Из книги «Третий сборник» (1969)

 

 

Мелькают там волосы густо…

 

Мелькают там волосы густо

Настольная лампа горит

«Во имя святого искусства»

Там юноша бледный сидит

 

Бледны его щеки и руки

И вялые плечи худы

Зато на великое дело

Решился. Не было б беды!

 

И я этот юноша чудный

И волны о голову бьют

И всякие дивные мысли

Они в эту голову льют

 

Ах я трепещу… Невозможно

Чтоб я это был. Это я?!

Как дивно! Как неосторожно!

Как необъяснимо — друзья!

 

 

В прошлый праздник ровно в понедельник…

 

В прошлый праздник ровно в понедельник

Я сидел у краешка стола

Бледная бескровная беседа

Чуть плыла

 

Возникали образы и тети

Родственников также и других

В черной и бессмысленной работе

Дни прошли у них

 

Беспощадно вышел призрак папы

И сурово произнес

«Думал ты один — а мы растяпы?!

Ну наш род вознес?!»

 

«Нет не удалось тебе я вижу

Становись в наш строй!

Похвалялся ты бесстыжий —

Мы — рабы. А ты — герой!»

 

Возразить не знаю что — шепчу лишь:

— Я герой! Герой!

Погоди-ка папа что ты тулишь

Меня в общий строй

 

Обладаю даром обладаю

Пропади отец!

Я умру и всех вас напугаю

Наконец!

 

 

Элегия

 

Я люблю живую капусту

Очень высокого роста

Люблю видеть Валентину Павловну

Выходящую из дома утром

 

Тихую мечтательную зелень

С кислым тургеневским оттенком

Перемежающуюся девушками немного

Розовыми платьями мелькая

 

Жизнь размеренную без бега без шума

Последнюю книгу с заломленной страницей

Слегка духами подмазанную маму

Она щебечет словно птица

 

Белый столик на нем яркий завтрак

Из помидоров. яичницы. молока

Протянутую в воздухе руку

Это моя собственная рука

 

 

Валентин походкой шаткой…

 

Валентин походкой шаткой

К Николаю подходил

— Николай! — мне очень жалко

что отец твой уходил

 

Умирать конечно часто

рядом с нами начинают

Непонятно и опасно

что все ближе подступают

 

Да ответил Валентину

тихо тихий Николай

Видишь черную резину

Видишь гроба узкий край

 

Тот пытался — этот взялся

Этот мнил — Наполеон!

Мой отец — он ведь валялся

Перед смертью. — Да-да — он!

 

Выходивший очень смело

Говоривший — Я стерплю!

А когда дошло до дела…

Человека не люблю!

 

— Но! — сказал тут Николаю

побледневший Валентин

Человека тоже знаю

и не он такой один

 

Хоть премудрая скотина

и загадочная — да!

Но мила ему перина

и не впрок ему года

 

Он не учится — не тянет

Нитку мыслей из себя

Телом меньшает и вянет

Спит и ест он без стыда

 

Я вот тоже тоже тоже!

Не отличный от других

Валентин рукой по коже

Улица провел… затих

 

Да и я с отцом согласный

отвечает Николай

Путь великих — путь опасный

Лучше будем как весь край

 

 

Послание

 

Подушки и столы великолепны

А освещенье лучшим быть желает

Все восемь окон в сад глядят глубокий

И запах надо вам сказать мешает

 

Настолько он силен и так тягуч

Что хочется забросить все занятья

И просто посидеть… пол мог быть много лучше

Обои хороши а кухня в пятнах

 

Ну в общем я решил что это нам подходит

Цена хоть велика — но жизнь-то ведь уходит

 

Хочу вставая окна открывать лишь в сад

Нельзя быть медленным уже схватить спешат

Наведывались некоторые люди

Но нам хозяин обещал и так и будет

 

Мы снимем этот дом и ты езжай во вторник

А то я тут один как будто я затворник

 

Уже тут говорят — а где его жена?

А некоторые — мол а есть вообще она?

 

 

Пятница. Ничего нет…

 

Пятница. Ничего нет

последняя скотина с последним дедом

занята скудным обедом

на краю холодного холма

 

Низкая небесная тьма

 

Тропинки по которым летом ходили

Люди. собаки. ежи

Завалены листьями скользкими

 

И только глухой ненасытный дед

Дает последний обед

 

А земля вольная пустая бессмысленная

Нечего ей предложить купить

И небо такое

Словно вот-вот появится

неземная девочка в белом платьице

 

Пятница.

 

 

Все листья больше. все они хуже…

 

Все листья больше, все они хуже

Более черны более желты

Действуют сильнее на мое самочувствие

И пустые ветки и пустынные поля

 

Кто может знать — никто не знает

Может я последнее донашиваю пальто

И вчера в парикмахерской остались

Волосы которые не оценил никто

 

 

Я в мыслях подержу другого человека…

 

Я в мыслях подержу другого человека

Чуть-чуть на краткий миг… и снова отпущу

И редко-редко есть такие люди

Чтоб полчаса их в голове держать

 

Все остальное время я есть сам

Баюкаю себя — ласкаю — глажу

Для поцелуя подношу

И издали собой любуюсь

 

И вещь любую на себе я досконально рассмотрю

Рубашку

я до шовчиков излажу

и даже на спину пытаюсь заглянуть

Тянусь тянусь

но зеркало поможет

взаимодействуя двумя

Увижу родинку искомую на коже

Давно уж гладил я ее любя

 

Нет положительно другими невозможно

мне занятому быть

Ну что другой?!

Скользнул своим лицом. взмахнул рукой

И что-то белое куда-то удалилось

А я всегда с собой

 

 

И лесом синими краями…

 

И лесом синими краями

и серединой кровяною

Все осени по случаю дымилось

 

Ах не было и нет примеров

чтоб блудный сын когда-нибудь вернулся

 

непрочно его пятка выступает

из мрака длинношерстого

 

Бывало

что пятку целовал отец замшелый

банкир зеленый часовщик сутулый

 

Но блудный сын

укравши дорогой прибор столовый

в свои мытарства углублялся снова

 

И так всегда

и не успеет

отец отстроить здание доверья к сыну

Уже он возвращается и молит

приняли стены и чтоб мать простила

 

и старый водоем его купал

 

 

Фантазия необъяснимо больно…

 

Фантазия необъяснимо больно

По рекам протекла

и лист кувшинки водяной задела

и домик над водой

 

Пятнадцать лет вам было

и полон молока ваш взор покатый сладкий

и глупая красивая головка

и выраженье рук и глаз как телки

коровки молодой и наливной

 

Так вы гуляли

голубка сжимая

и гладя полною рукой

 

И нищими казались я и мой больной приятель

А как бледны!

А на лице как много пятен!

 

А вы чужды застенчивости гнили

полуодетая вы по двору ходили

 

 

Да что-то есть в пиршественной свободе!..

 

Да что-то есть в пиршественной свободе!

Ведь несомненно некий дух парит

Над каждым из бокалов низко-низко

туманными крылами шевеля

 

В пиршественной свободе от друзей

В роскошной одиночности своей!

 

Когда Фонвизин пьет за Третьякова

Вдова подмешивает в рюмку Мышьякова

Густую соль. Смеясь над ним слегка

И вытираясь кончиком платка

 

И существует счастие друзей!

Вон к Каратыгину они прильнули

Все четверо пьяны. один сильней

А два других без памяти заснули

 

Но кто сидит задумчив и угрюм

И на пиру забот не оставляя

Испытывает свой надменный ум

В насмешках над другими заостряя

 

Ты брось пожалуй этот свой забот

И не гневи старательных хозяев

Открой пошире красногубый рот

И лей в него. Не выходи из общих краев

 

То в трезвой жизни очень хорошо

Получше быть других и поумнее

А в пьяный день приятнее всего

Так пьяным быть как все. нисколько не трезвее!

 

 

Гигантски мыслящая кошка…

 

Гигантски мыслящая кошка

все смотрит в черное окошко

она еще не говорит

но в ней есть многое сидит

 

болтает многими ногами

хвостает мягкими хвостами

А человек ее схватив

и на колени посадив

 

Животных два с собой сдружились

живут совместно поселились

Довольны и играть в обед

Под диковат вечерний свет

 

 

К себе в зеркале

 

Ух ты морда что ты скалишь

Свои зубы как в белке

и слюна твоя застряла

и пыльца на языке

 

Вид любого поселенца

А внутри же головы

совращение младенца

среди полевой травы

 

Щекотание под мышкой

красна потная рука

ух ты морда ух ты рожа

внешний облик паренька

 

 

Соколов сидит на лавке…

 

Соколов сидит на лавке

К Соколову подхожу

— Ты Прокопченко не видел?

Соколову говорю

 

Соколов в плаще и шляпе

Надвигается октябрь

Крупных листиев паденье

слышен слабенький ответ

 

«Да он счас придет сюда же

он пошел купить конфет»

Я сажусь «до» Соколова

Жду Прокопченко все нет

 

Наконец и он приходит

он недавно поженился

взял женой Марину вроде

Мы сидим. паденье листьев

Красный парк в этом году

 

Никуда никто не едет

Лишь Прокопченко женился

С Соколовым ухожу

Красный парк в этом году

 

 

Ты любил березки из родного края…

 

Ты любил березки из родного края

Ты любил машину на горе

Воду подымала воду опускала

Листьями заброшено поле в сентябре

 

Поступил в отделе темных кадров

на работу в городок и там

просидел на почте письма разбирая

целых тридцать лет притом

 

Выйдешь после службы

уже заходит солнце

Возле тихих лавочек метется сор

красные травинки продолжая нюхать

ты в мундире движешься через двор

 

 

Под монотонную и трагическую музыку…

 

Под монотонную и трагическую музыку

Я живу на земле

Каждый мой день низвергается вниз с обрыва

шум могущественный подымая

Каждый мой день…

 

и звериные вскрики в груди…

и моря матерьяла в руках

продвигаются в нитку с иголкой

и моря матерьяла в руках

тканей длинных широких…

 

И мой труд низвергается шумным потоком

я большое имею значенье

и мой труд бесполезный

и пенится он каждый день…

 

И еда и еда меня медленно так

торжественно кормит

только луч упадет

я на кухне сижу и питаюсь немного

и немного копченая рыба идет

А в руке столько соли белеет

 

И вот я обрушил

эту соль на свой хлеб

на мой бедный испуганный хлеб!!!..

 

 

Я был веселая фигура…

 

Я был веселая фигура

А стал молчальник и бедняк

Работы я давно лишился

живу на свете кое-как

 

Лишь хлеб имелся б да картошка

соличка и вода и чай

питаюся я малой ложкой

худой я даже через край

 

Зато я никому не должен

никто поутру не кричит

и в два часа и в полдругого

зайдет ли кто — а я лежит

 

 

Что за деревья повыросли за долгую отлучку…

 

Чего за деревья повыросли за долгую отлучку

Я тут не был около десяти лет

Появились новые дети. новость — многие собачки

уже все окрашено в желтый осенний цвет

 

Мне это надоело — перемены эти года

эти тропки дорожки. паленые травки детьми

это кладбище. его астры. вся эта природа

которая только и смотрит как завладеть людьми

 

Едва ты ослабишь свой надзор над собою

Едва беспечно и просто так пойдешь по траве

Ан уже яма скрыта под травою

или случайные два убийцы встретились тебе

 

В осенний день они убьют за мелкие деньги

Так хорошо в осенний день выпить в мокрой пивной

А на твое в кустах оскорбленное тело

Вороны осмелятся сесть только под вечер лесной

 

У эта гадкая природа торговка!

Жирным червем торгует — болотным толстым стеблем

Вот человек брюхатый толстый набит похлебкой

Пойдем погуляем с ним вдвоем

 

Вот он на холм взошел. беспечные взоры бросает

Начал теперь спускаться с холма

Вдруг палку свою роняет. пальто ломая

Падает. катится. в гости взяла сама

 

Жирным человеком польстилась. на тухлое мясо

Очень она ловка. очень она смела

Мне-то еще можно некоторое время не бояться

хотя случайностей много возле ее стола

 

 

Вот я вечером гуляю взаперти…

 

Вот я вечером гуляю взаперти

На стене моей гуляю взором

Что я делаю прости меня прости

Что я делаю с собою за забором

 

Я измучился и я не виноват

Видишь бледное лицо мое все набок

Я геройский человек. я есть солдат

(до сих пор еще) и матерь победил и бабок

 

И отца. соседку Лиду поборол

Ее мужа дядю Колю поборол

И Макакенко соседа поборол

Победил соседа Гену и ушел

 

Я и Мотрича поэта победил

Стал он пьяница а я писал. следил

Алкоголик он по улице бежит

А я пишет вспоминает и молчит

 

Но зачем я победил — скажите мне?

— кто-нибудь. Зачем участвую в войне?

Победить поэта Мотрича не шутка

Этот Мотрич — Мотрич-незабудка

 

И других еще я буду побеждать

Уходить а их далеко оставлять

И привиделось сегодня ночью мне

Что один останусь в полной тишине

 

И тогда соседку Лиду позову

И Макакенко соседа позову

И свою мамашу нервно позову

И отец мой — где ты робкий мой — ау!