Глаз (раз)очарованный/ видящий

 

Как-то раз…

Ночь. Балкон. У балкона человек точит бритву.

Он смотрит на небо и видит сквозь стекло…

Легкое облачко, приближающееся к полной луне.

Потом – лицо девушки. Ее глаза широко раскрыты.

К глазу подносится лезвие.

Облачко проплывает перед луной.

Лезвие рассекает глаз.

Л.Бунюэль «Андалузский пес»

Акт видения начинается с разреза глаза, с его смерти. Глаз, осененный знаком смерти видит нечто, что не дается естественному зрению. Чары воображаемого пленения цельными формами рушатся, обнаруживая чревоточину этого мира, обнаруживая не-бытие, на фоне которого и оказалось возможно бытие. Отныне это взгляд не интегрирующий, не обладающий, не приобретающий, не ощупывающий, это скорее взгляд проникающий, уничтожающий, взгляд который невозможно приписать какому-нибудь индивиду или глазу. Это утрата визуальной достоверности, когда становится видимым отсутствующее, обнажается пустота, раскол, зияние, несходство, немота за репрезентацией. Нарциссический глаз не знает смерти, он мертв так и не узнав ее, мертв в нарциссическом замыкании и в опьяненности цельными формами. «Если субъект кончает тем, что начинает верить в собственное я – это само по себе настоящее безумие (9:354).

Жизнь не знающая смерти слепа, она не подозревает о своей же собственной мертвости. Освобождение от диктата образа, от метонимической завороженности позволяет вмешательство третьего элемента. Впрочем, оптический порядок неизбежно структурируется порядком языка, настройка оптического механизма требует вмешательства символического.[34] Сюрреалистический разрез глаза, предписывает нас отказаться от своего органа зрения, отныне зритель видит глазами другого, занимая место, предписанное другим[35]. Третий элемент позволяет выйти из тупика нарциссического подобия, уйти от тождественности, от подобия, за порог видимого, чувственного, за порог представления, за порог взгляда перцептивного. Глаз становится видящим, отказываясь от самого себя, превзойдя собственный предел зрения, собственную границу перцептивного опыта. Видящим глаз может стать, приняв собственное ослепление, отказавшись от самого себя, став безымянным, уничтожив собственное бельмо. Бельмо на глазу, скрывающее визуальное не- бытие, прикрывающее нечто, неподдающееся представлению, то, что может предъявить чужеродность собственного взгляда, вернуть взгляд как объект субъекту желания, предъявить антиномию глаза/взгляда.

Жуткое заставляет отказаться от иллюзии присвоенного взгляда, предъявляя его чужеродность глазу. Жуткое возникает с представлением о похищении глаз, их отсутствии. Мотив Песочного человека, воплотившийся в адвоката Коппелиуса, бросающего в глаза горсть пылающих угольков, бродячий итальянсктий оптик Коппола, похитивший глаза у самого Натанаэля и вставивший их в деревянную куклу вызывает жуткое чувство[36]. Фрейд отмечает, «психоаналитический опыт напоминает нам о том, что детей ужасает страх повредить глаза или лишиться их. У многих взрослых сохраняется эта боязнь, и они не опасаются утраты никакого другого органа так сильно, как органов зрения. Ведь по привычке можно сказать: нечто хранят как зеницу ока» (11:270). Страх лишиться глаз – страх за нарциссическое единство тела, за глаз плененный, завороженный, позволяющий собрать фрагментарное тело в единый образ, позволяющий создать противовес влечениям к смерти, уйти на окольный путь к смерти. Хранить зеницу ока, хранить то, что обеспечивает собирание тела в единый зрительный образ. Но психоаналитический взгляд позволяет понять, что боязнь за глаза, боязнь перед слепотой является зачастую заменой страха кастрации. Часто «не воздают должного замещающей связи между зрением и мужским членом, обнаруженной в фантазии и в мифе, и не способны оспорить впечатление, что особо сильное и смутное чувство возникает как раз из-за угрозы лишиться полового члена и что это чувство лишь заменяет представление об утрате другого органа» (11:271). 

Итак, страх перед ослеплением, страх пред кастрацией, страх перед расчлененным телом, - страх за обретенное нарциссическое бытие. Не случайно жуткое чувство вызывают «оторванные члены, отрубленная голова, отделенная от плеча рука» (11:277). В основе страха кастрации лежит нехватка. «Взгляд предстает нам не иначе, как в форме некоей странной, произвольной случайности – случайности, символизирующей собой то, во что наш опыт, на горизонте своем упирается – того упущения, той нехватки, что ложится в основу страха перед кастрацией» (4:85).

И подобно тому как стать глазом видящим возможно приняв ослепление, субъективное устроение возможно только через принятие кастрации.

По мысли Лакана, логика кастрации или переход от альтернативы «быть или не быть» (быть фаллосом матери, отождествлять себя с воображаемым объектом желания матери, выполнять функцию воображаемого объекта) к «иметь или не иметь» возможно только через признание кастрации. Ведь, «чтобы иметь фаллос, необходимо прежде признать, что иметь его не возможно, так что возможность оказаться кастрированным абсолютно необходима субъекту для усвоения того факта, что он обладает фаллосом» (3:214). Признание кастрации явялется необходимым условием вхождения в мир символического, необходимым элементом устроения человеческой субъективности, человеческого желания в идентификационных знаках отличия, полученных от Другого. Переход от «быть воображаемого к «иметь» символическому возможен через печать закона: закона наложенного на тело матери, на телесность, на чувственность, на желание, направленное на мать. Эта печать – в отцовской метафоре, в заступлении отца в качестве означающего или символа на место материнского означающего. Субъект вписывается в существующее только ценой кастрации. Кастрация связана с эволюцией, созреванием желания у человека, это связь желания с означающим или с тем, что Лакан называл меткой или клеймом желания.

Это движение от первых набросков субъективации в статусе субъекта под-лежащего [37], подчиненного, подданного в функции воображаемого или метонимического объекта желания матери к субъекту в подлинном смысле слова, к субъекту, получившему свое место в порядке символического, получившему доступ в мир означающего, доступ к своему желанию.

Впрочем, «…похоже, что до сих пор еще не удалось исчерпать все, что может дать нам оптика» (7:103).

 

Ставлю все же точку, точку в изложенной истории рождения субъекта… Точку в движении от первых набросков субъективаций в череде воображаемых отчуждений и все новых пленений, очарований в вечном поике навсегда утраченной полноты бытия, к череде символических кастраций, увековечивающих путь желания, узаконивающих его место в бесконечном метонимическом подстегивании … Понимаю всю иллюзорность любого завершения, любой границы в этой истории. Ведь предел один - он задается точкой возможного предстояния субъекта перед бытием, перед смертью, перед абсолютным господином. Пути движения до конца, до предела, к единственной цели - к смерти через узловое событие перехода от «быть» к «иметь» различны. Существуют различные стратегии того, как состояться в качестве субъекта, как предотвратить крушение желания. Можно, например, обрести видимость опоры желания в Другом как в случае истерии, жить отсрочкой, не принимая своего бытия-к -смерти, страшась встречи со своим желанием, как в случае невроза навязчивости, желание Другого может остаться недоступным непроницаемым несимволизированным как в психозе… Это структурно различные эффекты означающего в субъективном устроении, в устроении судеб желания. Рождение субъекта отмечено печатью Другого, в свою очередь отмеченного и обусловленного условиями которые накладывает на него речь. Эффект предвосхищения последнего означающего в цепочке означающих открывает не только возможность ее завершить, но прежде всего перспективу ретроактивности, обратного действия, хотя бы поэтому ставить точку в этой истории нельзя. Три такта Эдипа, описанные Лаканом, – это три логических (!) такта превращения фаллоса из воображаемого объекта желания матери в символический, узаконивания запрета на материнское тело, на воображаемую идентификацию с объектом желания матери. Это три логических такта привхождения запрета на образ [38], запрета на чувственный мир, на детскую сексуальность.

Во время написания этого текста меня не покидало одно яркое детское зрительное впечатление, сплетающееся в единый иероглиф из насыщенных оттенков карминового красного, являющего собой причудливый ритм узоров на старом персидском ковре. Таинственные знаки прошлого создавали напряжение, не давали покоя… В их наличествовании мир открывался с иной стороны, со стороны присутствия невидимого. Несовпадение видимого, изображаемого с образом таимым, отсутствующим, присутствие невидимого в видимом расстраивало детское зрение, будоражило, ввергая в понимание всей иллюзорности видимого, обманчивость не давала покоя, тревожила зрение… Простая плоскость открывала иное трансцендентое ноуменальное, наталкивала на границу видимого, влекла, волновала, мучала… Печать запрета на естественный привычный образ в сложных ритмах, в движении, в перетекании одного знака в другой таила и одновременно являла бездну, трещину, разрыв с миром природным, чувственным. Знаки, таящие образ, рождали неимоверное, жгучее любопытство в стремлении приблизиться хотя бы немного к пониманию удивительной тайны, запрета на образ …

Следы зрительного впечатления вновь оживают, предстают в своей яркости, контрастирующей с выжженной блеклой поверхностью ковра, распыляются во множество ассоциативных связок, метонимических осколков, вновь обнаруживая бесконечную власть повторения в судьбе желания…

Список литературы

1.Деррида Ж. Фрейд и сцена письма // Письмо и различие. СПб.:            

    Академический проект, 2000.

2. Фрейд З. Толкование сновидений. Обнинск: Титул, 1992.

3. Лакан Ж. Образования бессознательного (1957/1958). М.:   

Гнозис - Логос, 2002.

4. Lacan J. Les quatre concepts fondamentaux de la

   psychanalyse.Editions du Seuil,1973

5. Фрейд З. Три очерка по теории сексуальности.// Психология

бессознательного. М.: Просвещение, 1989.

6.Юберман Диди-Ж. То, что мы видим, то, что смотрит на нас.  

СПб.: Наука,2001.

7. Лакан Ж. Работы Фрейда по технике психоанализа. М.: Гнозис,

   1998.

8. Фрейд З. Влечение и их судьба // Основные психологические  

     теории в психоанализе. СПб.: Алетейя, 1998.

 9. Лакан Ж. «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа

     (1954/55). М.: Гнозис, 1999.

10. Сартр Ж.П. Бытие и ничто. М.: Республика, 2000.

 11. Фрейд З. Жуткое // Художник и фантазирование. М.:

       Республика, 1995.

 12. Фрейд З. Случай Человека-Волка (Из истории одного

        детского невроза) // Человек-Волк и Зигмунд-Фрейд. Киев:

        Port-Royal, 1996.

 13. Фрейд З. Психопатология обыденной жизни // Психология  

       бессознательного. М.: Просвещение, 1989.

 

14. Мазин В. «Переводы Фрейда»// Вестник психоанализа, 1999,                      

№1(7), с.187-201.

[1] Можно даже добавить, - напряженного смотрения. Фрейд отмечал, что немецкое слово Lust означает не только удовольствие, но и напряжение. (Ich habe Lust – я хотел бы, чувствую необходимость). // Фрейд З. Три очерка по теории сексуальности. Психология бессознательного. - М.: Просвещение,1989. С.178. Чаще Schaulust, переводят как удовольствие от подглядывания

[2] «Из моего исследования детского возраста здоровых и нервнобольных людей я должен заключить, что влечение к разглядыванию может явиться у ребенка как самостоятельное сексуальное проявление». // Там же, с.164.

[3] «При удовольствии от подглядывания и эксгибиционизме глаз соответствует эрогенной зоне». // Там же, с.147.

[4] Фрейд отмечает, что понятие «красивого» коренится в сексуальном возбуждении и «первоначально означает возбуждающее сексуально». При этом Фрейд, прежде всего подчеркивает визуальный аспект, говоря о прелести. // Там же, С.138, 176.

[5] Случай М.Кляйн подробно разбирается в первом семинаре Лакана.

[6] Другой по мысли Сартра «есть тот, кто на меня смотрит» и с того момента как я чувствую на себе взгляд другого «мною владеет другой; взгляд другого формирует мое тело … видит его таким, каким я никогда не увижу. Другой хранит секрет – секрет того, чем я являюсь» // Сартр Ж.П. Бытие и ничто. М.: Республика, 2000,с.380. Я приобретаю внешность под взглядом другого.

[7] По мысли Лакана, «перверсия и представляет собой единственный путь исследования возможных для человеческой природы способов существования – это «внутренний надрыв, зияние, сделавшие возможным проникновение в надприродный мир символического», являющий особую трещину человеческого бытия.// Лакан Ж. Работы Фрейда по технике психоанализа. М.: Гнозис, 1998, с.287.

 

[8] Д.-Д. Юберман призывает обратиться к ситуации «того, кто оказывается лицом к лицу с могилой, того, кто стоит перед ней и смотрит на нее». Именно эта ситуация осязаемо демонстрирует раскол зрения. С одной стороны, перед смотрящим предстает избыточность, полнота и оче-видность объема каменной массы, «более или менее геометрическая, более или менее фигуративная, более или менее густо покрытая надписями», с другой речь идет о столкновении с пустотой, с опустением, которое касается «судьбы тела, похожего на мое, но лишенного жизни, речи, движений, способности поднять на меня глаза». В этом опыте могила «смотрит на меня, пронизывает до самых недр – и, кстати, тем самым расстраивает мою способность просто, спокойно смотреть на нее – в той самой мере в какой показывает мне, что я потерял то тело, которое она сокрывает в своей глубине» // Юберман Диди-Ж. То, что мы видим, то, что смотрит на нас.  

СПб.: Наука,2001, с.17.

 

[9] В «черных кубах» Тони Смита усматривают предтечу минималистского искусства.

[10] Это переживание Лакан сравнивает также с «чувством метафизического головокружения – головокружения, которое человек изредка испытывает, задумываясь о понятии бытия самого по себе, бытия, лежащего в основе всего, что есть»// Лакан Ж. Образования бессознательного (1957/1958). М.: Гнозис-Логос, 2002,с. 447.

 

[11] Такой перевод фрейдовского das Unheimliche встречается во французских переводах: inqui é tant é tranget é. Интереснейший комментарий по поводу возможных переводов и невозможности перевода этого слова см. Мазин В. Между жутким и возвышенным. КабинетЕ. СПб.: Инапресс, 2000.

[12] Heimliche- «из родного… скрытое от чужого взгляда» // Фрейд З. Жуткое Художник и фантазирование. М.: Республика, 1995,с.268. Интересно, что одно из значений «heimliche», которое приводит Фрейд: «оставаться скрытым, так что другим об этом или из-за этого непозволительно знать: это от них хотят скрыть», «потаенное место»// Фрейд З. Жуткое Художник и фантазирование. М.: Республика, 1995,с.267.

 

[13] Одно из значений «heimliche» которое приводит Фрейд и которое совпадает с противоположностью «unheimliche» // Фрейд З. Жуткое Художник и фантазирование. М.: Республика, 1995,с.267.

 

[14] «Я подвожу ее к окну, смотрю ей в горло. Она слегка противится, как все женщины, у которых вставные зубы… Рот открывается, и я вижу справа большое пятно, а немного поодаль странный нарост, похожий на носовую раковину; я вижу его сероватую кору» // Фрейд З. Толкование сновидений. Обнинск: Титул,1992.

 

[15] О различных системах записи в психическом аппарате см. 52 письмо Фрейда Флиссу (6.12.1896).

 

[16] По мысли Лакана, «чтобы у субъекта было нечто, что можно было бы в этом смысле знать, это нечто должно было бы прежде так или иначе явиться на свет первоначальной символизации»// Лакан Ж. Работы Фрейда по технике психоанализа. М.: Гнозис, 1998, с.406.

 

[17] В 1956 году Лакан переводит Verwerfung как «forclusion».

 

[18] Рассмотрение механизма отбрасывания (Verwerfung) касается фундаментального для психоанализа вопроса о внутреннем/внешнем. Этот вопрос пронизывает все пласты метапсихологии Фрейда, а его осмысление требует задействования практически всех понятий психоаналитического дискурса, заставляя вновь и вновь возвращаться к новым точкам зрения, к новым ракурсам, вскрывающим всю сложность данного вопроса. Например, осмысление данного вопроса предстает не возможным без не менее сложного в психоанализе понятия «испытания реальности», разработка которого не давала Фрейду покоя всю жизнь, начиная с «Набросков научной психологии» (1895) и кончая фундаментальной для психоанализа работой «Отрицание» (1925). В свою очередь разграничение внутренних и внешних стимулов, представлений и восприятий связано с другой фундаментальной и для философии и для науки всего 20-го века оппозиции субъект-объект. Психоанализ вновь задается вопросами: как привходит для субъекта «внешний» мир, что такое объект в контексте психической реальности – единственной главенствующей реальности в психоанализе, что такое внешний мир вообще, каково струтурное различие ухода от реальности при неврозе и психозе, в чем особенности конституирования субъективного измерения, рождения внешнего мира во множестве и различиях объектов?! Это вопросы скорее онтологических метафизических горизонтов, вопросы о границах человеческого существования, к которым очень близко подходит психоанализ. В то же время, очевидно, что притом, что все перечисленные вопросы тесно связаны между собой, в то же время каждый из них остается уникальным и самобытным, имеющим отношение не только к психоанализу, но и к другим областям знания.

 

[19] В 1925 году Фрейдом в работе «Отрицание» поднят сложнейший и фундаментальный вопрос о происхождении внутреннего/внешнего. Конституирование реальности, расположенной вовне, осуществляется посредством суждений о существовании, поскольку реальность уже оказывается представленной благодаря суждениям атрибуции. Суждения атрибуции, которые говорят на языке «древнейших, оральных побуждений»: «это я хочу кушать или хочу ввести в себя, а это я хочу выделить из себя», т.е. «все хороше интроецировать, а все плохое отбросить от себя прочь» – конституируют первое различение внутреннего внешнего, себя и чужого. В случае с суждениями существования «речь не идет уже больше о том, должно ли нечто воспринятое быть принято в Я или нет, а о том, может ли нечто, существующее как представление в Я, быть вновь найдено в восприятии» // Фрейд З. Отрицание // Психоанализ и культура. Леонардо до Винчи. СПб.: Алетейя, 1997.

 

[20] Лакан отмечал: «Создание символа следует мыслить как момент скорее мифический, чем генетический» // Лакан Ж. Работы Фрейда по технике психоанализа. М.: Гнозис, 1998, с.406.

 

[21] В 1915 году в работе «Вытеснение» Фрейд выделяет различные этапы процесса вытеснения: первовытеснение, вытеснение в собственном смысле слова и возврат вытесненного. Очевидно, что рассмотрение этих этапов возможно только в рамках логического времени (!) с учетом механизма последействия.

[22] Лакан определяет феномен -«déjà vu» как воображаемое эхо «возникающее как элемент реальности, который принадлежит тому пределу ее, где он оказался отторженным от символического» // Лакан Ж. Работы Фрейда по технике психоанализа. М.: Гнозис, 1998, с.417.

 

[23] Впрочем, сам Фрейд отмечает, что «старая теория травм, построенная на впечатлениях из психоаналитической терапии, вдруг опять получила свое значение»// Фрейд З. Случай Человека-Волка (Из истории одного детского невроза).Человек-Волк и Зигмунд-Фрейд. Киев: Port-Royal, 1996, с.220.

[24] Более того, по мысли Фрейда эти сцены репродуцируются в лечении – поскольку хватает до настоящего времени моего опыта – не как воспоминание, они – результаты конструкции». // Фрейд З. Случай Человека-Волка (Из истории одного детского невроза). Человек-Волк и Зигмунд-Фрейд. Киев: Port-Royal, 1996. с.187.

 

[25] Здесь уместно понятие нагрузка (besetzung).

 

[26] Фрейд говорит о нескольких желаниях: помимо «желания дня, чтобы скорее уже наступило Рождество, присоединяется «более и глубокое непрекращающееся в то же время желание сексуального удовлетворения от отца», которое «заменяется желанием снова увидеть то, что тогда произвело такое сильное впечатление» // Фрейд З. Случай Человека-Волка (Из истории одного детского невроза). Человек-Волк и Зигмунд-Фрейд. Киев: Port-Royal, 1996, с.343.

 

[27] Одно из детских воспоминаний Человека-волка связано с мором среди овец, большие стада которых разводились недалеко от имения.

[28] Фрейд отмечает, что страх в сцене с Грушей присвоен этой сцене впоследствии или впоследействии, через понимание возможности кастрации.

[29] «Нож, который ему дядя действительно привез, был, согласно его точным воспоминаниям, именно тот самый который встречался в долго подавляемом рассказе»// Фрейд З. Случай Человека-Волка (Из истории одного детского невроза) // Человек-Волк и Зигмунд-Фрейд. Киев: Port-Royal, 1996, с.160.

 

[30] «Когда дядя уезжал, он спросил меня и сестру, что нам привезти. Моя сестра пожелала книгу, а я – перочинный ножик»// Там же.

[31] Понятие, встречающееся в работе Фрейда «Скорбь и меланхолия».

[32] «Перед нами явление образа, который внушает ужас, воплощая и соединяя в себе все то, что по праву можно назвать откровением Реального в самом непроницаемом его существе, Реального не допускающего ни малейщего опосредования, Реального окончательного – того объекта, который собственно, больше и не объект уже, а нечто такое, перед лицом чего все слова замирают, а понятия бессмысленны». //   Лакан Ж. «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/55). М.: Гнозис, 1999,с. 235.

 

[33] Фрейд отмечал, что пациент «всегда подчеркивал, что два момента сновидения произвели на него самое сильное впечатление, во-первых - полное спокойствие и неподвижность волков, и, во-вторых, напряженное внимание, с которым они на него глядели»// Фрейд З. Случай Человека-Волка (Из истории одного детского невроза). Человек-Волк и Зигмунд-Фрейд. Киев: Port-Royal, 1996.

 

[34] Во второй оптической схеме Лакана настройка видимого осуществляется посредством голоса другого.

 

[35] Впрочем, еще задолго до сюрреализма такой прием имел место. Вспомним неоднократно встречающуюся ссылку Лакана на полотно Гольбейна «Послы», череп на котором можно увидеть лишь заняв определенное предписанное место, под определенным углом зрения.

[36] Интересна ссылка, сделанная Фрейдом с упоминанием м. Ранк «coppo означает глазница»// Фрейд З. Жуткое // Художник и фантазирование. М.: Республика, 1995,с.270  или, другими словами, место глаза.

[37] Субъект подлежащий – понятие Лакана применительно к субъективации на первом такте Эдипа.

[38] Запрет переводит воображаемый объект желания матери в символический план – отныне это объект уничтоженный, запрещенный. Различные эффекты этого запрета: увиденное глазом, например, может быть непризнано, как в случае с механизмом отказа от реальности (Verleugnung), может так и не найти места в символическом устроении субъекта, вторгаясь извне, привходя в своей чужеродности как в случае с механизмом отбрасывания (Verwerfung), увиденное может сопровождаться отрицанием (Verneinung) (вспомним пример, приводимый Фрейдом, когда пациент говорит: «фигура в сновидении – это точно не моя мать»).