Старшая Эдда (прорицание Вёльвы)

Таким образом, если продолжать проведение параллелей между язычеством и монотеизмом, мы можем изобразить языческие представления о развитии мира в виде замкнутого круга, а монотеистическое в виде вектора. На первый взгляд никакой особенной разницы нет - монотеистическое суждение даже кажется более жизнеутверждающим, в сравнении с бесконечным циклом язычества, хотя и не учитывает то, что мы видим вокруг себя. Мир цикличен — цикличен процесс рождения и смерти, цикличны времена года, цикличен даже процесс человеческого мышления. Складывается впечатление, словно часть правды есть в каждом из вариантов. Из этих двух картин было бы сложно выбрать одну, более правильную, но к счастью нам выбирать не придется — мы сделаем много лучше, мы признаем, что языческое видение мира не является замкнутым кругом.

Цикличность не подразумевает невозможность развития, поскольку в любой мифологии речь всегда шла только об одном круге, об одном цикле. Вот есть мир, он погибнет, но возродится. Но каким будет этот новый, возродившийся мир? Точно таким же, как существующий или нет? Даже оперируя одним лишь допущением, одним лишь «а вдруг» мы не встречаем противоречий тому, что мир становится лучше.

Даже напротив — это «а вдруг» подтверждается всей нашей историей, всем, что мы видим. И мы могли бы принять это (и примем!) независимо от того, была такая идея в язычестве или нет. Сегодня мы знаем о существовании диалектической спирали — модели развития, включающей в себя цикличность и подразумевающей качественный скачок в развитии на каждом витке. В каждом цикле. Когда мы поочередно примеряем к этой модели языческий замкнутый круг и монотеистическую прямую, от творения до апокалипсиса, мы снова видим то, к чему уже привыкли. Языческие воззрения снова повторяют хотя бы часть того, что мы уже знаем, а монотеисты снова противоречат тому, что уже известно.

Но давайте подробно рассмотрим вопрос языческих воззрений не с точки зрения пыльных книг и окаменелых артефактов, а с точки зрения живого мышления. Одним из способов познания мира в язычестве был тот же метод, который до сих пор без стеснения используется наукой — язычники смотрели на мир и пытались разглядеть как он устроен. Они не ждали откровений и не фантазировали — они смотрели на то, что вокруг. Каждый год деревья сбрасывают листву и почти умирают, но ежегодно становятся толще и крепче; старые деревья засыхают, освобождая место молодым, но лес разрастается и становится гуще. То же самое происходит с людьми, с городами и со всем миром. Те, кто заметил цикличность, не смогли бы не заметить и это. В конце концов, предполагать, что древние мудрецы не отметили аналогию с деревьями и людьми (таким же образом, каким её только что отметил я) — значит предполагать в них слепых глупцов. А слепыми глупцами они, конечно же, не являлись. Язычники древности были ничуть не глупее тех, кто в наше время придумал диалектическую спираль. И тому есть столько подтверждений, что перечислять их будет бессмысленной тратой байтов памяти. Заметим лишь, что с этим утверждением соглашаются даже наиболее честные и порядочные мыслители из числа монотеистов, что говорит о многом.

В этом свете всё снова встает на свои места. Даже говоря о каком-то деструктивном процессе, язычники не только подходят к вопросу с позиции правды, но и дают этой правде верную, жизненную оценку. Ту оценку, которая свойственна сильным и мудрым. Не скатываются в плаксивые жалобы на то, что грядет великая ночь, но выражают решимость пройти сквозь неё и пронести огонь жизни, чтобы зажечь новый рассвет.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

(НЕУТЕШИТЕЛЬНЫЕ ВЫВОДЫ)

Теперь, когда мы получили первичное представление о вопросе и знаем с чем имеем дело — знаем далеко не всё, но самое необходимое и самое важное — мы можем перейти к выводам.

Выводов у нас несколько, и вот первый из них:

МГЛА. ПОКЛОНЕНИЕ СМЕРТИ.

Как уже было упомянуто в первой части, бездумное взаимодействие с Мглой сулит крупные неприятности. Будучи источником жизни, из которого всё зарождается, Мгла так же является тем, куда всё уходит — возвращается в начальное состояние.

Опираясь на это, ранее подробно описанное представление, нам остается только вспомнить, что исповедует монотеизм, относительно своего Бога, именуемого нами как Мгла. Монотеизм исповедует любовь и стремление к Богу, приобщение к Богу, воссоединение с Богом. Язычество относительно Мглы ничего подобного не исповедует. В язычестве Мгла— тема не для каждой беседы и уж тем более, не для каждой религиозной практики; не для каждого практикующего.

«Какие-то дикие политеисты рассказывали миссионеру свои запутанные мифы, а он в ответ рассказал им о благом Боге, Который чисто духовен и судит людей по истине. Туземцы переполошились, словно кто-то выдал тайну, и закричали: "Атахокан! Он говорит про Атахокана!"»

Вот, что описывал сэр Гилберт Кит Честерстон. О, если бы он был чуть свободнее от христианской догматики! Взглянув чуть более свободно он ужаснулся бы от увиденного! Что так всполошило туземцев? Почему они хранили в «тайне» своего Атахокана, в то время, как у нас, в «цивилизованном» мире, принято говорить о нём на каждом углу вполне свободно, если не сказать фривольно. В иных культах целые духовные практики построены на произнесении его многочисленных имен! Ему поклоняются, его вспоминают, о нем говорят, о нем шутят, о нем ведут споры, его просят, его НАВЯЗЫВАЮТ всем тем, кто его НЕ ХОЧЕТ.

С ним мечтают не только воссоединиться, но и раствориться в нём без остатка (если говорить о чуть менее публичном учении монотеистических религий, о котором, впрочем, говорят уже за первыми, едва прикрытыми дверями, за которые легко проникнет не только интересующийся неофит, но и любой скучающий «безбожник», коим когда-то был я).

В чём же причина этой разительной разницы? Она в личности. Ведь мы не боимся личности, тем более, если нам говорят, что она нас любит и желает нам блага? Чего же бояться? Но монотеистический Бог — не личность. Он безличностный Абсолют, Хаос, Мгла, Пламя. Пламя, которое есть первое и последнее, конец и начало, источник жизни... и смерти. У «дикарей» было не принято заигрывать с Пустотой — они понимали всю её мощь и опасность; они понимали, что воссоединиться с Абсолютом — значит погибнуть, а духовные практики основанные на обращении к «Атахокану» — игра со смертью, которая приносит величайший выигрыш тем, кто помнит правила этой игры, и пожирает тех, кто их забывает, игнорирует или не знает. Делать подобные практики общедоступными — всё равно, что раздавать в детском саду ножи и спички. «Дикие» политеисты это понимали. В монотеизме это понимание было затёрто и результат не заставил себя долго ждать.

««Брак честен, и ложе не скверно»......такова ли внутренняя мысль церкви, как это внешнее и громогласное высказывание её, по которому учился мир? Увы, очистительная после рождения младенца молитва читается в тех самых терминах (Прости ей, Господи, днесь родившей, грех её), без малейшей перемены слов, в браке после венчания, как и в блуде до венчания... Оказывается, венчание ничего не преобразило... И «брак скверен», и «ложе нечисто»

В. Розанов

«Страх Господень и памятование смерти да будут непрестанно пред очами нашими. Возненавидим мир и удалим от себя всё, чем приносится плоти нашей наслаждение. Эту краткую жизнь проведем так, чтоб нам жить в Боге, Который потребует от нас отчета в день суда, - алкали ли мы, жаждали ли, претерпевали ли наготу, пребывали ли в плаче, воздыхали ли из глубины сердец наших, рассматривали ли себя, достойны ли мы Бога? Будем погружаться в плач и сетование, чтоб обрести Бога. Презрим плоть для спасения душ наших!»

Антоний Великий

«Между тем, диавол в холодное время года нанес ему рану в бедро, и загнила она столь сильно, что из неё начало извергаться множество червей, которые спускались по телу его, с ноги на столп, а оттуда на землю. И целый год стоял он на одной ноге. Рядом с ним стоял некий юноша, по имени Антоний, который видел и слышал всё это. Он, по его приказанию, подбирал падавших на землю червей и протягивал их святому наверх. А он снова влагал их себе в рану, словно праведный Иов, говоря: «Питайтесь тем, что дал вам Господь».

Житие Симеона Столпника

Если же этих свидетельств недостаточно, то можно вспомнить как из стыда перед собственным телом монотеисты уничтожали великое наследие античности, отбивали статуям гениталии, сбивали или закрашивали «неприличные» фрески, придавали забвению целые пласты античного, жизнеутверждающего искусства. Можно вспомнить практику самобичевания или известную в России секту скопцов. Можно вспомнить «чудесную» практику женского обрезания, которая до сих пор (!) сохранилась в исламе и иудаизме, и в наши дни проходит совершенно открыто не только в странах «третьего мира», но и в «цивилизованной» Великобритании. В конце концов, можно включить телевизор и удивиться тому, что обнаженную женскую грудь в дневном эфире показывать нельзя (потому, что смотрят дети), а то, как убивают людей можно. Можно показывать, как человека бьют по лицу, как человеку ломают ноги, можно показывать, как нюхать клей, как предавать, как лгать, а грудь нельзя — дети увидят.

Сам дух всепоглощающей ненависти к жизни, царящий в стане единобожников, был прекрасно передан Виктором Гюго, в его знаменитом романе «Отверженные». Его скрупулезное описание христианского монастыря само по себе очень интересно, но, увы, слишком велико, что бы привести его полностью. Тем не менее, и самый небольшой отрывок даст нам должное представление:

«Главное, что заставило настоятельницу принять его на службу, это её впечатление от Козетты: «Она будет дурнушкой». Предсказав это, настоятельница тотчас почувствовала расположение к Козетте и зачислила её бесплатной монастырской пансионеркой. Это было вполне последовательно. Пусть в монастырях нет зеркал, но внутреннее чувство подсказывает женщинам, какова их внешность, вот почему девушки, сознающие, что они красивы, неохотно постригаются в монахини. Так как степень склонности к монашеству обратно пропорциональна красоте, то больше надежд возлагается на уродов, чем на красавиц. Отсюда вытекает живой интерес к дурнушкам.»

Вот так вот! Не побоюсь назвать это высшей ценностью и достижением христианства.

Как бы монотеисты не называли Мглу — Творцом, Создателем, Небесным Отцом или Небесной Матерью — результат всегда одинаков. Каждодневное (а добрый монотеист по всем порядкам должен это делать каждый день) обращение ко Мгле ведёт только к погибели — смертопоклонничеству при жизни и растворению в своем «Боге» по смерти.

Не от того ли агностики и маловерные бывают морально и психически более здоровы, чем искренне и горячо уверовавшие? Не от того ли люди, далёкие от церковных таинств, приходят к «новой» (и, конечно, еретической) мысли о том, что Бог это весь мир, а весь мир — это Бог? Не от того ли атеисты подчас проявляют большее почтение к жизни и большую любовь к человеку, чем последовательные и убежденные монотеисты, религиозные фанатики и, особенно, духовенство? Да, именно оттого!

Сама идея монотеизма не плоха и не зла. Если отбросить историю последних тысячелетий и вернуться к истокам, эта идея могла бы показаться невинной, интересной и, даже, многообещающей. Обращение непосредственно к Источнику сущего, Творцу — это влекло и манило философов как долгожданная Истина... Но практика монотеизма ужасна. История расставила всё на места, хоть и сделала это непомерно жестоко. Монотеизм принёс в мир то, что прежде было неизвестно, но без чего теперь сложно помыслить современное общество — религиозную нетерпимость. Религиозные войны, Инквизиция... кровь и страх, которые победно шествуют под знаменами единобожия уже несколько тысячелетий. Мог ли языческий мир докатиться до того, до чего с гордостью дошли монотеисты? Никогда! Ни в одном страшном сне! Не от того ли исторически сложилось, что монотеизм более всего боится и ненавидит три вещи: жизнь, свободомыслие и язычество?

ЯЗЫЧЕСТВО. ПЕРВЫЙ ОБЪЕКТ ДЛЯ НЕНАВИСТИ

«Если найдётся среди тебя … мужчина или женщина, кто … пойдёт и станет служить иным богам, и поклонится им, или солнцу, или луне, или всему воинству небесному… то побей их камнями до смерти»

(Второзаконие 17:2-5)

 

«Соблюдайте же договор с ними до истечения его срока. Когда же завершаться запретные месяцы, то убивайте многобожников, где бы вы их ни обнаружили, берите их в плен, осаждайте их и устраивайте для них любую засаду. Если же они раскаются и станут совершать намаз и выплачивать закят, то отпутите их, ибо Аллах — Прощающий, Милосердный.»

( Коран 9:1-12 )

В исламе есть понятие «ширк» — вера более чем в одного Бога, более чем в одного Аллаха или приписывание Аллаху помощников — то есть язычество, вера в Богов. Согласно Корану, ширк это единственное, что Аллах не простит. То есть в своей «мудрости» и «милосердии» он может простить всё. Безбожие, убийство, убийство невинных, убийство детей, убийство беременных, каннибализм, заизнасилованных до смерти грудных младенцев и прочие восточные забавы Аллах простить может, а вот ширк — никак. Как уже было замечено ранее, это не только особенность ислама и не только особенность христианства — это отличие всех монотеистических культов. Ничто так не гневит монотеистов, как язычество — ни отрицание всех Богов разом, ни объявление Богу личной войны, ни богохульство, ни грех, ни даже убийство. И если спокойное отношение к последнему можно объяснить смертопоклонничеством, то как объяснить то, что монотеисты более лояльны к безбожникам, чем к нам? Подсказку нам дает второй извечный враг монотеизма — свободомыслие и стремление к правде, так же известные в монотеистическом мире как «ересь». Отрицание Бога встречает меньше вражды, чем попытка его переосмыслить, поскольку всякое переосмысление, всякое свободное религиозное познание приводит... к язычеству. Не напрасно монотеисты гораздо спокойнее принимают отрицание Бога, чем попытку помыслить его за пределами регламентированных рамок культа; понять как-то иначе, чем через принятые и утверждённые догмы.

Пример того, как агностики интуитивно «лишают» Бога личности и приписывают ему все свойства Мглы — не единичен, а скорее показателен. Свободное от догм размышление о божественном нередко порождает в человеке живое религиозное чувство, а то, в свою очередь, формирует близкие к действительности взгляды на мир — политеистические взгляды. Так появляется Бог, который уже не добрый дедушка с седой или черной как смоль бородой, а Бог, который весь мир — совокупность всего существующего и всех законов природы; так появляются высшие силы, которые не однородны и противоречивы по отношению к человеку; так появляется любовь к человеку и почтение к жизни, вместо «добродетели» и «приличия». Так появляется новый, не реконструированный, а естественный политеизм.

Так что же объединяет три извечных врага монотеизма — жизнь, свободомыслие и язычество? Ничего! — это один враг монотеизма — жизнь, жизнь и жизнь! А вернее жизнь, стремление к жизни и утверждение жизни.

Необходимо понимать, что почти уничтоженное, забытое, запрещенное и очернённое учение древности; учение, в большей своей части погибшее, и лишь в редких случаях ушедшее в подполье, сейчас должно во всём проигрывать монотеизму, который царствовал и развивался. Но этого не происходит! Напротив, всё больше и больше людей обращаются к языческим традициям и языческому прошлому. Обращаются к «слепку» тех знаний и убеждений, которые сформировались несколько тысячелетий назад. Считают их более зрелыми, адекватными и правдивыми, чем монотеизм, который знал науку и научные открытия (а откровеннее сказать — боролся с ними, а не знал их). Лишь проигрывая все позиции, теряя все точки опоры и оставаясь с пустыми руками, сторонники единобожия вносили коррективы в свои взгляды, правили и снова и снова свои убеждения, чтобы «завтра» выдавать за свою мудрость то, против чего ещё «вчера» они же выступали с огнём и мечом. Что принесло им всё это в конечном счёте?

Сегодня то язычество, что было ДО монотеизма, оказалось современнее, чем сам монотеизм. Язычество, не знавшее науки вот уже два тысячелетия, сегодня актуально; монотеизм, внеся несчетное количество поправок и признав несчетное количество ошибок — всё еще разит средневековым мракобесием. Кажется, он с самого начала был с дефектом, но речь сейчас, конечно, не об этом.

Много времени сегодня люди посвящают реконструкции национального язычества — и это прекрасно. Но этого недостаточно! Необходимо возродить основы — и языческие знания, и языческий дух, и мораль, но кроме этого необходимо наверстать весь опыт человечества, который до недавнего времени почти не был переосмыслен в рамках язычества. Всё то национальное язычество, что есть сейчас, ещё не пережило научно-технического прогресса и века великих открытий, ему это лишь предстоит. Когда политеизм «переживет» и органически впитает в себя весь тот пласт истории, которого его лишили, и превратится из мудрого и сильного героя в медной броне, в столь же мудрого и сильного героя современности — дни единобожия будут уже сочтены. Монотеисты понимают это и понимали всегда — этим пониманием и вызваны их ненависть и страх. Страх вызывает ненависть единобожия к язычеству. Страх вызывает ненависть единобожия к своим же собратьям, которые смеют креститься не тем количеством пальцев. Страх вызывает ненависть единобожия к науке. Страх не перед злом, но перед правдой.

Даже прежняя победа монотеизма (возможно об этом надо было сказать раньше) стала возможна лишь благодаря тому, что монотеизм является заблуждением человечества; благодаря его грубости и вероломству; благодаря его слепоте и неспособности признавать собственную неправоту. От чего так? Всё дело в межрелигиозной вражде, а именно в том, что до появления монотеизма её не существовало как явления. Её не было как таковой. Язычники не убивали друг друга из-за Богов. Даже алтари строились за крепостными стенами, снаружи, чтобы проходящий мимо путник мог совершить все необходимые ему обряды. Находясь в чужих землях было нормально и естественно принести жертвы «местным» Богам, поприветствовать их, «поблагодарить за гостеприимство» и «попросить о благосклонности». До появления монотеизма ни в одну, даже самую больную, голову не приходила мысль об осквернении чужих капищ и алтарей, о разрушении чужих храмов, о вырубке чужих священных рощ. Всё это было изобретено поклонниками «Бога-Творца».

Понять логику политеистов просто — Богов много. Очень, очень много. По человеческому разумению даже неисчислимо. И среди этого множества есть «наш» пантеон — те Боги, которых мы знаем, те Боги, с которыми у нас есть связь. Они лишь часть великого множества, и ни чем не лучше и не хуже прочих Богов, которые нам неизвестны. Именно этим вызвано почтительное отношение к «чужим» Богам и традициям. Когда христиане вылезли из своих катакомб, где они ожидали второго пришествия, и перестали походить на опасных, психически нездоровых фанатиков, их с удовольствием принимали во многих языческих храмах и поселениях, слушали внимательно и с интересом, знакомились с их взглядами, с их «Богом». Христиане же, со своей стороны, не желали и слышать о чьих-то Богах — они языческого уважения не разделяли, поскольку верили, что только они истинно «знают»; верили, что все заблуждаются, а они правы; что все Боги ложны, а их — истинный. Они «знали», что весь мир должен исповедовать ИХ Бога. Пока язычники живо интересовались новым «странным Богом», монотеисты жгли и рушили, и вырубали, и оскверняли, и предавали забвению; обращали в свою веру уговорами, обещаниями, силой. Не находилось ни единого способа или средства, которое они бы постеснялись использовать. Язычество не было готово к подобному — оно в то время было слишком толерантным, веротерпимым и рассудительным. Именно это привело нас к трагедии.

И одержав свою подлую, лишённую всяческой чести, победу, единобожие было всецело захвачено страхом — страхом перед языческим реваншем и возрождением. И в этом страхе невообразимые силы они бросили на то, что бы язычество было демонизировано, оболгано и объявлено злом:

«…ибо все боги язычников – демоны, а Господь небеса сотворил».