А главных слов ты так и не сказала

 

До дрожи в теле, судорогой сердца,

Безумием навязчивой тоски

Хочу вернуться в питерское детство,

Туда, где коммунальное соседство

Хранило кованые сундуки

  В забытом длинном коридоре,

  Вместившем наши радости и горе,

 

Где в полутёмной комнате моей

Поблескивали лаковые дверцы

Шкафов, хранящих книги давних дней

Про рыцарей и храбрых королей,

Готовых умереть за даму сердца.

   Там, на прохладном кожаном диване

   Забылась я в очередном романе.

 

А над крахмальной скатертью с кистями

С высокого лепного потолка

Льёт бронзовая люстра вечерами

Свой тёплый мягкий свет с полутонами,

Который мне нужнее маяка.

   А хмурый город смотрит сквозь гардины

   На тёмные от времени картины.

 

Там в тишине старинные часы

Отсчитывают время мерным боем.

А над Невой разведены мосты,

И нам уже не встретиться с тобою.

Бамм… бамм – на страже хрупкого покоя.

    И в глубине дворового колодца

    Тот бой печальный эхом отдаётся.

 

И дождь, как прежде, в окна барабанит.

А мама молча разливает чай,

Цветёт пахучий золотистый май,

И безысходность больно сердце ранит,

Туманит взгляд и в жизнь иную манит

     Тот в чашечках фарфорового звона

     Душистый запах зарослей Цейлона.

 

Родная, повторим тот разговор,

Ведь главных слов ты так и не сказала.

В квартире питерской, что окнами во двор,

В проулке у Финляндского вокзала

Ты губ сведённых так и не разжала.

     Что было в них? Ужели твой укор

И вечного сомненья приговор?

 

О, ну зачем мне это наважденье?

Я спать хочу, оставь меня, уйди.

До тяжкого рассвета мне забвенья

Придётся ждать и мысленно брести,

Считать верблюдов для успокоенья,

     Бредущих медленно тропою заклинаний

     Пустынею моих воспоминаний.

 

 

Сочельник зажигает звёзды

 

Сочельник звёзды зажигает

И в этот двадцать первый век.

И времени бесшумный бег

Наш тёмный Космос наблюдает.

 

Песчинка малая земная

Живу себе, как тот щегол,

Свободен,горд,исир,и гол,

Ни ада не страшась,ни рая.

 

Свечу в Сочельник я зажгу,

На подоконнике оставлю,

Не потому, что Бога славлю,

А просто маму в гости жду.

 

Я просто знаю: в этот вечер

Она придёт ко мне живой,

Тихонько посидит со мной

И,уходя, задует свечи.

 

И в эту ночь под Рождество

Я буду счастлива лишь с нею,

А без неё я не умею

Ни горе пить, ни торжество.

 

Сочельник зажигает звёзды.

Закончился тот страшный век.

И я– ничтожный человек –

Из ран вытаскиваю гвозди.

 

Прачка. Памяти моей мамы

 

Смуглое дитя природы,

Все тебя цыганкой звали.

Но недаром были родом

Из Италии ромалы.

 

Косы длинные носила,

Красоту свою девичью,

Из Чайковского любила

«Итальянское каприччо».

 

А когда бельё плескалось

На верёвке парусами,

Тень Италии качалась

Там за тёплыми морями.

 

О,фантазии капризы!

С белых простыней слетала

И улыбка Моны Лизы,

И Мадонна Рафаэля,

 

И Сикстинская капелла,

Красок нежное пиано,

Огневая тарантелла,

Маттиолы запах пряный,

 

Сам волшебник Паганини

С дивной скрипкой Страдивари;

И ведёт,ведёт Россини

Пёстрый рой весёлых арий.

 

Эти чудные картины –

Есть ли лучше что на свете –

Дивный голос Робертино,

Голос юного Лоретти...

 

Но бельё давно просохло,

Прачку ждёт её работа.

Музыка в крови заглохла.

Парус сник. И жаль чего-то.

 

Голосов не слышно боле.

Спит канал зелёно-синий.

И плывёт в ночной гондоле

Итальянка из России.

 

 

К старой фотографии у меня на столе

 

Вот высохший ручей.

           Заросшая тропинка

В густом сплетенье ивовых ветвей,

Под серым небом узкая лощинка –

И вы с отцом запечатлелись в ней.

 

Фотограф был мастак,

           снимал со знаньем дела:

На камне у ручья он посадил вас так,

Чтоб я всю жизнь на вас смотреть хотела

И чтоб любви моей источник не иссяк,

 

Как тот былой ручей

           среди камней холодных

Под низким небом Родины моей.

Вас нет давно, ото всего свободных,

А я вас всё люблю –

           чем дале, тем сильней.

 

 

                           РОДОСЛОВНАЯ

Моя куцая родословная

 1.

Мой финский предок не бросал

Свой невод ни в какие воды,

Извозом жить предпочитал

«Печальный пасынок природы».

 

И – нелюдимый, деловой

Ему попался зять, помощник –

То был угрюмый прадед мой,

И он был питерский извозчик.

 

Когда пришли большевики

И лошадёнку отобрали,

Тогда тяжёлые тюки

Его, как Сивку, укатали.

 

Дед пересел на паровоз

И был помощник машиниста.

То был уже другой извоз:

Возил в Финляндию туристов.

 

На стороне большевиков

Он бился за «освобожденье».

В артель чухонских бедняков

Он записался без сомненья.

 

Власть не забыла, что он был

Сторонником её до смерти:

Пустила сына на распыл,

А дочерей послала в «нети».

 

Как хорошо, что не дожил

Мой дед до истребленья рода!

Недаром Пушкин говорил:

«Печальный пасынок природы».

 

2.

Другой мой прадед был «кулак»,

Эстонский крепкий хуторянин:

Сам и хозяин, и батрак,

А попросту сказать – крестьянин.

 

А дед соху не полюбил,

Оставил землю он родную,

Украл невесту и отбыл,

И начал жизнь совсем другую.

 

Под финским небом он один

Средь хмурых «пасынков природы»

Был петербургский мещанин,

Любитель пива и свободы.

 

Но и ему не повезло:

Ни лёгкий нрав, ни даже пьянство

Его от казни не спасло,

Ему «пришили»... вольтерьянство.

 

Отец с тех пор под страхом жил,

Витала рядом тень ГУЛАГа.

Советской власти он служил,

Но жить - нужна была отвага!

 

                   3.

Устали жить отец и мать,

Лежат в земле балтийской оба,

Их развела при жизни власть,

Её бездонная утроба.

 

А что же я? И кто же я?

Бреду слепая через годы.

Твердит мне жизнь-ворожея́:

«Ты тоже пасынок природы...»

 

 

Мой дед

Мой дед был, ох, мастеровой.

Он печки клал и водку пил.

А во хмелю он был шальной

И бабку для острастки бил.

 

Она сносила всё легко.

Был оптимизм присущим ей.

Прощая и любя его,

Растила четверых детей.

 

С годами дед мой присмирел

И не буянил, и не пил.

Я помню, как он песни пел,

Как нежно он меня любил.

 

Его забрали в декабре.

Студёной ночью увели.

Собака выла во дворе,

А мы держались, как могли.

 

И пуст и тёмен был наш дом,

И радость из него ушла.

Уже тогда, а не потом

Я всё как надо поняла.

 

От деда не было вестей

При жизни больше никогда,

И в череде тех мутных дней

Его взяла Караганда.

 

И даже в шахте под землёй,

Глотая угольную пыль,

Пока он был ещё живой,

Я знаю, он меня любил.

 

На старой карточке немой

Мы с дедом вместе, он и я,

Статьёю пятьдесят восьмой

Давно ушедший от меня...

 

Он мастер был. Он печки клал.

Кому, кому он помешал?!

 

                           Не в лисью шубу...

 

повесть о том, как мой дед мою бабушку выкрал

из дома, т.к. при сватовстве ему было отказано

из-за его имущественной несостоятельности

 

Не в лисью шубу, а в тулуп крестьянский

Была укутана украденная дочь,

Когда раздетая в мороз крещенский

Она судьбе навстречу выбежала в ночь.

 

Седую голову повесил старый Тынис,

Ни пряник и ни кнут ему не помогли:

Ведь только что он младшенького сына

В своей конюшне вынул из петли.

 

Состарилась его Мария в одночасье.

В глазах сухих недобрый вспыхнул свет.

И слышало февральское ненастье

Её проклятья дочери вослед.

 

Шли годы. На чужбине старилась беглянка

Среди чужих, немилых ей людей.

Жила, как вечная немая иностранка,

Не понимая собственных детей.

 

Закончен путь. Без гроба в общей яме

Ей суждено в чужой земле лежать.

Так много лет назад жестокими словами

Её на жизнь благословила мать.

 

Теперь-то знаю я, за что мы хлеб изгоев

Жевали с солью бедствий пополам –

То, давнее, заклятье родовое

Все, все несчастья предрекало нам.

Но я надеюсь жаркою мольбою

Порочную наследственность прервать

И заслонить детей моих собою,

И повторить судьбу мою не дать!

 

 

              К годовщине гибели моей бабушки

 

Цветы она любила полевые,

Неяркие, неброские, простые.

А вот в саду была неутомима.

В саду её цвели сирень с жасмином,

И флоксы, и пахучая лаванда,

И розы, и садовый ландыш.

Она любила запахи лесные,

Заросшие тропинки потайные

И ей одной известные, грибные

Места заговорённые, иные,

Где пенье птиц и лёгкое дыханье,

Где нет людского шумного мельканья,

И речи нет чужой, и думать можно

На языке родном, ничуть не осторожно,

И вдруг запеть родную песню с детства,

Не опасаясь злобного соседства.

 

Она любила жизнь среди природы,

Среди деревьев, птиц, цветов,

             зверья любой породы.

Лишь люди вызывали отторженье

И прочное её предубежденье,

Как будто знала, чувствовала, видела,

Какой конец готовят ей гонители,

Как из теплушки выволокут за ноги

И бросят в штабель мертвецов, и заново

Пойдут искать по эшелону следующих,

Среди живых ещё, на муку едущих...

 

А у меня сегодня в палисаднике,

Как на чужом немилом празднике,

Соседка посадила флоксы белые –

Потерь моих свидетели несмелые.

Они цветут, благоухают радуют,

Им всё равно: где расцветут, там падают.

А для меня их на земле растила

Та, у которой даже нет могилы...

                                                            1998

 

 

                               Детство

            На Енисее. Зарисовка из детства

 

Месяц, глядя на землю с небесных высот,

Проложил по воде серебристую тропку.

С того берега голос твой дальний зовёт:

– Ло-одку-у!

 

Только лодочник, крепко умаявшись, спит,

Только кедры одни на крутом берегу.

Над рекою в ночи еле слышно летит:

– Ло-одку-у!

 

Я на берег реки, задыхаясь, лечу

И помочь тебе, мама, хоть чем-то хочу,

Я на сонного лодочника кричу:

– Лодку, лодку!

 

А на том берегу тишина, тишина.

Видно, лодка моя никому не нужна.

И несёт свои тёмные воды река,

И качается лодка...

 

                    Спит моё цветное детство...

Спит моё цветное детство

В тихой «Даче Декроа́».

Дремлют финского соседства

Позабытые слова.

 

Словно мягкий свет плафона,

Лунный луч горит в окне

И портрет Наполеона

Освещает на стене.

 

Эти белые лосины,

Руки накрест на груди.

И сквозь лёгкие гардины

Что там брезжит впереди?

 

Воздух негою пронизан.

В доме дремлет тишина.

Только бабушка Луиза

Бродит по́ двору без сна.

Я хочу к ней обратиться,

Дотрону́ться до руки...

Мне всё чаще стали сниться

Тот наш дом и те Юкки.

 

Я босая. Пол холодный.

И по лунному лучу

Так легко и так свободно

В детство давнее лечу.

 

 

ТОСКА ПО РОДИНЕ

То был ли сон?

 

Манила в поле влажная трава,

Где радуга легла до горизонта.

Мелькали зонтиков сквозные кружева,

Плылтомный говор дачного бомонда.

 

И ярких платьев модный крепдешин,

И девичьи соломенные шляпки,

И волны лёгких тюлевых гардин,

И полевых цветов безумные охапки.

 

То был ли сон,иль вечная весна

Цвела в садах сиренью и жасмином,

А мне Юкки мои,моя страна

Ложились в памяти глубины.

 

Текли часы земного бытия,

И каждый день был чем-то обозначен:

Ахматова (теперь-то знаю я)

В тот год гостила на соседней даче.

 

Теперь уже утрачен счёт годам.

Теперь мне удивительно и странно,

Что по моим ромашковым холмам

Бродила где-то царственная Анна.

 

А в дикой Африке плыла жара,

По прихоти поэта симпатичной

Вышагивал «изысканный жираф»

У озера с названьем необычным.

 

О, память! До конца не уходи!

Дай мне войти ещё хоть раз в былое,

В серебряные тёплые дожди

И в ласковое лето золотое.

 

 

Те качели

 

«Я качался в далёком саду

           На простой деревянной качели...»

О.Мандельштам

 

И я тоже качалась в саду

На простой деревянной качели,

И шептали мне старые ели,

Что сюда я уже не приду.

 

Там, где детство застряло впотьмах,

Зарастают бурьяном тропинки.

Две непрошенные слезинки

Затерялись на впалых щеках.

 

Долог перечень прожитых лет,

Чуть осталось до финишной ленты.

Ну а прочее – всё сантименты,

Ведь дороги в прошедшее нет.

 

А качели в том странном саду

Превратились в пустую мечту.

 

 

Те ели детства...

«К нему склонила ель

зелёный сон ресниц...»

 Ш.Бодлер «Маяки»

Заснула ель зелёным сном ресниц.

В июльской маяте еловая аллея.

Перед строкой Бодлера падаю я ниц,

От непонятной радости хмелея.

 

В садах сирень не вовремя цвела.

Стояла духота предгрозовая.

Жужжала полусонная пчела.

А я была счастливая такая!

 

Ещё не знала я, что жизнь – лишь миг один,

Что всё пройдёт, что время быстротечно.

И никакой волшебный Алладин

Не будет надо мною реять вечно.

 

Стихи мои в безвестие летят.

Прошедшее мне стало часто сниться.

А ели детства моего всё там стоят,

Смежив свои зелёные ресницы.

 

 

Та калитка

 

Фонарь веранды разноцветный

Расцвечен бликами заката.

Сюда приду я в час заветный,

В ту жизнь, которой нет возврата.

 

Вдохну, как прежде, запах хвои

И поклонюсь знакомой ели,

Где тихо дремлют на покое

В саду забытые качели.

 

Прольётся дождик на дорогу.

И я, промокшая до нитки,

Без цели постою немного

У заколоченной калитки.

Шлиссельбург, малая родина

Я в Шлиссельбурге хмуром родилась,

Но никогда в нём позже не бывала.

Откуда же та мысль во мне взялась,  

Что будто это всё сама видала?

 

Там крепость, окружённая водой,

Стоит одна на острове зловещем.

Там Кюхельбеккер мучился тоской,

И Батенькова подвиг нам завещан.

 

Там бился несгибаемый фон Бок,

Тот самый «императорский безумец»,*

С которым Александр бок о бок

Державой управлял, как вольнодумец.

 

Там в тёмном каземате поседел,

Обдумывая страшные кануны,

С друзьями разделивший их удел

Блистательный гусар полковник Лунин.

Промчались вихрем годы тяжких бед,

Гражданских войн, кровавых революций,

А город, где явилась я на свет,

Живёт себе, как встарь, под небом куцым.

 

Но что же там, за крепостной стеной?

Всё те же казематы и подвалы?

Поговорил бы кто-нибудь со мной

О родине моей, о малой.

 

Где мой дом?

«Мне хочется домой, в огромность

           Квартиры, наводящей грусть.

           Войду, сниму пальто, опомнюсь,

           Огнями улиц озарюсь».

 Б.Пастернак

 

Я поднимусь в гудящем лифте,

Открою дверь своим ключом,

Подумав на лету о Свифте,

Построившем высокий дом.

 

Мой дом – мне крепость.

           За спиною

Защёлкну я дверной замок.

И, насладившись тишиною,

Замечу, что мой плащ промок.

Сниму,

    не зажигая света,

Пройду и распахну окно,

Любуясь на исходе лета

На дождь, заладивший давно.

 

А там внизу, блестя листвою

Под тёплым ласковым дождём,

Будто шепчась сама с собою,

Грустит берёза под окном.

 

И дальше, дальше всё по кругу

В домах все окна зажжены,

А мы на долгую дорогу

Уже судьбой обречены.

 

Но я о том ещё не знаю,

Ещё люблю мой тёплый дом,

Ещё сама я открываю

Родную дверь своим ключом.

 

Ещё мой дом стоит, как крепость,

И я ещё хозяйка в нём,

Но расставания нелепость

Уж виснет в воздухе немом.

 

Давно душа изнемогает.

Давно постыл мне белый свет.

И оживу ль ещё, кто знает –

Хочу домой!

         А дома нет.

 

 

ПРЕДВОЕННЫЕ. ВОЙНА

 

 

Я забуду вас...

 

Довоенные Юкки.

Бедных ингеров жилища,

Как родное пепелище,

И, как детство, далеки.

 

Довоенные Юкки –

Колокольный звон под вечер,

И напевность финской речи

Холодит мои виски.

 

Довоенные Юкки –

Голос бабушки Луизы

Навсегда тоской пронизан

Всем весельям вопреки.

 

Довоенные Юкки –

Белой ночи сумрак мглистый,

А под ивой серебристой

Ветер детства у щеки.

 

Я забуду вас,Юкки,

Мне до вас ну что за дело!

Я давно к вам охладела,

Вот – прощальный взмах руки.

Боже, как вы далеки!

Незабвенные Юкки...

Я забуду вас...

 

Последнее лето - 1940

 

Я не знаю, что такое счастье,

Но сравню я с чем-нибудь едва ль

Тихое июльское ненастье,

Белой ночи нежную печаль,

 

Скромную головку маргаритки,

Царственный пион и резеду,

И плющом увитую калитку,

И тропинку к старому пруду.

 

Счастьем было шлёпать в брызгах солнца

Босиком по лужицам в траве,

Слушать песню дальнего колодца:

Запевает длинный журавель,

 

Как стрекочет тёплым днём цикада,

Как в ночи зальётся соловей,

Сумерек сиреневых прохлада

Неизбывно в памяти моей.

 

Было ли то счастьем,я не знаю,

Только знаю: больше никогда

Не бродить мне по родному краю,

Где не пахнет больше резеда...

1998

Накануне 22-го июня...

 

Полутёмная гостиная,

Мягких кресел бархат синий,

Круглый столик и корзина

Роз,левкоев и глициний.

 

Ветерок прошёл по саду,

Заскрипела дверь балкона.

Тучи тёмная громада

Заняла полнебосклона.

 

Дождь накрапывал сначала,

А потом с грозой пролился.

Выпь вечерню прокричала.

Воздух радугой светился.

 

Луч последний сквозь гардины

Перекрестьем тонких линий

Лёг на столик и корзину

Роз, левкоев и глициний...