Эго и Великая мать: матриархальный круг сознания

 

(О.Телемский по стадиологии Э.Нойманна)

 

 

Дамы и господа. На этой лекции я хочу ознакомить вас с одной из самых интересных и самобытных ответвлений юнгианской мысли – стадиологией Эриха Нойманна. Хочу обозначить сразу, что я ни в коем случае не пытаюсь исчерпывающе пересказать Нойманна – это попросту невозможно. Его труд «Происхождение и развитие сознания», по праву считается одним из самых сложных и глубоких исследований постъюнгианской мысли. Поэтому единственная цель, которая стоит передо мной, это дать вам несколько ключей в непростой Мир Эриха Нойманна.

 

Чтобы говорить о Нойманне следует иметь в виду несколько положений и источников, с которыми он работает. Все вы вероятно слышали строки Изумрудной скрижали Гермеса. «Что внутри подобно тому что снаружи, что снаружи подобно тому что внутри, что вверху подобно тому что внизу», ну и так далее. Иначе говоря, Герметическая мысль, которой интуитивно придерживается Нойманн уже в силу его принадлежности к Юнгианству постулирует существование скрытого подобия между микро и макро системами. Например вращение электронов вокруг ядра подобно, вращению планет вокруг солнца, а, например трагедия раскола плеромы, описанная гностиками, подобно тому духовному расколу который переживает человек разумный. Онтогенез подобен филогенезу. Это – базовая предпосылка мировоззрения Нойманна, или иначе говоря, одни и те же законы и формулы соответствуют процессу исторической эволюции человечества, и развития отдельного человека.

 

Приступая к исследованию стадий Нойманна мы должны вспомнить классические психоаналитические представления, в полемики с которыми Нойманн выстраивает свою систему. Как говорил Сальвадор Дали «Вопреки значит благодаря». Нойманн, а это мы увидим во второй части лекции, ставит окончательный крест на Фрейдизме, приводя важный этнографический факт, полностью разрушающий классическую концепцию соперничества с отцом как сексуального соперничества за желанную но запретную мать.

 

Кратко я напомню вам, те стадии о которых говорил Фрейд. Согласно Фрейду развитие человека начинается с оральной стадии, когда сексуальность локализуется вокруг материнской груди. На следующей стадии локализация сексуальной энергии переходит от рта к Анусу, когда ребенок учится привыкать к туалету, зачем наступает Эдипова Фаза, когда первые проявления детской сексуальности направлены на мать, и рассматривают отца как соперника. Наконец, эдипов конфликт уходит в латентное состояние, чтобы потом разрешиться в зрелой, генитальной сексуальности.

 

Еще Юнг возражал против столь наивной позиции, предполагающий сексуальное удовольствие младенца от груди. Согласно Юнгу было бы ошибкой разрушать между собой границы между различными инстинктами, и влечение младенца к материнской груди имеет не сексуальный инстинкт, но инстинкт насыщения. Однако, поскольку проблема символизма Инцеста в действительности актуальна для психики Юнг предложил революционное решение – рассматривать инцест как регрессивное стремление сознания к растворению в небытии. Таким образом Инцест в системе Юнга оказывается синомичен (а не противопоставлен) инстинкту смерти.

 

Нойманн отталкивается от юнговской интерпретации приводя колоссальный исторический и мифологический материал для обоснования своей позиции. Пожалуй лучшим опровержением Фрейда, являются факты открытые этнологом Малиновским в психологии примитивных культур – по данным Малиновского, мальчики в примитивных культурах испытывают амбивалентные чувства не к отцу, а к брату матери – дяде по материнской линии. Именно Дядя вызывает те амбивалентные чувства одновременно почитания и уважения, и скрытой враждебности в связи с желанием занять его место. Эти данные доказывают что соперничество с Отцом вовсе не предполагает сексуального характера – амбивалентность фигуры отца или дяди вызвана не сексуальными а духовными причинами, связанными с идеей власти. Мы более подробно рассмотрим этот тезис несколько подробнее.

 

Следующий источник на который нам следует опираться дабы понять Ноймана это Гегельянская концепция спирального развития человеческого духа, смыслом которой является потребность абсолюта осознать самого себя. Эту концепцию развивает Тейар Де Шарден подводя духовную базу под материалистическую теорию Эволюции, видя в ней, стремление божественного духа к точке Омега.

 

В отличии от Юнга или Шардена Нойманн избегает телеологии, то есть не утверждает возможность существования некой финальной точки этой эволюции. Он лишь выводит закон центроверсии, которая есть «стремление целого к более сложной и совершенной организации своих частей». Индивидуация – осознанное духовное делание, является своего рода высшей формой центроверсии, но сам по себе принцип Центроверсии, по Нойманну пронизывает все уровни, от амебы до человека разумного.

 

Прежде чем мы приступим непосредственно к разговору о стадиях Нойманна и их характеристиках, мы должны прояснить некоторые термины которые встречаются в его системе. Это нужно сделать потому, что порой Нойманн пользуется терминами, которые кажутся позаимствованными у Фрейда, однако несут совершенно иной смысл.

 

Например Термин инцест. У слушателей может возникнуть вопрос, почему если Нойманн полемизирует с Фрейдом, он придает такое огромное значение символу Инцеста, и в каком ключе его следует рассматривать? Ответ на первый вопрос очевиден – символ инцеста встречается в мифологии самых разных народов повсеместно, и раскрученная и неправильно понятая драма Эдипа – лишь позднейший и весьма искаженный «вторичной персонализацией» миф. К какой бы мифологии мы бы не обратились мы встречаем в ней инцест, будь то священный инцест божественных брата и сестры (Зевс и Гера, Исида и Озирис) или инцест Матери и её сына-любовника. Мифологическим сыновьям любовникам в мифологии несть числа – Таммуз, Атис, Адонис. Кажется что этой мистериальной драмой инцеста древняя мифология приоткрывает какую то тайну человеческой души, конечно же совершенно банально и пошло интерпретированную Фрейдом.

 

Ответ на второй вопрос, мы находим уже у Юнга в «Символах Трансформации», где Юнг рассматривает инцест символически, как притяжение эго назад в бессознательное, его инфантильный отказ от самосознания и стремление к растворению в первичном океане бессознательного. Символы инцеста преобладают в сновидениях, когда сознание капитулирует перед натиском бессознательного и регрессирует на предыдущую, уже давно пройденную стадию развития или вовсе гибнет. Эта гибель в результате символического инцеста называется у Нойманна «кастрацией», то есть полной потерей сознанием своего мужского принципа. Вот почему вместо классической психоаналитической схеме желанной матери и кастрирующего отца-соперника, Юнг и Нойманн противопоставляют образ ужасной, кастрирующей матери.

 

Еще одним термином Нойманна нуждающемся в пояснении является термин «вторичной персонализации». Вторичная персонализация это закон, согласно которому некогда безличные слепые силы, вырождаются до человеческой драмы, а устрашающий психический опыт – в простые метафоры. Согласно вторичной персонализации, некогда священное становится оскверненным.

 

Скажем используя метафору «свинство», мы не знаем о том, что некогда свинья представляла ужасающий сакральный символ, одновременно божественный и демонический, предмет страха и почитания символ Великой Матери. Нуминозное и трансчеловеческое столкновение стихий, вырождается до описания любовных интрижек богов, трансперсональные мистерии, объясняются как простое потворство страстям.

 

Нойманн относится к феномену вторичной персонализации двойственно – с одной стороны – вторичная персонализация – одно из условий формирования сознания, и его освобождения от абсолютизма бессознательного. С другой – оно ужасающе обедняет душевную и духовную жизнь и фактически приравнивается к профанации. Поэтому говорить о вторичной персонализации как о благе или как о зле, возможно только применительно к конкретным стадиям развития сознания.

 

Еще одно важное соображение которое следует отметить. Центроверсия – инструмент Самости. Но на каждой стадии Самость проецируется на следующую стадию. Это очень важно в психотерапевтической стадии, поскольку дает представление психологу о том, на какую стадию ему следует выводить анализанда. Пока, эти предворительные замечания кажутся повисающими в воздухе, но они станут для нас очевидны, когда мы перейдем непосредственно к самой системе.

 

Мы начнем с самого начала. Но чтобы на секунду представить себе это самое начало, попробуйте ответить себе на вопрос «откуда я взялся». (в зале смех). Конечно, мы все прекрасно осведомлены о малейших деталях фактической стороны процесса. Но насколько мы можем хотя бы смутно представить и сформулировать процесс появления нашего сознания. Что было до сознания? Пространство, время, протяженность – все это категории сознания. Любое слово – категория сознания. Поэтому мы столкнемся с немалыми трудностями, если попытаемся выразить досознательное состояние сознательными средствами.

 

С этой же трудностью сталкивались и древние. Но будучи неизмеримо ближе к этому состоянию, они выражали его в символах, «золотого века» «тыквы в которой спали прародители мира», «Бога оплодотворяющего себя и питающегося собой». При этом все древние символы отличались восхитительным натурализмом, скажем Египетский Бог Атум творит вселенную в результате онанизма! (смех в зале) Восхитительный, живой образ, понимаемый нами персоналистки только в результате вторичной персонализации! Для любого египтянина это глубоко священный образ!

 

Из множества символов этого первичного состояния неразличимости, Эрих Нойманн выбирает образ Уробороса – змеи кусающей свой хвост. Уроборос символизирует одновременно бесконечное самообновление и самооплодотворение, но в то же время и замкнутый круг, дурную бесконечность бессознательности. Уроборос одновременно оплодотворяет себя и питается собой и испражняется в себя. Воистину, приятно читать лекцию Телемитам, ибо только телемиты способны не вскричать от ужаса, и покраснев удалиться из зала, услышав столь натуралистическую образность.

 

Итак, стадия уробороса, на уровне филогенеза, соответствует тому состоянию первобытного сознания, которое выдающийся этнолог Леви Брюль называл «мистическим соучастием». Этому состоянию прежде всего свойственна отстутствие границ между Я и не Я. Сознание находится в ужасающей диффузной дымке, оно не имеет ни центра ни самосознания. Малейшее умственное усилие выматывает «примитивного» человека, сильнее чем многочасовая рубка дров, настолько сознание еще не отделено от уроборического океана бессознательного. Реальность представляется наполненной разлитой в воздухе психической энергией – манной, а границы между внешними событиями и внутренними переживаниями попросту отсутствуют. В стадии уробороса сознание смотрит на попугая и говорит «я попугай», поскольку идентификация легко переносится на то что видит.

 

Характерным признаком этой стадии является полная групповая идентичность. Как младенец до трех лет идентичен матери, уроборическое сознание идентично коллективу в котором находится. И сейчас, мы можем сталкиваться с переживанием уроборических состояниях на техно-концертах или политических митингах.

 

Инстинктивные реакции находятся полностью вне осознания, и полностью отсутствуют даже границы собственного тела. Самость на этой стадии, проецируется на идею целостности тела, «сознания закапсулированного в кожу».

 

Теперь обратимся к онтогенезу. Поскольку первые ощущения цельного сознания «я есть», появляются от двух до пяти лет, досознательная стадия уробороса, соответствует первому году жизни. И конечно же здесь прямо таки напрашивается аналогия с оральной стадией развития – на это нам подсказывает даже сам символизм – змея кусающая свой хвост.

 

Вот только если Фрейд рассматривает оральную стадию как первую сексуальную стадию, и проецирует взрослую сексуальность на младенца, представляя эротическое удовольствие от материнской груди, Нойманн видит здесь прежде всего начало центроверсии. Плерома – самая ранняя доуроборическая стадия, о которой вообще не может быть сказано ничего, кроме того что там нет ничего, соответствует дородовой стадии, когда тела матери и ребенка представляют стопроцентное единство.

 

Это единство, на психологическом уровне, сохраняется и в младенческом уроборосе, однако здесь, появляется первая точка смыкания, которая центровертируется вокруг материнской груди и процесса получения пищи. Младенец должен сосредотачивать сознание вокруг тех усилий, которые должен затрачивать на получение пищи, и это центрирование сознания, абсолютно лишенное какого либо сексуального подтекста, и становится фундаментом для будущего Эго.

 

Для уроборического состояния, реальность представляет неприрывную питательную цепь, и никакие иные модусы бытия не входят в него.

 

Здесь я должен обратить внимание моих слушателей на то, что когда мы говорим «стадиальная теория» или «прохождение стадий», часто формируется оптическая иллюзия «прохождения», будто бы пройденные стадии остались безвозвратно позади, как город из которого мы выехали. На самом деле, пройденные стадии всегда остаются в нас, и говоря о сознании достигшем той или другой стадии, мы имеем в виду его предельный уровень, который не застраховывает от падения на ранние стадии. Они всегда в нас. Поэтому, уроборический символизм питания, имеет черезвычайно важный и энергоемкий символизм, даже вербально задействуя символы связанные с питанием мы задействуем мощные энергии которые либо бессознательно располагают к нам собеседника, либо (в случае негативной фиксации на этой стадии) вызывая враждебность.

 

Именно из за того, что эти стадии всегда присутствуют в нашей психике, мы часто сталкиваемся с «контаминацией» более поздних стадий, более. Например, контаминацией эротического содержания пищевым, мы часто встречаем в восклицаниях типа «съел бы её», или «его поглотила страсть». Подобные выражения – прекрасный пример «вторичной персонализации» - то что на уроборической стадии первобытного мышления понималось буквально, становится метафорическим иносказанием.

 

Следует сказать, что на стадии уробороса, полностью отсутствует разделение прародителей. Мать и отец воспринимаются в абсолютном единстве, и кормящая мать воспринимается как вселенский андрогин. Здесь Нойманн выдвигает шокирующую концепцию что для младенца материнские груди воспринимаются как фаллос, однако это предположение полностью объясняет то изобилие гермафрадитного символизма который этнологи встречают на ранних мифологических стадиях развития – например образ Бородатой Венеры, или мужского божества с женскими грудями.

 

Одним из самых совершенных иллюстраций уроборического бытия, является роман Виктора Пелевина «Поколение Пи». Абсолютно не имеет значения, писал ли его Пелевин будучи знакомым с теорией Нойманна, или интуитивно дошел до тех же самых положений, но его образ уроборического бытия, нанизанных на канаты Иштар мучеников, вынужденных ртом и анусом карабкаться по этим канатам – одна из самых совершенных иллюстраций уроборического состояния. Мы должны помнить, что система заинтересована в как можно большем акцентировании уроборического символизма, и чем больше сознание фиксируется на уроборическом (пищевом) центре – тем ниже уровень личной этики – от программы «Смак» до поддержки газоскребной кукурузины, как выяснилось один шаг. Противостояние, нонконформизм, это полусознательное полубессознательное отторжение уроборического существования, современной цивилизации.

 

Поражения на стадии уробороса и регрессия к ней, связана с поражением на уровне пищевых центров. Булимия и анорексия здесь – две стороны одной медали. Я хотел бы поделиться с группой, одной забавной синхронией. Некогда прослушав на курсах Маап, стадиологию Эриха Нойманна, буквально через неделю мне выпало счастье познакомится с настоящим шизофреником, который рассказал мне историю своего поражения. Оказалось, что в 12 лет, он услышал что некая девушка своей подруге, что он бы понравился ей если бы не был таким толстым. После этого наш бедолага просто перестал есть, и это зашло так далеко что его пришлось кормить внутривенно. Другой психотический пациент был убежден что у него непропорционально огромные плечи, что было неправдой – что опять же указывает на уроборический уровень ввиду отсутствия четкой границы ощущения своего тела.

 

Исторически, выделение Эго из уробороса, было связано во первых с формированием целой системы Табу, соблюдение которых, было необходимо для фиксации сознания, с целью формирования его большей устойчивости. Этот же механизм, мы можем наблюдать в невротических или пограничных навязчивостях, когда анализанд обязывает себя на целый цикл нелепых действий, понять смысл которых невозможно. На самом деле, эти навязчивые повторения, являются своего рода, последней, инстинктивной защитой сознания, от регрессии в уроборическое состояние. Поэтому подход к такого рода навязчивостям должен быть достаточно деликатен и осторожен – поскольку механическое устранение симптома, может привести к провалу в уроборические состояния. Клиенту нужно помочь укрепить его сознание, чтобы он был готов встретиться с этим состоянием непосредственно и не разрушиться.

 

Вторым инструментом перехода из стадии уробороса к стадии Великой Матери, является формирование границ собственного тела. Как и всякое психическое содержание, вначале это ощущение постигается в проекции на внешний объект, потому первобытные племена придают такое огромное значение Чуринга – вырезанным из дерева человеческим фигуркам, которые воспринимаются ими как вместилища души. Концентрация сознания на чуринга, является переходным этапом к концентрации сознания в границах собственного тела и преодоления диффузности.

 

В заключении описания стадии уробороса, следует отметить, что согласно Нойманну что уроборос разрушителен и негативен только для ранней стадии Эго, когда оно нуждается в искусственных границах, поскольку соединение с Уроборосом означает для него уроборический инцест, то есть погибель. Для зрелого и целостного сознания, героической и постгероической стадии, регрессия в уроборос, может иметь природу обновления и перерождения. Здесь все зависит от установки эго-сознания – сознание ищущее забытия и потворства себе, слабое сознание объятое инерцией найдет в уроборическом инцесте только погибель, но сознание высокого уровня, устанавливает особого рода связь с этим уровнем, находя там энергию вдохновений. Потому Гений это не тот кто избежал уробороса, а тот кто смог сойти в него, но не просто разрушиться в нем, а достичь перерождения.

 

Следующей стадией, после уробороса является стадия Великой Матери.

 

Стадия Великой Матери, является большим прогрессом по отношению к уроборосу, поскольку здесь впервые появляются четкие границы своего тела. Сознание – полностью и всецело отождествлено с телом, его импульсами, ощущениями. Эго все еще катастрофически слабо, зависимо и заражено бессознательным.

 

Если рассматривать эту стадию с точки зрения филогенеза, на этой стадии появляются культы богини Матери, и её сына-любовника.

 

Обратите внимания, на то что если на плероматическом уровне полностью досознательного бытия, не существует запрета на инцест (как его не существует у животных) на стадии уробороса, сознание начинает формироваться не в последнюю очередь в результате такого табу, то на стадии Великой Матери, конкретный инцест как сексуальный инстинкт уже табуирован, но перенесен в сферу мифологической (досознательной) истории.

 

Хотя и в малой степени, но все таки уже отдельное сознание, начинает фиксировать повторяемость одних и тех же циклов. Лето сменяет зиму, холод – жару. Совершенно естественно, что на природные циклы, проецируются архитепические, символические мотивы. Любая мифология не «выдумана» но «рождена» из бессознательного, и сперва пассивно воспринята как некий факт, и только потом внесена в понятийный аппарат.

 

Итак, на стадии Великой Матери, преобладает культ Богини Земли, оплодотворяемой ветром. Нойманн особенно акцентируется на символической «девственности» Богини, в сочетании с неконтролируемой сексуальностью обрядов плодородья. Архетип «Девственной Блудницы», появляется на протяжении всей человеческой истории в самых разных контекстах, однако каждый раз этот архетип имеет несколько разный символизм в зависимости от достигнутой сознанием Стадии.

 

Первоначально – «девственная блудница» это сама Мать-природа, с её сыном-любовником. Таким сыном-любовником, становится сезонный царь, который избирается на год, которого окончанию правления убивают и расчленяют, разбрасывая его останки по полю во имя плодородия. Убийство и расчленение в матриархальном ритуале – результат символического инцеста с Жрицей, которая персонифицирует мать землю. Заметьте, что в матриархальной мистерии убивается только Король-Жрец, что с точки зрения первобытного сознания является естественным результатом инцеста. Это подтверждает гипотезу Юнга о символическом значении инцеста как гибели сознания в водах бессознательного. Жестокость этих обрядов, не является садизмом в современном смысле этого слова, и палач и жертва в одинаковой степени свято и смиренно убеждены в необходимости ритуальной казни с последующим извлечением кишок, выпусканием крови на землю и расчленением. Однако в современной культуре, одним из признаков того, что эта стадия контаминирует более высокие уровни является сексуальный мазохизм, как регрессия к состоянию полного подчинения Великой Матери.

 

Нойманн указывает, на то, что хотя в отличии от уробороса, на стадии Великой Матери Эго уже появилось, оно является крайне слабым и пассивным. Нойманн постоянно подчеркивает доминирование «цветочного», «растительного» символизма на этой стадии. Так цветы – мириады сыновей-любовников матери земли должны умереть в конце сезона, чтобы в следующем сезоне уступить место новым. Никакой трагичности, отчаяния, конфликта, на стадии Великой Матери нет, скорей, преобладает абсолютная сентиментальность угасания и безграничное доверие к бессознательному.

 

Попробуем понять, что же происходит при переходе от уробороса к Великой Матери, и почему сознание здесь настолько пассивно. Первая граница, отделяющая сознание от уроборического единства, это граница проходящая по линии «Я – не Я». «Не Я», принадлежит как феноменам внешнего мира, которые поначалу предстают в нерасчлененном единстве, так и содержаниям своего бессознательного – одно естественным образом проецируется на другое. Иное по отношению к Я, характеризуется пока не разчлененной двойственностью – оно одновременно угрожающее и заботящееся. Дождь орошает поля, но молния убивает, лес дает пропитание, но в нем в изобилии дикие звери которые несут раны и смерть. Эта еще не расчлененная двойственность явлений и представляется как Великая мать, одновременно порождающая и убивающая. Эго еще слишком слабо, чтобы проявлять какую либо активность, за исключением той, что детерминирована его инстинктами. Поэтому, в сочетании с крайней жестокостью матрирхальных церемоний, преобладает созерцательная сентиментальность.

 

Еще в «Символах трансформации» Юнг писал что сентиментальность – признак бессознательной жестокости. В романе Милана Кундеры «Невыносимая легкость бытия», стадию Великой матери, Кундера очень метко определяет как «Мир кича», в котором даже страдания и смерть являются абсолютно бессознательны и непрояснены. Так же в качестве примера стадии Великой Матери можно обратить внимание на уголовный фольклер. Казалось бы – убийцы и воры должны были бы прежде всего славить свою силу и агрессию которой они подавляют своих жертв. А, нет, основной мотив блатной культуры, это сентиментальные до крокодиловых слез песни о «мальчишечке», который (абсолютно пассивно) «попал в компанию», «потом в тюрьму», и в то время как «Хорошая Мама» ждет дома, «плохая мать тюрьма, да злая мать судьба», являются причиной злоключений. Персонаж, как носитель сознания, воспеваемый в блатной лирике, как правило абсолютно пассивен, и является «всего лишь сыном своей матери».

 

Если на стадии уробороса, сознание полностью зачаровано пищевой сферой, то для стадии Великой матери, характерен «половой символизм».

 

Мужчина обладает только биологической, фаллической мужественностью, он – всего лишь оплодотворяющий фаллос Великой Матери, чье предназначение немыслимо вне его биологической роли. Отец, дух, сознание на этой стадии воспринимаются как придаток Великой Матери.

 

Половая фиксация вовсе не обязательно, хотя и достаточно часто, предполагает оргиастичную необузданность. Это может быть и фиксация на собственной «непорочности» и «девственности». Обе крайности, как и срединное между ними, отождествление с ролью воспроизводителя, означают пленение сознания биологическим детерминизмом Великой Матери.

 

Стадия Великой Матери, характерна повышенной фиксацией на теле и телесных реакциях. Это особого рода нарциссизм и аутоэротизм, сочетающийся с абсолютной пассивностью личности во внешней сфере. Следует заметить, что культуры и общества находящиеся на стадии Уробороса и Великой Матери, отличаются крайним консерватизмом, и догматизмом. Малейшее отступление от «канона», для этого хрупкого сознания, обещает катастрофы космического масштаба, то есть неустойчивое эго слишком легко утрачивает себя.

 

Если мы обратим внимания на современный фольклер, то типичный маньяк из психологического триллера представляет собой то самое «сознание на стадии великой матери», который приносит ей свои кровавые жертвы все так же как на матриархальных стадиях. В мифах такой «маньяк» соответствует «вепрю убийце», который как бы отщепляется от Великой матери, но по скрытой мифологической логике, является исполнителем её воли.

 

Еще одним символом Великой Матери является Паук или Пчелиная Матка. Если мы изучим примитивные мифы, мы поразимся тому какое огромное значение имел образ паучихи плетущей свою сеть в космогонических мифах творения. Паучиха поедающая самцов после спаривания символ пищевого уробороса и Великой Матери, где функции пола и пищи еще не разделены.

 

Постепенно начинает действовать закон расщепления архетипа. Чем более расщепленным оказывается архетип, тем большую автономию получает сознание. Одним из самых первых «расщеплений», является расщепление образа Великой матери во всей её амбивалентности, убийцы и подателя жизни на Добрую скорбящую мать-любовницу, и автономное существо, которое представляет её «Клык», то есть её фаллический аспект.

 

Это первое расщепление еще не особенно меняет картину для сознания, которое все еще находится на «цветочной» стадии, однако постепенно с ростом сознания, происходит изменение поляризации. Для растущего эго сознания, Великая Мать превращается из всецело боготворимого объекта в объект чистого ужаса, и отторжения. Возникает парадоксальная ситуация, когда с одной стороны эго еще слишком слабо и бессознательно связано с матерью, а с другой, уже достаточно развито, чтобы осознать эту связь как препятствующую и разрушительную.

 

Смена поляризации отношения, на стадии Ужасной матери еще не меняет итога – эго все равно оказывается в проигрыше.

 

Нойман обращает внимания на любопытную мифологическую деталь: если на ранних стадиях Великой Матери, сознание кастрирует себя добровольно, принося фаллос в жертву Великой матери как дар, то на стадии Ужасной матери происходит все та же кастрация, однако кастрация происходит как бы «вопреки» Ужасной матери, Борец кастрирует себя для того чтобы не быть ею совращенным (то есть кастрированным). Этой стадии соответствуют множества мифов о прекрасных юношах, ставших скопцами, чтобы не поддаться отрицательному очарованию совратительнице, а так же, юношей погибших в результате своего сопротивления этому искушению.

 

Прежде чем, развивать тему дальше, следует вспомнить закон вторичной персонализации, и очень четко понять, что половой символизм – не более чем метафора взаимодействия сознания и бессознательного. Мы должны понять, что сексуальность совершенно по разному воспринимается развитым сознанием современного человека, который просто не может понять «всех этих моралистичных сложностей», и сознанием стадии Великой Матери, где Оргазм не символически, а буквально воспринимается как смерть. Даже моралистические и назидательные интерпретации такого рода мифов, не более чем результат вторичной персонализации, тогда как первичный импульс имеет не моральный источник «следования сексуальным нормам», а скорей мучительную борьбу слабеющего сознания за свою автономию.

 

Стадию Ужасной Матери, Нойманн так же называет «стадией Борцов». Филогенетическая и онтогенетическая последовательность такова – неразличимость, сыны, борцы и герои.

 

В неразличимости есть только зачаток Эго, в стадии «сынов», Эго абсолютно пассивно и подавлено Великой Матерью, в стадии Борцов Эго обретает большую автономию, и пытается сопротивляться Великой матери, однако проигрывает, тогда как Герой не просто сопротивляется, но выигрывает.

 

К стадии Борцов можно отнести таких персонажей как Ипполита, отвергающего притязания своей мачехи, но погибающего от чудовища посланному Посейдоном, Нарцисса, такого же «гордеца», очарованного своим отражением, и многих других. Стадия борца это стадия юношеского сознания одержимого только одним – «как угодно, только не так как мать». При этом о том, «как именно» сознание имеет слишком слабое представление, а, хоть и ставшее демоническим, очарование Ужасной матери слишком сильно, чтобы освободиться от него в полной мере.

 

Эту стадию можно проиллюстрировать несколькими примерами. В начале века Юноша Отто Вейнингер написал книгу «Пол и характер», в которой всячески презрительно клеймил женское начало, якобы лишенное духовности и способное к идентичности либо с матерью либо с проституткой. С интеллектуальной точки зрения, книга крайне посредственна и наивна, оказывается весьма полезной для изучения стадии, когда сознание воспринимает реальность с точки зрения ужасной матери. Особенно показательно, что после написания этой книги, автор поспешил покончить с собой, как бы подтверждая что с такими убеждениями жить невозможно. Самоубийство Вейнингера, как и самоубийство многих подобных ему молодых людей, объясняется тем, что на этой стадии, для пытающегося эмансипироваться, эго-сознания, тело, воспринимается, как враг, инструмент Ужасной матери, которая посредством инстинктивных реакций держит слабое эго в подчинении. Самоубийство кажется подвигом, но правда в том, что другой стороной подобного самоубийства, (как и самооскопления) является то, что оно является своего рода возвращением в небытие уробороса, «уроборическим инцестом». То есть на стадии Ужасной Матери, все еще побеждает Мать. Не смотря на активное сопротивление бессильного борца, сама форма сопротивления, помимо воли становится, путем не вперед но назад.

 

Важным символом ужасной матери, является её способность превращать человека в животное. История юного охотника Актеона, превращенного Артемидой в оленя, спутников Одиссея превращенных в свиней, многочисленных сказочных наложении чар, в виде превращения в различных животных – все это символизирует губительную власть Великой матери, лишать Сознание, его индивидуального бытия, и возвращать в досознательный уровень. Вавилонский герой Гильгамеш отвергает притязания Иштар, не потому что она «порочна» или «недостойна», а потому, что все её предыдущие любовники, были благополучно превращены в овец или оскоплены. Речь идет все о той же опасности уроборического инцеста, которое для сознания стадии борца, означает погибель без возрождения. Инцест как превращение в животное, встречается и в нашей культуре, например в романах Стивена Кинга, еще один пример «матриархального инцеста» приводится в фильме Алана Паркера «Стена», где в видениях главного героя, мать превращается то в пожирающее чудовище, то в зубастое лоно, то в стену. Чем больше наше очарование «пессимистичной эстетикой», безысходных мифов, чем больше мы считаем бытие «обреченным», тем в большей степени мы близки к этой стадии. Эстетика «один против всех», с обязательной трагической гибелью «одного» в финале, это так же прямое указание на до-героическую, борцовскую стадию. Подросток еще слишком идентичен с матерью, поэтому, неправильно поняв задачу отделения, он может предпринимать саморазрушительные действия. «Я буду колоться наркотиками, потому что тебе от этого будет плохо», или распространенная месть крестьян хозяину в Китае, повеситься перед окнами хозяина чтобы на весь день испортить ему настроение, это пожалуй одна из лучших иллюстраций стадии Борца.

 

(Вопрос из зала). Каким образом знание мифологической стадиальности помогает в психотерапевтической практике?

 

(Ответ) Все очень просто. Зная мифологический контекст драмы анализанда, мы помещаем его в этот контекст, давая целостную картину, и уже тем самым помогаем перейти к следующей стадии. Скажем саморазрушительные и разрушительные действия человека находящегося на стадии Великой матери, можно рассматривать как прогресс, важно только, по возможности поместить их в пространстве воображения, а вот для того кто «завис» на этой стадии, будет очень полезно объяснить что его «борьба» в таком виде как она происходит в виде саморазрушение, не более чем признак пораженчества. Информируя анализанда о структуре стадий. Рассказывая мифы связанные с стадией клиента, мы не просто «просвещаем сознание», - в противном случае мы были бы так же наивны как фрейдовские психоаналитики. Рассказывая эти мифы, и создавая контекст для перехода на следующую стадию, мы как бы обращаемся а архетипической силе, которая подхватывает анализируемого, и переносит его к следующей стадии. Это – черезывычайно энергетичная и мощная психическая энергия.

 

(вопрос из зала) Означает ли это что для достижения более высокого сознания необходима половая аскеза? Не является ли это очевидной ересью с точки зрения Телемы?

 

(Ответ) Необходимость или нежелательность аскезы, зависит от того на какой стадии находится данный человек. Дело не в пищевом или половом вопросе как таковом. Дело в эго-идентификации. Художник есть и занимается сексом, но для себя он прежде всего художник, а не едок или ёбырь. И это, то есть отождествление с Логосом, идеей, духом здесь самое главное.

 

Однако очевидно, что на переходных, ранних стадиях аскеза все-таки бывает необходима, просто потому, что в противном случае сознание не сможет выйти из биологического детерминизма. Только зрелое сознание может осознано работать с половыми энергиями – не случайно в Телеме сексуальная магия связана с высшими ступенями посвящения, где, смею быть уверенным уроборический инцест уже не угрожает. Не забывайте, что Книга Закона написана для царей, то есть, переходя на язык герметического искусства, для тех смог взять власть в царстве своего сознания. Более подробно это станет ясно во второй лекции когда мы будем говорить о патриархальных и интегральных стадиях.

 

(вопрос из зала) Нет ли противоречия между концепцией Юнга о предвечности архетипов, с попыткой Но<