О том, что претерпел Платон за порицание прелюбодейнаго брака Константина и Феодоты.

«Горе тебе, граде, в немже. царь твой юн» (Еккл. 10, 16), слышал я некогда в Писании, а ныне на опыте узнал. Константин – сын Ирины, правая вера которого запечатлена благочестием матери, а жизнь порочна, как зараженная царской его распущенностью, воцарившись в юношеском возрасте и всецело отвергнув стыд перед матерью и надзор ея, а также презревши законы Божии, оставляет законно сочетавшуюся с ним жену и, подобно Ироду, совершает прелюбодеяние. Но ради чего это рассказывается? Ради того, что ревности Иоанна подражает и наш игумен (Платон духовный отец преп. Феодора); в то время, когда почти все сочувствуют беззаконию, он один с чадами своими и учениками остается непреклонным, вследствие чего каких только испытаний он не перенес в течение года? Его преследовали молва за молвой, угрозы за угрозами, наказание палками, ссылки, пытки.

Был издан царский указ, чтобы преследуемых Господа ради нигде не принимали, – и этому указу подчинялись предстоятели святых обителей; только редкие осмеливались принимать их. И Христос «Бе спя» (Марк. 4, 38), по основаниям, Ему одному ведомым, испытывая преследуемых, сколь тверда к Нему их любовь, и милосердствуя о безчеловечии преследующих, чтобы обратить их к покаянию. (...)

0, мужественное сердце! Он не убоялся власти, не устрашился угроз, не склонился на убеждения, хотя и был кровным родственником этой Иродиады (Феодоты). Наоборот он ответствовал твердо, он исповедовал слово истины непостыдно. И кесарю содействовали настоятели монастырей, имена коих я стыжусь называть. Сочувствующие прелюбодейному браку порицают ревность благородного мужа; отпадающие от царства Господня для того, чтобы в угоду царю и действовать и говорить, обезславливают подвизающегося во славу Божию. Тем не менее служитель Христов перенес безчеловечную жестокость времени, думая только об истине и воздаянии за нее. Ибо где усердно думают о Боге, там ничто не может победить боголюбца.

К Стефану секретарю.

Ты, господин мой, – скажу кратко, – соединяя вместе многие вопросы и возражения, сказал, что, кроме веры, ни о каких других заповедях Господних никому не следует вразумлять предстоятельствующаго пастыреначальника, когда он, по неведению или по своему желанию, делает что–нибудь непозволительное; а мы говорили, что следует и очень, но только тем, которые превосходят других знанием и благоразумием.

Послушаемся, если угодно, почтеннейший, повеления громогласного проповедника вселенной: «аще ли последнему открыется, первый да молчит» (1 Кор. 14, 30); и это не относительно одной только веры, как возражает любовь твоя. Также, – чего едва я не забыл, – великий проповедник истины Иоанн обличал Ирода (Мф. 14). Прошу ответить мне. Знаю, что против меня готова насмешка: «он ставит себя наравне с пророком». Но не так, почтеннейший; «сия же, писана быша в научение наше» (1 Кор.10; 11); и еще Павел: «подражатели мне бывайте, якоже и аз Христу» (1 Кор. 11, 1). А как можно мыслить право, действуя неправо, когда божественный Иаков утверждает, что вера является от дел, и те, которые погрешают в одном, не имеют и другого (Иак. 2) (...) Из 20–го слова святого Василия (Великого) о подвижничестве: «И предстоятелю, если преткнется, должны напоминать преимуществующие из братий». (...) Из нравственных правил его же, из слова 72–го: «слушатели наставленные в Писаниях должны испытывать, что говорят учители. Предстоятель слова должен все делать и говорить с осмотрительностью и по многом испытании, с целию благоугодить Богу, как подлежащий испытанию и от самих вверенных ему». (Т2 С. 211–213)

 

К Феоктисту магистру.

Теперь мы, пользуясь экономией, утверждаем следующие два положения: или пусть перестанет священнодействовать низложенный, и мы тотчас войдем в общение со святым патриархом, что вообще было бы полезно, или, если это не будет принято, мы останемся при той же сдержанности, как прежде, предоставив Господу суд об этом предмете. А что больше этого, то будет, прости, уже не экономия, а вина беззакония и преступления божественных правил. Ибо предел экономии, как ты знаешь, состоит в том, чтобы и не нарушать совершенно какое–нибудь постановление, не вдаваться в крайность и не причинять вреда важнейшему в том случае, когда можно сделать малое послабление по времени и обстоятельствам, чтобы таким образом легче достигнуть желаемаго. Этому мы научились между апостолами от Павла, который очистился и обрезал Тимофея (Деян. 21, 26; 16,3); а между отцами от Василия Великаго, который принял приношение Валента и до времени не провозглашал Духа Богом. Но ни Павел не продолжал очищаться, ни Василий – принимать еще дары от Валента и не называть Духа Богом; напротив, видно, что они оба готовы были принять смерть за то и другое. (...) Таким образом, кто приспособляется к обстоятельствам века, тот не отступает от добра: ибо он скорее достигает желаемаго, уступив немного, подобно управляющему кормилом, который опускает несколько руль в случае противной бури. А поступающий иначе отступает от цели, совершая преступление вместо приспособления к обстоятельствам. (...)

Многие другие, которых воля руководствуется законом не божественным, а человеческим и предосудительным, делали и, может быть, будут делать до конца века; но церковь Божия осталась невредимою, хотя и была поражаема многими стрелами, и врата адова не могут «одолеть ей» (Мф. 16, 18); она не позволяет и делать и говорить что–нибудь вопреки постановленным правилам и законам, хотя и многие пастыри нередко безумствовали, составляя великие и многочисленные соборы и церковью Божьей называя себя, и, по–видимому, заботясь о правилах, а на самом деле действуя против правил.

Что же удивительнаго, если и теперь пятнадцать, быть может, епископов, собравшись, признали невинным низложеннаго на основании правил по двум причинам и разрешили ему священнодействовать? Так, господин, собор есть не просто собрание епископов и священников, хотя бы их и много было, – ибо сказано: «лучше един праведник, творящий волю Господню, нежели тысяча грешник» (Сирах. 16, 3), – но собрание во имя Господа, для мира и соблюдения привил и для того, чтобы связывать и разрешать не как случится, но как следует по истине и по правилу и по точному разсуждению. Пусть же собравшиеся или докажут, что они так поступали, и тогда мы будем вместе с ними; или, если не докажут, пусть извергнут недостойнаго, чтобы это не послужило к их осуждению и не было передано последующим поколениям. Ибо «слово Божие», по свойству своему, «не вяжется» (2 Тим. 2, 9); и епископам отнюдь не дана власть преступать какое–нибудь правило, а – только следовать постановлениям и держаться прежняго.

Не позволительно, господин, не позволительно ни нашей церкви, ни другой, делать что–либо вопреки постановленным законам и правилам; потому что, если это будет дозволено, то тщетно Евангелие, напрасны правила; и каждый во время своего епископства, если бы ему было дозволено так поступать со своими, как ему угодно, был бы новым евангелистом, иным апостолом, другим законодателем. Но нет. Мы имеем заповедь от самого апостола, что, если кто станет учить или повелит нам делать паче, еже мы приняли, паче, еже в правилах бывших по временам соборов вселенских и поместных, того не должно принимать и не должно считать его в числе святых; не станем произносить того тягостнаго слова, которое он изрек (Гал. 1, 8). Итак, для нас, находящихся вне мира никакой другой обязанности, как домогаться того и делать то, в чем нам можно и превозноситься и соревновать. И если жизнь будет проходить в этом, то хорошо будет; если же нет, то полезнее быть в ссылке и без крова и скитаться в поднебесной со всякою скорбию и теснотою. (Т.2 С. 245–248)

 

К Никифору патриарху.

(...) Иоанн, сослужитель и ученик наш, известил уже нас, что он, удостоившись почтеннейше поклониться тебе, слышал от твоего блаженства нечто странное и невыносимое. «Вы, – сказало (твое блаженство), – отщепенцы от церкви». Блаженнейший! Какой скорби справедливо должна была предаться душа наша при этих словах? (...) Мы не отщепенцы, святая глава, от церкви Божией; да не случится этого с нами никогда! Хотя мы и повинны во многих других грехах, однако, мы православны и питомцы кафолической церкви, отвергающие всякую ересь и принимающие все признанные вселенские и поместные соборы, равно как и изреченные ими каноническия постановления. Ибо не вполне, а на половину православный тот, кто полагает, что содержит правую веру, но не руководствуется божественными правилами. И твое блаженство, когда ты был возведен, мы приняли, как и исповедали это открыто пред тобою. И с того времени доныне мы, как подобает, поминаем твое блаженство при священнодействии; и – свидетель Бог! – если бы в тот день ты захотел войти в общение с нами, то мы имели бы общение с тобою, нисколько не сомневаясь: потому что ты любезен нам с самаго начала. Но это волнение – ради него, ради эконома, котораго низложила сама истина, как виновнаго в нарушении многих правил.

Сколько зависело от меня, я всячески остерегался в последние два года, чтобы это дело не обнаружилось, разсуждая сам в себе: так как я, не имея епископскаго достоинства, не могу обличать, то для меня достаточно оберегать себя самого и не входить в общение с ним и с теми, которые заведомо служат вместе с ним, пока не прекратится соблазн.

Итак, просим и умоляем, чтобы святая душа твоя склонилась обуздать этого человека, дабы не подвергалась порицанию безукоризненная святость твоя и не осквернялся божественный жертвенник служением низложеннаго и не было основательных причин к расколам. Блаженство твое да знает истинно и ясно, что, если это не будет сделано по мановению и (твоей) боголюбивой души и благочестивейших и победоносных императоров наших (ибо они – ревнители); то одному Богу известно, что будет с ними, выступающими на защиту заповеди; а в церкви нашей, – свидетель Бог и избранные ангелы Его, – произойдет великий раскол. Сжалься же, пастырь добрый, помоги, врач сведущий, пастве твоей, овцам твоим, церквам твоим, мерами твоей мудрости, словами твоего благоразумия, средствами твоего врачевания; отлучи одну овцу от одного только священнослужения, и ты достигнешь всего; – и паршивостию одного да не заразится церковь, «юже стяжа Господь и Бог наш кровию Своею» (Деян.20, 28)! (...)

Мы со своей стороны потерпим силою Божиею, – что бы ни случилось по Его соизволению, – но свидетельствуем твоей святости пред лицем Христа в слух святых ангелов, что великий раскол произойдет в нашей церкви. Хотя мы подчиняемся власти, как люди, но и власти священных и божественных правил, волею или неволею, мы управляемся и руководствуемся. (Т2 С. 248–250; 260)

 

К Симеону игумену.

(...) Ибо искажающие правила и преступающие постановления совершенно не видят правоты в тех, которые точно соблюдают слово истины, но даже поднимают смех и присоединяют порицания. (...) Мы грешные остаемся, пока поддерживает молитва ваша в том же состоянии, не желая изменить истине и входить в общение с ними, хотя бы угрожала ссылка, хотя бы сверкал меч, хотя бы воспламенился огонь. Но мы, недостойные и называться только монахами, не имели бы силы для этого, если бы Господь, внемлющий священным молитвам вашим, не укреплял нашей немощи и нетвердости. Поэтому бодрствуйте в этом самом, святые отцы, считая своим делом, что и действительно так, защищать общеполезное. (Т2 С. 250–251)

 

К Василию монаху.

(...) Почему ты решился так необдуманно, прежде изследования и тщательнаго испытания, провозгласить нашему смирению отлучение от нашей Церкви, и следовательно анафему. (...) Мы, почтенный, не отщепенцы от церкви Божией; да не случится этого с нами никогда! Хотя мы и повинны во многих других грехах, однако составляем одно тело с нею и вскормлены божественными догматами, и правила ея и постановления стараемся соблюдать. Производить смятения и отделяться от той, которая поистине не имеет никакой скверны или порока (Ефес. 5, 27), как в предметах веры, так и в отношении к постановленным правилам от начала века и доселе, свойственно тем, которых вера извращена и жизнь неправильна и беззаконна; из них один есть и этот Иосиф, повенчавший прелюбодея, равно и те, которые дозволяют себе служить вместе с ним, как бы с невинным, также и те, которые одобряют его как бы священнодействующаго безукоризненно.

(...) Что говорит и Златоуст? «Не безопасно – не делать изследования относительно священника»; не о вере, как ты думаешь, он говорит это, а об исправности в жизни. Изследовать и испытывать каждаго, в каком он состоянии; не должно; ибо благодать и при недостойных нисходит ради приступающих. Но не действовать прямо против явно осужденных, из которых один и этот Иосиф, совершивший открыто пред глазами всех весьма великое беззаконие, запрещенное Господом, и таким образом оказавшийся преступнее того прелюбодея, котораго он сочетал браком, – это, по словам (Григория) Богослова, явная измена истине и нарушение правил. (...) Или опять не знает честность твоя, что христианство состоит из двух, т. е. из веры и дел, и если не достает одного чего–нибудь, то и другое не приносит пользы имеющему его? Итак, просим тебя, поревнуй о божественном; и во–первых, как сын общаго нашего отца, стремись вместе с нами к должному; во–вторых, как ученик блаженнаго Саввы, стремись к точности не только относительно веры, но и относительно правил; в–третьих, как собрат, братское думай вместе с нами и, напоминаем, сохраняй собственное свое место, чтобы вследствие этого нам не преткнуться в главнейшем. (...)

Поэтому знай, что у нас не отделение от церкви, но защищение истины и оправдание божественных законов; а иное, как сказала честность твоя, было бы нарушением истины и извращением правил, и справедливо можно сказать тебе следующее: «жрецы отвергошася закона моего, и оскверниша святая моя, между святым и сквернавым не разлучаху», но все для них было одинаково (Иез. 22, 26). Ибо (выражение): не иметь скверны или порока, опять скажу, нужно разуметь так: (церковь) не принимает нечестивых догматов и противных правилам деяний, равно как и запрещенных соглашений с делающими, как говорит в одном месте божественный Василий, с которым великий Павел не позволяет «ниже ясти» (1 Кор. 5, 11).

Ибо со времени апостолов и впоследствии часто вторгались в нее многия ереси и возникали нечистыя дела, незаконныя и запрещаемыя правилами, как и ныне, однако она вышесказанным образом осталась нераздельною и непорочною и останется во век, между тем как дурно мыслящие и делающие отлучаются и отражаются от нея, как яростныя волны от непоколебимой приморской скалы. Итак, брат, останемся при себе и будем взирать на свет истины, твердо держась и священных правил, равно как и догматов, особенно мы, монахи, особенно мы, считающиеся значущими что–нибудь. «Аще убо свет, иже в нас, тьма есть, то тьма кольми» (Мф. 6, 23); и: «аще соль обуяет, чим осолятся» миряне (Мф. 5, 13)? (Т2 С. 253–257)

К Никифору патриарху.

(...) Мы, блаженнейший, православны во всем, отвергаем всякую ересь и принимаем всякий признанный собор вселенский и поместный, а также и изреченная ими священныя и каноническия постановления твердо содержим. Ибо не совсем точно соблюдает слово истины тот, кто считается содержащим правую веру, а не руководствуется божественными правилами. Кроме того мы принимаем и законную, по временам употребляемую святыми, экономию, ибо и настоящее сношение нас смиренных с твоею святостию, относительно извержения эконома, есть дело поступающих не точно по правилам, но весьма приспособляющихся к обстоятельствам и уступающих; и с предшественником твоей святости, святейшим патриархом, мы сносились таким же образом по настоящему делу, когда мы возвратились из ссылки и прелюбодейный брак был расторгнут, а эконом отлучен от священнослужения. Да не будет нам части с тобою (говорили мы), ни в сем веке, ни в будущем; потому что ты допускаешь прелюбодея безразлично иметь общение с твоею святостию. Когда же он сказал: «я действовал применительно к обстоятельствам, уступая ему до времени»; и потом выразился так: «да будут отсечены руки мои, если бы они совершили прелюбодейное венчание; разве я венчал?»; тогда мы стали иметь общение с ним до кончины его. И твою святость мы также приняли в достоинстве архиепископа, равно как и поминаем тебя каждый день при священнослужении, и ни в чем не разногласим, как только касательно эконома, низложеннаго священными правилами по многим причинам, особенно же потому, что после девятилетнего отлучения он опять стал священнодействовать, притом не в потаенном каком–нибудь месте, – это было бы еще сносно, так как мы не принимали бы участи в этом но в самом источнике нашей святыни, т. е. в явном общении с тобою вместе находится и вместе служит постоянно.

Поэтому справедливо и праведно, и нужно для избежания соблазна народу Божию и особенно нашему званию, чтобы недостойно вторгшийся был отлучен от священнослужения, а мы продолжали бы поминать твою святость и иметь общение со всяким иерархом и священником, не осужденными явно, по учению (Григория) Богослова. Если же это не состоится по грехам нашим, то да не будет, – говорим не из страха, но из сострадания к обществу, – с нашим смирением сделано святостию твоею что–нибудь неправильное и незаконное! Ибо мы с своей стороны потерпим силою Божиею, – что бы ни случилось по Его соизволению, – но свидетельствуем твоей святости пред лицем Христа в слух святых ангелов, что великий раскол произойдет в нашей церкви. Хотя мы подчиняемся власти как люди, но и властию священных и божественных правил волею или неволею, мы управляемся и руководствуемся. (...) (Т.2 С. 259–260)

 

К Николаю хартулярию.

Так как ты приказал объяснить, каково условье (для общения с патриархом) нашего смиренья, то неложно извещаем великое превосходительство твое, как бы пред лицем Господа, ведущаго тайное: нет у нас никакого препятствия к общенью с архиереем, кроме дела об экономе, низложенном божественными правилами. И после того, как он будет отлучен от священнослужения, как прежде по благоизволению Бога и святейшаго патриарха, и благочестивых владык наших, – ибо он – эконом и имеет почетное звание, – мы тотчас станем и служить вместе, и иметь общение и простирать руки, нисколько не входя в разбирательство сослужения его в последние три года, ради экономии, не из–за страха, но ради пользы и спасенья.

Пусть умолкнут лжесвидетельствующие языки, возстающие на мир Божий и говорящие, что, если эконом будет отлучен от священнослужения, то мы найдем причину к низложению нашего архиерея, как уже служившаго вместе с низложенным, потом к осуждению и предшествовавшаго святейшаго патриарха; коварны уста, говорящие таковое: это – выдумка клеветников и ненавистников, не желающих исцеления приключившагося недуга церкви. Нет, да не будет; мы и предшествовавшего патриарха принимали и принимаем, и потому до смерти будем иметь общение с ним, и нынешнего архиерея принимали и принимаем; ибо за него ежедневно возносим молитвы. Пусть будет отлучен от священнослужения эконом, повенчавший прелюбодея; и тогда мы, как выше объяснили, будем служить вместе с ним, если он прикажет, в кафолической церкви, каждый по собственному своему чину. И если это исполнится, то будет радость на небесах, мир в нашей церкви Божией, раскол исчезнет, согласие ясно воссияет, архиерей наш будет увенчан похвалами так, что эта хвала его перейдет к последующим поколениям. (Т.2 С. 264)

 

Ко Льву папе римскому.

(...) Так, божественнейшая глава всех глав, состоялось, по выражению пророка Иеремии, соборище преступников и собрание любодействующих (Иер. 9, 2). Ибо, что там было сказано чрез идольское прелюбодеяние, то здесь доказывается утверждением прелюбодейной связи. Те и другие отвергли Самого Господа, те преступлением закона, а эти преступлением Евангелия. И на этом они не остановились, составив на первом собрании чрез принятие сочетавшего прелюбодеев и сослужение (с ним) недозволенное сборище, по выражению божественнаго Василия; но, как бы с целью приобрести себе название совершенной ереси, они на другом открытом соборе подвергли анафеме не соглашающихся с беззаконным их учением, или лучше, всю кафолическую церковь, и из тех, которые встретились им, одних изгнали далеко, других заключили под стражу, возобновив опять гонение по здешнему обыкновенно. И в оправдание свое они опираются на нечестивый довод: утверждают, что прелюбодейное сочетание есть «экономия»; постановляют, что божественные законы не простираются на царей; осуждают защищающих истину и правду до крови, подобно Предтече и Златоусту; возвещают, что каждый из епископов имеет власть над божественными правилами, несмотря на содержащиеся в них постановления; поэтому, когда кому–нибудь из посвященных лиц приходится тайно и явно подвергнуться низлагающим правилам, то властию желающаго он может оставаться не низложенным. И свидетелем этих слов служит сочетавший прелюбодеев, который, вместе с другими, подвергся различным правилам и открыто служит вместе с ними. Совершающих беззакония, как бы экономию, и других и самих себя, они называют святыми, а не одобряющих этого анафематствуют, как отчужденных от Бога. Доказательством же этих слов служит и здешнее гонение. Что же нужно, блаженный, сказать об этом? Не апостольския ли слова, «яко ныне антихристы мнози быша» (1 Иоан. 2, 18), если мы все люди имеем власть над божественными законами и правилами? (...)

Итак, блаженный, они нарушили ветхий и новый завет преступлением не малых, но величайших заповедей Господних, когда выставили несчастные (свой) закон против закона евангельскаго, захотев волю царей предпочесть воле Бога. Впрочем, различные хотят различнаго и в различное время различно. И чрез это – разрушение всего, как бы во времена антихриста, и поэтому названное у них сатаною экономией справедливо будет назвать предтечею антихриста. О преступлении же правил нужно ли и говорить? Ибо когда отвратились от Евангелия, то о них поздно заботиться. Бог чрез пророка говорит так: «дам ключ дому Давидова на рамо его, и отверзет, и не будет затворяющаго, и затворит, и не будет отверзающаго» (Исаия. 22, 22). Они же, как враги Божии, затворили то, что Он отверз, низложив невинных, как угодно было им, а не Богу, и отверзли то, что Он затворил, возвысив подлежащих низложению по суду Божию, одним словом, постоянно распоряжаясь священными правилами по своему усмотрению и произволу, как господа слугами и рабами. Таковы беззаконныя и нечестивыя предприятия и действия прелюбодейной ереси. (...)

Мы весьма изумились, что мы смиренные, страждущие за православие, еще сверх того терпим, благодаря еретикам. Да заградятся всякия уста, доносящия и клевещущия на нас! Мы – православные, хотя в других отношениях и грешные, блаженнейший, но в этом не делающие никакого отступления от апостольской веры, принимающие всякий, поистине признанный, собор вселенский и поместный, с изложенными на них святыми правилами, отвращающиеся от всякой ереси и еретика и анафематствующие их. (...) И кто благовременно по необходимости не станет предавать анафеме всякаго еретика, да будет часть его с ними! (...) (Т2 С. 265–270)