Глава 66. Что случилось с Чарлой?

Вернувшись домой, я подоил Ромни, пока Измаил кормил и поил кроликов в клетках, а затем разбросал зерно для цыплят, которые столпились вокруг него полчищем перьев и кудахтанья.

– Где Чарла? – спросил он, вставая рядом со мной, поглаживая бок Ромни, пока она размахивала хвостом.

– Я не знаю, – сказал я. – Может, тебе лучше пойти и поискать ее? Она должна быть где-то здесь.

Он заковылял прочь, обходя дом кругом, выкрикивая имя Чарлы.

– Я нигде её не вижу, – сказал он, вернувшись.

– Ты смотрел под крыльцом?

– Да.

Я отнёс молоко Ромни в дом, вымыл руки.

– На Чарлу это не похоже, – сказал я.

– Она что, сбежала?

– Ох, нет. Она здесь довольно счастлива. Может, она в лесу.

Чарла не была склонна к бегству, ни в лес, ни куда-либо ещё. По правде говоря, я не мог припомнить случая, когда она не ходила за мной по пятам, как только я возвращался домой, что означало, что она могла где-то спрятаться, заболеть или попасть в какую-то беду.

Мы взяли квадроцикл и поехали к реке. Это казалось наиболее вероятным местом, где мы могли найти ее. Я ехал медленно, и мы внимательно вглядывались в деревья, побеги и кусты. Мы вернулись с пустыми руками.

– Где она, дядя Ген? – спросил Измаил, сидя у меня за спиной.

– Мы её найдём, – заверил я его, чувствуя внутри небольшую тревогу. Чарла жила с нами около трёх лет. Я взял её из приюта вскоре после смерти родителей. Мы с Сэмом поехали туда за щенком, но когда я увидел Чарлу – уже старую, в тот момент, брошенную и несчастную, и когда из-за повреждённой ноги её никто бы не забрал – моё сердце сжалось. Она отвечала нам на нашу любовь миллион раз. Уходить было совсем не в её стиле, хотя Бог знал, что она могла погнаться за кроликами, опоссумами или другими зверьками, если ей это взбредёт в голову.

Я объехал дом и поехал по тропинке, затем выехал на дорогу. Было не особо законно ездить по дороге на квадроцикле, но в этом и не было ничего необычного. Я проехал около полумили по дороге, заглядывая в канавы и поля, беспокоясь, что собаку могла сбить машина. Не увидев её, я развернулся и поехал в другом направлении.

Ее нигде не было видно.

Вернувшись на подъездную дорожку, я выключил двигатель квадроцикла, и мы слезли.

Во внезапно наступившей тишине я услышал слабый, скулящий стон.

– Ты это слышал? – спросил я.

Измаил кивнул, повернувшись на восток, где забор из колючей проволоки и длинный ряд деревьев отделяли нашу территорию от дома судьи Круквальд.

Он пошёл вперёд, и я следом.

Мы нашли Чарлу запутавшейся в заборе из проволоки. Каким-то образом она застряла своей здоровой задней лапой. Колючки на проволоке врезались в её кожу, пуская кровь. Из-за того, как она застряла, она практически висела на проволоке, пытаясь держаться передними лапами, так как здоровая задняя лапа была повреждена, а другая задняя лапа была бесполезной.

– Ох, Чарла, – произнёс я, опускаясь на корточки.

– С ней всё в порядке? – спросил Измаил.

Она скулила от боли и выглядела измученной. Невозможно было узнать, как давно она застряла в заборе; это могло продолжаться весь день и вечер. Она смотрела на меня глазами, полными боли.

– Мне нужны кусачки, – сказал я Измаилу. – Ты знаешь, что это такое?

Он покачал головой.

– Оставайся здесь с ней, а я их принесу.

– Я не останусь с ней.

– Я отойду всего на минуту.

– Она умрёт?

– С ней всё будет в порядке.

– Я не хочу оставаться с ней.

– Ты её друг, Изи. Ты нужен ей.

– Но я боюсь.

– Просто оставайся с ней.

– Я не знаю, что говорить.

– Тебе не нужно ничего говорить, Изи. Просто будь её другом. Погладь её немного. Она, должно быть, очень напугана. А ты ведь её друг, верно?

Измаил посмотрел на Чарлу, на кровь из ран, которая испачкала её шерсть, на то, как странно и неловко она висела на заборе.

– Я всего на минуту, – сказал я. – Я возьму кусачки и прибегу обратно.

– Но я боюсь, дядя Ген.

– Она тоже, милый. Мы все боимся, но мы справимся с этим вместе, хорошо?

Я поспешил прочь, прежде чем он успел возразить. Когда я вернулся, он стоял перед собакой на коленях, водя руками по её морде.

– Она сильно ранена, – сказал он напуганным голосом.

– Мы отвезём её к ветеринару, – сказал я, оглядывая проволоку, чтобы найти правильное место, где её можно перерезать, чтобы не навредить собаке ещё больше.

– Она умрёт, дядя Ген?

– Я так не думаю. Ей просто немного больно.

– Я не хочу, чтобы она умирала.

– Она не умрёт, сладкий.

– Ты уверен?

– Мы отвезём её к ветеринару.

– Но у неё кровь.

– С ней все будет в порядке.

– Зачем она это сделала?

– Что ты имеешь в виду?

– Зачем она с собой это сделала?

– Уверен, это была случайность. А теперь, держи её голову, потому что я буду перерезать проволоку, и она упадёт. Я не хочу, чтобы при этом она больше поранилась. Хорошо?

Он ничего не сказал, бережно обхватив ее голову руками.

Поддерживая её одной рукой, другой я перерезал проволоку и опустил собаку, чтобы она могла лечь на бок и опустить лапы.

Она тихо застонала в изнеможении.

– Изи, сходи возьми покрывало и отнеси его в грузовик, расстели на сидении. Я понесу её. И возьми мои ключи, они на кухонном столике. И поскорее. Подготовь покрывало, чтобы я мог её положить.

Он поспешил прочь.

Я как можно осторожнее поднял Чарлу на руки.

Глава 67. На станции Шелли

Шелли, партнерша Гвен на протяжении многих лет, встретила нас на подъездной дорожке своего дома примерно через десять минут. Шелли была невысокого роста, худой до костлявости. Её длинные волосы были кудрявыми и связаны в хвост. Как и Гвен, ей было за сорок, и в ней была жесткость, грубая внешность, которая очень ясно говорила, что не стоит связываться с кем–то, кто умеет кастрировать быков.

– Подъезжай к станции, – сказала Шелли своим четким, спокойным голосом.

Я проехал дальше по гравийной дороге, которая огибала их старый фермерский дом и вела к "станции" Шелли. Она была местным ветеринаром и превратила маленький амбар в свой кабинет и рабочее место.

Измаил держал голову Чарлы на своих коленях. Не знаю, кто из них с виду испытывал больше боли. Он был не в себе, боялся, что навредит ей, боялся, что она умрёт, боялся, что любая кочка на дороге может отправить её к Жемчужным вратам.

– С ней всё будет в порядке, – заверил я его, выходя из машины и спеша к пассажирской двери, открывая её.

– Давай я её возьму, – сказала Шелли.

– Кстати, я Шелли. Ты, должно быть, Изи, – обратилась она к Измаилу,

Изи кивнул.

– Хорошо, Изи. Давай я её заберу. Ты просто сиди на месте, а я её возьму.

– С ней всё будет хорошо?

– Уверена, она будет в порядке, но нам нужно сначала её проверить и убедиться.

Чарла заскулила, когда Шелли осторожно подняла её с сидения и с колен Измаила. Она поспешила на станцию и осторожно положила собаку на операционный стол, пока мы шли следом, и Измаил держал меня за руку.

– Изи, хочешь мне помочь? – спросила Шелли.

Он робко подошёл ближе.

– Я хочу, чтобы ты подержал её голову. Положи руки под её челюсть, чтобы она не кусалась. Иногда собаки немного пугаются, когда им больно, но ей будет лучше, если она будет видеть знакомое лицо. Ты можешь для меня это сделать? Просто держи её голову и успокаивай её, а я промою раны и забинтую. Она явно потеряла много крови, так что, вероятно, очень слаба. Ты можешь мне помочь?

– Хорошо, – сказал Измаил. Он подложил руку под большую морду Чарлы, поглаживая её шерсть свободной рукой. – Ей станет лучше?

– Надеюсь. А ты, папа, может, подержишь её сзади, чтобы она не двигалась?

Пока мы с Измаилом держали её, Шелли очень быстро и осторожно промыла раны, сделала уколы, наложила бинты. Чарла вела себя на удивление хорошо.

– Я бы хотела оставить ее у себя на ночь, – сказала она, закончив. – Просто чтобы убедиться, что нет никаких осложнений.

– Конечно, – сказал я, думая, сколько мне это будет стоить.

– Как она могла так запутаться в заборе?

– Не знаю. Она никогда раньше так не делала.

– Старые собаки обычно умнее этого. Я проверю её зрение, когда ей станет лучше. Может, она уже не так хорошо видит.

– Надеюсь, мы не оторвали вас от ужина.

– Гвен принесёт что-нибудь позже.

– Ты всегда можешь приехать и поужинать с нами.

– Спасибо, но нет. Мне нужно проверить других своих пациентов, пока я здесь. Изи, хочешь, устрою тебе тур?

Он охотно кивнул.

Шелли взяла его за руку и повела в заднюю комнату, где стояли клетки с разными животными – собаками и котами, по большей части, но ещё была черепаха, птица и козлёнок, который отказывался пить молоко своей матери.

– Ты доктор? – спросил Измаил, держа бутылочку смеси, чтобы козлёнок мог поесть.

– Я доктор для животных, – сказала она. – Когда наши маленькие друзья болеют, я забочусь о них.

– Моя мама болеет, – сказал Измаил.

– Надеюсь, доктор поможет ей поправиться, – мягко сказала Шелли.

– Чарла не может поехать с нами домой?

– Сегодня я за ней понаблюдаю. У неё был довольно плохой день. Я хочу убедиться, что она в порядке.

– Она умрёт?

– Я так не думаю. Но она старая, Изи. Сегодняшний случай стал напряжением для её сердца, и она потеряла много крови. Мне нужно оставить её для наблюдения.

Он ничего не сказал, размышляя над этим.

– Чарла – мой друг, – сказал он, наконец.

– Она лучший друг, который может быть, – согласилась Шелли. – Думаю, с ней все будет в порядке, но я не уверена. Возможно, ей станет еще хуже. Так что помолись за нее, хорошо?

– Хорошо.

Пока мы шли к моему грузовику, я бросил вопросительный взгляд в сторону Шелли. Она пожала плечами, чтобы показать, что у Чарлы дела могут быть не так хороши. Она скрестила пальцы, и подняла их, но так, чтобы Измаил не видел.

– Насколько плохо? – спросил я тихим голосом.

Она пожала плечами.

– Увидимся завтра, – сказал я. – Спасибо за помощь.

– В любое время, Ген.

 

 

Глава 68. Визит к Саре

Следственный изолятор округа Монро находился в Абердине, старом довоенном городе, который когда-то был электростанцией района, перед длительным, медленным ухудшением дел.

Во вторник, в начале десятого утра, я сидел за столиком в зоне для посетителей и ждал, когда приведут Сару. Я понятия не имел, что скажу, что хочу сказать – если вообще что-нибудь скажу. Я даже не хотел её видеть, но с моей стороны казалось правильным появиться. Я ненавидел себя за эти чувства, но всё было так.

Как только правоохранительные органы в таком штате, как Миссисипи, поймают тебя в свои лапы, можешь считать, что все кончено – это я знаю. Они следуют за вами повсюду, что бы вы ни делали или ни пытались сделать. Если тебя осудят за тяжкое преступление, ты больше никогда не сможешь голосовать. Пропустишь судебное разбирательство или слушание, и начнут накапливаться штрафы; просрочишь оплату штрафов, и они волшебным образом умножатся. Медленно, безжалостно, система «правосудия» подавляет тебя. Небольшая неосторожность, маленький пакетик марихуаны, кража в «Уолмарте» – как только тебя поймают, всё будет кончено. Недавно мы даже попали в заголовки новостей со своим "трубопроводом от школы в тюрьму". Плохое поведение в старшей школе, и в твою честь называют камеру где-нибудь вроде Парчмэна, и не удивляйся, как быстро ты в ней окажешься, с руинами своего яркого и блестящего будущего вокруг. Всё за то, что перечил учителю или курил сигарету на игровой площадке.

Если только, конечно, у тебя нет денег на модного адвоката. Или, возможно, твой папочка позвонит своему старому школьному приятелю, который теперь судья, или член законодательного собрания штата, или заместитель шерифа. Или, возможно, твоя кожа правильного цвета.

Забавно, как далеко можно зайти, подмигнув и кивнув.

Сара не особо умела подмигивать и кивать, да и адвокаты у нее были не самые модные. Сейчас у неё были только я и целый ряд обвинений.

Я размышлял над этими сентиментальными мыслями, когда в комнату привели Сару. Она ничего не сказала, садясь напротив меня, в то время как два помощника шерифа стояли рядом.

– Привет, – наконец произнёс я.

– Ты просто обязан был позвонить им, не так ли? – пробормотала она.

Я им не звонил, Сэм звонил, но спорить не стал.

– Полагаю, ты теперь в дерьме, – сказал я.

Она раздраженно выдохнула, как будто это была моя вина.

– Шеф Калкинс сказал, что ты рассказала ему, кто отец Изи, – произнёс я.

Она вздохнула, опустила глаза, медленно покачала головой.

– Это правда? – спросил я.

Долгое время она не отвечала.

– Мне нужно знать, Сара.

– Какая теперь разница?

– Разница огромная. Почему ты мне не рассказала?

Она нервно сжала руки вместе, стала бледной и нездоровой на вид.

– Я бы тебе помог, – сказал я.

– Ты не смог бы ничего сделать, – парировала она.

– Я бы пошёл в полицию.

– Ты бы нас всех опозорил.

– Папа опозорил бы. Больше всех он опозорил бы сам себя. Ты могла бы сделать аборт.

Она фыркнула.

– Они допускают исключения для таких вещей, как изнасилование и инцест, – отметил я.

– Думаешь, мама позволила бы мне сделать аборт? Да брось!

– Ты могла бы отдать его на усыновление.

– Я думала об этом.

– Почему не отдала?

– Думаешь, мама позволила бы мне? Она насела на меня и не слазила. Она не собиралась разрешать мне отдать этого ребёнка, или убить его, или сделать что угодно, кроме как родить его, а затем тыкала меня в это носом день за проклятым днём.

– Я понятия не имел. Откуда мне было знать?

– Это не твоя вина, Ген. Я хотела тебе рассказать, но папе было бы очень стыдно. И мама убила бы меня.

– Это не твоя вина.

– Нет?

– Тебе было всего тринадцать!

– Он начал, когда мне было двенадцать.

– Двенадцать?

Она кивнула, опуская глаза.

– Боже, – воскликнул я, слишком громко, слишком злобно.

– Это была моя вина.

– Как это могло быть твоей виной?

– Я позволила ему. Он говорил мне, что я красивая. Говорил, что мама его больше не любит, и я пожалела его, и я... я не знаю, Ген. Он говорил мне, что я его маленькая принцесса. Я запуталась.

– Запуталась?

– Я любила папу, – призналась она. – Мы оба любили. Я бы сделала все, о чем бы он меня ни попросил. Одна вещь привела к другой... И мне это понравилось. Мне это показалось забавным. Поначалу. Я считала себя особенной. У нас с папой был секрет, и мне это нравилось. Нельзя просто винить папу за всё.

– Но ты была ребёнком, и ты ничего не понимала.

– Я могла бы ему отказать.

– Серьёзно? – произнёс я. – Ты будешь сидеть здесь и оправдывать его после того, что он сделал?

– Я не оправдываю. Я... я не знаю, Ген. Сейчас у меня в мыслях всё смешалось. Я не знаю, какого чёрта мы делали. Я знала, что это неправильно, но не могла остановиться. Я не могла отказаться. Я не хотела отказываться.

– Изнасилование – это всегда плохо, – сказал я, слишком настойчиво, слишком лицемерно. – А изнасилование ребёнка... этому нет оправдания. Это просто отвратительно.

– Но мне это нравилось.

– Как тебе могло нравиться что-то такое?

– Я знала, что ты не поймёшь.

Она отступила в тишину.

– Ты права, – признал я. – Я не понимаю.

– После того, как я забеременела, он остановился. Он не хотел больше этого делать. Он будто просто перестал любить меня. Было много вещей, которые я хотела сказать, но я держала язык за зубами.

Что я знал об изнасиловании или о том, что человек может от этого чувствовать, или почему кто-то может это делать? Я знал, что это было неправильно, но у меня не было объяснений почему.

– Ген, я не знала... я не понимала... что Изи был от отца, – сказала она после долгого молчания.

– Что ты имеешь в виду?

– Я ничего не знала о сексе. О... сперме. И обо всём этом. Я не поняла, кто отец. Я думала, это был тот мальчик из школы. Мама ведь никогда не рассказывала мне о сексуальных взаимоотношениях.

– Откуда ты знаешь, что это не от того мальчика?

– Потому что я делала ему минет. Папа был единственным, кто когда-либо... ты знаешь. Вагинальное проникновение. Не то чтобы я могла у кого-то об этом спросить. Но я не понимала этого, пока Изи не родился. А потом не знала, что делать. Как твой собственный папа может быть отцом твоего ребёнка? Я просто не могла... Я не знала, что делать, Ген. Я просто не знала.

Мы долгие мгновения сидели в тишине.

– Как он? – наконец спросила она.

– Изи? Ему тяжело, Сара.

– Я знаю, – призналась она. – Я хочу отдать его на усыновление. Просто хочу, чтобы это всё закончилось. Мне стоило сделать это в первую очередь, а не сбегать, но...

Я ничего не сказал.

– Он заслуживает лучшего, чем эта семья. Лучшего, чем я. Он ни в чем не виноват. Я знаю это. Я знаю, что он страдает из-за меня, и не хочу, чтобы он страдал дальше.

– Я о нём позабочусь, – сказал я.

– Ты? – рассмеялась она. В буквальном смысле. Мне в лицо. – О нет, Ген. Ни за что.

– Мы с Сэмом позаботимся о нём.

– Нет. Ты не понимаешь. Я не хочу, чтобы мне что-то напоминало о том, что сделал папа. Я не хочу, чтобы он имел какое-то отношение к этой семье. Я хочу, чтобы у него была своя жизнь. Настоящая жизнь. С хорошей семьёй. Он заслуживает этого.

– Но мы с Сэмом будем его семьёй.

– Парочка педиков? Серьёзно?

– Мы с Сэмом хотим заботиться о нём.

– Нет, – твёрдо сказала она. – Даже не думай об этом.

– Не думаю, что у тебя здесь есть большой выбор.

– Я всё ещё его мать.

– Но я хочу заботиться о нём. Он – моя кровь. Ты не можешь просто послать его в далёкую синюю высь.

– Нет, – сказала она, качая головой. – Это должно прекратиться.

– Подумаешь над этим?

– Зачем?

– Мы с Сэмом действительно хотим заботиться о нём. У него будет хорошая жизнь.

– С тобой?

– Я не так плох. И мы ему нравимся. Нам весело вместе.

– Думаешь, какой-либо ребёнок хочет в родители парочку педиков? Боже, Ген! Достаточно плохо, что я стала его матерью, но ты? Не смеши меня.

– Я никогда не думал, что ты такая гомофобка.

– Ты многого обо мне не знаешь.

– Вроде того, что ты перевозишь наркотики через границу штата?

Она закатила глаза.

– Оказывается, тебя подозревают в убийстве.

– И что?

– И что, ты кого-то убила?

– Это я знаю, а ты докажи.

– Значит убила?

– Я ничего не делала, – самодовольно произнесла она.

– Ты понимаешь, что какое-то время будешь сидеть за решёткой?

– Может быть.

– Может быть?

– Я ничего не сделала, но знаю людей, которые это сделали. Они уже обсуждают сделку.

Я нахмурился.

– Значит, это правда? – спросил я.

– Что правда?

– Ты убила папу?

Она рассмеялась, но отвела взгляд.