Глава 15. Как поляницы по полю гуляли

 

Но как же там дела у нашей Полуверицы? А та галопом домчалась до дубовых ворот поляниц непокорных, взмахнула костлявой рукой, и её одежда, и без того обветшалая, вмиг превратилась в рваные лохмотья, а горб совсем уж пригнул её нос к сырой земле, в руках же вырос костыль. Постучала она тем костылем звонко-презвонко по бревнам тесовым, да и говорит. Ан нет, криком кричит, шумит, так как поляница-караульщица высоко на смотровой башне сидит, далеко глядит, свои уши низёхонько к земле не опускает, а как назло, ещё и булатным шлемом прикрывает.

— Подайте милостыню припасенную калике перехожей! — гудит как из подземной трубы Полуверица. — Подайте милостыню припасенную калике перехожей!

Услышала знакомые вопли поляница удалая Василиса Микулишна, вылезла из-за бойницы, вышла на деревянную приступочку, взялась белыми ручками за поручни, свесила буйную голову вниз, увидала у ворот комок земли и зашептала во всю мочь:

— А-а, это ты шумишь, Степанида? Не кричи шибко, не буди лихо, не колыхай Мамая в поле, да Илью Муромца в неволе. Погодь, погодь, щас тебе вынесут помоев немножко да гнилую картошку!

И отправила поляница условный знак своей подруженьке Насте Королевишне, внутри заставы сидящей, за караульщицей Василисой смотрящей. А условных знаков у них было всего три, и спускались сии знаки на веревочке в кувшинчике. Ежели мелкий камешек со смотровой вышки вниз поедет, значит, у порога нищий сброд толчется, подаяние выпрашивает. Ежели средний камешек в горшке лежит, то дикий зверь неподалеку ошивается, а это верная примета того, что бойким бабам пора на охоту. А если самый большой камень вниз опустится, то это татарин по полю едет, монгол по степи скачет — нужда в поход военный собираться. Ну, а если ковыль-предатель загудит, то не иначе богатырь к поляницам летит.

На сей раз аж сразу две занозы укололи без дела прохлаждающихся великанш: первая заноза — калика Степанида приперлась за новой порцией пищи насущной, а вторая — ковыль призывно зашумел веселой трелью. И это означало, что это ни богатырь в траве прячется, и ни его буйный конь копытами стучит, а олень раненый ногами сучит, или нежить какая себе хатку в Куликовом поле строить надумала. Но и то, и другое — непорядок! А посему, посовещавшись, отправили на поле Куликово всего лишь одного бойца Настасью Микулишну на вороном коне.

А со Степанидой быстро разобрались: отворили для неё малую дверку, коя поляницам по пояс всего, и кинули калике перехожей, как псу смердящему, остатки хлеба, куль пропавшей картошки да косточек обглоданных немножко. И как только дверь перед носом Полуверки захлопнули, так и забыли про попрошайку навсегда, надолго и навечно — до следующего раза:

— Вот зараза!

— Ну и на том спасибо! — выдохнула Степанида.

Кинула она клюку за ненадобностью наземь, выпрямила горб насколько смогла, да и одежду свою подправила — ткань холщовую расправила. А припасы спрятала в многочисленных складки, косточки же в длинные рукава распихала. А опосля и о своих святых спасительницах вспомнила — Диане и Алисе. А как вспомнила, так и помчалась галопом на то место, где она их бросила. А по дороге примеретила богатыршу и её коня, который нёс на себе спящих девочек. Остановилась Степанида как вкопанная, поразмыслила да прикинула своим мозгами:

— Это что же получается? Они моих дитяток к себе у хату увезут, под замки пудовые закроют, да нянькаться с ними станут: к боям кулачным приучать, да щит и меч для них ковать. А как же я? Я ж тогда ни к тятьке, ни к мамке не вернусь. Нет, так дело не пойдёт!

Обернулась Полуверица вокруг себя три раза и предстала пред Настасьей Микулишной сухой обгорелой берёзой.

А как богатырша ближе подошла, то несказанно изумилась:

— Что за чёрт? Отродясь здесь сухой берёзы не было.

Но не успела она эти слова договорить, как полетели в её коня клубни картошки, а в глаза конские — острые косточки от дичи. Взбрыкнул конь на дыбы, скинул с себя поклажу и поскакал прямиком до дома. Осталась поляница одна. Поглядела, посмотрела на диво чудное, да и развела руками:

— Ай, потом поганое древо выкорчуем!

И только она хотела поднять двух спящих крох и взгромоздить себе на горбушку, как поганое дерево пошло на неё войной. Плюнула Настасья Микулишна и побежала за подмогой. А берёза та обугленная вспыхнула синим незаразным пламенем, да и сгорела дотла, и ни одной травинки вокруг себя не подожгла. А вместо неё выросла из-под земли Степанида. Растормошила старая детей, разбудила, надавав хлестко по их щекам неокрепшим. И затараторила, спеша да сбиваясь:

— Скорей бежать отсюда надо, щас злые поляницы прибудут за своей поклажею, за вами то бишь.

Алиса с Диной как глаза продрали, так ничего понять и не могут. Ну и сладко же мурава их убаюкала! А когда наконец до них дошла мысль старушки-подружки, то они с перепугу не поняли куда же им бежать, в какую сторону?

— Туда! — показала Полуверка.

И девчонки, пригибаясь к мураве, побежали. И ведь так их спросонья напугала старая ведьма, что девушки даже про друга своего забыли. Бегут, пыхтят, и ни чём не думают. Вот ведь как бывает!

Добежали они до самого конца Куликова поля и ещё полверсты. Полуверица темным разбойничьим флагом впереди маячила — путь им указывала. Уф! Уф! Уф! Плюхнулись три беглеца в канаву.

— Всё, — сказала Степанида падчерицам. — Тут они нас не найдут. Ковыль-предатель вас ужо не почует.

А когда сёстры отдышались, то вспомнили про ворона:

— Как же Тёма?

— Где он?

— Тьфу ты! — сплюнула от досады нежить и провалилась сквозь землю.

А выросла она из-под земли только возле птицы. Подхватила бабка спящего товарища на руки и развернулась, размахнулась, да и подкинула его вверх. Ошарашенная птица пробудилась прямо в воздухе, замахала крыльями, хотела даже закаркать тревожно, но передумала. А Полуверица махнула черной точке, парящей в небе, в сторону сидящих в канаве сахалинок, и опять с головой ушла под землю.

Ещё три раза перекувыркнулся ворон через себя и понял, что на коварное поле Куликово ему приземляться никак нельзя. Поискал он глазами своих спутниц, но увидел лишь траву помятую, и следы к заставе ведущие. Взлетел чернокрылый выше, огляделся. Видит, поляница удалая к заставушке спешит, а кобылка её уже в ворота копытом бьёт. Только дочек нигде не видать.

Ан нет, вот же ещё два следа тянутся в обратную сторону, туда, куда Степанида указала. Полетел мудрый разведчик в ту сторонушку, да и наткнулся на дрожащих от нервного тика малышек (так они сильно переживали то ли за себя, а то ли за Тимошу — уже и не разобрать!) Тут и нежить старая из-под земли выросла и рядом упала. Ворон с облегчением спустился вниз и присел рядом. Зашепталась наша команда: каждый о своём норовит рассказать да побыстрее! А когда все пришли в себя, то бабулька вытащила припасенный хлебушек и опять давай кормить беженок. А хлебушек на этот раз был вовсе и не черствый. Карга сама отламывала от него куски и раздавала жаждущим, приговаривая:

 

Волков кормлю, волчат топлю,

велику тайну хороню

от ребят, от девчат

и от гадких воронят.

 

Смутились наши путники, приутихли. Хлеб ржаной жуют, водицу из канавки пьют, нелегкую думу обдумывают: как им на заставушку проникнуть да спящих богатырей из беды выручить?

 

А тем временем Настасья свет Микулишна добралась до дома, до хаты, вся вне себя, патлата. Отворили ей большую дверь да запустили внутрь полоумную и коня очумелого. Рассказала она сотоварищам о двух дитятках в ковыле спящих, да о берёзе грозной, синим огнем горящей. Высмеяли её другие поляницы:

— Что почудилось тебе, что показалось?

Но всё же решили всем отрядом оправиться за девицами, прикорнувшими в ковыле. Вскочили богатырши на коней резвых, да и в один прыжок на том самом месте оказались, где малыши валялись как убитые. А места то того и нету вовсе: ни следов, ни травы примятой от тел девичьих. Ещё пуще её на смех поставили:

— Никак померещилось тебе, Настасья Микулишна.

— Да как же так? — упорствует Настасья. Получается, что и Василисе Микулишне померещилась призывная песнь ковыля?

— Видать померещилась, — решили поляницы дружно и поплелись тихонечко обратно, бурча и чертыхаясь:

— Ишь, захотелось вам обеим дитяток понянчить: к боям кулачным приучать, да щит и меч для них ковать.

Тут и ковыль, как назло, притих виновато — не предоставил он поляницам ни единого факта. Да и где ему, убогому! Это Полуверица постаралась — место залегания и следы-вмятины вздыбила, ковыль распушила да взлохматила, прежде чем к девчонкам в канаву нырнуть.

 

Глава 16. План вылазки к поляницам

 

Ну, сидеть в кустах можно долго,

пока не выйдет из берегов Волга

и не рассыпятся горы Урала.

Но наших девчонок встречала

на полдороге беда:

поляницам весть принесла

на длинном хвосте трясогузка:

— Мол, на земле вашей русской

лазутчиков целая туча

и Полуверка до кучи.

Чего хотят, я не знаю,

но вашу заставу шукают,

а прячутся в грязной канаве,

что далее будет — не знаю.

 

— Вот те на! Дело плохо, — задумалась предводительница вояжек Златыгорка. — Видать, не сбрехала Настасья Микулишна, видала она во поле Куликовом младые те тела. А посему нам, знать, судьба...

И задумалась Златыгорка надолго.

— Чего? — не поняли её другие поляницы.

— Чего, чего! Судьба, говорю, — отбрехалась главная голова женского племени. — Соратницы сами в руки к нам бегут — младое поколение, значит, то бишь новые вояжки до нас идут. Понятно? Будем племя своё расширять, коль сами родить не можем.

— Понятно, чего уж тут не понять! — кивнула последняя Амазонка (уж кому, как ни ей было знать, что такое «новая кровь» в женском вооруженном отряде).

Долго советовались богатырши:

— Езжать к дитяткам навстречу или дома их подкараулить?

В конце концов решили никуда не переться, дабы не спугнуть маленький полк, а подождать гостьюшек за своими воротами оборонными. А как решили, так и занялись привычными делами: кто ткать, кто прясть, а кто и на дуде играть. Но самое главное — кашеварить, хлебосольный стол накрывать, да баньку топить, плюс колыбельные песни назло природе-затворнице учить. Только одного глупые барышни никак понять не могли, что природа-затворница лишь в их головах ошивается и нигде более.

 

Но наша развед.рота ничего такого не знала, они сидели в кустах и придумывали план.

— Для начала прошлогоднюю лисью нору найдем, авось через неё и пролезем! — предложил Тимофей.

И сам же улетел её искать, а сёстрам крепко-накрепко приказал сидеть тихо-тихо и не высовываться. Вот поэтому-то пронырливая трясогузка и не приметила с чужаками птицу ворона. А то бы она и про него воинственным девкам рассказала! Но, как говорится, бог миловал.

А пока чёрный друже летал туда-сюда, девчата рассказывали Степаниде свою бесконечную историю, а также цели и задачи их пребывания в Богатырской сечи. Полуверица же делала вид, что дремала, однако вполуха всё-всё слышала, а её хитро прищуренные глаза выдавали проклятую ведьму с потрохами.

Ох, как долго искал пернатый лисий лаз! Не нашёл. Заделали его поляницы: землёй засыпали, досками утрамбовали, паклей зашпаклевали, землёй присыпали, травищей буйной подоткнули. Но не из-за лис. Лисы — ещё какая добыча и ценный мех. А повадились шакалы в ту нору нырять да цыплят хозяйских тягать. Где уж тут бабам русским такое стерпеть!

— Так, так, так, — доложил ворон, когда прилетел обратно к подружкам. — Нету больше нашей дырки. У вас нет случайно кирки?

— У нас есть лопата, — сказала Алиса и достала маленькую походную лопатку, которую ей мама купила в дорогу.

— Так, так, так, — заладил ворон. — Этой лопатой мы до второго пришествия копать будем. У частокола брёвна под три метра в грунт уходят. Ту дыру, что зверь лесной прогрыз-расколошматил, нам и пилой не пропилить. Приберегите-ка вы свою игрушечную лопатку лучше для богатырей.

— А зачем она им? — встряла Диана.

— Как зачем? — удивился черный товарищ. — По богатырским мордам бить, чтобы знали, как не треба что зря пить.

— Ха-ха-ха! — весело рассмеялись сахалинки.

Но птица их одернула:

— Цыц! Не буди лихо...

— Пока оно тихо, — шёпотом закончили девчонки.

И заткнулись, весьма довольные собой. Ещё бы, они уже столько пословиц и поговорок знали, мама не горюй! Но Полуверица вдруг нарушила всеобщее веселье, поразив присутствующих неожиданной сообразительностью.

— Ну и куда вы лезть собрались? — пробурчала она. — Надо сперва проверить: мужицкий род там ещё лежит иль сбег давно в свою родную деревню? А то может ещё такой расклад: они там все вместе живут припеваючи, детей рожают. А вы зазря лезть собрались — свою одёжу обдирать. Вот делать нечего тогда будет!

— Ой, а и правда, — согласились лазутчицы. — Слетай, Тёма, ещё раз, посмотри, там ли богатыри? А самое главное, в каком они состоянии?

— Во-во, — подсказала Полуверка и принялась искать внутри себя спицы и клубок ниток.

Правильно. Чего без дела сидеть! Алиске вон тоже шарф нужен.

— Вся шея голая, — добавила бабулька и благополучно занялась рукоделием, завязав потуже на шее младшенькой уже связанный шарф. Та сделала вид, что задыхается, умирает и у неё лопаются от напряжения глаза. Но это не помогло.

Тёмыч махнул крылом на их шалости, ещё раз беспокойно каркнул и полетел опять на заставу искать мужчин-ратников.

— Хлоп-хлоп, — хлопнул он пару раз могучими крылами, и вот наш друг уже сидит на частоколе, выглядывает в выгребной яме богатырей-пьяниц.

— Хлоп-хлоп, — хлопнул он глазами-бусинками, а мужиков то нигде и нет.

Облетел разведчик подворье несколько раз, прокурлыкал, покудахтал, подражая голубям и курам, да и полетел к своим красавицам с докладом.

— Так мол и так, нет нигде ни Ильи Муромца, ни богатырей, ни верных их коней. Наверное они у себя на заставе сидят живы и здоровы. Чего я вам и говорил!

— Погодь, погодь, раскудахтался! — раздраженно перебила его Степанида и припала ухом к сырой земле. — Врёшь, не проведёшь, слышу, слышу храп их богатырский совсем недалече отсюда.

Старуха ещё какое-то время прислушивалась, а потом разогнулась, перекрестилась справа налево (в отличие от бабы Яги) и нырнула под землю, бросив своё вязание на траву-мураву.

— Ну вот, — развел крылами ворон. — Что делать то теперь будем?

— А ничего, — отреагировала старшенькая и подхватив старушечью пряжу, стала пытаться вязать. — Ждать кудесницу будем, только и всего.

— Ух ты ж! — восхитилась Динка. — Я тоже хочу уметь вязать шарфы. — Научи меня, ну научи!

Алиса вздохнула и принялась учить сестру вязать. И что они там напутали — это только нежить древняя разберет, когда вернётся. А Тимофей решил, наконец, набить свою утробу лягушками. Благо, их в канаве было много, и на свою погибель, уж больно они раскричались, расшумелись, расквакались.

А через некоторое время, как гром среди ясного неба, вылезла из-под земли крещеная Полуверица. Странны пути твои, господи! Карга отряхнулась и промычала:

— Там они, спят в сарае деревянном на сеновале тёплом. Храп аж до небес стоит, баб твердолобых забавляет, воробьёв-воришек от куриных зернышек отпугивает — всё польза!

— Польза, говоришь, — нахмурился Тимофей. — А как мы попадем на ту заставу? Да и амбар, где воины отдыхают, наверняка на пудовый замок закрыт. Не верю я, что эти бабы просто так, под «гуляй поле» пленников содержат.

Алиса горько хмыкнула и взяла любимого питомца на руки, погладила и покачала головой:

— Эх ты, заладил да заладил, что сами богатырешки проснутся! А вот и не проснулись, — а затем хозяйка подумала, подумала и со стальными нотками в голосе, распорядилась. — Так, вылазку сделаем ночью. Перелезем через забор с помощью моей веревки и лассо бабушки Степаниды, а лопатой проделаем подкоп в сарай.

— Браво, браво! — ехидно захлопала в ладоши Динка.

Она вспомнила все сараюшки деда Вани и смогла точно себе представить, как бы это выглядело, если б они туда начали копать лаз: они бы наткнулись на деревянный пол. И всё, стоп машина! Впрочем, разумная девонька не замедлила об этом рассказать.

«Какая ты, Дина, умная!» — хотела ответить Алиска сестре, но расстроилась и отвернулась.

Но тут вмешалась Степанида:

— Какой деревянный пол? Отродясь таких не видала, у нас глиняные да земляные полы повсюду.

— Ну правильно! — сообразила старшеклассница, хлопнув себя по лбу. — Будем надеяться на то, что в сказочной стране все постройки дореволюционные. И пол в сарае, где покоятся богатыри, окажется земляным.

Диана хмыкнула и пожала плечами, о тонкостях древней архитектуры она и слыхом не слыхивала.

— Ну ночью так ночью, — пробормотала она и завалилась спать.

Все последовали за ней, приткнувшись друг к другу, кроме Степаниды, та осталась нести дозор и вязать старшей девочке шарф. А в петельки она вкладывала заговорённый мотив:

 

Ты живи, не умирай,

отца, мать не покидай.

Спи и теплая свеча,

до закату не печаль,

Баю-баюшки, люли,

чтоб целёхоньки дошли.