Манька и охотники до чужого молочка

Мы все опасались, как бы кто-нибудь не свернул нашей козе рога в отместку за ее проделки.

В старое время в деревнях ку­лаки-богатеи придумали такую казнь для блудливой скотины. Скажем, забежит в их огород чу­жая овца или коза, поймают, свер­нут рога — на, живи, как можешь. Животное чувствует ужасную боль, голова у него горит, как в огне. Нередко после этого может и погибнуть, а уж комолым оста­нется на всю жизнь, то есть без рогов, это уж непременно. Чужую скотину не жаль; не жаль и лю­дей, которые, быть может, из-за этого зверства остались без своей кормилицы-поилицы.

Я прихожу домой, а Маньки нет. Прибегают соседские ребята Турицыны (дом Турицыных стоял напротив, мы часто играли вместе в бабки): «Спасайте вашу Мань­ку! Ей рога стягивают!» Я — туда. И вправду, попалась Манька, в руках у злодея. Вертится, мекает, а вырваться не может, он за рог ухватил, крутит, аж покраснел весь, вот-вот лопнет от злости и натуги. Я закричал; обернувшись в мою сторону, злодей выпустил свою жертву, и я увидел, что вме­сто одного рога у Маньки лишь кровавая шишечка... Свинтил, под­лец, успел все-таки! У-у-у, зверь! Да нет, звери так не делают, толь­ко злые люди... И откуда берется -столько злости?!

Но я это все выдумал, так ри­совало мне мое воображение. Мама говорила, что у меня бога­тая фантазия.

Пока что рога у Маньки оста­вались при ней, но поплатиться ей все-таки пришлось, да не за про­казливость и неуемную страсть до­саждать всем, а совсем за дру­гое.

Утром ее выпустили. Часу не прошло — вернулась назад. Еще издали слышим: «Ме-е! Ме-е!» Жалуется. Что случилось с козой? Глянули и за головы схватились: один бок у Маньки сплошная рана. Кто-то облил Маньку кис­лотой.

Вот так, не лезь, куда не надо.

Да уж очень жестоко проучи­ли, видать — бессердечные люди... Рана нипочем не заживала, хотя мама позвала ветеринара и пообе­щала ему хорошо заплатить, если он вылечит козу. Бок промыли, делали какие-то примочки, но он все никак ке зарастал, от него дур­но пахло. Все мы сильно пережи­вали за Маньку, только ей хоть бы что. Маньке все было трын-трава. Она была недовольна, что ее не выпускают на улицу, и все стара­лась шмыгнуть за ворота. Непо­седа!

После мы узнали: ее закрыли в чулане, в соседнем квартале. Хо­тели подоить. А она выбила по­дойник из рук и была такова. «Ах, ну ладно же!» — решили там, за­таили злость. И когда Манька появилась вновь, плеснули какой-то отравой. Ты нам не хочешь мо­лока дать, так мы тебя угостим...

От этого приключения у Мань­ки на всю жизнь остался голый бок. Там, где обожгло кислотой, шерсть так и не выросла, кожа сморщилась, багровели толстые рубцы. Пропала Манькина красо­та. Но Маньку это не печалило нимало. Даже ни чуточки. Что она — королева красоты? Артист­ка? Бегать может, а это самое главное. Была бы еда, были бы афиши!..

Я, школа и Манька

Осенью я пошел в школу. Перед тем мама сходила в школу, познакомилась с учительницей. Учительница спросила:

— Какой он у вас? — Про меня, значит.

— Да он тихий,— ответила мама.— Будет вести себя хорошо.

В школу явился в новом кос­тюмчике (мама сшила), чистый, тщательно помытый. Не ребе­нок — картинка.

Кончился первый урок. Все вышли на перемену. И я вышел. Стою около дверей на школьном дворе. Вдруг кто-то налетел на меня сзади, дал подножку, я миг­нуть не успел — оказался на зем­ле. В новом-то костюме! Чистый, помытый!

А это Мишка Артемьев. Ему бы вечно бороться да возиться. Сел на меня верхом, сидит и ту­зит.

И, как нарочно, учительница:

— Ай да Боря Рябинин! А го­ворили, что он тихий...

Подвел меня Мишка

Потом мы с этим Мишкой Артемьевым, розовым толстяком- крепышом, подружились и даже на одной парте сидели. А тогда, в первый школьный день, уж и досадил он мне.

Началась вторая перемена, а Мишка опять на меня лезет. И опять я внизу, а он — на мне, сверху. Оседлал.

 

И вдруг будто ветром его сду­ло. А надо мной козлиная морда. Манька пришла мне на выручку. Манька тоже пожаловала в шко­лу. Увидела — хозяина бьют, ка-ак даст рогами! Мишка и улетел.

С этого времени Манька стала ежедневно наведываться в школу. Можно было подумать, и у нее уроки...

У нее уже до этого появилась привычка — куда я, туда она. Я в классе сижу, а она около шко­лы гуляет. Я домой — она домой. Как собачонка! Думаете, все меня охраняла? Она за мной следила, за моей успеваемостью.

Вот пришел я в школу. Учи­тельница вызвала меня к доске, решать задачу, а я, как нарочно, не то что задачу решить — мела не могу найти. Внезапно кто-то толкнул меня сзади, я и растя­нулся у доски.

 

Ребята как гря­нут... хохот такой, что на улице слышно; а учительница ничего- понять не может, водит недоумен­но глазами... Оказывается, Мань­ка за доской! В класс пробралась и за доску спряталась. Скучно ей, что ли, стало во дворе. Видит, я, как пень-колода, ничего не сооб­ражаю, даже мела не найду, ре­шила вмешаться.

У нас урок, а Манька по школьному двору ходит, в окна засматривает. Окна высоко, выше, чем дома, так она на задние ноги поднимется. Отец выучил ее слу­жить на задних ногах... Подни­мется да в окошки рогами стучит, бороденкой трясет: что, мол, дол­го занимаетесь, хватит... В классе опять смех!

Я, Манька и велосипед

Мне купили велосипед.

Купить велосипед тогда счита­лось целым событием. Велосипе­дов было мало, сами мы их не де­лали. Мне приобрели велосипед по случаю — иностранной марки, подержанный, но в хорошей со­хранности.

Не буду рассказывать, как я учился ездить на велосипеде: си­няков да ссадин появилось доста­точно. Только сядешь — и грох! Поедешь, колесо вильнет — опять грох.

Ну, в общем, все было как нужно, как должно быть. К тому времени я уже перешел в пятый класс, набрался ума-разу­ма. И велосипед мне был вроде премии, за хорошее ученье. Стала старше и Манька. Но озорства не убавилось ни капельки.

Я уж говорил, что Манька ни на шаг не отставала от меня, а теперь, с велосипедом, и вовсе ста­ла как привязанная. Я туда — она туда. Я поворачиваю в другую сторону — коза немедля поворачи­вает за мной. Я еду, она сзади то­почет. Вероятно, ей нравилось сле­довать за быстро движущимся предметом.

Нам принесли телеграмму из Ленинграда: приезжает крестный с женой, тетей Саней. Я поехал их встречать. Приехал на вокзал,;немного погодя, глядь, Манька тут же. Маленько отстала.

Поезд опаздывал, я сел на ска­мейку, жду. Потом сходил, спра­вился: скоро ли? Велосипед оста­вил. Обратно иду, слышу — крик. Что такое? Оказалось, кто-то из ребят вздумал попользоваться велосипедом, а Манька как поддала! Не твой, не трожь!

Сторожит, как собака. Ну, Манька...

Встретил гостей, помог вынес­ти чемоданы, усадил в пролетку, все честь честью. Дядя Коля с тет­кой Саней на извозчике едут, я тихонько рядом. Манька позади. Бежит и блеет: «Потише, мол, вы, не поспеваю». Крестный заметил:

— Смотри-ка, коза за нами увязалась.

— Да она не увязалась. Она наша.

— Интересно. Личная охрана, что ли? Коза!

А вскоре Манька и впрямь доказала, что она — «личная охра­на».

Я любил гонять на велосипеде так, что ветер свистел в ушах. Педали крутишь, крутишь, дорога слилась в одну серую бегущую ленту, все мелькает по сторонам — дома, деревья, люди... За городом особенно разовьешь скорость — красота!

Машин было еще мало, можно сказать, совсем не было; и людей меньше... никто не мешает. Крути в свое удовольствие!

Когда остановишься, сразу обольет жаром: пока отдышишь­ся, будто в кипятке выварился. И до того я научился ездить на велосипеде, настолько к нему при­вык, что даже ездил с закрытыми глазами, не держась за руль, как в цирке, право.

Я ехал берегом Сылвы, ну, и, конечно, вертел головой по сторо­нам. Не заметил, как руль чуть свернул и я на полной скорости по обрывистому берегу скатился — нет, слетел! — вниз. Как я шею не сломал, до сих пор удивляюсь. Свободно мог.

Трах-тарарах! Колесо наткну­лось на камень, и я полетел в тра­ву, носом вперед, и сразу будто провалился куда-то в черную пус­тоту.

Очнулся, и первое, что увидел, козлиную бороду, козлиные рога и козлиные блестящие глаза, вни­мательно устремленные на меня. Манька? Да, она. Рядом стоит ка­кой-то мужчина.

Потом он объяснил:

— Слышу, коза блеет где-то внизу, под откосом. Думаю, слу­чилось что-то с нею. Спустился, а тут человек лежит, велосипед ря­дом... Если б не она, долго тебе пришлось бы лежать