Хижина бабы Насти Даниловой, около 1986 г.

 

     А наша бабушка Таня Сидорова, перед ее уездом пошла к ней и говорит: «Вот ты уедешь, а кто нам сибирку заговорит, или кровь, или рожу? Ты мне скажи, я запишу и буду от них лечить, ведь врачи это не лечут. А я младшая в семье, у меня получится».

Я видел эти записки. Вот, так и жили наши бабушки в двоеверии: и Богу молились, и посты соблюдали, и от бесов навовсе не отказались. Такая была народная традиция, а традиция очень сильна в традиционном обществе. А теперь традиция – жить в блудном сожительстве, ты думаешь, это лучше? Вот и получим, что заслужим, Бог поругаем не бывает.

     К рассказу о бабе Насте, вспомнилась мне еще одна бабулька, Ивана Ивановича, кажется, Грыбчика жена. Никак не вспомню, как звали, спросить кого надо, а вроде тоже Настя. Тоже учила заговору, как сейчас слышу, а мне лет 8 было: «На море-окияне, на острове Буяне, стоит баня, под баней доска, под доской тоска, тоскуй раб Божий…» Должен сказать, что проверка заговора показала его неэффективность. Жизнь у нее была тяжелая. Царство ей Небесное.

А вот у Нижних Казаков, у Пани, была сестра Анна, она жила в Копанове. Я знал ее и немного общался с ней, она мне показалась очень интересной старушкой, я ей немного помогал в ремонте баньки. Много она мне интересного рассказывала, всегда в гости приглашала, Царство ей Небесное. Вот с ней какой был случай.

Разболелся зимой зуб, боли страшные. А что делать, одна живет, зима, все замело, и позвать некого, да и сил нет из дома выйти. Промучившись несколько дней, упала на колени перед иконами: «Господи! Прости меня грешную! Не могу я больше терпеть это мучение, включу газ и угорю…» И слышит голос: «Подыши над ладаном».

Взяла картонку, на нее уголек, на уголек ладанку посыпала, стала вдыхать. Чувствует боль унимается, а вместе с тем сон нападает, не спала ведь суток двое. И отключилась совсем.

На ее счастье приехал в это время сосед-дачник богатый, а он к ней очень хорошо относился. Стучит в дверь –тишина, давай в окна – нет ответа. Выбил стекло, открыл окно, а бабка еле глазами ворочает. Схватил ее, да в больницу. Спас бабку, еще сколько лет жила…

 А сестра Паня померла, следом Панин муж Миша, на сороковой день, и мужик то вроде крепкий был, и в этот же год, кажется, и сама баба Анна отошла ко Господу.

     Еще в Копанове жила одна интересная бабулька (а может и сейчас жива). Вот, лет 10 назад шли мы с нею вместе ночью в Борки на Рождественскую службу. Всю дорогу пешком. И чего только она мне не рассказывала за два часа.

Когда она была еще девочкой лет 8, то жила, вроде, в Кадомском районе. Вот, однажды собираются ее родственники на какой-то праздник на святой родник, и она напросилась с дядей. Приехали, народу много, кажется, был молебен. А девочке-то все интересно, глянула она в сам-то родник, а там, на дне – ужас: большое серебряное блюдо лежит, а в нем отрубленная голова Иоанна Предтечи. Все натуральное, живое.

«Дядя, дядя! Чья это голова-то на блюде?»- «Где?»- «Да вот, в воде-то, на дне!» - «Что ты, девка, с ума сошла? Нет там ничего!»

Никто ничего не видел, одна она. «Вот уж семьдесят лет прошло, а я все как сейчас вижу перед собой. И почему я увидала, я ведь и не такая уж верующая-то, я и пост-то не соблюдаю!» А кто знает? Стала дома матери рассказывать, та ее отругала: «Чего выдумываешь? Отстань!»

Еще в Копанове однажды проснулась она от света, вся комната освещена. «Пожар где-то» - подумала наша бабулька, да бегом к окну, посмотреть, где горит.

Видит в окно огромную луну, а на луне лик Иисуса Христа, скорбный такой и от него-то, и от луны так все освещено. Упала баба на колени и заплакала: «Господи! Прости меня, грешную, что случилось, что я вижу?»

И так продолжалось довольно долго. И такой же лик, по ее словам, она увидела на Распятии в Борковской церкви.

Однажды на закате солнца, летом, вдруг тоже светлеть все стало кругом, посмотрела она на солнце, а на солнце крест изобразился, и от него такое сияние идет, как будто снова день начинается, а ведь это закат.

«И почему мне все это видится? Ведь я грешный человек!» Удивлялась бабуля всю дорогу.

А вот, тоже похожий случай рассказывала многим, и мне тоже, Люся Ромашкина, жила в Свинчусе, работала в совхозной пекарне. А дом у нее рядом с церковью был. Вот шла она один раз ночью с работы, часа в два, смотрит, а на окнах в куполе, забитых старой жестью, вроде светится. Да и видит вместо окон иконы светящиеся. Одну-то она сразу определила- Пресвятая Богородица. А вместо второго окна икона какого-то святого. Уж дома определила по своим иконам, что это Николай Чудотворец.

«Это, наверное, меня Бог предупреждает, чтобы хлеб с пекарни не воровала»- решила Люся. При том, Нюра, Люся-то не особо и верующая-то была. А что самое интересное, так это то, что храм наш Покрова Пресвятой Богородицы, а в нем придел святителя Николая Чудотворца, в котором мы сейчас и служим.

И в старину, еще в 17 веке в Свинчусе были те же храмы. Люся ничего об этом не знала. А сейчас она в Мордовии живет.

А вот я тебе еще, что расскажу про наш храм, свинчусский. Когда церковь-то открывали, то там был склад совхозный, а в нем, Нюра, какого только говна не было. И шифер плесневый, и рожь-пшеница гнилая, и шкуры, да все ворохами, да кучами, страмотища! А на стенах-то в палец толщиной пыль, да грязь, еле брандсбоем сбили. А полы-то асфальтовые, а в ворота боковые машины въезжали и выезжали: дырищи были пробиты в стенах, и как не побоялись, что стены-то рухнут!

 Ну, и вот, пошли мужики в контору просить ключи от храма. А директор говорит: «Да, конечно, да только подождите, вот дня за три все уберем оттуда (добро-то совхозное), да и отдам вам ключи!»

Вот прождали, а никто и палец о палец не ударил. Опять пошли наши мужики, Трофимыч, да Павел, ключи просить. Опять их дурит. 

А тут к Трофимычу приехала племянница с мироточивым образом на хоругви Царя-Страстотерпца Николая Второго. Она с ним по многим местам побывала. Вот Фекла и говорит нам: «Возьмите образ, да обойдите храм крестным ходом, помолитесь!»

 Так и было. И вот уж третий, что ли раз пошли за ключами-то, да и говорят мужики: «Дай нам, Вася ключи, а мы на школьной машине все ваше добро с народом перевезем на новый склад». – «Ну, берите ключи, только они у кладовщицы».

Мужики меня к ней послали, у них уже и терпение лопнуло. Нехотя, но ключи она мне отдала, как от сердца оторвала. Понятно, она сколько лет там отработала, да рядом с домом, да зернецо там, да комбикормик мололи. Да…

Открыли воротища, да подогнали машину, да давай народ-то очищать храм Божий, освобождать от мерзости запустения. Много народу потрудилось, помяни их всех, Господи, во Царствии Твоем. Да с окон-то давай отдирать тесины черные, да оказывается на свету-то храм-то у нас какой хороший, да это не храм, это же собор! Вот радость-то какая всем была!

А вечером стал я в численничке листочек отрывать, и какому же святому сегодня память была, как ты, Нюра, дорогая, думаешь? Это было 17 июля –день памяти святых царственных страстотерпцев: царя Николая, царицы Александры, царевича Алексия, царевен Ольги, Татианы, Марии, Анастасии. Это что - случайность? А не слишком ли много случайностей?

     Расскажу я тебе о прадеде своем Григории Сидоровиче Маликове. Вот какою смертию он умер. Прадед любил сады, да всякие посадки, да редкости огородные. У него из первых появились в огороде помидоры. У каких-то монашек вроде росли, он семян выпросил. Помидоры-то уродились на удивление, да есть никто не хочет: красные, страшно есть, не отравиться бы.

Так бабушка моя Наталья до старости любила растить помидоры, выпестывала их, весной пораньше высадит, да под трехлитровые банки, а есть не ела, не любила. Это я к слову.

 У прадеда был сад – 40 яблонь. Поливали его всей семьей, таскали воду с речки, зато и яблок было…. Да яблоки –то какие, сейчас и нет таких. Таких садов только два на Лубоносе и было, второй вроде у родителей тети Поли Целиковой.

Бывало, меняли десять яблок на одно яйцо, яиц-то нанесут, корзинами в горнице стоят. А по ночам приходилось по очереди в саду в шалаше ночевать, сад караулить. А то забьют гвоздь в жердочку, просунут меж кольев, воткнут в яблоко и тащут. Вот, не зевай, хозяин.

Григорий Сидорыч выращивал картошку из семян, для интереса. Короче говоря, был бы из него агроном, но он был простой тадышний старинный крестьянин.

 Вот и пришла к нему старая Гусиха: «Григорий Сидорыч, возьми у меня, посади яблоню!»- «Да у меня и так яблонь много и часто посажены, прореживать надо»- «Ну, тогда возьми смородинки!» - «Смородину можно, конечно». Дочь Наталья уговаривала его: «Не ходи ты к ней, отец, не связывайся, все ведь говорят, что она колдунья!»- «Да мы с ней хорошо живем, соседи».

Не послушал, пошел к Гусихе, выкопал смородину с печашкой земли, принес, посадил, да и заболел животом. Неделю дома поболел, да неделю в больнице, в Починках, и скончался. Ему было чуть за пятьдесят. Нам ровесник, можно сказать. Это был страшный 1933 год.

Тут же прибежала и Гусиха: «Да что же вы за мной не пришли, я бы за ним двенадцать зарей походила – он бы живой остался!» - «А мы откуда знали?»- «Вот она что хотела: она бы ходила 12 дней, а ее бы кормили, да водочкой поили»- так решила бабушка, да теперь уж поздно.

     А другая дочь, Ирина, выкопала эту страшную смородину, сожгла ее, кто-то научил так, да и тоже заболела. Правда, не смертельно, Дунюшка ее спасала.

     И в этот же год, запомнившийся голодом, случилось еще более страшное происшествие.

     У бабушки был брат Петр. Ему еще восемнадцати лет не было, а его бригадиром назначили, хороший был парень-то. И вот его в армию призвали. А в армию-то надо идти пешком в уезд, в Касимов. Вот в доме проводы в армию, полно людей, друзья. И видела тетя Шура Федина, при мне рассказывала: идет Гусиха, несет старинную рубашку мужскую расшитую, набитую сеном, зашла во двор к Сидоровым, вытрясла ее – покойника принесла. Зашла в избу, рубашка под мышкой сложена аккуратно, сует медяки Петру в карманы: «Возьми подорожны!», так по обычаю, вроде на дорогу, давали новобранцам медных денег. Заметили, что он в лице изменился. Пошли партией в Починки с другими новобранцами, там ночевали, а утром надо идти в Касимов. Хватились, а Петра-то и нет. Пропал парень. А нашли его только через две недели. Пасли коров в лесу пастухи, коровы заревели, столпились под деревом, а на дереве повесившийся человек. Это был Петр. Вот какую тоску на него нагнала, белый свет стал не мил в 18 то лет! Ты подумай-ка!

     Но ведьма не успокоилась, не встречая отпора, стала следующего брата обрабатывать. Обычный был парень, и вот напала на него тоска смертельная, людей видеть не может, перестал на улицу ходить с друзьями, и дома ничего делать не может, а ведь крестьянское хозяйство, дел невпроворот. А однажды совсем не выдержал, пошел в ригу, сделал петлю, да и залез в нее, да только вспомнил, что самоубийцы прямо в ад идут. Подтянулся руками на балку, сел на нее, и видит под собой не земляной пол, а пропасть, а на дне-то пропасти и пляшут, и гармони играют, веселье, одним словом, Алексея к себе ждут. Закрыл глаза и прыгнул вниз и бегом домой.

 Мать заметила синий рубец на шее, а что делать не знает. Спас Алексея друг. Пришел как-то вечером и говорит: «Сколько ты будешь мучиться, давай после улицы пойдем к Гусихе, припугнем ее».

 Пошли поздно ночью, она в саду в шалаше спала. Разбудили, наставили ружье в грудь: «Или делай какой был или сейчас пристрелим!» - «Что ты, что ты, какой был, такой и будешь, какой был, такой и будешь!» А сама росу руками с травы собирает, да на Алексея брызгает и что-то шепчет. «Какой был, такой и будешь!» 

И правда, утром попросил рюмочку для храбрости, расспросил о срочных делах и отправился на работы. Всю жизнь прожил в Москве, работал кем-то в метро, жил более 90 лет. Вот какие дела-то. Какие страшные люди-то порой с нами рядом живут! Вот тоску да депрессию лечат доктора антидепрессантами, а что за ними стоит порой и не догадываются, а сколько людей то сейчас убегает от этого мучения в петлю или еще как, кабы они знали, что радуются темные силы этому и ждут их к себе на продолжение мучений, а мучения эти много страшнее этой страшной тоски… Раньше то люди знали хоть об этом, как наш дед Алексей Григорьевич, да пытались терпеть, либо лечились у святых Божиих людей, таких, как Дунюшка, к примеру, просили их молитв, либо сами молились усердно, да постились строго, а теперь ведь все умные, все на смех поднимают, думают, помер, да перестал существовать, в небытие ушел, в нирвану буддийскую, отмучился, а на самом деле мучения только начнуться. То тело больше страдало, а теперь душе мучение, презревшей Божии повеления. Избави, Господи, всех нас от этой ледяной, черной, беспросветной напасти, не дай погибнути ни одной душе нами знаемой, спаси и сохрани!