Глава 82. Тексако мистера Хасана

По пути домой я заехал в «Тексако» мистера Хасана на северном конце Мейн-стрит, чтобы заправиться. Мой грузовик ехал на пустом баке. Не считая Хонды мистера Хасана, стоящей в стороне с наклейкой Святого Освободителя на заднем бампере, на заправке не было других машин.

По причинам, известным только Богу и саудовским принцам, бензин сейчас стоил меньше трёх долларов за галлон, и мне требовалось меньше двадцати долларов, чтобы заполнить бак, что было чудом.

Я зашел в магазин, чтобы купить копию Еженедельной газеты Винегар Бенда, и обнаружил мистера Хасана за прилавком, выглядел он довольно встревоженным.

– Здравствуйте, мистер Хасан, – сказал я в качестве приветствия.

– Ген, как ты? – вежливо спросил он.

– Держусь. А вы?

Он сгримасничал.

– Что? – обеспокоенно спросил я.

– Ничего, – сказал он, не глядя на меня.

– Что такое, мистер Хасан?

– Ничего страшного.

Мне показалось странным, что он не смотрит на меня.

– У вас всё хорошо? – спросил я.

Он тяжело вздохнул, поджав губы, словно не решаясь заговорить.

– Что такое? – надавил я.

Наконец, он повернулся посмотреть на меня.

– Я тебе покажу.

Он обошёл прилавок спереди и вывел меня на улицу, направо от заправки.

Я увидел граффити, которое было нарисовано на боковой стене: «УХОДИТЕ ДОМОЙ, ПЕСЧАНЫЕ НИГГЕРЫ».

К этому был добавлен детский рисунок верблюда.

– Я не знаю, что делать, – признался мистер Хасан, его лицо осунулось, будто от стыда.

– Вам нужно вызвать полицию, – сказал я.

– Нет, – ответил он.

– Почему нет?

– Они не могут помочь.

– Почему не могут?

Но он просто пожал плечами.

– Почему нет? – подтолкнул я.

– Есть компания парней, – сказал он, – которые ездят здесь вместе. Я знаю, что это сделали они.

– Сдайте их в полицию.

– Один из них Рикки.

«Рикки Калкинс», – подумал я. Младший сын шефа Калкинса.

– Вы не можете позволить этому остановить вас.

– Я не хочу никаких проблем. Я расстроен, вот и всё.

– Вы имеете полное право расстраиваться!

– Я не гражданин. У меня нет никаких прав. Я ведь уже не американец.

– Не говорите глупостей.

– Пожалуйста, Ген. Я не хочу никаких проблем.

– Мы должны поговорить с сестрой Асеншен.

– Нет. Пожалуйста. Ничего не говори.

– Простите, мистер Хасан, но я должен. Это неправильно. Это публичный вандализм, уничтожение собственности, а также преступление на почве ненависти. Мы должны кому-нибудь рассказать.

– Они просто дети, – произнёс он печальным голосом.

– Рикки Калкинс и его шайка не дети. Они выпускники старшей школы.

– Ну, они ведут себя как дети.

– Они ведут себя как кучка грёбаных дураков. Я схожу встречусь с сестрой Асеншен.

– Пожалуйста, не надо.

– Простите, но я должен. Это неправильно. Нельзя позволять людям делать это.

– Но я не хочу никаких проблем.

– Не будет никаких проблем. Мы позаботимся об этом, – я показал ему только что купленную газету. – И я схожу в издательство и дам им об этом знать. Мы позаботимся, чтобы это больше не повторилось.

– У меня есть только грин-кард. Я не гражданин.

– Здесь не Афганистан.

Глава 83. Читал об этом

Когда Марк Фассберг из Еженедельных новостей Винегар Бенда опубликовал фото вандализма на странице своей газеты в Фейсбуке, разразился хаос, насколько это было возможно в таком маленьком городе, как Бенд.

Шеф Калкинс и двое его помощников поспешили выехать в Тексако, чтобы всё расследовать. Фассберг приехал в то же время, уведомлённый сестрой Асеншен, которой я сразу же позвонил, и которая тоже поспешила приехать.

– Мне действительно не нужно, чтобы ты делал фотографии, – сказал Калкинс Фассбергу.

Фассберг с извинением улыбнулся.

– Ты должен позволить нам вести расследование, – надавил Калкинс.

– Простите, шеф, но это новости, и местные захотят знать, – ответил Фассберг, нисколько не лишаясь смелости.

– Он прав, – добавила сестра Асеншен, будто чтобы развеять любые сомнения, которые могли быть у шефа.

Калкинс сжал губы.

Пока мы стояли там, Фассберг сделал фото граффити на свой Айфон и сразу же выложил на страницу своей газеты в Фейсбуке, с сообщением: «Станция Тексако в Бенде испорчена вандалами. Напишем больше по мере развития этой истории».

Можно было подумать, что Фассберг поднес спичку к бензину, так у всех начали звонить и пищать телефоны.

В короткие сроки, пока Калкинс допрашивал мистера Хасана, приехала съёмочная группа с WTVA в Тупело, а вскоре вслед за ними прибыла команда с WCBI в Колумбусе, а также репортёр и фотограф из Ежедневного журнала Тупело, не говоря о трёх из пяти советников и пастора из Первого Баптиста. Приехал сам мэр Райли, паркуя свой Лэнд Крузер через дорогу и подходя с недовольным выражением лица, будто не мог поверить, что у кого-то хватило смелости причинить ему неудобства таким образом.

Мистер Хасан стоял плечом к плечу с сестрой Асеншен, и когда он сбился под прицелом камер и смотрящих на него глаз, сестра Асеншен высказала мнение о том, что «такие граффити не в стиле Бенда».

– Это верно, – добавил брат Джо из Первого баптиста, громким поставленным голосом. – Такие вещи не отражают дух, сердце и разум людей этого хорошего общество, и я буду надеяться, что посыл не утерян. Мы, люди Винегар Бенда, праведные люди. Мы – миролюбивый народ. Нет никаких сомнений в том, что это сделали какие-то придурки из другого города...

Брата Джо сразу же вынудили объяснить, кто, по его мнению мог это сделать – кем могли быть эти люди? – и он предположил – небрежно, холодно, сладким голосом, выработанным от многих лет проповедей, без намёка на прямую ложь, которую он собирался сказать – что, возможно, каким-то хулиганам из Тупело или Старквилля, или даже из Алабамы, пришло в голову опозорить такой бедный городок, как Винегар Бенд.

Я грустно покачал головой.

– Но те времена прошли, – заверил своих слушателей брат Джо. Нет нужды уточнять, что он имел в виду под «теми временами».

– Бенд, – произнёс он, – это модель общества, и мы гордимся своими успехами. Думаю, вы узнаете, что в Бенде рады всем.

– Я бы не была так уверена, – сказала сестра Асеншен.

Фассберг повернулся в её сторону, как акула, учуявшая кровь в воде.

– В конце концов, совет Святого Освободителя только что уволил одного из своих музыкантов потому, что он гей. Это не похоже на то, что фанатизм и предрассудки ушли в прошлое в этом сообществе. Конечно, был достигнут большой прогресс, но еще предстоит проделать большую работу.

Брат Джо выглядел так, словно кто-то только что помочился ему на ботинки.

– Кого-то уволили? – произнёс Фассберг.

– Уверена, если вы поспрашиваете, то узнаете, кто это был, – ответила она.

– Но вы готовы подтвердить, что это произошло?

– Конечно, готова. Я была на собрании, когда они это сделали. Вы можете поговорить с председателем совета.

– А кто это? – спросил он.

– Мисс Стелла Кросс, – сказала сестра Асеншен, бросая взгляд на меня. – Она может высказаться на этот счёт намного лучше, чем я. Совет принимает решения за прихожан, знаете ли.

– Я поговорю с ней, – пообещал Фассберг.

– И, что касается брата Джо, я не уверена, что нам нужно ссылаться на внешние влияния...

– Думаете, это был кто-то из местных?

– Дети, без сомнений, – легко ответила она. – Но предполагать, что кто-то приехал сюда из Алабамы, это уже слишком.

– Это всё не в стиле данного общества, – возразил брат Джо.

Сестра Асеншен просто улыбнулась.

Мистер Хасан, которому не терпелось вернуться за свою кассу, оставил нас, чтобы походить возле насосов.

Глава 84. Метеоризм Гитлера

– Вы знали, что Адольф Гитлер страдал метеоризмом? – спросил Ларри в тот вечер, заходя на кухню и отодвигая стул от кухонного стола.

– Если собираешься ужинать с нами, постарайся приходить вовремя, – предложил я.

– Я серьёзно! – сказал Ларри.

– Я тоже.

– Я имею в виду метеоризм. Неудивительно, что он был таким придурком. Он ходил и пердел весь день. Ген, твоя запечённая курица просто лучшая. Как жизнь, малой? Ребята, у вас есть влажные салфетки?

Сэм протянул брату пачку салфеток, которые держал на столе специально для него.

– Спасибо, – сказал Ларри. – Боже, я умираю с голоду. Так вот, в любом случае, Гитлер принимал эти таблетки из белладонны и стрихнина, которые готовил какой-то шарлатан, сумасшедший нацистский учёный в своей мет-лаборатории...

– Не думаю, что в нацистской Германии были мет-лаборатории, – отметил Сэм.

–...и люди думают, что, возможно, эти таблетки – по сути, яд – сыграли роль в его «переменах настроения» в сороковых.

– Гитлер убил миллионы людей, потому что у него были газы? – спросил я.

– Ну, да, – сказал Ларри. – Можешь представить, каково было бы всё время ходить и пердеть, пердеть...

Измаил захихикал.

–... а ты самый могущественный человек в мире, или по крайней мере так думаешь ты сам, и ты приговариваешь людей к смерти и создаёшь концентрационные лагеря, и твои штурмовики вторгаются в Польшу и Россию, и ох, простите меня, подождите: Пффффф! – Ларри издал грубый пердящий звук.

Измаил обрызгал стол картофельным пюре, которым был полон его рот. Сэм рассмеялся.

– Честное слово, – произнёс я. – Может быть, ты избавишь нас от дурацких шуток про пердёж, пока мы едим?

– Это так странно! Этот ублюдок принимал...

– Ты сказал плохое слово, – радостно воскликнул Измаил.

–... стрихнин и белладонну, и это его не убило. Полагаю, некоторые люди просто слишком злые, чтобы умереть.

– Ты сказал плохое слово! – повторил Измаил, уже с сердитым взглядом.

– Я знаю, приятель. Прости, но Гитлер был плохим мальчиком, и я уверен, что его называли и похуже. Знаете, что ещё я слышал – раз мы говорим о пердеже и прочем – хотите знать, что ещё я слышал?

– Одному Богу известно, – сказал я. – И следи за языком. У нас тут маленькие уши, знаешь ли.

– После того, как ты сходишь в туалет и смываешь...

– Ты когда-нибудь думаешь о чём-то, кроме функций организма? – спросил я.

–... есть такие кишечные вирусы, которые могут оставаться в воздухе, и они вызывают тошноту, если вдохнёшь их, так что подумайте об этом в следующий раз, когда кто-то сходит по-большому, а вы зайдёте в туалет и такие, воу! Что это за дерьмо? Потому что это дерьмо. Ну, бактериальное дерьмо.

Измаил рассмеялся.

– Идём дальше, – произнёс я.

– Чему именно вас учат в «Ол Мисс»? – спросил Сэм.

– На самом деле, я прочёл это на Фейсбуке. И там было ещё кое-что о стаканчиках для кофе в офисе. Вы знаете, что люди оставляют свои кофейные стаканчики без присмотра и все такое? Так вот, в одной из пяти этих кружек содержится фекальная бактерия и всякое такое, вроде кишечной палочки, и Бог знает, что ещё. Нужно быть не в своём уме, чтобы пить из этих кружек. Люди оставляют в них частички своих какашек. Боже, это так отвратительно, что меня тошнит при одной мысли об этом.

– Очаровательно, – сказал Сэм.

– Мне нравится быть в курсе. В любом случае, как вы поживаете, ребята?

Мы рассказали ему о граффити, найденном на стене Тексако мистера Хасана.

– Ни хрена себе!

– Ты не мог бы не ругаться в присутствии моего ребенка? – спросил я.

– Почему он твой ребёнок? – спросил Сэм. – Он мой ковбой. Так ведь, Изи?

Измаил радостно закивал.

– Вы, ребята, похожи на старую супружескую пару, – сказал Ларри. – Они знают, кто это сделал?

– Они считают, что это мог быть Рикки и его друзья.

– Рикки Калкинс? – усмехнулся Ларри, думая об этом. – Маленький Рикки Осёл Калкинс? И его большой папочка-шеф полиции будет проводить расследование?

– Ты угадал, – сказал я. – Недавно это показывали по WTVA. Калкинс выглядел так, будто только что наступил в тёплую лепёшку.

– Такие вещи не хороши для Бенда, – серьёзно произнёс Сэм.

– Ну, ещё бы, – ответил я.

– В деловом смысле. Это не хорошо для бизнеса. Мы не хотим, чтобы люди думали, что мы кучка деревенщин.

– Значит, мы сидим за кухонным столом, говорим о пердеже и фекалиях, и мы не деревенщины? – произнёс я.

– Это порочит всех, – сказал Сэм.

– И ещё это было довольно подло по отношению к мистеру Хасану.

– Ну, это тоже.

– Это важно, – отметил я.

– Многим людям не нравится мистер Хасан, – сказал Ларри, накладывая себе пюре, в которое добавил масла.

– Почему нет? – спросил я.

– Ты знаешь, – сказал он.

– Нет, не знаю.

– Он песчаный ниггер.

– Пожалуйста, ты мог бы не использовать это выражение в моём доме? – попросил я.

– Не злись, Ген. Боже.

– Ларри, прости, ты мне нравишься, и ты брат Сэма, но пожалуйста, ты мог бы следить за своей речью?

– Оу, – робко произнёс он. – Не слушай меня, приятель. Я плохой парень.

– Ты сказал плохое слово, – заметил Измаил. – Дядя Ген, кто такой песчаный ниггер?

– Вот и мне интересно, – произнёс я, бросив на Ларри злобный взгляд.

– Нехорошо так говорить, Изи, – сказал Сэм своим особенным отцовским голосом. – В этом доме мы не говорим такие вещи. Хорошо?

– Почему?

– Потому что это плохие слова, и они ранят чувства людей. Ты ведь не хотел бы, чтобы кто-то тебя обзывал?

– Нет.

– Значит, мы не должны так поступать с другими. Это нехорошо.

– Ладно.

– Хочешь, чтобы дядя Ларри помог тебе с домашним заданием? – спросил Ларри.

– Мне нужно сделать табрицы.

– Что такое табрицы?

– Таблицы умножения, – сказал я.

– Я не распомню как, – добавил он.

– Не запомню, – сказал я.

– Я не могу распомнить.

– Правильно говорить «запомнить», сладкий. Не «распомнить».

– Оу.

– Я тебе помогу, – пообещал Ларри.

– Правда?

– Конечно.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Клянёшься на мизинчиках?

– Конечно. Давай, – Ларри протянул свой мизинец. – Мы с твоим дядей Сэмом постоянно клялись на мизинчиках, когда были детьми, по большей части, потому что боялись, что мама узнает про что-то, что мы сделали. А мы всегда что-нибудь делали. Это дядя Сэм научил тебя клясться на мизинчиках?

Измаил кивнул.

Ларри повернулся к Сэму, очень широко улыбаясь.

– Не надо, – предупредил Сэм.

– Помнишь последний раз, когда ты заставил меня поклясться на мизинчиках? – спросил Ларри.

– Тебе обязательно снова рассказывать эту историю?

– Что случилось? – спросил я.

– Ну, он был в ванной, и сидел там очень-очень долго... и давайте просто скажем, что он играл с чем-то, с чем не должен был, и боялся, что мама узнает, и заставил меня поклясться на мизинчиках, что я никому не расскажу, что он делал.

Сэм покраснел от смущения.

– Так с чем он играл? – спросил я, наслаждаясь дискомфортом Сэма.

– Он был таким маленьким, что я его почти не видел, – сказал Ларри.

– Не могу поверить, что мы вместе всё это время, а я никогда не слышал этой истории, – сказал я.

– Мне было всего тринадцать, – сказал Сэм в свою защиту.

– И я зашёл прямо в самом конце, – сказал Ларри. – Не думаю, что он вообще знал, что я там стоял. Я понятия не имел, что он делает, или почему, но его лицо... Боже, он выглядел так, будто ему больно.

– Он и сейчас иногда так выглядит, – сказал я.

– Я думал, что у него сердечный приступ или что-то в этом роде. И я сказал: «Какого чёрта с тобой не так?», а он посмотрел на меня так, будто не мог поверить, что за ним кто-то наблюдал. Даже тогда он был полным извращенцем.

– Это ты шастал по дому и наблюдал за людьми, – парировал Сэм.

– Я хотел отлить!

– Мог бы подождать.

– Но ты так долго был в ванной. Теперь я знаю почему.

– Мы можем не говорить об этом в присутствии маленького ковбоя?

– Он краснеет! Боже, как только он начал, его невозможно было остановить.

– Хватит! – огрызнулся Сэм.

– Он прессовал своё сено так, будто это никого не касается.

– Ты тоже это делал!

– Не перед всем домом!

– Я был в ванной, и дверь была закрыта.

– Боже, нам стоило продавать билеты и дать посмотреть соседям.

– Ты несёшь полный бред.

– Я бы заплатил, – признался я.

– Ну, как говорится, – беззаботно произнёс Ларри, – нельзя исправить сумасшедшего, но время от времени можно бить его палкой. Если это не работает, можно хотя бы его успокоить. У вас есть пиво, ребята?

Сэм фыркнул.

– Знаешь, как ещё говорят? Когда споришь с дураком, убедись, что он не делает то же самое.

Глава 85. Вид сзади

Я всю жизнь ходил в церковь Святого Освободителя, старую кирпичную церковь, где больше не звонил колокол, из опасений, что он рухнет, так как колокольня была очень старой. Она была гордой, величественной в стиле сороковых, и там всегда гулял сквозняк в зимние месяцы, а летом прохлады было не дождаться. Приходской совет никогда не уставал напоминать нам о «расточительных ценах» подключения воздушного кондиционера.

Витражные окна были достоянием церкви, и возвышающийся клён во дворе говорил о том, как много лун успело смениться в небе.

Мы с Измаилом приехали в самую последнюю минуту и сели на самой дальней скамье, и я изо всех сил старался игнорировать взгляды, которые на меня бросали. Сестра Асеншен, которая ждала начала процессии в дальнем конце церкви вместе с отцом Гуэрра и прислужниками, высунула нос достаточно, чтобы ободряюще положить руку мне на плечо, улыбаясь натянутой и выстраданной улыбкой.

Она ничего не сказала; говорить было нечего.

Всё так, как есть.

С моего наблюдательного пункта в задней части церкви мне был хорошо виден затылок белокурой мисс Стеллы. Она сидела рядом со своим мужем, ровно, будто кол проглотила. В конце концов, она была столпом общества.

Келли и Анна прекрасно справлялись и без меня.

У меня всегда довольно хорошо получалось не будить спящих собак, но глядя на затылок мисс Стелы, я становился все злее и злее. Когда пришло время для причастия, я взял Измаила за руку, и мы молча выскользнули за дверь. Я не думал, что принимать причастие в таком состоянии злости было правильно.

– Ты не пошёл на частие, – сказал Измаил, пока мы спускались по ступенькам.

– Правильно говорить "причастие".

– Ты не пошёл.

– Сегодня мне не хотелось.

– Почему?

– Я не знаю.

– И ты не играл на гитаре.

– Знаю.

– Почему?

– Всё сложно.

– Ты больше не хочешь играть?

– Что-то вроде того.

– Почему?

– Это долгая история.

– Оу.