Глава пятнадцатая. Превратности судьбы

Ивета не знала о том, что замышляют брат и сноха. Как-то раз они явились к ней веселые. Сноха была сама учтивость, словно не сказала никогда ей ни одной грубости.

— Ивета, мы решили с Ниффой, — говорит Аслан. — Она останется смотреть за домом.

— Правда? — обрадовалась сестра. — Если будет трудно, то помогут Маша и Ольга.

— Аслан ей не дал договорить.

— Зачем кого-то беспокоить? Она сама справится по хозяйству, — показал он на жену. — Я тоже скоро освобожусь.

Ивета уехала в Кисловодск, в санаторий. Вернулась она на два дня раньше срока. Ближе к вечеру с тяжелым чемоданом, набитым подарками для брата, снохи и любимого племянника, явилась домой. У ворот стояла вишневого цвета легковая машина. Увидев в сарае вещи, она решила, что они побелили дом.

— Ну и хорошо, что побелили, — подумала, но услышала голос незнакомого мужчины. — Спаси господи! — спряталась она за дверью. — Кто это такие? — Но услышала голос Аслана.

— Никола, пожалуйста, то, что ты должен еще за корову, вышлешь завтра же по почте. — Мужчины дошли до двери. Ивета притаилась за деревом. — Завтра на рассвете мы отправимся на Черное море. Дом я тебе почти даром отдал, но делать нечего. Так получилось.

Последних слов Ивета уже не слышала, схватилась за щеки. Она хотела выбежать к безбожным мужчинам, вступить в ожесточенную борьбу. Она бы отняла домик. Но... Как ей опозорить брата?

— Дом неважный, — слышит она опять голос чужого человека, — саманные и плетенные стены...

— Почему ты так говоришь? — не соглашается брат.

— Ладно, об этом не будем. Я из-за земли взял его... Дом, — засмеялся. — Здесь будет дворец...

Аслан сел в новый автомобиль и скрылся за изгородью.

Чужой мужчина зашел в их дом. У Иветы перехватило дыхание. Она не могла двинуться с места. Потом поняла, что произошло.

— Зашло мое солнце, — запричитала она приглушенным голосом. Обхватила ствол дерева, ей не хотелось, чтобы ее горе узнали соседи. Она прижалась щекой к дереву. — Скитаться мне теперь по улицам, проситься на ночлег, искать мне пристанища... — Она шла причитая и обливаясь слезами: облокачиваясь об изгородь чужого теперь огорода. Дерево — красная слива, она попросила саженец у соседей, а желтую продолговатую сливу — у Габе... Подул ветер. В огороде тяжело покачивается кукуруза... Начался дождь. Из фруктовых деревьев нет такого, которое бы не знало ее рук. Она ползла по зарослям к дереву в соседний огород, выкапывала саженцы, связывала их, как сноп, сажала в своем огороде. Тогда маленькие ее плечи умещали двадцать-двадцать пять саженцев. А теперь. Деревья высятся над селом, стволы толстые, корни — глубоко ушли в землю. Посмотрите на это дерево, — никак не сладит с ним ветер, оно только кланяется ветру. А на границе! Так и не дал вырасти тополю. Руки соседа оказались сильнее ее рук.

Громом ударило совсем близко.

Дождь унесло в сторону леса, но с востока густые тучи ползли еще на запад... Ивета остановилась у калитки Ольги... На рассвете ее увезли в больницу.

По длинному коридору Христиановской больницы тяжелыми шагами шел высокий молодой мужчина. Черный поношенный костюм сидел на нем безупречно. Справа на окнах коридора стояли красивые и разные цветы, на листьях — ни пылинки. Они весело поблескивали. Стекла окон блестели чистотой, как хрусталь. Слева по коридору тянулись чистые белые двери палат. Внимание мужчины привлекла стенная газета. Немного постоял у нее, потом направился в кабинет медсестер. Из левого кармана он достал белый в красную клетку платок. Взволнованно вытер им лицо. Не заметил, как рядом с ним появилась Лиза.

— Алан, пошли! — тихо сказала она.

Они остановились у палаты. Лиза потихоньку открыла дверь. Сердце его колотилось изо всех сил. Он еще не готов был войти, но зашел, сам того не поняв. В комнате было светло. Солнце светило радостно, словно всю ночь омывалось ливнем. Лучи его заигрывали с лепестками цветов, которые стояли в сиреневой вазе на тумбочке. Блик от вазы нежится на стене и, переливаясь, сползает на кровать.

Ивета спала. Голова склонилась вправо, щека покоится на правой ладони, левой рукой она прижимает к груди подаренные Аланом перчатки. Брови близко подступили друг к другу, губы сомкнуты, они словно говорили: «Я никогда не сдамся!».. На лице запечатлелся вихрь мыслей, который бушевал в ней до того, как заснуть...

... Сергей привез ей лекарства из Москвы. Сегодня с восходом солнца он уже был у неё. Лекарства и подарки Сергея, завернутые в снежно-белую бумагу, лежали слева на кровати, у её ног. А пышные цветы гордо смотрят из вазы на тумбочке.

— Большое спасибо, Сергей! — поблагодарила его Ивета. — Лекарства оставь, остальное забери.

— По-прежнему не соглашаешься, — развел руками Сергей. Он сел на стул. Глазами оскорбленного посмотрел на нее... — А мама покупает лучшие из вещей... Покупает... Напрасно...

— Не напрасно... — сказала Ивета.

— С твоим упрямством?.. — проворчал Сергей.

— Но... неужели ты не собираешься жениться?

— Ты ведешь себя так, будто совсем ничего не понимаешь? — упрекнул Сергей.

— Какой курс у тебя будет? — стараясь отвлечь его спросила Ивета.

— Первый.

— Вот и выберешь себе...

— Пока... — Сергей искал слова. Он хотел сказать: пока ты не выйдешь замуж, но эта мысль всегда больно сжимает его сердце. Он не смог эту фразу произнести. Посмотрел на нее ласковыми глазами и сказал:

— Мне никто не нужен. Если не ты, то никто.

Она молчала. Отвернулась к стене с печальными глазами. Сергей и это выдержал. Он испытал к ней жалость, жалость не к слабому человеку, а дорогому, которую нельзя описать словами. Эх, как ему хотелось успокоить уставшую девушку, коснуться кончиками пальцев ее щеки, спрятать лицо в ее мягкие густые волосы. Но... Подальше отставил стул. Сел. Заложил красиво руки на свои колени. Посмотрел опять на нее.

— Знаешь, Иве? — ком подступил к горлу Сергея. — Слышишь меня? Мама измерила расстояние от улицы до нашей комнаты и купила. Узнай — что?

— Не знаю... — покачала головой девушка.

— Она купила столько метров, вот такой, — показал он руками, — рулон дорожки. Красная, с зеленой каймой. И купила она ее для тебя.

Ивета удивленно посмотрела на него:

— Почему для меня?

— Чтобы, когда ты выйдешь в день свадьбы из автомобиля, твои ноги не коснулись земли, до самой нашей комнаты, — улыбнулся он.

— Спасибо твоей маме за заботу, но я не знаю ничего мягче земли: — матери и земли. Земля никому не мешает, никому не делает больно. За все хорошее в этом мире земля воздает семикратно... — задумалась.

— Не встречала еще хороших людей, поэтому так рассуждаешь. Если бы ты согласилась... то была бы счастлива...

Девушка тяжелым, но решительным голосом сказала:

— Ищи свое счастье в другом месте.

— Ивета, не надо — ты ошибаешься. Кого ты ждешь? Он живет своей жизнью, а ты?..

Девушка некоторое время молчала. Смотрела в угол за дверью. Потом подняла глаза:

— Хорошо, Сергей. Буду я жить с тобой, а сердце будет с Аланом. Нужна я тебе такая?

Парень вздрогнул. Стул под ним заскрипел. Руки безжизненно лежали на коленях. Он уставился в пол. Бурлящее течение жизни кидало Ивету от одной волны на другую. И в этой буре любовь к Алану не угасала, а закалялась, как сталь. Как же он, никогда не подумал об этом? Медленно поднял он голову. Взгляд задержался на бесхитростном ее лице, как будто хотел запомнить её навеки. Он медленно поднялся, сделал два шага к двери и сказал:

— Ивета, прощай...

— Счастливо, Сергей...

Сергей молча вышел за дверь...

Ивета достала из сумки фотографию Алана и перчатки. Вспоминая счастливые школьные дни, она заснула...

 

Алан подбежал к ней. Он хотел позвать ее, но увидел в руке Иветы свои перчатки — отшатнулся, словно от горящего полена. Он представил морозный зимний вечер... От волнения он расстегнул ворот рубашки. В горле застрял ком. «Я буду ждать моего Алана» — зазвенел в голове ее голос.

Лиза с любопытством и радостью ждала их встречи:

— Как хорошо, — мне причитается от вас дорогой подарок! — счастливо сказала она. — Смотри, она их бережет, как зеницу ока. А ты?! — осуждающе посмотрела на него.

Он не вынес этого взгляда. Отвернулся к стене. На стене полз блик от вазы. Еще немного и блик коснется лица девушки. На полу тень от оконной рамы, дрожа, ползет влево.

Лиза, проглотив подступивший к горлу ком, нагнулась к ней:

— Ивета, проснись. Кто будет спать за тебя целую ночь?

Алан на цыпочках подошел ближе. Лицо ее показалось ему по-детски безмятежным, чистым. Он ушел опять в себя. Лиза, заметив это, сказала:

— Привет тебе от всех думающих! Думай, думай, наверное, есть о чем! — Показала на сверток. — Видишь, какие подарки ей приносят? А какой он парень! Преподаватель института. Будь я Ивета, я бы указала тебе твое место.

— Тише! — шепотом говорит Алан. — Я допустил огромную ошибку... Я исправлю ее, если она...

— Она простит тебя... Во-первых, она добросердечная, во-вторых, — показала опять на перчатки, — не видишь?..

Алан посмотрел на сверток, из-под нее выглядывала какая-то ткань.

— Ивета, проснись! Смотри, кто пришел к тебе.

Ивета повернула голову. На правой щеке осталась маленькая четырехугольная вмятина: от фотокарточки Алана. Она не сразу увидела стоящих возле нее.

— Ивета! — обняла ее Лиза. — С тебя магарыч...

— Алан? — сказала Ивета и вопросительно посмотрела на медсестру.

— Ивета! — Алан сжал верхнюю губу нижней. — Я пришел к тебе попросить прощения... — скрестил на груди руки. — Прости меня... Я понял свою ошибку.

— Присаживайся, — показала на стул Ивета.

— Ну... Я пока пойду, — сказала Лиза и вышла.

Вот оно счастье, которого ждала Ивета. Лицо ее улыбалось, как солнце.

— Алан, я верила, что чистая любовь одержит верх над коварством.

— Я принес тебе столько горя, — извиняясь говорил Алан.

— Не надо, — покачала головой девушка и слезы радости сбежали по щекам. — Это все осталось в прошлом. Я не хочу сейчас думать об этом... Не ты виновен во всем. Один английский писатель сказал: «Первая любовь, это такой тяжелый подарок природы, который нет сил пронести плечам двух юных сердец до конца...».

Алан будто повеселел, но... Что это? Почему на лицо Иветы легла тень печали.

— А где твоя... семья?

— Я разведен... Не о семье мое беспокойство. Ты бы скорее поправилась... Тогда... Сыграли бы свадьбу.

— Как, свадьбу?!

— О ней больше и слышать не хочу, — твердо сказал Алан. — Она мерзкая... Ей нужны только деньги...

Ивета перестала слушать его. Как это так? Зита уже не годится для него? А ребенок? Она представила сына Алана, нежного как гусенок, как спрятал он голову на груди Иветы. Нет, не лишит она этого малыша отца. Кто, кто, а Ивета хорошо знает, что значит жить без отца и завидовать другим. «О чем он говорит? А, Зиту клеймит...» Ей было неприятно... В ней собралась злоба, как во время ливня вся вода собирается, хлынув со всех сторон, в одну ложбину. Потом это вода прорывается, руша на своем пути все, что попадается. Так и в Ивете соединились большие и маленькие неприятности. Она хотела ему нагрубить, хотела даже выставить за дверь, но...

— Спасибо за то, что навестил!.. — сказала и подумала: «Неужели ты уже не тот Алан? Тот. — Она улыбнулась. — Его красивая голова, губы, чистые глаза. Это в него поселился на время другой, Алан»

— Ивета, — прервал ее мысли голос Алана, — ты слушаешь меня?

— Слушаю...

— Как только выйдешь отсюда, отец сам будет сватом к тебе, — весело сказал Алан.

Ивету очень рассердили последние слова и она сурово спросила:

— А что!? Теперь твоему отцу не нужны больше богатые, знаменитые родственники?

Алан хотел ответить, но вбежала испуганная Лиза со шприцем в руке:

— Алан, уходи быстрее. Главврач здесь.

— Ивета, я еще приду, — сказал Алан и направился к двери.

— Подожди, пожалуйста, — сурово сказала Ивета. — Не утруждай себя больше!

Лиза опешила.

— Почему? — остановился Алан. — Ладно, вечером поговорим.

— Разговор окончен! — сказала Ивета.

Алан вышел с поникшей головой. Лиза подошла к Ивете и спросила:

— Почему ты это сделала? Ты же пожертвовала собой ради него...

Ивета молчала.

Шприцу Лизы в руке задрожал и с ним она вышла.

Ивета встала. Запахнула на себе длинный белый халат, под ним отчетливо вырисовывался ее стройный стан. Подошла к окну, задвинула штору, в палате стало темно. Блик на вазе погас.

Ивета обвела взглядом палату и сказала:

— Так лучше...

От коридора до калитки двора Фаризат проложена дорожка из камней буквой «С». Между камнями кое-где вылезла травка. Нежные всходы слегка покачиваются от ветерка, низко кланяется земле подорожник.

Фаризат сидит на порожках. Узкие, черные глаза осматривают двор. Ее переполняет злоба от того, что бессовестная трава так самоуправствует в ее владениях. То, что ее руки давно здесь не хозяйничают, видно сразу. Сын и сноха уехали жить в город. Не любит Фаризат такой неубранный двор. Она бы повырывала эту траву, но стоит ей нагнуться, как голову пронзает страшная боль и в глазах темнеет. Иначе бы наглая крапива уже жарилась бы на солнце. Сливовое дерево, тоже заросло крапивой и она дотягивается аж до вкусных плодов своими жгучими языками. То, что она уже не в силах работать, видно и по огороду. Лука и чеснока уже не видно под бурьяном. Фасоль давно осыпалась, а стручки ее распахнулись, как ножницы, и кажется, что помирают со смеху над беспомощностью Фаризат. Слух ее уловил гоготанье гусей. Друг за дружкой, покачиваясь, шли гуси с речки. Вспомнила те времена, когда двор ее был полон скота и птицы. Пока она кормила цыплят и индюшат, гуси и утки кричали на всю улицу, просовывая клювы в щели плетня. И не поняла, как двор опустел. Оставалось еще две курицы, но и они, как мыльная вода, куда-то исчезли. Посмотрела на курятник возле сливового дерева, дверь у нее не закрывается с прошлого года, потому что помета там выше щиколотки.

Улица ожила. Мычание коров, блеянье ягнят и овец, крик уток и гусей, голоса людей, зазывающих свою живность... Вечерний шум дополнял и крик пестрого индюка Арапхановых. Он распушил свой блестящий хвост. Пританцовывает мимо плетня вокруг индюшек, то в одну сторону, то в другую. Тень от дома легла на плетень, потом на коровник. Одна половина коровника была выделена для коров, другая — для овец и телят. Сарайчик посередине был обит досками. Теперь он открыт. Прошлой зимой она топила этими досками. Заметила на тени со стороны коровника светлое пятно. Сердце вздрогнуло. Такой слабости она не знала последнее время.

Что встревожило ее? Летом, в пору фруктов, она не разрешала сиротам заходить по нужде в огород, боясь, что они что-нибудь съедят.

— Они не трогают, — клялась Залихан.

— Твои голодающие драконыши заглянут и в рот покойника...

Один раз наглухо закрыла дверь сарая и отколупала в стене щель, чтобы наблюдать оттуда. Много дней и лет подсматривала в эту щель за сиротами, на имущество отца которых она по-барски жила. Летом ее открывала, зимой закрывала. Напрасные труды. Сироты Залихан ни разу даже не взглянули на ветки с фруктами. Разозлилась на это светлое пятно. Вскочила, не подумав, споткнулась. Упала. Хотела подняться, но голову пронзило болью. Голова стала тяжелой. Если бы не это пятно света — щель, она бы закричала.

Но!.. Надо закрыть эту щель, на это еще хватит у нее сил! Встала. Медленно идет к коровнику. Держась за стену, дошла до того места, откуда пробивался свет. А чем закрыть? На ней и передника не оказалось. Опять ударила голова и кружится. Пошатнулась. Тонкие пальцы ползут по стене коровника. Правой ладонью она закрыла щель, левой — стянула с головы платок. Как молния блеснуло в голове воспоминание, как она, будучи невестой, выхватила с головы Налука шапку и села на нее.

Вздохнула.

Она скомкала в руке платок. Сейчас закроет эту щель и позовет людей на помощь. Рука с платком не коснулась еще щели, как голову опять ударило. Руки сползли по стене. Упала...

Вот к ней идет Залихан, она ясно ее видит, тянет к ней руки с растопыренными пальцами.

... В первую осень войны соседи принесли Залихан кто картошки, кто тыкву, кто фасоль. Картошку она ссыпала в угол подвала. Как-то утром она спустилась в подвал. Набирая картошку, рука почувствовала что-то мягкое, в нос ударила вонь. Фаризат бросила на ее картошку «навоза»...

— Прости-и-и, — слышен голос Фаризат в пустом дворе. — Прости, Залихан...

Фаризат в тревоге. Опять перед глазами встали сироты... Идут к ней четверо детей Тамби, каждый из них несет деревянную чашу, в которую капают их слезы. А это что?

...Когда дети садились кушать, Фаризат залезала на чердак и прямо над столом детей начинала громыхать, стучать, будто что-то делает. Из щелей на потолке между досками, что были пришиты к балкам потолка, в чашки детей сыпались пыль, песок, мусор...

...Приближаются к ней Залихан и ее дети, молчат. Вид их пугает ее. В отчаянии она. Воды! — взывает она, кусая высохшие губы. Смотрит, во двор вошли четыре брата, не вернувшиеся с войны. Она зовет их. Но... молча смотрят на нее, во взгляде — упрек...

Мучается Фаризат на полу коровника. И перед глазами встают все проделки, все муки, которые доставила она сиротам. На нее идет лавина чернозема — это отнятый огород Залихан. Лавина зерна, заработанная Тамби, лавина камнепада — это картошка Тамби. Все то, что отняла у его детей — падает на нее лавиной: фрукты, картошка, которую она прятала под семью замками в подвале в первое лето войны, а потом уже негодную по ночам носила на реку...

В кошмарных муках Фаризат... Вот она тонет в озере молока...

Четыре голодных ребенка. Видит она — сироты сидят на пороге. Роза на коленях у Иветы, Аслан, Надя, рядом с ней смотрят на нее... а она проходит мимо с полным ведром парного молока. Она назло им доила корову на глазах у них же...

Она до крови искусала губы... На нее опять лавиной хлынули земля, пшеница, кукуруза, фрукты, молоко...

— Простите-е-е! — Фаризат пытается говорить, но язык не слушается ее. — Прост... — смотрит она на братьев.

Вот она слышит голос Тамби:

«Как ты избила мать четырех детей, как ты издевалась над ними? Ты думала, что они не выживут? Или думала, что они ничего не видят? Как ты не понимала то, что на тебя смотрели четыре пары глаз? Пусть бы семь глаз из них ослепло, все равно бы один глаз видел. Знай, что зоркий один глаз отомстит тебе!».

— Просе.., — бормоча она еще раз посмотрела на щель...

Глаза Фаризат, как глаза дохлой змеи, остались вытаращенными на щель. В левой руке остался платок...

Прошло двадцать лет. В одной из палат кардиологического отделения городской больницы лежит 45–46 летняя женщина. Со стороны не разобрать, что белее, подушка, волосы женщины или лицо ее. Почерневшие губы потрескались, как земля от засухи. На постели лежит подушка с кислородом. Медсестра Рита вытирала пот со лба и впалых щек больной. А врач сидел возле нее, как охотничий пес на пригорке:

— Сегодня она выглядит лучше...

— Немного, да, — сказала Рита.

Раздался скрип двери.

Но взмах руки врача — и она закрылась. Он нагнулся к больной и ласково говорит:

— Ивета... Ивета, открой глаза...

Больная застонала, мол, оставьте меня в покое... В коридоре слышен шепот детей.

— Опять пришли к своей учительнице, — сказала Рита.

— Это очень хорошо, — согласился врач, — но придется им пока уйти. Поблагодари их.

Рита встала.

— Брату и сестрам разрешить войти?

Доктор покачал головой:

— Ночью придут, а теперь пусть отдохнут.

Рита вышла. Доктор пытается привести в себя больную. Время от времени она открывает глаза, потом тяжелые веки закрывают их вновь. Вошла Рита. Вытирает пот с лица больной, а доктор держит ее худое запястье — следит за пульсом.

— Ивета, ты совсем опустилась... Посмотри сюда.

Она открыла глаза... На лице ее заметное удивление. Что это? Ей кажется или наяву? С Ритой разговаривает Алан в белом халате... юный Алан! Ничего удивительного он остался в ее памяти молодым. Посмотрела в противоположный угол и... опять потеряла сознание. Через некоторое время она почувствовала запах нашатырного спирта и удары по щекам. Ей показалось, что ее хлещут колючей веткой. Посмотрела, но глаза опять закрылись. Слышит голос врача: «Не закрывай глаза!..»

Почему они мучают ее? Оставили бы в покое. Она увидела Риту со шприцем, но не почувствовала, как игла вошла в нее.

— Рита, пожалуйста, кордиамин.

Больная опять открыла глаза. Слабым голосом спросила, откуда родом доктор. Как зовут?..

Доктор с удовольствием объяснил. Слава Богу, что больная смогла говорить.

— Сар-мат? — от удивления, заикаясь, повторила Ивета. Перед глазами пробежала ее жизнь. Годовалый сын Алана... По правой щеке сбежала слеза и попала в ухо.

Откуда знали врачи и медсестра, что это слезы радости. Рита достала из под подушки носовой платок, тщательно отутюженный, и вытирала слезы больной.

«Весь в отца — и глаза, и голос, и нос, и волосы... — подумала Ивета!».

Прошло две недели. Ивете стало заметно лучше, но двигаться и вставать ей еще нельзя было.

Ивета однажды говорит:

— Идите, отдохните. Сейчас придет Аслан.

— Сестры твои скоро придут.

Доктор подсел к ней ближе. Пальцы его хорошо чувствовали беспорядочные удары ее сердца. Он смотрит ей в лицо. Зажили бы трещины на губах. А этот холодный пот?! Когда-нибудь высохнут волосы на её лбу и висках?

Ивета же в этот миг думала о том, как она встретилась с отцом Сармата во дворе Зиты...

Мысли ее оборвались словами:

— Мы пошли, Ивета...

Она вздрогнула.

— А-а, хорошо...

Задумалась... В одно время ей стало необычно легко, будто ее отпустила тяжесть, которая давила на грудь. У нее появилось необыкновенное желание — увидеть врача без халата. Она застонала как раненая птица. Села. Под левой лопаткой словно укололи шилом. Опустилась на подушку. Она подумала, что Сармат в костюме, обязательно, похож на отца...

А почему бы Ивете на некоторое время не вернуться в дни молодости? Мечты достигли апогея и, она, встала... Держась за громыхающее сердце, подошла к окну. Оперлась на подоконник. Шагах в тридцати под высокой березой стоял Сармат, с каким-то парнем в халате, а Сармат был в иссиня-черном костюме. Точно в таком же костюме был его отец на выпускном вечере, не Сармат, а Алан! Они стоят на счастье Иветы или ждут Риту? О, если бы стояли хоть до вечера! Почему до вечера? Целый месяц! Она бы смотрела и смотрела на своего Алана. Но... Ивете тяжело становится дышать. Она сползает вниз. С трудом подтягивает себя... Вцепилась в край подоконника слабой правой рукой, а левой — держится за сердце, как будто на груди золотая жар-птица.

Пальцы вросли в подоконник, она посмотрела на тумбочку, на ней быстродействующие лекарства, но они были недоступны ей. Она не в состоянии ходить. Понимала, что ей не дотянуться до лекарства... Опять сползает вниз. Земля притягивает ее, как гигантский магнит. Собрав все силы, цепляется за подоконник, посмотрела еще в окно, пока она смотрела на лекарство... может его там нет уже? Нет, стоит еще!

Перед глазами — выпускной вечер, она танцует с Аланом, звучит красивая мелодия...

Она дышит с трудом. Сползает. Старается удержать себя. Пальцами правой руки вцепилась в шпингалет на окне. Если бы окно было без стекла, то держаться был бы удобнее. Падает, тяжесть тела тянет ее вниз. О если бы один, один-единственный раз посмотреть еще... Обеими руками вцепилась в подоконник, подтянулась и... упала... Медсестра зашла в палату, беззаботно говоря:

— Ивета, я вернулась... — глаза молнией коснулись пустой кровати. Испуганная подбежала к окну. — Ивета! — она пытается поднять больную, но не хватает сил. Истошно кричит в окно Сармату.

Она подносит ко рту Иветы кислородную подушку.

Сармат прыгнул в палату через второе окно. Поднял ее на руки. Положил на кровать правым боком. Рита водит у носа ей ватой, смоченной нашатырем...

— Быстро морфин... — говорит Сармат, а сам стал массировать её сердце...

— Кардиомин.

Больная еле слышно застонала.

Сармат нагнулся к ней.

— Ивета, ох, Ивета? Почему встала? Разве так можно?!.

Губы больной зашевелились.

— Ивета... Посмотри сюда, — Рита вытирает слезы, но Ивете не до слез...

Сармат нащупал пульс больной.

— Почему она встала, интересно? Знала же, что ей нельзя даже двигаться?

Она хочет тебе что-то сказать, послушай, — с удивлением сказала Рита.

Он нагнулся над ней, но не мог услышать ее слова.

— Зачем ты подошла к окну? — спросил Сармат.

— Знаешь, как она мне сказала недавно? — сквозь слез говорит Рита.

— Как? — не ожидая услышать что-нибудь значимое, — спросил Сармат.

— Если я, умирая, улыбнусь знай, что я улыбаюсь любимому.

— Что-о?!

— Ивета... Ивета... Открой глаза... — просит доктор.

Померкнувшее сознание Иветы улавливало слова доктора. Она открыла глаза. Как последний раз вспыхивает огонек керосиновой лампы от нехватки керосина, так же тяжело поднялись веки Иветы, взгляд задержался на лице Сармата, похожего на отца...

К удивлению врача и медсестры, она еле заметно улыбнулась... В последний раз.

[1] Кувд — пир (осет.).

[2] Гарка — деревянное приспособление в виде продолговатого овала с дыркой для стягивания подводы (осет.).