Глава сорок шестая. В темноте

Едва они оказались в Хижине, Гарри извлек на свет небольшой округлый предмет и торопливо отбросил его на столик у зеркала в прихожей, даже не взглянув на него. И тут же брезгливо отдернул ладонь.

— Я в душ, — невнятно пробормотал он, как будто кто-то требовал от него объяснений. И поспешил вверх по лестнице, словно за ним гнались призраки, потревоженные его вторжением на кладбище.

Действие оборотного прекратилось почти сразу же, как только они переступили порог своего горного убежища: так срабатывала особая магия долины, не позволяя никому проникнуть сюда в чужом обличье. Северус вгляделся в тонкую серебряную пластину: ее поверхность покрывал сероватый налет, сомневаться в происхождении которого не приходилось: Гарри буквально сорвал амулет с тела собственного отца. Должно быть, осознание совершенного святотатства настигло мальчика только что: безжизненное лицо, кривящиеся бескровные губы. И старательно отводит глаза, чтобы тлен, который он принес с собой, не коснулся никого другого.

Конечно, и артефакт, и цепочку, на которой крепится медальон, нетрудно очистить, но сейчас драгоценное наследство Поттеров представляется их потомку оскверненным. Символы едва различимы: на овальной поверхности начертаны перекрещенные меч и посох.

— Профессор, вы потом будете в лаборатории? — Гарри окликнул его с верхней площадки лестницы.

— Да, а что?

— Я бы хотел вам помочь, вот только...

Да, надеется смыть с себя грязь и грех, навязанный ему чужой волей.

— Приходи через полчаса, я как раз собирался готовить зелья для Валльштайна.

Мальчик не хочет оставаться один, что ж, и это понятно... За время их совместной работы в лаборатории Северус не изменил своего мнения о зельеварческом даровании Героя: у того явно отсутствовала склонность к этой области колдовских наук. Но он старался, был исполнителен и аккуратен, поэтому ему вполне можно было поручить несложные задания. К тому же сам Мастер Зелий полагал, что возня с ингредиентами, как и любая монотонная деятельность, помогает успокоиться и сосредоточиться. Сейчас это именно то, что надо: займется чем-то, отвлечется от невеселых мыслей. Как знать, может быть, удастся разубедить его, что на кладбище он совершил нечто ужасное.

Гарри явился даже раньше назначенного срока, умытый, причесанный, тщательно притворяясь, будто ничего необычного не произошло. Судьбой амулета, которому было не место в прихожей, он даже не поинтересовался, только коротко спросил:

— Что мне надо делать, профессор?

— Возьми листья и стебли в контейнере на полке и порежь.

— Мелко?

— Средне. И будь осторожен — это олеандр, у него ядовитый сок.

— Да, я помню, профессор, — покладисто согласился Гарри, натягивая перчатки.

Они работали молча: зелье, основу для которого готовил сам Северус, требовало очень четкого расчета времени, в противном случае лекарство могло обратиться в яд. Чашечки аптекарских весов едва заметно подрагивали, отмеряя положенные унции, всего одна лишняя крупинка панциря огнекраба — и подвал наполнится удушливым смрадом. Проворный стук ножа по разделочной доске говорил о том, что его ассистент тоже при деле. Гарри не задавал вопросов, похоже, все же был расстроен, но не предпринимал ни единой попытки обсуждать ни их вылазку, ни поступок Дамблдора, в одночасье превративший сына, более всего на свете почитавшего своих покойных родителей, в гробокопателя и осквернителя праха. А ход неплохой, ничего не скажешь: старик отрезал парню любую возможность случайно соприкоснуться со Стихиями...

Звон металлического лезвия о каменный пол заставил зельевара поднять голову. В первую минуту он даже не понял, что именно произошло — было такое впечатление, что Гарри молча рыдает, стоя посреди лаборатории и прижав ладони к лицу. Он не издавал ни звука, только почему-то пытался привстать на цыпочки, будто это позволяло обуздать физическое страдание. О, Мерлин Великий! На руках Гарри не было перчаток! Мальчик, словно слепой, попытался сделать шаг вперед, и в тот же миг что-то хрустнуло под его ногой. Очки! Он даже не заметил, как раздавил и оправу, и стекла. Ядовитый млечный сок олеандра оставляет ожоги... А листья предварительно были обработаны специальным составом для усиления сокоотделения. Что ты стоишь, Северус?

Зельевар бросился к юноше, не замечая, как падает на пол котел с уже наполовину готовой основой. Немедленно промыть глаза, заставить отвести руки от лица! Как он только ухитряется покалечиться?

— Гарри, Гарри, ты меня слышишь?

Бесполезно. Он, должно быть, ополоумел от боли, но стоически не позволяет себе издать ни звука. Герои умирают стоя. Точнее, они слепнут, не догадавшись даже попросить о помощи.

Северус сгреб юношу в охапку и толкнул в кресло возле стеллажей. Где же тут... а, вот оно, то зелье, которое необходимо сейчас. Чтобы хотя бы нейтрализовать действие ядовитого сока, прежде чем слизистая будет уничтожена.

— Убери руки от лица и держись за подлокотники — будет очень больно.

Больно, похоже, было уже давно, Гарри не разжимал губ, но хотя бы слышал, что ему говорят, и подчинялся. Веки он, разумеется, сам не разлепит. Северус не понаслышке знал, что сейчас приходится терпеть мальчику: будто бы в глаз ткнули вынутой из костра головешкой.

— Терпи, не пытайся меня отталкивать, иначе придется тебя обездвижить.

Удерживать Гарри за подбородок, одновременно оттягивая край века, да еще и умудриться при этом промыть глаза было не под силу даже зельевару. Когда первые капли попали на поврежденную слизистую, парень только сдавленно зашипел.

— Моргай, так, еще...

Северус знал, что все, что он делает сейчас, мучительно для его невольного пациента, но иного выхода не было. Еще пара минут. Как же его угораздило? Он же точно надел эти чертовы перчатки!

— Профессор, я... я не вижу... Совсем.

— Тебе не приходилось читать или слышать о том, что с ядовитыми растениями работают только в перчатках? — голос зельевара звучал обманчиво спокойно, что предвещало неминуемую грозу, которая откладывалась лишь из-за жалкого состояния провинившегося.

— Я... простите меня, я... я забыл. Я снял только на секунду, чтобы... чтобы поправить очки.

Врет, Северус понял это сразу. Расстроился, расчувствовался, стоял тут над разделочной доской и рассказывал себе, что он негодяй и мерзавец, похитивший артефакт из отцовского гроба. Вероятно, даже плакал, а потом, когда пытался смахнуть слезинку, стащил перчатку... А вот натянуть ее вновь — нет, до того ли ему было?

— Теперь ваше зелье придется варить по новой, да?

У него все еще перехватывает дыхание от недавно пережитой боли, а он уже лезет извиняться. Северус отчего-то не убирал ладонь от лица мальчика. Щеки и скулы... слишком горячие.

— Мани!

Кобольд появился тотчас же, осведомляясь, что угодно господину Принсу.

— Проводи его наверх и проследи, чтобы он лег в постель. Я сейчас поднимусь.

— Будет исполнено.

У Северуса в запасе было еще несколько минут, чтобы ликвидировать беспорядок в лаборатории. Снадобье, способное хотя бы отчасти смягчить последствия поттеровской неосторожности и помочь парню не остаться слепцом до конца жизни, у него всегда было под рукой.

 

* * *

Как темно... разве так бывает? Гарри казалось, что он замурован в непроницаемом для света каменном склепе. А совсем недавно воздух вокруг него горел огнем, и яркие лучи сами собой несли его вперед. Нет, он не станет думать о склепах и кладбищах! Мани что-то говорит ему, ничего же не понятно, но и это нестрашно, главное, что рядом есть какое-то живое существо. Заставляет сесть на край постели, тянет за джинсы, дергает за толстовку. Что, раздеться? И сам расшнуровывает кроссовки. А еще Мани все время повторяет слово "Bett", вроде это означает "кровать". Хочет, чтобы Гарри лег под одеяло? Да, это хорошо, так гораздо теплее. Он уйдет сейчас, и что? Бросит одного в этой непроницаемой черноте? Как попросить его остаться? Гарри не знает.

Нет, если прислушаться, здесь просто не может быть темно: вот потрескивают дрова в камине, щелкают разлетающиеся угольки, ветер гнет ветви сосен, гонит оттепель и непогоду. Где-то скрипит ступенька? Нет, показалось. Снейп отправил его в спальню, отлеживаться, а сам остался внизу — конечно, должно быть, там сейчас разгром. И лекарство для Валльштайна, его же надо теперь готовить заново...

Он протянул руку в надежде нащупать на прикроватной тумбочке свою палочку, но ее там не было. Скорее всего, забыл в лаборатории. Озноб обдал его ледяной волной, заставляя чуть ли не стучать зубами. Нет, он же не боится темноты! Давно не боится, с тех самых пор, как перестал плакать, сидя на полу под дверью чулана. Когда понял, что, даже если он разобьет себе голову о стенку, к нему все равно никто не придет. Но сейчас тьма внезапно обрела свою жизнь, складываясь в отвратительные фигуры. Череп с пустыми глазницами, остатки истлевшей одежды и медальон, поблескивающий среди рассыпающихся костей. Только рука мертвеца, на первый взгляд выглядящая неповрежденной, крепко стискивает серебряный ободок. Но вот и на ней появляются пятна, плоть расползается прямо на глазах, обнажая желтоватые фаланги... Нет, даже не смей!

Как будто он, добывая амулет, действительно спустился под землю. Он никогда не думал о своих родителях как об умерших: они всегда представлялись ему вечно юными, смеющимися на колдографиях, или серьезными и любящими — такими он запомнил их в тот день, когда увидел в Запретном лесу. Но вот сегодня... Нет, не вспоминай, прекрати сейчас же! Достаточно уже того, что ты расхлюпался носом в лаборатории у Снейпа. Не можешь ничего делать — нечего ввязываться в авантюры с амулетами и Стихиями, а потом рыдать, нарезая ядовитые листья.

Он завернулся в одеяло, стараясь, чтобы холод не нашел ни малейшей лазейки, но и это не помогало. Странно, ведь если топится камин, то здесь всегда бывает жарко. А если попытаться зажмуриться и вновь открыть глаза? Нет, ничего, только больно, как будто под веки набилось толченое стекло.

Эта темнота... просто проклятие какое-то! Она разрастается, словно упырь, оказывается, она хранит в себе сотни картин, о которых он уже успел забыть. Вот оседает на пол дряхлое тело Батильды, выталкивая из себя огромную змею, из того места, где только что была шея, появляется приплюснутая голова рептилии, такая омерзительно гладкая...

— Гарри! — матрас рядом с ним прогнулся, на лоб легла прохладная ладонь, скользнула по щеке. Гарри дернулся, не в силах отделить только что посетившее его видение от реальности, что не таила в себе никакой угрозы. — Гарри, ты меня слышишь? Повернись ко мне. Мне нужно закапать тебе еще одно лекарство. И, если я не ошибаюсь, у тебя жар.

Повернуться, пошевелиться? Да вы с ума сошли, профессор... Любое движение — и его словно сковывает холод, покрывая изморозью ледяные пальцы.

— Давай. Выпьешь зелье, я скажу Лотти, чтобы приготовила чай.

— А... вы... я не думал, что вы придете...

Конечно, Снейп не станет с ним сидеть, но сейчас, хотя бы пару минут... так хорошо!

— Я же еще внизу сказал Мани, что сейчас поднимусь к тебе.

— Вы... вы с Мани по-немецки говорили, я же не понимаю ни черта... Извините меня, я вам зелье испортил. И еще... — это важно, он обязательно должен это сказать. — Я... мне очень жаль, но... Я никогда не надену этот амулет, мы зря все это затеяли. Уберите его куда-нибудь подальше или отдайте Валльштайну. Я не стану его носить.

— Глупости. Мы заменим цепочку и вычистим его так, что он засверкает ярче, чем после отливки.

— Я не смогу, я...

Снейп надавил ему на плечо, заставляя повернуться на спину.

— Прекрати. Эта вещь принадлежит только тебе. Ее нельзя передать другому или подарить. Она часть твоего наследства, как и та мантия, под которой ты прятался в школе. Будь твой отец жив, он бы сам отдал тебе оба артефакта. Не думаю, что он в обиде — его сын наконец получил то, что положено ему по закону. Тебе нечего стыдиться. Стыдиться следовало бы тому, кто лишил тебя семейного наследия. Но ему, полагаю, сейчас тоже не до этого.

Голос зельевара почему-то успокаивал, Гарри вслушивался в его ровные, на первый взгляд невыразительные интонации — и желание спорить пропадало само собой. Снадобье, предназначенное для его обожженных глаз, никакого беспокойства не доставило, наоборот, ощущение битого стекла под веками начало пропадать. Только он по-прежнему ничего не видел. Пальцы Снейпа, придерживающего его за скулы, казались холодными.

— Голову приподними!

Совсем близко Гарри услышал шорох ткани — и на глаза легла легкая шелковистая повязка, настоящая, не наколдованная. Снейп аккуратно разгладил ее, затягивая узел.

— Не туго?

— А зачем? Ведь можно же...

Профессор продолжал сидеть рядом с ним на кровати и уходить, похоже, никуда не собирался. Или нет, вряд ли он останется надолго. Напичкает своими лекарствами и уйдет. Не признаваться же ему, что бывший Герой магического мира с сегодняшнего дня панически боится находиться один в темноте, а еще ему мерещатся мертвецы, тянущие костлявые руки за краденым амулетом.

— Видишь ли...

— Не вижу, — честно признался Гарри. — Вообще ничего.

— К утру пройдет, — усмехнулся зельевар. — Повязка нужна для того, чтобы, если ты проснешься и попробуешь открыть глаза, свет не причинил тебе вреда.

— А... а почему вы ее просто не наколдовали?

— Потому что предпочитаю при лечении не сочетать зелья с заклинаниями. Кстати, вот твой чай. Сейчас дам тебе жаропонижающее.

Гарри открыл было рот, чтобы затребовать себе еще и успокоительное, но постеснялся. Мало того, что ведет себя, как неврастеник, так теперь еще и покойников боится...

Едва слышные шаги совсем рядом, судя по звуку, на стол рядом с кроватью ставят поднос, чашка задевает о блюдце. И горячий, чуть кисловатый аромат трав.

— Давай, — зельевар рывком приподнял его, устраивая на подушках повыше, а потом Гарри почувствовал, как его губ коснулось стекло флакона. Пить что-то, чего даже не видишь, было неприятно, он инстинктивно попробовал отстраниться. — Не дергайся, я не предлагаю яды в качестве угощения к чаю.

Снейп что, пытается его развеселить? Осторожно вкладывает в его руку чашку, объясняя, что так зелье подействует быстрее. Вот же стыдобища: мало того, ты, Поттер, чуть не остался без глаз, наплевав на обычные правила безопасности, дрожишь от страха и клянешься не прикасаться к амулету, добытому из родительской могилы, так у тебя еще и поднялась температура! От переживаний! Как у истерички! Ты бы еще в обморок грохнулся! А еще ты готов вопить во весь голос: "Профессор, не уходите, пожалуйста! Посидите со мной! Мне одному в темноте страшно!"

— Почему ты сразу же не попросил тебе помочь? Хотя бы окликнул меня. Зачем было терпеть?

— Я думал, пройдет, просто грязь какая-то попала. Простите, я даже не заметил, как перчатки снял...

Снейп сидит совсем рядом, если пододвинуться еще на пару дюймов, можно через одеяло ощутить его колено. Глоток чая, очень горячо, отдает малиной — и по телу почти сразу же начинает распространяться блаженное уютное тепло.

— Знаешь легенду про спартанского мальчика?

— Какого еще мальчика?

— Который украл лисенка и прятал его под одеждой.

— Нет, — Гарри не решался лишний раз шевельнуться, даже наклонить голову — а то еще чай расплескает. — А зачем ему понадобился лисенок?

— Об этом история умалчивает. Так вот, он поймал лисенка, а тут явился то ли его наставник, то ли кто-то еще. В общем, кто-то такой, кто не должен был догадаться о пойманном звере. И пока парень прятал его под своим хитоном, тот преспокойно пожирал его внутренности. Как ты понимаешь, доблесть состояла именно в том, чтобы не издать ни звука.

— А... почему вы мне это рассказываете? — в кромешной тьме Гарри во всех красках представлял себе, как маленький хищник, прижатый к животу, запускает острые зубы и когти в живую плоть, разрывает кишки, вгрызаясь все глубже, как капли крови поблескивают на клыках и вытянутой рыжей мордочке...

— Потому что в итоге мальчик умер, а лисенок сбежал. Кому от этого была польза?

— Я же сам виноват... ну, с глазами. Не жаловаться же, — в темноте было и одно преимущество: признаваться в чем-то гораздо легче: ведь сейчас Гарри не мог видеть лица Мастера Зелий.

— Знаешь, — Снейп вновь коснулся его лба, видимо, отмечая, что жар пошел на убыль, — при любых травмах, которые ты получаешь в лаборатории, промедление практически недопустимо.

— А вы... вы когда-нибудь...

— Конечно, это удел всех зельеваров. Все когда-нибудь взрывают котлы, бывают неосторожны с ингредиентами.

... Когда это было? Наверное, где-то в конце пятого курса, он еще не успел разругаться с Лили. Слагхорн, который в прежние времена не был так ленив, как в последние годы, устроил для тех, кто проявлял наибольшую склонность к его науке, что-то вроде факультатива. Формально они готовились к экзамену, но на самом деле Гораций допускал их и до варки составов, не предусмотренных ни в одной программе. Как Северус понял позже, удачно приготовленные зелья, пусть даже к ним и приложили руку студенты, шли на продажу. А вот обязанностью присматривать за юными дарованиями тогдашний декан Слизерина явно пренебрегал. Да их и было всего пятеро или семеро — Северус сейчас не помнил в точности, но с Гриффиндора до дополнительных занятий допустили только Лили Эванс, со Слизерина были он и Эван Розье — в то время тщедушный робкий мальчик, не имевший особого чутья к зельям, но бравший невиданным усердием.

Обычно они с Лили трудились в паре, но в тот день — суббота, когда все остальные студенты предпочитали занятиям вылазку в Хогсмид — Слагхорн раздал всем индивидуальные задания, а сам удалился в свои покои, должно быть, ему подвезли свежую партию засахаренных ананасов... Северусу достался непростой рецепт, впрочем, простых задач все участники факультатива не признавали — торопились к шкафам с ингредиентами, сверяясь со списками, разжигали огонь под котлами. Время поджимало: через два часа Мальсибер и Эйвери ждали его в Выручай-комнате, где не предполагалось обсуждения последних новостей зельеварческого искусства. Розье, поминутно бросая взгляд в сторону Северуса, тоже мешал свое варево в ускоренном темпе: очень гордился, что и его с некоторых пор начали приглашать на тайные встречи. Лили хмурилась, она просто не могла не замечать их глупые переглядки, но виду не подавала, только ожесточенно крошила корень чернобыльника.

Основа подошла быстро, цвет и консистенция, согласно описанию, были образцовыми, оставалось добавить еще пару растительных компонентов, тщательно размешать, "поймать" зелье в момент закипания, чтобы завершить его приготовление половиной унции гноя бубонтюбера. Северус спешил, флакон был закупорен тщательно, никак не поддавался, Эван смотрел раздосадованно, явно подгоняя замешкавшегося однокурсника взглядом. Северус всегда нервничал, когда что-то шло не так, в особенности какая-то мелочь, досадовал на себя, ладони вмиг становились влажными. Пробка вылетела с негромким хлопком, проклятая склянка неудачно вывернулась в липких пальцах...

... Он лежал на полу, Лили теребила его за плечо: "Сев, как ты мог, как ты мог забыть про очки?" "Почему вы пренебрегли мерами защиты, мистер Снейп?" — суетливо частил Слагхорн, а в глаза, которые он почему-то не мог открыть самостоятельно, уже лилась какая-то дрянь, судя по ощущениям, чистая кислота.

До Больничного крыла Розье и Эванс, забыв о том, где Гриффиндор, а где Слизерин, тащили его вдвоем, а он пытался шутить, хотя едва ворочал языком от боли и слабости. А потом, когда мадам Помфри, обработав ожоги всеми положенными каплями и мазями и выгнав сердобольных друзей, оставила его в одиночестве...

Темнота, в которой он очутился, мгновенно ощетинилась тысячью копий, в ней притаилась угроза, она исходила отовсюду, но определить источник опасности он не мог. Он был слеп и беззащитен, не понимал, светло сейчас или уже стемнело, шаги мадам Помфри гулко отдавались в пустом просторном помещении, и от этого казалось, что палата полнится звуками и шорохами. Как будто невидимый враг подступал сразу со всех сторон. И этот безотчетный ужас: что если он останется слепым навсегда? Кому он будет нужен, нищий полукровка без роду и племени? Сколько прошло времени? Если Поттер и Блэк, от которых всегда стоило ожидать какой-нибудь каверзы, уже вернулись из Хогсмида и сейчас притаились за дверями Больничного крыла, чтобы, как только мадам Помфри утратит бдительность, сыграть с ним, незрячим, очередную "шутку"?

Бояться стыдно? Да, стыдно даже признаваться себе в этом — но в тот день он провел едва ли не самые ужасные часы в своей жизни, запертый в своей персональной тьме...

— А мама, она что, даже не пришла вас навестить?

— Пришла. Но только к вечеру, до этого ко мне никого не пускали.

... Конечно, рассказывая сейчас ту историю Гарри, он опустил детали...

Когда он поднялся и направился к двери, мальчик молчал, сжимая в пальцах опустевшую чашку. И Северус почти физически ощущал его страх — страх оставаться один на один со своими кошмарами, стыд оттого, что ты так отчаянно нуждаешься в помощи, но даже не смеешь просить о ней, а еще... почти безразличие, потому что знаешь: ты не из тех, к кому участливо присаживаются на край кровати, поправляя одеяло.

— Я сейчас вернусь. Только возьму в библиотеке одну книжку.

Если бы благодарность, подобно сияющему облаку, была способна висеть в воздухе, то сейчас она окутала бы фигуру Северуса золотистой пыльцой — Гарри завозился, на ощупь отставляя чашку на столик и поудобнее устраиваясь на подушках. И облегченно вздохнул, думая, что уходящий зельевар его не услышит.

Глава опубликована: 19.02.2016