский

весь одетый элегант — прямо лайковский

 

с невозможною женой. прямо дивою

застесняются со мной. с ней красивою

 

Кто они уже теперь — алкоголики

жена дети и завод. Сашки-толики

 

Но не подвел своих ребят — эй пропащие!

Хоть один влез в первый ряд. все-то спящие!

 

И не горжуся я собой. но представитель я!

от окраины родной. нет не зритель я!

 

 

Историческое

 

1

 

Все рубища. все немощь или белость

богатырей в лесу оторопелость

когда берет их соловей из их одежд

образованием играя. свистом. криком

он держит их в молчании великом

И белотелость и одеревенелость

сих невежд

 

— А ну-ка ну! провинциальных наших

богатырей в болотах вечно спавших

почесывая ногу и ногой

Ату! Гони! восточная собака

веселая и дерзкая однако

А лежебоки впились в перегной

 

Стоит Илья который знамя звука

Добрыня не удержит сердца стука

Тугарин-змей смеется сгоряча

А белотелые испуганы и безволосы

слегка жирны от страха уж раскосы

…Владимир выглянул из-за плеча

 

2

 

Пошел учиться. и бледным оком

читал программу

Лучи из русских князей с когтями

впервые Рюрик

тупой лукавый пустой Владимир

с широким локтем богатыри

 

и чисто поле. и злаки злаки…

медвежий корень

густые мощи

и злаки злаки…

 

Вдруг островерхих татар причуда

сюда заездом

лет так на триста

и это время проколыхалось

на злаках злаках…

медвежий корень…

 

3

 

Идут костры. шумят знамена толком

кричит лисица изумленным волком

сплетаются червленые щиты

людей полно. вокруг степей без звука

и дерзко лица налиты

испугом. супом. луком

 

Не плачь не плачь

овраг как аналитик

и князь сидит он будто паралитик

и размышляет в шелковой тени

Сегодня ты разделся и расстался

Чего чего походом добивался

Когда огни огни огни огни

 

И воины уж управляют князем

случайность села воинам на шеи

враги скользят степные будто змеи

и больше больше азий

 

Уж азии стали мелькать вокруг

и в дереве в поклоне. в жесте рук

в склоненной лошади и в лошадином мясе

и лик их общий красен

 

Образование. Европа. полусон

поход поход сквозь летописи строем

Умрем умрем и странностью покроем

так имена покрыть мечтает он

 

А возле в ответвлении оврага

как чем убить совет решает врага

Убить мечом или убить ли ядом

Того и этого им очень очень надо

И сквозь других убийств непроходимый строй

без честолюбия. домой домой домой!

 

 

Лхаса

 

Какие-то фанзы. какие-то брынзы

тусклые бронзы и желтые бонзы

глядят пред собою инглизы

 

Их Кук не ведет капитан

А ведет с кровью даже славян

Предводитель встает на карнизы

и кричит пред собою девизы

И яблоко раздора

им предлагает Лора

их медсестра на восемь человек

И расстилается пред ними гор и рек

ужасный вид Тибета

И разве не дали обета

во Лхасу войти

и на этом пути

дорога как вид винегрета

 

Где камень. кустарник. ледник и гора

и вечером камень и осыпь с утра

Они же идут не смолкая

оружьем поя и бряцая

И крутится их разговор

вкруг Лхасы уже с давних пор

Большая ли очень иль мелкая что ль?

Накинуть на город туманы изволь

Зашли бы мы все под туманы

В ворота вошли неузнаны

Кто мы и что мы? — европейцев отряд

иль просто ли скопище местных ребят

На уток охотиться горных

ходили в одеждах притворных

и стража смеется монахов

В тумане их вид одинаков

 

Но нет не прошли. желтоглазы

монахи имеют указы

и вмиг отложив свою брынзу

хватают рукою за бронзу

Мечи и мечи застучали

а ружья преступно молчали

Лежат европейцы почти

Мечта их во Лхасу войти

была недоступной мечтою.

Их пятку находят босою

и тащут кладут в упаковку камней

и кажется что европеец злодей

И дальше живет мирно Лхаса

и запах удушливый мяса

 

Что знает сей город что заперто в нем?

Мы таинство это когда-то вернем

Сейчас оно заперто в Лхасе

А будет преподано в классе

Но это ужасно чтоб белый народ

все видел и знал непременно вперед

и взявши любые предметы

использовал бы их ответы

 

 

Маленькие люди — родители мои…

 

Маленькие люди — родители мои

женские груди — домики — бадьи

Ванные. столовые. вилки да ножи

Журналы все «Работница» серы и свежи

 

Еще журнал «Здоровье» — симптомы и врачи

мама моя мама — сердце подлечи!

 

Выкройка для блузки. Картошка мясо — хлеб

То-то избегаю этих я судеб

 

То-то с детства в сторону. в сторону смотрел

И подобно ворону-птице улетел

 

Начал потихонечку. смеялись не учли

Вот я и достукался. сам один вдали

 

Эх не туда бежали — юный Эдуард

Но тогда б едва ли. получился б бард

 

А ныне получился. фамилия нашлась

Эх что ж я не лечился. Мама не взялась

 

 

Ода Сибири

 

Россия солнцем освященна

Москва и зданиев верхи

Стоит в зиме непротивленна

Поди ее воспеть смоги!

 

и рельсы что идут повсюду

через полянные леса

и хвои синие. И груды

мехов. их длинные власа

 

В стране и соболь и куница

и мелкий безобразный мех

и я владею кошек всех

мечтая шкурой насладиться

 

То хмур то мрачен лес восточный

и грузный холм стоит Хинган

единственный сквозь лес и срочный

стремится поезд северян

 

Его охватывают фонари

немногие кусочки рядом

А остальное — посмотри

Все так же дремлет под нарядом

 

из хвои и шишек и снегов

иль летней многослойной пыли

Жильцы сибирские цедили

на переездах мало слов

 

Когда в щедроте ресторанной

из Магадана дикий гости*

бросает деньги добрый пьяный

(вам это видеть довелось?)

 

— не верьте щедрому собрату

назавтра ломит голова

Вы римлянин а он проклятый

Раз варвар он. и варвар два

 

Могучая лежит держава

там в прикитайской стороне

Возле Амура слева справа

живут войска на целине

 

Там танки сном еще объяты

ракеты спрятаны в холмах

и там китайские ребята

разведкой ползают во тьмах

 

Вполглаза спят мои Иваны

Казак же — белый старожил

рассказывает в меру пьяный

как он и в царскую их бил

 

А на востоке там эскадра

Матросы бегают в порту

В Японию глядят и правда

лишь адмиралу в рапорту

 

Японцы вроде ищут рыбу

на шкунах небольших систем

но приглядеться коль могли бы

увидим — заняты не тем

 

От городов идет японских

могучий пар и твердый жар

и закрывает даже солнце

и с населением кошмар

 

У них подъем в литературе

Акутагава. Такубок

(Но если б были в нашей шкуре

японец вряд ли что бы мог)

 

Но мы вернемся под обрывы

родных восточных берегов

Иваны. Пети ищут рыбу

и ловят крабов и китов

 

и порт Находка. доски. доски

и крики «Майна!» — подымай

Пока же спит весь град московский

да и вообще весь старый край

 

Люблю Сибирь когда подумать

люблю ее призывников

идущих в армию. и чумы

ее чукчей-охотников

 

люблю московских переводчиц

и слово громкое бурят

ее досафовцев и летчиц

и в яркой тундре оленят

 

Кипят чаи. смеются чумы

Восходит солнце в стороне

но непричастен я угрюмо

и ледовито скучно мне

 

Я не могу их дни простые

с усмешкой брата разделить

Ведь вот стихи эти такие

журнал не может поместить

 

Мне нужно книжек от Бодлера

От Андре Жида и Мишо

А нет — нехороша и эра

В стране и жить не хорошо*

 

И если нет И. Кабакова

на выставке. а вышел срок

И нарисованного слова

«Где Петя?» я найти не смог

 

и коль уехали ребята

на Запады в чужую глушь

и я уеду. что же я-то!

Прощайте вы — мильены душ!

 

И вы — о редкие дороги!

И ты внизу — Хорезм. Памир!

И пусть к стране мы слишком строги

Уедем все. Нам чужд сей пир!

 

 

Волоокий иностранец…

 

Р. Бурелли,

послу республики Венесуэла в Москве

 

Волоокий иностранец

исполняет дивный танец

Я теперь дружу с послом

меня в гости приглашают

меня очень принимают

мне желателен их дом

 

Прикасаюсь я к другому

миру странному чужому

Здесь послы. послихи. музыка. вино

Здесь икра. столы. бокалы

Если б мама увидала

Расскажу так не поверит все равно

 

Посол Мексики подходит

Меня за руку уводит

С послом Швеции я пью

Мне приятно. я доволен

Если б видел друг мой Коля

он ходил в нашу семью

 

Если б друг Золотаренко

увидал как я корректно

рассуждая среди залы я стою

он вообще бы умер сразу

и от первой моей фразы

А еще и от того как я жую

 

Ну и пропасть! Где же детство

Кладбищ трех со мной соседство

Помидоры. рыбки и ведро

И советские евреи

всех лукавей и мудрее

На источнике воды нажил добро!

 

Где украинской дороги

мои шелковые ноги

Близорукость безмятежность и песок

Декадентское начало

в толстой книге воссияло

Вэ. А. Брюсов. томик толстый вниз потек

 

Хулиганы и цыгане

Солнце. степи. поселяне

Новые культурные дома.

Газ. арбуз. пирог. духовка

изменился я как ловко!

Я от радости такой сойду с ума!

 

 

Тканям этой оды шум…

 

Тканям этой оды шум

Ткани мне проникли в ум

помню красные отрезы

помню черное сукно

магазинные березы

лезут к Харькову в окно

 

Продавец старинный. Проседь

мне рулон сукна выносит

Разрешите? На пальто?

Я волнуюсь — кто я — кто?

 

Он мистически разводит

руки желтые свои

нужно место он находит

там где хватит для швеи

 

он сукно перерезает

моя тряпка отползает

остается их рулон

и рулона прежний сон

 

В старом мире все бывало

туго тряпка обвивала

бледный в зеркале стоял

мамы прихоть выполнял

 

Подошло! — друзья судили

и серьезно отходили

взором мерили вы русского

в ткань завернутого узкого

 

Юноша! сегодня день

очень памятный и тень

от него надолго ляжет

к связям с вещами обяжет

 

ты сегодня обручен

при друзьях препровожден

Продолженье кожи — ткань

Производство — Эривань

 

и живых людей толчки

были м'ясны и мягки

 

Все кто был тогда там в зале

умерли. ушли. завяли

Нас тогда был целый зал

Только мне далось. Бежал

 

 

Вечерами, вечерами…

 

Вечерами. вечерами

в надлежащие моменты

ветер воет. монументы

сотрясая над костями

 

Уж давно здесь не хоронят

и весной по всем дорожкам

возлежат одни студенты

учат тексты понемножку

 

Учат тексты. В небе дали

В небе фосфорные спички

И на памятник певичке

бросив куртку и сандали

 

надпись не читают зыбко

Хватит. Мраморна улыбка

И довольно. и довольно

Обнимают женщин больно

 

Кое-кто в траве решится

Сползет платье. Заголится

тело бедер. Бедер много

За стеной бежит дорога

 

И на ней автомобили

Вдоль деревьев рядом были

..........

Женщина в траве присела

Льется струйка прочь от тела

и белеют смутно ягодицы

Юность — юность! Насладиться

невозможно было мне тобой

Стой на кладбище — постой

Целый день большой хмельной

Выполнен в манере пятен

пахнут травы. и приятен

холодок с земли ползет

Здравствуйте фонарь — я вот!

 

У сирени я стою

и совсем не безобидно

Жду я женщину свою

скоро ее будет видно

 

От сторожки злой дымок

чешется у самых ног

Май курчавый как силен

писает у старых стен

 

 

Город сгнил, сгнили люди…

 

Город сгнил. сгнили люди

Что на месте Харькова будет?

 

Были юноши и был пыл

Кто на месте нас себя расположил?

 

Какие Мотричи по садам стихи читают

Какие Басовы сюрреалистов открывают

 

В кафе пьет кофе ли Лимонов новый

Иль Харьков же рабочий и здоровый?

 

А новый Бах проходит ли теперь? Он армянин?

Наверно Поль остался там один

Еще красивый постаревший Гена

Если не умерли — сидят подняв колена

 

Садовые скамейки окружают памятник Шевченко

Людей на дне. Снята с вас Харьков пенка

 

 

Вот весна и после снега…

 

Вот весна и после снега

запевает Генрих Гейне

Генрих Гайне. Генрих Хайне

Запевает зацветает

 

Вынимает он из почвы

руки ноги. руки ноги

молодой своей улыбкой

солнце бледное встречает

 

А была ему немилость

А теперь ему пожалте

Сколько хочет он одеждой

себя может покрывает

 

Милый вечный Генрих Хайне

коготки свои расправив

он не думает что будет

после лета с Генрих Гайне

 

 

Переделкино

 

Турецкая провинциальная жизнь

также как и малайская

понятна ищущему знатоку легко и безучастно

Я не гармонически настроен

в сторону порыжелости советских магазинов

но некоторая степень моей религиозности

присутствует да

 

Сосны шепча волосатым ушам пастернака дачность говорили о стираном белье и многом другом. Изучая быт племен назывной округи этот Борис Леонидович делал длинное лицо. Страшный сепаратный договор лета был подписан внизу под мостом. Толстая девочка и седовласый армянин обменялись всего взорами Но зато какая плетеная мебель на террасе для гостей могущих быть полезными и как мелко пожарены грибы специалисткой

 

Сотрудник — сын вьетнамского посольства растапливает комичными старыми книгами. тут и Арцыбашев как белый куст. и святая святых комаровая тетрадь

 

Вот бы на гравии этого Переделкина с Христом-Богом воду возить. чинить краны и убирать напор

 

Дети в капорах. к воланам которых детей я не тянулся с детства. вызвали шум и движение. что для философа есть высочайшая непереносимость

 

Старичок как уже неспособный желто и книжно настроиться лениво только и может за улиткой следить И пионерский галстук вокруг сливы

 

Авантюрист приехав бодрым шагом грызет кусты. Мелкомасштабие не считается авантюристом. Врозь порознь. белый цветок по икре. желтая в галстук пыль

 

Нусс мисс — или вернее кисс! (тренировка на кошке) Авантюрист за поездкой в частные дома. Левым глазом не хлопая. С силой ногой раздирая правой. Входит в доходный дом. Вдруг изменяет глаз

 

На берегу озера. В сладостных начинаниях дрозда…

 

На берегу озера. В сладостных начинаниях дрозда

ухает черное слово

Лодка германской девушки напитавшись водой

медленно опускается

Расширенные черные глаза поставляет нам

кинематограф

 

А мы грубы. наша плоская семья в восемь человек

отсмотрела с насмешкой и вниманием

Нам хотелось бы бороться всегда с этим

И только я одна понимаю волнение индивидуалистиче —

ских желаний в нашей социалистической стране

Но я умру через три года

имея в намерении медленное опускание лодки

а вернее от тоски

что не позволяют переживать

 

Гигантские розы в саду клетчато-одетой

украинской студентки подруги ничему не помогут

Только усугубляют мелкую речку

с осокой и ряской и тонким грубым мостом

 

 

Снег есть дело прошлое, есть наследие прошлого…

 

Снег есть дело прошлое. есть наследие прошлого

которому не следовало бы возникать

так же как и дождь — грязь и месяцы

ноябрь — декабрь — февраль — март — черные

 

Шерстяная одежда покрыта сырым дымом

и мысли о детском замерзании горячи

 

Детское замерзание озаряется адовым полыханием

печей ТЭЦ с одной стороны

что уже для детского рассудка непереносимость

 

и еще и сумерками что тоже как волчья пасть

или холодные внутренности арифметики

 

Будь ты еще какой поверхностный Толик

а то почти женская штучка. с тонко натянутыми

всеми-превсеми нитями

живой. готовый подвергаться

Так пусть выключат эту машину

на три дня вперед

 

 

Где этот Игорь шляется?.

 

И. Ворошилову

 

Где этот Игорь шляется?

Где этот Игорь бродит?

Чего же этот Игорь

Хоть раз а не заходит

 

Наверно пьет как прежде

Здоровье может сдало

Итак конец надежде?

Витала брат… витала…

 

Настенные картины

висят со всех дворов

изображают мины

безжалостных врагов

 

Ну Игорь Ворошилов

— почти святой чудак

Что рядом с нами жило

Не так давно. на днях?

 

Искусство брат. искусство

Летало брат оно

невидимое чувству

садилось на вино

 

Слепая ревность жизни

сгубила эльфа? Нет!

Военнейшей отчизне

от шизиков — привет!

 

Мы все нестроевые

начальник — Аполлон

И лиры роковые

торчали в небосклон

 

Ох господин начальник —

ты видишь Игорь кто?

Он трезвый — так молчальник

закутался в пальто

 

А пьяный Игорь стройно

бормочет и поет

Годами многослойно

по всей Москве живет

 

Ты — общий вдохновитель —

великий Аполлон

скажи же нам учитель

что представляет он?

 

Картину ли распада?

Несчастий. чепухи?

Иль может так и надо

Нос странный и носки

 

Танцующие спьяну

какие-то слова

А утром по дивану

каталась голова

 

О нет! — не по дивану

Лежал он на полу

Российскому смутьяну

не подойти к столу