Глава 2. Позиция епископа Андрея по вопросам

УСТРОЕНИЯ ЦЕРКВИ И ЕЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ С

ГОСУДАРСТВОМ

2.1. Православная Церковь и советское государство с позиций епископа Андрея

На протяжении ряда веков, вплоть до конца XIX века государственная власть в России осознавала себя носительницей принципов «Православие - самодержавие - народность». Но центральным принципом этой триады было не Православие, а именно монархическая власть, которая осознавала себя покровителем как Русской Церкви, так и русского народа. Более того, сама Церковь виделась лишь необходимым элементом государственности.

К началу ХХ века Русская Православная Церковь являлась внушительной силой. Около 70% населения признавали себя православными. Около 80 тысяч храмов и более тысячи монастырей, более пятидесяти духовных семинарий и четыре академии, около 120 тысяч священно- и церковнослужителей, более сотни архиереев - это была реальность начала ХХ века.

Уфимская епархия была учреждена в 1799 г. указом императора Павла I. К концу XIX века в ней было более трехсот церквей, Духовная семинария, духовное мужское училище, множество церковно-приходских школ при храмах, Духовная консистория. К 1913 г. в епархии было 526 храмов, 225 часовен, 537 священников, 171 диакон, 387 псаломщиков, 15 монастырей с 2235 иноками и послушниками^[87].

Несомненно, революция 1917 г. и последовавшие за ней политические события во многом подорвали влияние и авторитет Русской Православной Церкви как в центре, так и в различных регионах империи. Синодальная система, введенная в начале XVIII века в результате петровских реформ, характерной особенностью которой было подчинение Церкви государству и превращение Церкви в один из чиновничьих, административных государственных аппаратов, лишала Церковь голоса в обществе, а священнослужителя обращала в обычного чиновника, присягавшего на верность властям и вынужденного сообщать о политических настроениях своей паствы в определенное ведомство. Происходило постепенная бюрократизация духовенства. Авторитет и влияние Церкви на общество неимоверно падали. И во всем государственном «зле», будь то репрессии, социальные реформы, войны и налоги, Церковь, как один из государственных аппаратов, считалась виновной.

В конце концов, особенно с конца XIX века, наиболее активная часть российского общества, а именно интеллигенция, испытывает неизбежное охлаждение к ценностям и идеалам Православной веры. Сама Церковь, как один из общественных институтов, не способна возвысить свой голос, чтобы быть услышанной своим же народом. Постепенно начинают проникать антиклерикальные и антицерковные настроения в широкие народные массы.

В это же время, в конце XIX - начале ХХ века, вместе с кризисом монархии в российском обществе формируется и кризис теории «официальной народности». Происходит разлад между Церковью и обществом, между духовенством и народом, наконец, между Церковью и государственной властью. Внутри Церкви появляются либерально мыслящие «бунтари», «обновленцы», требующие и ждущие от официальной Церкви немедленных перемен. Часть этих «бунтарей», не найдя себе поддержку и не будучи услышаны в рамках Русской Православной Церкви, уходят на сторону - под покровительство нового правительства, которому было на руку развал и подрыв изнутри опасного для новой идеологии врага. Этот внутри церковный хаос наносил еще больший урон жизни Церкви и православной вере. И в этот хаос волей-неволей втягивались верующие люди и прихожане.

В результате октябрьского переворота и смены правительства, новая - большевистская - власть, взяв в свои руки бразды правления страной, стали планомерно проводить свои идеологические установки в отношении Русской Православной Церкви и религии в целом в реальную жизнь. На протяжении всего ХХ века советская историография оценивала эти меры исключительно позитивно. В первую очередь потому, что большинство из этих мер носили демократический характер. Кроме того, они виделись советскими историками как мера борьбы с одним из главных пережитков прошлого, поскольку Церковь была частью культурно-духовного достояния России, начиная с Х века. Наконец, Церковь виделась новой властью враждебной, революционной силой, которой не может быть места в новых политических реалиях страны.

Лишь к концу прошлого столетия, в результате принципиальных идеологических и политических перемен, произошедших в стране, многие советские исторические штампы приобрели иное осмысление. Российские историки последнего времени благодаря новым данным, открытым архивам и возможности говорить правду, производят коренную переоценку политики большевиков. Русская Православная Церковь в новом свете предстает не как неизбежный пережиток прошлого, а как гонимое и страдающее учреждение. Более того, Церковь того времени не борется с новой властью - по принципу «кесарево - кесарю, а Божие - Богу» (Мф. 22, 21) - а лишь желает сохранить свою независимость и те права, которые она некогда имела. Начиная с конца 1917 г. новая власть один за другим принимает официальные законодательные акты, направленные на ограничение любых прав Церкви^[88].

Для борьбы с Церковью большевистской власти важнее всего было нанести удар по материальным основам её существования и лишить её источников влияния на общество. Это было особенно важно, поскольку черты архаики в общественном сознании, частью которых была религиозность, в целом удерживали свои позиции даже при том, что длительная война и падение самодержавия создавали предпосылки для пересмотра сложившейся системы взглядов и установок. Поэтому в то же самое время издаётся декрет Совнаркома от 11 декабря 1917 г. об изъятии у Церкви всех учебных заведений, находившихся в её ведении.

Согласно декрету, все духовные учебные заведения (к которым относились церковно-приходские школы, духовные училища, миссионерские школы, духовные и учительские семинарии, женские епархиальные училища, а также академии) передавались из духовного ведомства ведению Комиссариата народного просвещения. Передача осуществлялась со всем движимым недвижимым имуществом, преподавательским составом и «всем 91 тем, что предназначалось для вышеозначенных школ и учреждений». На этом основании Поместный Собор 1917-1918 гг. назвал большевистскую рать «нашествием антихриста и воинствующим безбожием».

Следующим декретом, затрагивавшим Церковь и её функции, был утвержденный 18 декабря «Декрет ВЦИК и СНК о гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния»^[89][90]. Согласно этому декрету, брак без церковной регистрации признавался действительным, а церковный брак становился «частным делом брачующихся»^[91]. То же самое относилось к регистрации разводов, рождений и смертей. На место церковной регистрации становилась запись актов гражданского состояния. В том же декрете говорилось о новой форме организации похорон, когда сотрудникам кладбищ запрещалось препятствовать погребению «по обряду гражданских 94

похорон»^[92].

Непосредственно к Церкви относился также декрет от 2 февраля 1918 г. «О свободе совести, церковных и религиозных обществах»^[93]. Согласно декрету, Церковь отделялась от государства (п. 1), запрещалось стеснять или каким бы то ни было образом ограничивать свободу совести или устанавливать какие-либо преимущества на основании вероисповедной принадлежности граждан (п. 2). Граждане получали право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой (п. 3). С этого момента государственные или публично-правовые действия не должны сопровождаться какими бы то ни было религиозными обрядами или церемониями (п. 4). Исключалось из официальных актов указание на религиозную принадлежность (примечание к п. 3), отменялась религиозная присяга (п. 7). Школа отделялась от церкви (п. 9), преподавание религиозных предметов в любых государственных и общественных учебных заведениях отныне не допускалось. При этом указывалось, что граждане «могут обучать и обучаться религии частным образом»^[94]. Отменялось право религиозных обществ владеть собственностью (п. 12), причём такие общества вообще теряли статус юридического лица. В декрете особо оговаривался статус прежней церковной собственности и порядок использования её в религиозных целях. Все имущества церковных и религиозных обществ, как говорилось в декрете, «объявляются народным достоянием»^[95], что не означало запрета на их использование в религиозных целях. Здания и предметы религиозного культа по постановлениям местных органов власти передавались «в бесплатное пользование соответствующих религиозных обществ», - указывалось в декрете^[96]. Декрет, таким образом, подводил правовую основу для изъятия церковных ценностей, возможного, по мысли законодателя, в будущем. Если церковные сооружения и другое имущество отдавались религиозным организациям по специальному постановлению центральной или местной власти, то изъятие также могло осуществляться по подобным постановлениям.

В ответ на этот Декрет Поместный Собор Русской Православной Церкви 25 января 1918 г. заявил, что этот декрет, под видом закона о свободе совести, является злостным покушением на весь строй жизни Церкви и акт открытого гонения против неё.

В данном декрете прослеживается общая юридическая модель с тем, как был решён вопрос о собственности на землю и пользованию землёй в Декрете о земле^[97], принятом 26 октября 1917 г. Вторым Всероссийским съездом Советов. Земля давалась крестьянам в безвозмездное и бессрочное пользование, но при государственной собственности на землю. Такая правовая норма облегчала переход от единоличного к коллективному хозяйству, по существу экспроприацию земли у крестьянства, которая произошла в СССР в период коллективизации.

Наступление советской власти на Церковь осуществлялось с конца 1918 г. также в форме вскрытия мощей. В статье русского революционера и советского политического деятеля П.А. Красикова (1870-1939 гг.) «Советская политика в религиозном вопросе», посвященной этому мероприятию и опубликованной в 1919 г. в журнале «Революция и церковь»^[98], чётко указывалась его цель. Говорилось, что эти меры должны помочь «свести на минимум возможность для реакционных классов использовать имеющийся ещё в наличности в массах запас религиозных предрассудков и навыков для своих классовых целей»^[99]. О происхождении «нетленных мощей» с научной точки зрения писал в то время академик Академии Медицинских Наук СССР, выдающийся советский партийный и государственный деятель Н.А. _{Семашко}^[100]_.

Но борьба с мощами была не случайной. Учитывалась возможность их воздействия на религиозное население. Еще святитель Иоанн Златоуст в свое время обращал внимание на то, что «после силы слова второе место занимают гробы святых в деле возбуждения взирающих на них душ к такой 103 же ревности».

Итоги мероприятия были подведены в декабре 1920 г. в докладе VIII Всероссийскому съезду Советов. Восьмой (ликвидационный) отдел наркомата юстиции в докладе сообщал, что за период 1918-1920 гг. было проведено 63 вскрытия мощей. Указывалось, что вскрытия обнаружили целый ряд фальсификаций, при помощи которых служители культа обманывали народные массы^[101][102].

С большой тревогой писал по поводу вскрытия мощей в своём письме В.И. Ленину от 21 апреля 1919 г. советский партийный и государственный деятель С.И. Мицкевич, которой считал, что «ничего более нелепого и вредного для нас, как это пресловутое вскрытие, нельзя и представить» ^[103]. Мицкевич указывал, что процесс вскрытия «никого ни в чем не убеждает»^[104], поскольку в народе распространяются слухи о том, что настоящие мощи верующие заранее заменяют поддельными. По его мнению, дальнейшая активизация этого дела «вредно» для советской власти «в настоящий острый момент - мобилизации и выступления Колчака»^[105]. Во-вторых, если это будет иметь место в Москве, то это может привести к волнениям и «к необыкновенному озлоблению против нас в нашем центре»^[106]. Причина этого, по словам С.И. Мицкевича, также в том, что подобное действие власти

109 «является нарушением принципа отделения церкви от государства».

Парируя доводы С.И. Мицкевича Ленин пишет, что «Мицкевич

110 находится в паническом настроении» и у ЦК имеются «массы писем и сообщений с мест, что не в пользу суеверий, а наоборот»^{[107][108][109]}. Таким образом, очевидно, что В.И. Ленин считал необходимым продолжать вскрытия. Меры же по предотвращению «безобразий» при этом он считал достаточными.

Недвусмысленное обвинение действий властей звучало в Послании Патриарха Тихона чадам Православной Российской Церкви от 21 июля 1919 г.^[110]. Оно было отзывом на действия властей после покушения на В.И. Ленина и убийства М.С. Урицкого.

В послании говорилось, что действия, подобные изъятиям, а также актам мести за покушения на представителей «современного правительства»^[111] в результате которых «воздвигались целые курганы из тел» тех, кто не причастен к покушениям», были отнюдь не случайны. Они проходят там, «где считают религию опиумом для народа»^[112].

В Послании Святейшего к архипастырям Русской Церкви от 8 октября^[113] Патриарх отвечал на обвинения в поддержке белогвардейского движения. Он призывал священников отдавать все свои силы на проповедь света Христовой истины, в дни, «когда неверие и безбожие дерзновенно ополчились на Церковь Христову»^[114]. Обвинение в адрес власти в этом послании также вполне очевидно.

Д.А. Горбачёв в своей диссертации на соискание степени кандидата исторических наук «Власть и Русская Православная Церковь на Дону 1917­1923 гг.» связывал нарастание противостояния государственной и церковной власти с изменением политики государства. Если с октября 1917 г. донское духовенство сохраняло определенный нейтралитет по отношению к большевикам, то после массовых закрытий храмов, вскрытия мощей и изъятия церковный ценностей, церковные власти Дона во главе с епископом Тобольским и Сибирским Гермогеном (Долганёвым) (1858-1918 гг.) и епископом Муромским Митрофаном (Загорским) (1844-1922 гг.) стало поддерживать Добровольческую и Донскую армии^[115].

Таким образом, в период Гражданской войны, которая на основной территории страны закончилась в ноябре 1920 г., происходило активное наступление большевистского режима на Церковь. Часть духовенства оказывала активное сопротивление и участвовала в борьбе с советской властью в составе белых армий. В годы Гражданской войны Церковь существенно утратила свои позиции.

На основе Союза приходских советов весной 1919 г. была образована Христианская народная партия, которая стала издавать ежедневную газету «Великая Россия». В апреле того же года в этой газете была опубликована программа партии, где было сказано, что в области национальной политики она выступает против всякой национальной нетерпимости, за право развития каждого народа без исключения. В области общественной партия ратует за внедрение необходимых планомерных реформ и выступает против классовой борьбы. В области религиозной выражается недовольство государственной политикой по отношению к Православной Церкви и провозглашается терпимость к любым религиям. Наконец, в социальной области партия выступает против любых классовых привилегий и объявляет капитализм источником эксплуатации бедноты масс.

Как отмечает современный исследователь, православное духовенство Уфимской епархии того времени, входя в состав Союза приходских советов, занимало при этом правый фланг антибольшевистского лагеря, учитывая при этом позицию своего архиерея и не выступая за восстановление монархической власти^[116][117].

Осенью 1918 г. декретом Совета Народных Комиссаров на Восточном фронте была учреждена Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией. Приказ за №9 за подписью председателя комиссии фронта В. Лациса был направлен против контрреволюционной деятельности духовенства в прифронтовой полосе. В. Лацис указывал, что «попы играют роль ищеек и выдают советских работников на растерзание бандитов», ввиду чего предписывал всем прифронтовым Чрезвычкомам подвергать расстрелу

любого кто посмеет выступить против Советской власти «несмотря на его

Приказ открывал небывало широкие возможности для «красного террора» против духовенства, и Уфимская епархия не была исключением, поскольку также была связана с белым движением, и неоднократно переходила из рук в руки. Еще до начала официального санкционированного государством террора против Церкви, ряд священнослужителей Уфимской епархии мученически закончили свою жизнь.

30 июня 1918 г. во время совершения молебна на прицерковной площади села Емаши Златоустовского уезда Уфимской губернии был расстрелян красноармейцами священник Аверкий Северовостоков^[118]. В этот же день в селе Золотоношки Стерлитамакского уезда Уфимской губернии был расстрелян священник Тимофей Петропавловский^[119]. 25 июня священник Алексий Канцеров был арестован в селе Топорнино Уфимского уезда и увезен на пароходе в Сарапул. После многочисленных пыток и издевательств, ночью, на обратном пути из Сарапула в Уфу, он был расстрелян, а тело его выброшено в воду^[120]. В июне-июле 1918 г. красноармейцами был расстрелян псаломщик села Кальтовка Чепуров^[121]. Наиболее болезненным для епископа Андрея был расстрел его знакомой - игумении Маргариты (Гунаропуло), настоятельницы Мензелинского Пророко-Ильинского женского монастыря. Когда большевики с большим трудом летом 1918 г. отбили Мензелинск от добровольческого отряда Белой армии, то ими была устроена резня, в которой за два дня (21-22 августа) было расстреляно 200 человек. Среди них была и игумения Маргарита^[122]. Она была обвинена в защите от расправы одного из белых офицеров, который не смог покинуть город.

Вполне возможно, что и участь правящего архиерея была бы такой же, но епископ Андрей (Ухтомский) в конце 1918 г. покидает свою епархию и удаляется за Урал, поскольку решением Омского церковного собора он был избран членом Высшего Церковного Управления Урала и Сибири. Но и здесь, в штабе адмирала А.В. Колчака, епископ Андрей пришелся не ко двору из-за своих слишком либеральных взглядов. Между членами Высшего Церковного Управления и уфимским владыкой нарастают разногласия.

Находясь в ставке армии Колчака, Преосвященный Андрей, будучи назначен руководителем духовенства третьей армии, продолжает настойчиво пропагандировать идею укрепления церковной приходской жизни. Он призывает к распространению и к проведению в жизнь Приходского устава, который был принят на Поместном Соборе 1917-1918 гг. Для режима Колчака подобные общественные организации были совершенно чужды и оценивались соответствующе.

Когда Белая армия потерпела окончательный крах, епископ Андрей находился в городе Новониколаевске (с 1926 года - Новосибирск). В феврале 1920 г. он был арестован и обвинен в разжигании классовой ненависти, антисоветской пропаганде и пособничестве армии Колчака. Ему было предъявлено обвинение несмотря на то, что многие из клириков его епархии (как и во многих других регионах России) без зазрения совести расстреливались без суда и следствия. В первой половине 1919 г. была расстреляна игумения уфимского Благовещенского женского монастыря Клавдия^[123], игумения Георгиевского женского монастыря Христина, протоиерей уфимского кафедрального собора Евграф Еварестов^[124][125].

Осенью 1920 г. епископ Андрей (Ухтомский) и викарий Уфимской и Мензелинской епархии епископ Златоустовский Николай (Ипатов) заявили, что характер их церковной деятельности и личные убеждения не несут никакой противоправной деятельности, к новой власти архиереи вполне лояльны и по причине этого ходатайствуют о своем освобождении и

127

прекращении следственных дел.

Большевистская пресса с восторгом сообщала о том, что уфимский епископ раскаялся в своей прежней критике советской власти за Декрет об отделении церкви от государства и теперь «готов содействовать Советской власти в ее работе по отделению церкви от государства»^[126][127]. После этого дело владыки было прекращено, он был освобожден из заключения и отправлен в Уфу, где должен был находиться «под надзором своих верующих, которые в случае нарушения принятых на себя обязательств, будут отвечать как 129

соучастники».

Обстановка в Уфе была крайне сложная. Весной 1920 г. временное управление Уфимской епархией осуществлял епископ Симон (Шлеёв). Однако, 18 августа 1921 г. преосвященный был убит грабителями возле своей резиденции^[128]. Власти продолжают наступление на духовенство, усиливают антиклерикальную и антирелигиозную пропаганду, что являлось осуществлением Программы РКП(б), которая была принята на VIII съезде партии в марте 1919 г. Согласно этой программе, ставилась задача тотального наступления на религию и Церковь, чтобы в корне изжить «религиозные предрассудки»^[129][130]. Также, в рамках этой программы, стало осуществляться наступление на монастыри, которые поначалу допускались при условии преобразования их в трудовые артели и коммуны. По подсчетам М. Шкаровского, с конца 1918 г. до 1921 г. было национализировано 722 132

монастырских комплекса.

Национализация монастырского и храмового имущества не могла не коснуться и Уфимской епархии. В феврале 1920 г. была проведена инвентаризация имущества уфимского Успенского мужского монастыря, земли которого были национализированы еще в 1918 г.. Через несколько месяцев монастырь был закрыт. Летом того же, 1919 года уфимский Благовещенский женский монастырь был преобразован в сельскохозяйственную артель, состоящую из 240 сестер. В 1919-1920 гг. был закрыт еще ряд монастырей и храмов: домовая церковь святителя Иоанна Златоуста при Уфимской духовной семинарии (сама семинария была закрыта в 1917 г.), домовая церковь святого Тихона при епархиальном женском училище, Петропавловская церковь при Уфимском тюремном замке, Крестовая церковь Архиерейского дома и ряд других.

Практически основная масса церковного имущества была национализирована к осени 1920 г. В Уфимской епархии этот процесс несколько затянулся и был закончен лишь ко второй половине 1921 г.^[131]. В итоге было конфисковано свыше 6 тысяч десятин земель, но даже такой подрыв материальной базы Церкви и гонения со стороны государственной власти, не подорвали веру народа, и большинство граждан Башкирской Автономной ССР оставались верующими.

Период 1920-1921 гг. характеризуется гражданской войной и засухой, что привело к истощению продовольствия в восточных районах страны и небывалому голоду, который длился вплоть до лета 1922 г. На эти бедствия Русская Православная Церковь ответила незамедлительно. В августе 1921 г. по инициативе церковного руководства были созданы Церковный Всероссийский комитет и епархиальные комитеты на местах для помощи голодающим. На приходах собираются пожертвования. За непродолжительное время было собрано около 9 млн рублей. Правительство церковные комитеты немедленно закрыло, а собранные средства были переданы государственному Всероссийскому комитету помощи голодающим (так называемый Помгол).

9 декабря 1921 г. президиум ВЦИК разрешает сборы в помощь голодающим со стороны религиозных организаций и религиозных общин. Помголу было поручено войти в сношение с этими организациями относительно формы сборов. И лишь 1 февраля 1922 г. Помгол выпустил «Положение», в котором предлагалось православному духовенству принять участие в организуемой помощи. Между Русской Церковью и Помголом (в лице председателя А.Н. Винокурова) была достигнута договоренность, что Церковь обязуется отдавать драгоценности, которые не имеют богослужебного употребления. Все это время сбор средств в епархиях проводился неофициально. В рапорте протоиерея Николая Цветкова, официального представителя Святейшего Патриарха Тихона, в приемную Председателя ВЦИК говорилось, что за три месяца (январь-апрель 1922 г.) было сдано государству 15.535.395 рублей, а также некоторая часть дореволюционных рублей и иностранной валюты.^[132].

23 февраля 1922 г. ВЦИК обнародовало Постановление об изъятии церковных ценностей^[133][134], в котором местным Советам рекомендовалось изъять, переданного двадцаткам имущества «все драгоценные предметы из золота, серебра и камней, изъятие коих не может существенно затронуть 136

интересы самого культа».

В ходе проведения кампании по изъятию церковных ценностей Церковь подверглась жестоким репрессиям, сопровождаемых многочисленными арестами духовенства и мирян. По приговору Петроградского ревтрибунала 13 августа 1922 г. был расстрелян митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин (Казанский) вместе с архимандритом Сергием (Шеиным), адвокатом И. Ковшаровым и профессором Ю. Новицким. За два года (1922-1923 гг.) было уничтожено 8100 священников и монахов.

Епископ Андрей вернулся из заточения на благодатную почву. Пользующийся всеобщей любовью и почитанием, он неутомимо выступает с пропагандой возрождения и организации церковно-приходской жизни. Но в конце февраля 1922 г. он был вновь арестован за проповедь, в которой он призывал крестьян собираться в крестьянские союзы. Уфимского архипастыря этапируют в Москву, на Лубянку. Но через несколько месяцев его дело вновь было прекращено. Возможно, что советская власть видела в нем - с его либеральными взглядами - будущую поддержку для обновленческого движения, которое готовило советское государства для подрыва Русской Православной Церкви изнутри.

В годы Февральской и Октябрьской революций, а также в годы Гражданской войны, позиция духовенства Уфимской епархии определялось рядом ключевых факторов. В первую очередь, если поначалу духовенство Русской Православной Церкви смотрит на советскую власть с некоторой надеждой, то уже к концу 1919 г. большевики в глазах Церкви себя значительно дискредитировали. Это было связано с непродуманной и поспешной религиозной политикой новой власти: национализацией и конфискацией монастырского и церковного имущества, закрытием духовных учебных заведений, массовых арестов и расстрелов священно- и церковнослужителей, и наиболее активных прихожан. Все эти меры показывали советскую власть врагом Церкви даже среди тех клириков, которые были поначалу лояльны и даже доброжелательно настроены к новым руководителям страны.

Также, в отношении Уфимской епархии, наиболее определяющим примером откровенно антибольшевистской позиции для всего духовенства епархии, была позиция правящего архиерея - епископа Андрея (Ухтомского).

Октябрьская революция 1917 г. поставила Русскую Православную Церковь в совершенно новые условия существования. Отделение Церкви от государства, лишение ее юридических прав и государственного финансирования, привело к формированию и выработке новых отношений православного духовенства с атеистическим режимом. Клирики Уфимской епархии, вслед за своим архиереем, выступают против притеснения Церкви. Союз приходских советов уфимского духовенства занимает правый фланг антибольшевистской оппозиции. В ответ на это местные органы ВЧК начинают массовые репрессии, аресты и расстрелы черного и белого

духовенства. После национализации церковно-монастырских земель 1919­1921 гг. и голода 1921-1922 гг. активная позиция уфимского предстоятеля и его пример для вверенного ему духовенства вызывает новую волну арестов, изъятие церковных ценностей и подрыв обще православного сопротивления в епархии через арест местного предстоятеля.

2.2. Епископ Андрей (Ухтомский) и проблема устроения и обновления Русской Церкви

Вопрос о деятельности прихода и его необходимых реформах был поднят Святейшим Синодом в марте 1916 г. Особая Комиссия по делам Православной Российской Церкви начала обсуждение проекта нового устава. Делегаты этой комиссии не только занимались редакторской правкой существующего устава, но составляли и обсуждали новые параграфы, которые были сформированы в итоговый документ - «Основные положения о церковном управлении православного прихода». В числе прочих в проект был включен пункт о выборе кандидатов на вакантные приходские должности.

Новый обер-прокурор Святейшего Синода А.Н. Волжин (1860-1933 гг.), сменивший в 1915 г. А.Д. Самарина (1868-1932 гг.), первоначально был сторонником проведения приходской реформы с установлением выборности священно- и церковно-служителей, но впоследствии, под воздействием членов Синода его позиция изменилась. В конечном итоге, Святейший Синод, во главе с обер-прокурором, открыто выступил против изменения приходской структуры. Поскольку на заседаниях Государственной думы отсутствовали официальные представители от Синода, а также ввиду позиции некоторых священников-депутатов, работа над проектом была временна приостановлена.

Синод всего лишь ограничился необходимыми предварительными мерами для подготовки данной реформы^[137]. Согласно синодальному предписанию, все правящие епархиальные архиереи должны были на своих вверенных им кафедрах выработать программу действий, которые, по их мнению, помогут оживить и активизировать церковный приход и приходскую жизнь. После составления подобного плана, на основании имеющейся и проработанной программы, предписывалось создавать на местах особые исполнительные комиссии. Вместе с этим рекомендовалось организовывать и учреждать различные библиотеки, братства, религиозно­нравственные кружки, воскресные школы и катехизаторские курсы на приходах.

В феврале 1916 г. Святейший Синод выпустил новое определение, в котором говорилось о положительных сторонах идущей войны: подъем религиозного настроения среди общественных слоев населения, сближение прихожан со священниками. Все это, по мысли членов Синода, показывает жизнеспособность и стабильность прихода в том состоянии, в котором он находится в настоящее время. И ни в каких изменениях он не нуждается. Но реальность была иной, о чем свидетельствуют огромное количество статей священнослужителей различных регионов России, которые постоянно говорят о том, что приход нуждается в кардинальных и радикальных реформах.

Но Святейший Синод проявлял определенное равнодушие к подобным реформам, защищая свои интересы и свой авторитет. Хотя, учитывая общую позицию духовенства по этому вопросу, синодальным определением от 3 февраля 1916 г. была провозглашена подготовка к предстоящей реформе. Но в конечном итоге, приходская реформа так и была реализована в силу того, что между различными партиями - либералов и консерваторов - не было необходимого единства по данному вопросу. И в создавшихся условиях отношений между Церковью и государством введение самоуправляющегося прихода было совершенно невозможным. Православные архиереи прекрасно понимали, что для осуществления приходской реформы необходимо, прежде всего, радикально изменить условия самого приходского священника, который из простого требоисполнителя должен превратиться в живой и действенный пример христианской жизни, благодаря чему он сможет завоевать доверие и уважение среди своих прихожан. Но это возможно достичь лишь при условии освобождения священнослужителя от материальной зависимости его от своих прихожан, когда бы он стал реальным главой своего прихода, а также председателем приходского собрания и совета.

2.2.1. Взгляды епископа Андрея на необходимость демократизации управления Русской Православной Церковью

Пока высшая церковная власть откладывала решение вопросов о реформировании церковного управления и приходской жизни некоторые епархиальные преосвященные начали проводить демократические преобразования в своих епархиях подобные преобразования. Одним из первых приходскую реформу в своей епархии начал проводить епископ Андрей (Ухтомский). Владыка понимал реформу прихода в первую очередь в предоставлении приходу существенной степени автономии и формировании на его базе        общественно-церковной единица, которая управлялась

выборными приходскими органами и выборным священником.

Поскольку в указанной парадигме большое значение имела фигура священника епископ Андрей обращал особое внимание на образовательный уровень священника, его грамотности и жизненный опыт, которые помогают достойно руководить приходом. Роль мирян в новом, реформированном, приходе, также увеличивалась, что достигалось благодаря церковным периодическим изданиям, церковной публицистики и повышения культурного и духовного уровня членов церковного прихода. Священнослужители и миряне, по мысли епископа Андрея, должны помогать друг другу в деле становления прихода и развития православных идей и ценностей среди своей общины. Пример такого согласования и сочетания активности мирян с непререкаемой властью священника епископ Андрей находил в старообрядчестве. И, вслед за старообрядцами, он видит дело устроения православного прихода панацеей от всех внутренних бед страны и 138 всего русского народа.

Уфимский архипастырь в обращениях к своей пастве нередко говорит о ненормальности настоящего положения Русской Церкви, о необходимости ¹³⁸ См.: Гринберг (Зеленогорский) М.Л. Жизнь и деятельность архиепископа Андрея (князя Ухтомского):

Автореф. дис.... канд. ист. наук. М., 1995. С. 17-19.

срочных и радикальных реформ для оживления жизни церковного общества. Владыка обвиняет церковную власть в том, она «пред лицом всего мира сама себя раскритиковала, осудила ненормальностью своей жизни» ^[139]. Причем владыка обращает внимание на то, что такое положение дел «признается вредным для Церкви, а, следовательно, очень вредным и для государства»^[140]. И для того, чтобы исправить эту ситуацию, необходимо, прежде всего, восстановить деятельность церковного прихода, что должно стать первым шагом к оживлению и активизации жизни Русской Православной Церкви. Священник, избранный голосом своей паствы, должен стать главой своего прихода. И хотя это понимает большинство архиереев, некоторые из высших иерархов высказываются против подобных реформ, боясь потерять свою власть и авторитет над вверенными им епархиями^[141][142].

Уже в 1916 г. епископ Андрей попытается в своей епархии преодолеть недостатки церковного прихода. В статье «О церковно-приходской жизни», опубликованной в «Уфимских епархиальных ведомостях», он упоминал о том, что отчуждение духовенства от мирян является причиной слабости Церкви, а в единении духовенства с мирянами заключается «вся наша сила и 142

весь залог нашего возрождения».

В предисловии «Правил для избрания настоятелей храмов Божиих Уфимской епархии», которые были изданы в апреле того же года ^[143] епископ Андрей обращается к духовенству и мирянам своей епархии с просьбой о помощи в «выборе и отыскании таких добрых пастырей, таких рабов Господних, которые были бы приветливы ко всем, учительны, незлобивы, наставляли бы всех с кротостью, чтобы были образцом в слове, в жизни, в любви, в вере, в чистоте»^[144]. С этого времени по всей Уфимской епархии введен новый порядок выбора и поставления клириков. По мысли архипастыря, священнослужитель должен выбираться и смещаться своей паствой, и лишь при соблюдении этого условия возможна искренняя любовь, доверие и преданность между священниками и его прихожанами.

Также в этих правилах формулируется основной механизм замещения священнослужителями вакантных мест. При наличии вакантного места, об этом информируется духовенство и паства епархии через церковный периодический орган «Уфимские епархиальные ведомости». В течение полутора месяцев со дня этой публикации епископ принимает прошения от кандидатов. При выявлении из списка подавш<