Спустя десять лет после Аум Синрикё (Часть 7)

Японский буддизм превратился в обслуживающую экономическую отрасль, предлагающую похороны и поминальные службы за деньги. Буддийские организации, включая школу Сото-Дзэн, действуют как большие корпорации с целью заработка прибыли, в то время как сами храмы превратились в дома семей местных священников, которые работают как местные представительства "похоронной корпорации". Во время симпозиума, школы Риндзай и Обаку замечают, что даже прихожане, которые поддерживают храм - который был центром действий местных общих 100 или 200 лет назад - больше не чувствуют себя там желанными. Они говорят, что одна из причин лежит в том, что священники начали жениться после реставрации Мэйдзи (в 1868), и что жёны имеют в храме центральную функцию. Это означает, что "храмовая жена", как её называют в японском буддизме, не столько жена священника как индивидуума, сколько жена самого храма. Хотя с другой стороны, для неё храм представляет собой дом её семьи и она не будет готова открывать дверь любому - не говоря уже о духовных искателях правды, которые ничего не жертвуют в храмный ящик для пожертвований и которым вообще ни она, ни её муж ничего не могут предложить. Любому, кто ищет учение Будды, будет сказано держаться подальше, и даже прихожане могут посетить храм только, чтобы поприсутствовать на службе, за которую они платят. Сегодняшние храмы - это всё что угодно, но не "приют душ" - это то место, куда ты идёшь, чтобы купить гроб. Правила жены в японском доме могут быть такими строгими, что даже её муж (в данном случае местный священник) больше не чувствует себя в храме желанным и убивает своё время в ближайшем центре бодибилдинга или игровых автоматов. Когда какой-нибудь клиент закажет в храме похоронную службу, жена позвонит ему по сотовому телефону, и он за две секунды оденет свою монашескую рясу и пойдёт в дом прихожанина.

В буддийском мире Японии, когда монахи говорят об их "мастере", они имеют в виду своего отца, в то время как их "ученик" - их сын. Со времён реставрации Мэйдзи стало исключением, чтобы кто-то, не принадлежащий к семье храма, становился монахом или тренировался там как монах. Монахи, конечно же, не чувствуют, что их профессия - это нечто святое. Они не чувствуют, что учить и распространять учение Будды - их миссия. Практиковать Дхарму ради Дхармы, как говорил Догэн Дзэндзи - это больше не вопрос. Буддийские храмы - это семейный бизнес, который ты наследуешь у своего отца - для того чтобы сделать лёгкие деньги и для того чтобы сохранить (семейную) традицию.

Три с половиной года назад, когда я стал абтом Антайдзи, я должен был принять участие в двухдневном семинаре в центральном штабе Сото в Кёто (который также является "Grand Hotel Tokyo"), где они научат тебя всему, что тебе надо знать, чтобы быть законченным буддийским священником. Одна из лекций была об "отношении, которое должен иметь священник". Слушая эту лекцию, я, во-первых, был удивлён узнать, что священник зарабатывает деньги за жизнь в храме. Так как и священник, и вся его семья бесплатно живут на территории храма, я бы не удивился услышать, что он платит за жизнь в храме - но за что платить ему? Насколько я знаю, ни один из абтов Антайдзи никогда не получал денег за то, что он абт Антайдзи. Лектор продолжал объявлять, что он получает "только 350000 йен" (где-то 3000 долларов) зарплаты от храма каждый месяц, но так как у него нет детей, и он работает на пол ставки в университете Комадзава, тратя остаток времени на выращивание овощей в его храме, то он "нормально живёт". На что он тратит 350000 йен, если он просто фермер-любитель, который работает профессором в колледже на пол ставки? И что за "отношение священника" он пытался передать нам? Я не совсем понял.

Если ты подумаешь об этом, то это, само собой разумеется, что местный священник получает зарплату за представление местного филиала похоронной корпорации. Но тогда он должны платить корпорации арендную плату за жизнь в её зданиях. И в местах типа Антайдзи, где все едят еду, которую готовит тэндзо в кухне храма, мы должны были бы платить определенную сумму за каждую еду или же ежемесячную плату. За это нам бы платили за работу, которую мы делаем в полях, и, быть может, нам должны были бы давать определённое количество денег за каждый период дзадзэн, который мы сидим? В конец концов, делая дзадзэн, мы сохраняем практику в Антайдзи. Это, конечно же, только шутка, но это на самом деле то, что ожидает школа Сото от священников: предполагается, что они отделяют свои личные жизни от своей функции в качестве священника, например, они работают священниками для храма определенную часть дня, а в остальное время они "не при исполнении служебных обязанностей". Священникам платят за их услуги, клиенты (прихожане) оплачивают их. Это не имеет никакого отношения к жизни, к которой мы стремимся в Антайдзи, где 24 часа нашей повседневной жизни должны быть практикой. Практика - это наша жизнь, мы не платим за неё, и мы не получаем за неё денег.

Я понял насколько велик разрыв между нашей жизнью здесь и ситуацией школы Сото в общем, когда посмотрел на анкету, которую прислало нам некоторое время назад главное управление Сото. Она начинается с вопроса, касающегося членов сангхи (общины практикующих). Китайское (и японское) выражение санскритской "сангхи" состоит из двух иероглифов, имеющих значение "заросли" и "лес". Это означает, что члены сангхи сливаются вместе, как много разных деревьев и кустов, растущих в диком лесу. Там есть большие и маленькие, прямые и кривые - все объединены единственной целью - практиковать путь Будды. С другой стороны анкета штаб-квартиры Сото спрашивает, являются ли ученики абта "1) его настоящими (то есть не адоптированными детьми) 2) адоптированными детьми 3) супругом одного из его детей 4) детьми других членов семьи или 5) другое". То, что кто-то кроме членов семьи станет учеником местного священника, рассматривается сегодня как исключительная редкость. Семейные связи раньше не играли роли в буддийской сангхе, они были исключением - сегодня же они правило. Твоя карьера в качестве буддийского священника зависит только от твоего семейного происхождения. Или ты рождаешься в школе Сото, или ты навсегда будешь посторонним. Анкета продолжает спрашивать вопросы типа: "Вы думаете, что души предков могут проклясть нас?" или "Можно ли совершать похороны в день томобики (день, который зарезервирован для свадеб и других событий, так как предполагается, что любая церемония, сделанная в этот день 'влияет на друга (яп. томобики)')?". Очевидно, что анкета школы Сото появилось долгое время после поисков таких людей как Шакьямуни, Бодхидхарма или Догэн Дзэндзи. В конце анкеты было немного места, чтобы люди могли свободно выразить своё мнение. Я написал:

"Как будет развиваться школа Сото дальше? Будем мы продолжать стараться делать всё больше и больше денег за счёт похорон для того, чтобы защитить здания храма? Или же мы сделаем шаг назад и подумаем о том, к чему стремились наши предки со своей практикой? Или же школа Сото просто исчезнет, как излишний реликт прошлых времён? Также может случиться, что школа поделится на две различные организации, одна часть которой видит своим заданием проводить похороны и другие услуги за деньги для каждого, кто об этом попросит. Другая часть будет стремиться сохранить учение, переданное от Шакьямуни Будды и Догэна Дзэндзи к нам. Однажды может случиться, что храм, в котором я являюсь абтом - Антайдзи - освободится от зависимости мёртвого каркаса школы Сото и пойдёт своим путём. Нам нужно немного свежего воздуха, а не запаха мёртвых ритуалов и грязных денег".

Но прежде чем продолжить исследовать историческое происхождение упадка японского буддизма (и вопроса, является ли это упадком на самом деле), я хочу посмотреть на то, как отреагировали чиновники школы Сото на случай с Аум десять лет назад, и также кратко объяснить, что я лично думаю, о чём вообще идёт речь в буддизме.

(Продолжение следует... Мухо)

 

 

Доя козу

Как сидеть 11

(Взрослая практика - Часть 31)

 

Саваки роси заканчивает раздел о физической подготовке (или "своей подготовке", как это называется в "Сикантадза") советом: "Помой лицо и ноги, чтобы освежиться".

Это цитата из Дзадзэн-ёдзинки Кэйдзана Дзэндзи, которая переводится дословно как "всегда мой глаза и ноги, чтобы обрести мир и спокойствие и тела и ума". Ноги и глаза иногда используются как метафора для практики и реализации. То, что практика и реализация должны быть незагрязнёнными - это один из главных пунктов Догэн-Дзэн. Излишне говорить, что Кэйдзан говорит здесь не просто о метафизике, а на самом деле просит помыть глаза (или всё лицо) и ноги, чтобы освежиться. Но на практике это не всегда так просто, как кажется. В июне мы видели расписание сэссина в Антайдзи и довольно очевидно, что днём не остаётся много свободного времени, кроме 30 минут отдыха после каждой еды. В течение 5 дней сэссина также не принимают ванну, хотя есть возможность воспользоваться холодным душем летом, если у тебя хватит на это времени. Но большинство монахов не будут принимать во время сэссина даже душ.

Всем хватит времени помыть лицо утром, когда ты встаёшь до 4 и готовишься к первому дзадзэн. Но не так легко найти место и время, чтобы помыть ноги. Я не рассматриваю возможность помыть их в раковине, где люди моют руки и чистят зубы, и, если у тебя не хватит времени принять душ, то ты, вероятно, не помоешь ноги в течение всех 5 дней.

Когда я стал монахом в Антайдзи 12 лет назад, меня назначили ответственным за 2 коз, живших здесь в то время. Козу по имени Юки надо было накормить и подоить 2 раза в день. Она спала в сарае, но в течение дня я должен был вывести её и привязать к дереву так, чтобы она могла есть траву несколько часов, до тех пор, пока я вечером не приведу её обратно и снова подою. По некоторым причинам, когда кто-то доил её, она пыталась опрокинуть ведро или самого монаха своими ногами. Использование техники доения, которая показана на картинке сверху, имеет то преимущество, что она не может ударить монаха, пока он доит её, но и тот недостаток, что коза испражняется во время доения. Это всё становилось частью того же ведра. Поэтому я использовал метод, при котором крепко давил на неё головой и верхом тела, подходя к ней со стороны с ведром прямо под её грудью, защищая его от её ударов левым локтём, доя в это время двумя руками. Так помёт козы не оказывался в ведре, но её ноги атаковали меня слева, покрывая грязью.

После того, как я позаботился о Юки, то должен был идти посмотреть на Таро, козла. Он всегда оставался снаружи, но время от времени его надо было передвигать от дерева к дереву. Часто он запутывался в верёвке, и его надо было освободить. Юки иногда могла быть какой-то угрюмой, но Таро всегда был агрессивным. Может быть это мой запах его козы на мне делал его таким бешенным. Так или иначе, мне всегда было тяжело защититься от нападений его рогов одной рукой, в то время как другой рукой из-за всех сил пытаться освободить его из запутанной верёвки. Таро был не только сильнее Юки, но и он более сильно пах, и когда я возвращался с ведром на кухню, то пах не только от своего собственного пота!

Когда я закончил и с одной и с другим, то единственная работа, которую я ещё должен был сделать, это было стерилизовать молоко, кипятя его на кухонной печке, потом разлить по бутылкам и поставить в холодильник. Во время сэссина на всё это было 30 минут и совершенно ясно, что я всегда торопился вернуться в дзэндо вовремя к следующему сидению. Хотя и я, и монахи, сидящие рядом со мной, хотели бы, чтобы я принял душ, у меня не было времени даже почистить зубы после еды. И опять, как мы уже увидели в других пунктах, на которые надо обратить внимание при подготовке к дзадзэн, "совершенство терпения" играет важную роль, так как ситуация обычно будет далека от идеальной для практики дзадзэн. После 5 дней сэссина, всё моё тело, моя ряса, подушка и постельное в моей комнате пахли также как козы. На самом деле только после ванной ночью пятого дня я освежался телом и умом!

(Продолжение следует... Дотё)