Большие споры в Малых Репейниках

 

1

 

Карта получилась что надо!

Старший брат Соломинки и его друзья в самом деле привели в порядок телезапись. В кадрах старого фильма не осталось ни царапин, ни пятен. А карта на экране выглядела так, будто ее только что нарисовали тушью. Но разглядывать ее в телевизоре не было нужды. Студенты пересняли карту с пленки и отпечатали несколько экземпляров на принтере, на листах газетной ширины.

Теперь видны были все буковки! И надпись «Одинокий Петух» великолепно читалась в правом верхнем углу листа – рядом с нарисованным островом, который лежал поодаль от остальных и очертаниями в самом деле напоминал грустного петуха.

А вообще‑то на карте было много всего. Десятка два довольно крупных островов с названиями и россыпь мелких, безымянных. Были болотные пустоши с обозначенными густым штрихом тростниками. Были проплешины маленьких озер. Озера соединялись протоками. По всей этой пустынной стране (такой влажной, что даже от бумаги пахло камышом и осокой) петляла речка Гусыня…

Да, кто‑то из «мушкетеров» был замечательный художник (Иге казалось, что это Вилька Аугенблик.) Всю «географию» он изобразил уверенной и умелой рукой. А слева вверху нарисовал квадрат с завитками, в котором вывел старинными буквами название: «Карта Лопухастых островов». Именно так – не «Лопуховых», а «Лопухастых»! То есть «наших»! В правом нижнем углу раскинула острые лучи компасная звезда с буквами N, S, O и W. Ну, в точности, как на картах времен Колумба и Магеллана (Соломинка сказал, что эти карты назывались «портуланы»).

Были нарисованы среди болот всякие существа. Кнамы, квамы, толстые крупные книмы. Были похожие на кенгуру с крысиными головами шкыдлы и мохнатые коротышки – чуки. Был здесь даже маленький добродушный дракон. А еще – длинноногая, с петушиным гребнем и павлиньим хвостом птица. Соломинка сказал (со слов брата), что скорее всего это ночная птица Уаха, хотя нарисована она неточно. Точно и нельзя, потому что никто ее не видел, только слышали по ночам печальные крики…

Но самое главное – это был маршрут! Такой, словно давние Вилька, Боря и Юрик позаботились о будущих путешественниках – об экипаже «Репейного беркута». Хотя на самом деле они, конечно, собирались в экспедицию сами.

То по Гусыне, то по жилкам проток и блюдцам озер тянулись оперенные стрелки маршрута. Из юго‑западного угла карты, где лежал Большой Лопуховый остров с Малыми Репейниками, на северо‑восток (то есть на норд‑ост) прямо к острову Одинокий Петух.

Что было нужно «мушкетерам» на том острове? Никто теперь не мог этого сказать, даже Валентин Валентиныч, бывший Валька Клин – младший сосед трех друзей и свидетель их многих дел.

Валентин Валентиныч, когда узнал, что фильм удалось спасти, радовался, как семилетний пацаненок. Ему подарили кассету с копией. Он смотрел ее на своем «видике» снова и снова, даже забывал про покупателей. Иногда останавливал кадры и, вздыхая, покачивая головой, разглядывал их, как фотоснимки.

– Подумать только. Все это и в самом деле было…

«Портулан» он тоже рассматривал с интересом.

– Конечно, это Вилька рисовал! Талант был…

– А как он сумел составить такую подробную карту? – спросил Соломинка. – Ведь даже в наше время таких не найти.

– Как… как… – Валентин Валентиныч поднял к потолку глаза, поскреб темя. – Я не исключаю, что была применена аэрофотосъемка. Да‑да! Ребята часто клеили из бумаги воздушные шары. Запускали их над болотами. Они вполне могли прицепить кинокамеру к шару, сделать ей приспособление, чтобы щелкала кадры, скажем, раз в минуту. Выбрали нужный ветер, запустили…

– Да, но как они получили камеру назад? – не унимался Соломинка. – Ветру приспособление не сделаешь, едва ли он пригнал бы шар обратно…

– М‑да… Не знаю, не знаю… Меня ведь не посвящали… Однако же, карта вот она, это непреложный факт!

– А может, они все же успели побывать на Петухе? – неуверенно сказал Ига. Ему очень хотелось этого.

– М‑м… едва ли.. Думаю, что я знал бы про такое дело.

– А может быть, они зачем‑то специально скрывали, что были на острове, – рассудительно заметила Степка..

Степка была теперь вместе со всеми. Мама ее уехала, погостив здесь пару дней.

– И не скоро приедет снова, – сказала Иге Степка. – Потому что ей опять надо в Улан‑Удэ. Дела фирмы всякие и вообще… Забавно, да?

И все же Степка была повеселевшая. Не отставала теперь от Иги, и все понимали, что так и должно быть. Заминка только вышла, когда составляли план экспедиции.

Степка ничуть не обиделась, что Ига пошел смотреть кинопленку без нее. Но, когда узнала конец истории, сразу спросила:

– Значит, карта самая подходящая, да?

– Самая!

– Значит, поплывете, да?

– Конечно!

– Значит, я с вами, да?

– Ик… – сказал Ига. И деревянно замолчал, будто подавился.

– Что с тобой? – спросила Степка. И глянула ясными такими глазами.

– Я… ну, не знаю … я ведь там не решаю один‑то… Ну, ты чего?.. Ладно, я спрошу ребят…

И – что было делать то? – спросил. Вернее, сказал:

– Степка с нами просится…

Их в тот момент было в кают‑компании пятеро: Ига, Генка, Лапоть, Соломинка и Пузырь.

Конечно, Пузырь вспомнил про елки‑палки в треугольном колесе.

– А чего такого? – слегка ощетинился Ига.

– Будто не понимаешь. Женщина на корабле…

– Сам ты женщина, – одернул друга Соломинка. – Скажешь тоже…

– Ну, девчонка! Не пацан же!

Генка счел долгом вступиться за ровесницу:

– Какая разница!

– Тебе объяснить? – ехидно спросил Пузырь.– Не учили еще во втором классе?

– Пузырь, не изображай бабуина, – сказал деликатный Лапоть.

– А я чего? Я по делу говорю! Ей всякие отдельные удобства нужны будут. Т вообще нянчиться придется…

– Да ничего не придется! – заверил Ига. – Она еще выносливей, чем мы!.. И ты, Пузырь, забыл, что ли? Без нее у нас никакой карты не было бы!

Тут что возразишь? Пузырь пробурчал только, что лодка‑то из досок, а не из резины. Сперва рассчитывали на троих… ну, на четверых (Пузырь покосился на Генку), а теперь получается семеро. Или даже восемь, потому что ведь Геночка не оставит ненаглядного Ёжика.

– Да, не оставлю!

– Вот я и говорю…

Пузырь правильно сосчитал. Восемь – потому что надо было брать в расчет и Власика. Сам же зачислил его в друзья!

В то утро, когда Власик проснулся в кают‑компании и засобирался домой, оказалось, что его комбинезон высох и сделался, как жестяной. Власик со скрежетом натягивал его и кряхтел.

– Теперь‑то уж можешь не носить эти доспехи, прятаться не надо, – сказал Ига.

– Я не только для маскировки, я очень комаров боюсь, – признался Власик. – У меня на них аллергия.

– У тебя что, до сих пор кнамьего шарика нету? – удивился Пузырь.

– Я искал, да не получается…

Пузырь закряхтел, зашарил в карманах.

– У меня где‑то был запасной… Вот, держи.

Власик захлопал белыми ресницами.

– Это… насовсем?

– Если не насовсем, то какая польза… – пробурчал Пузырь.

– И он… будет действовать? – Видимо, Власик уже знал кое‑что о здешних законах природы. И о том, когда и как действуют шарики.

– Ну… ты же выручил нас вчера… – прежним тоном отозвался Пузырь. Он ни на кого не смотрел. Может, боялся, что его не одобрят?

– Я… спасибо, ребята, – сказал Власик и отвернулся.

Днем Власик снова пришел на двор к Соломинке. И застал там весь экипаж, который возился с лодочным мотором (вернее, возились Пузырь и Соломинка, а остальные подавали советы). Власик принес завернутый в полотенце противень с теплым яблочным пирогом.

– Это тетя Рита послала. Я ей признался, что ночевал у вас, и она сперва пообещала меня выдрать, а потом испекла пирог. «Отнеси, – говорит, – всем»…

Пирог умяли тут же.

Пузырь языком собрал с ладони крошки и сказал:

– Пирог что надо. Тетушка, видимо, тоже… Она отцовская сестра, да?

– Двоюродная… Да неважно, какая. Главное, что с пониманием…

Ига опасливо спросил:

– А меня она не поминала? Как я в нее чуть шину не впечатал?

Власик покивал:

– Поминала! «Я чуть не померла с перепугу…» Да теперь уже не сердится, смеется.

– Ты ей скажи… это… Ну, что я извиняюсь… – попросил Ига, сбрасывая груз с души. И добавил честно: – Я бы сам сказал, да пока боюсь…

Все посмеялись, и Власик тоже посмеялся. И при этом почему‑то осторожно трогал оба уха.

– Судя по всему, шарик выполняет свои функции? – вежливо поинтересовался Лапоть.

– Выполняет! Ни одна мошка не куснула ни разу!

Власик был в таких же, как у Иги «бахромчатых» джинсах, в сетчатой безрукавке и босиком (видимо, для пущей закалки). Скоро загорит, обшелушится и станет совсем похожим на здешних пацанов. Тем более, что и уши у него уже слегка оттопырились. Правда, скоро Власик признался, что за уши он заталкивает шарики из жвачки, чтобы «повысить лопухастость». Смеяться не стали, а Соломинка деловито объяснил, что искусственные меры здесь лишние. К середине лета уши сами собой придут в нормальное состояние…

Это все случилось еще до разговора о Степке. Власик и Степка тогда не были даже знакомы. Но скоро познакомились и сделались матросами одного экипажа. И каждый в экипаже знал – скоро в путь.

 

2

 

А в городе тем временем разгорался скандал. Газета «Утренний свет» напечатала статью корреспондента Ю.Бдительного «Большой заговор против Малых Репейников». Сатирическая газета «Репейный цепляла» (в которой работал дедушка Генки Репьёва) поместила фельетон «Как танцует твист НИИТЕРРОРист». На следующий день в той же газете появилась ехидная заметка «Есть ли голова у городского головы»?

Руководитель городского управления Максим Максимыч Нечитайлов обиженно выступил по местному телевидению и сообщил, что голова у него есть и он клянется этой головой, что слыхом не слыхивал ни о каком «НИИТЕРРОРе». А еще поклялся, что скорее сложит эту свою голову, чем позволит устраивать в родном голове ярмарку вооружений, а в окрестностях полигоны. Максим Максимыч был мягкий человек, и ему поверили только отчасти. То, что не слышал о зловещих планах – да. То, что сложит голову – возможно. А то, что сумеет переспорить губернское начальство – едва ли…

Впрочем, высокое начальство – в лице депутата губернской думы Э.Э.Стоерасова – заявило через большую газету «Новогруздевские просторы», что никакого «НИИТЕРРОРа» не существует и его проектов – тоже. Все это выдумки сочиняющих жареные новости журналистов… А если бы даже такие проекты и были, то что страшного? Захолустному городку от них одна польза. «Недаром их поддерживает сам губернатор…»

После этой статьи в Малых Репейниках поднялся шум. Большинство взрослых жителей и лопухастое население негодовало. Но были, конечно и такие, кому хотелось, чтобы все стало, «как в Европе»: небоскребы, дискотеки в каждом квартале, реклама до поднебесья, а на всех перекрестках – банкоматы. Это такие штуки со щелками, в которые надо только сунуть пластмассовую карточку и в ладони тебе вылетает пачка баксов. Правда, где брать эти карточки, сторонники «новой жизни» и полигонов не знали. Им казалось, что если будут цветные павильоны, билдинги с эскалаторами и роботы, продающие пепси‑колу, карточки появятся сами собой. Тем более, что кто‑то пустил слух: после каждой ярмарки с испытанием танков и гаубиц всем жителям станут платить пособие. Это мол, как бы за вредность. Но вредности, мол, будут самые маленькие, а пособия большие. Причем в валюте.

Последней новости верили только самые отпетые дураки (потому что всякие пособия губернское начальство много раз обещало и раньше, а в итоге все получали дулю). Но, к сожалению, дураки встречаются везде, даже в городах с прекрасными традициями.

Наконец страсти накалились так, что местная телестудия объявила диспут в прямом эфире. Пусть, мол, соберутся перед камерами «представители всяких слоев населения» и выскажут свои точки зрения в откровенной беседе.

От молодежи выбрали выступать Соломкиного брата Глеба и его однокурсницу Ниночку Крокус. Глеб взял с собой Соломинку – потому что надо, чтобы кто‑то выступил и от школьного народа. А Соломинка настоял, чтобы позвали еще и Генку Репьёва (если уж нельзя весь экипаж «Репейного беркута»). Впрочем, особо настаивать и не пришлось – Генку на студии знали и пригласили охотно.

Домби‑Дорритов (то есть Ч.А.Мишечкин) в студию благоразумно не явился. Вместо него интересы «НИИТЕРРОРа» пришел защищать круглый седой дядя с похожей на бритвенный помазок бородкой.

Известная всем «малорепейным» зрителям (ну, прямо родственница!) ведущая – Эмма Певичкина, – светясь уютной, домашней такой улыбкой, выразила надежду, что дискуссия пройдет в живой и дружеской атмосфере и что выступающие будут с уважением относиться к позициям друг друга.

Надежда ее сбылась не полностью.

Сначала Эмма попросила выступить депутата Стоерасова.

– Эраст Эрнестович! В своей газетной статье вы всех нас известили, что никакого плана реконструкции нашего города нет и что тем не менее он, этот план, встречает поддержку у нашего уважаемого губернатора. Не могли бы вы коснуться данного вопроса более подробно?

– Э‑э… в настоящий момент… а‑а… исходя из того, что стабилизация конкретной ситуации… э‑э… еще не в полной мере… а‑а…

– Благодарю вас! А что думает о такой ситуации представитель городской управы господин Ичкин?

Господин Ичкин не успел ответить, что он думает. Опередила его домохозяйка с улицы Георгинов Евгения Евгеньевна Козодубова (похожая на тетушку Власика, Маргариту Геннадьевну, только менее полная). Она сказала, что если какие‑нибудь перестройщики города сунутся на их улицу, будет «вторая Куликовская битва».

– А за клубничные грядки на своем огороде я устрою еще и это… Ватерлоо. Не хуже, чем в кино!

– Но сударыня!.. – дядя с бородкой‑помазком прижал к жилетке похожие на очищенные бананы пальцы. – Вы еще не осознали всех преимуществ прогресса! Какие грядки! В новом городе на каждом углу будут современнейшие магазины! Маркеты, супермаркеты, шопы! Не надо будет ломать поясницы на грядках! Вы сможете на любом перекрестке купить все необходимую огородную продукцию!

– А на какие шиши? – резонно спросила Евгения Евгеньевна Козодубова.

– Э‑э… как раз к этой теме мы… а‑а… и хотим обратиться, – вмешался депутат Стоерасов. – Растущее благосостояние жителей… э‑э…

– Э‑э, позвольте мне… – Это поднялся во втором ряду брат Соломинки Глеб (худой, очкастый и лохматый). – Боюсь, что губернских начальников и господ из оружейного НИИ волнует не растущее благосостояние здешних жителей и не поясницы огородных владельцев. Их волнуют доходы, которые получат чиновники от оружейных ярмарок. Можно будет чаще ездить на Багамские острова и советоваться там с их губернатором, как еще энергичнее делать нас счастливыми… А то, что в городе исчезнет удивительная, веками накопленная культура, их не касается…

– Исключительно справедливо! – это подал голос директор музея Яков Лазаревич Штольц. – Браво, молодой человек!

Глеб переждал эти восклицания и махнул снятыми очками.

– И то, что в окрестностях будет пустыня, господ тоже не волнует! Это же не их дачные участки! А она будет… Ниночка, включи фильм!

Ниночка и операторы сработали в один момент. На экране появилась желто‑серое, изрытое какими‑то норами поле. Похожее на лунную поверхность. И над ним звучал голос Глеба:

– Видите? Несколько лет назад осушили болота под Щучьим Посадом, и вот… То же получится и у нас. Поднятая снарядами пыль пойдет на город, не спасут никакие новейшие фильтры. А в бывших Плавнях не останется ничего живого!

– Да там и нет ничего живого! – взвинтился дядя из «НИИТЕРРОРа». – Кроме головастиков и комаров! Извините, но ваши Плавни – это рассадник малярии, только и всего!

– Сами вы!.. – взметнулся над скамейкой Соломинка. – То есть… я хотел сказать, что у нас не бывает никакой заразы! Даже ни одного клеща никто не видел! А в болотах кого только нет! Чуки и шкыдлы! Птицы, какие нигде больше не встречаются! Кнамы, квамы, книмы!..

– Мальчик, мы не можем принимать всерьез местные сказки, – сказал дядя с помазком уже нетерпеливо.

– Сказки?! – Соломинка полез под рубашку и вытащил крупного, с большую морковку, травяного кнама. Поставил на ладонь. Оператор тут же ухватил его крупным планом. Передача была прямая, не съемка на пленку, поэтому кнама увидели на экранах все. Он держался уверенно. Снял сплетенный из паутины колпачок, поклонился, вынул крохотную свирель и заиграл.

– Это… это просто заводная игрушка! – нашел ответ представить оружейного НИИ.

– Сам ты заводная игрушка! – возмутился кнам. Но микрофоны почти не уловили его дрожащий голосок.

– А говорящий ёжик тоже игрушка?! – ломким от возмущения голосом крикнул Генка Репьёв. И посадил Ёжика на колени. Тот негромко но различимо сообщил:

– Не нравится мне этот разговор…

– Ну и что? Ёжик! У меня в детстве был говорящий скворец! Я же не лез из‑за этого во взрослые дискуссии! – Ученый дядя сердито задергал помазок. – Я думал, здесь будет серьезный разговор! Я полагал, всем понятна роль развития оружейных технологий в современной цивилизации. Без оружия, к сожалению, мир обойтись пока не может. И, значит, мы не должны отставать! Да! Мне кажется, это такая истина, про которую говорят: понятна и ежу!

– Не‑а, мне непонятна, – сказал Ёжик.

– За что кровь проливали? – вдруг раздался сиплый голос. И в кадре возник толстощекий, сизый от старательного бритья мужчина. Это был член союза «Наши силы», отставной прапорщик и ветеран Капитон Климентьевич Калашный.

– Вы хотите высказаться? – обрадовалась ведущая Эмма. – Пожалуйста!

– Вот и спасибо, что пожалуйста! Повторяю: за что кровь проливали? Земляничные грядки и всякие… лилипутики болотные им дороже государственной мощи! Довели страну! У меня у самого грядки, но если надо, я…

– Простите, господин Калашный, а где вы проливали кровь? – раздался вдруг мягкий голос. И все увидели Андрея Андреевича, школьного учителя труда. – Насколько мне ведомо, вы служили в мирное время и занимали не очень опасную должность зав. складом…

– В армии все должности опасные, – отрезал Капитон Климентьевич.– Это вам не молитвы распевать! И говорю я не от себя, а от имени всех вооруженных сил! Распустились, понимаете ли! Оружие вам ни к чему! Может, вы хотите сказать, что не надо защищать родину? А?

– Нет, почему же, – по‑прежнему мягко отозвался Андрей Андреевич. – Родина всегда требует защиты. В наше время – прежде всего от таких, как вы. И от жадных чиновников. И от генералов, которые строят трехэтажные дачи, когда солдаты на южной границе кладут за них головы… Кстати, почему у террористов и наемников новейшее оружие, а у наших солдат автоматы старого образца?

– А я откуда знаю! – ветеран Калашный стал сиреневым.

– Можно подумать и догадаться. Дело в том, что защита страны и торговля оружием – разные вещи, господин прапорщик в отставке. Оружие сегодня продают тем, кто платит подороже. А завтра оно обратится против нас… И вообще торговать тем, что сделано для убийства, дело богопротивное.

– Это демагогия! – веско сказал дядя из НИИ.

– Генчик, что такое де…маог… магогия? – спросил Ёжик.

– Это значит брехня, – сообщил вместо Генки Соломинка. – Но только не у Андрея Андреича…

– То, что не у него, понятно и ежу, – согласился Ёжик.

– Не думаю, что ваша затея кончится удачей, – подвел итог Андрей Андреевич.

– Э‑э… а почему вы так думаете, позвольте… э‑э… узнать? – нервно спросил депутат Стоерасов. – Кто может протвостоять… а‑а… так сказать поступательной мощи социального… э‑э… развития.

– Да все мы сможем, если поднатужимся, – разъяснил Андрей Андреевич, – противостоять вашей мощи. А особенно вот они. И многие их друзья‑приятели… – И он кивнул в сторону Соломинки и Генки. – Это, можно сказать, главная стража наших островов… Если человек рискует свернуть себе шею, чтобы не поранить крохотного кнама, его не соблазнишь никакими банкоматами…

«Это он про меня, что ли? – тихонько ахнул Ига, который сидел дома у телевизора вместе со Степкой. – Да нет, откуда он мог знать. И вовсе я не рисковал свернуть шею…»

– Господа, господа! – всплеснула руками ведущая Эмма. – Разговор принимает интересный оборот, но… давайте передохнем. Пора дать слово самым юным участникам дискуссии. Многие знают начинающего поэта Геночку Репьёва. Он не однажды радовал нас стихами на животрепещущие темы! Может быть, Геночка сегодня прочтет нам что‑то новое?

Генка снял с колен Ёжика. Встал. Погладил на штанах Пегасика. Раньше, бывало, он стеснялся, но теперь держался, как дома.

– Это у меня только что, прямо тут, сочинилось, – доверительно сообщил он. – Вот…

 

Квамы, чуки, ежики и кнамы!

Берегитесь, к вам идет беда!

Собирайте ваши чемоданы,

Уносите ноги кто куда!

Из каких‑то там соображений,

У которых очень важный вес,

Тут построят город оружейный –

Это называется «прогресс».

Огороды все, конечно, сроют,

Вдоль заборов скосят лопухи,

Но зато построят небоскребы –

Это не «ха‑ха» и не «хи‑хи».

Полигон сухой Сахарой ляжет,

Где была болотная трава.

Станут продавщицы в камуфляже

Всем, кто хочет, пушки продавать.

Военторги, то есть военшопы

Нам откроют на любом углу.

…И боюсь я, что из этой ямы

Не спасет нас никакой колдун.

 

Генка шмыгнул носом и сдержанно поклонился. Ему захлопали. Не все, конечно. Ученый дядя с помазком снисходительно улыбался. Депутат Стоерасов пытался сказать «э‑э» и «а‑а», что означало сдержанное несогласие. Ветеран Калашный стал багровым и дышал, как попавший на отмель пароход времен Марка Твена. Но большинство Генку одобряло. Ведущая Эмма Певичкина аплодировала с этим большинством. Потом завосклицала:

– Замечательно! Спасибо, Гена!.. Разумеется, кое‑кому мнение нашего юного таланта может показать субъективным, но ясно и то, что многие разделяют его точку зрения! И, кроме того, нельзя не заметить, как растет дарование всеми нами любимого Геночки Репьёва. Очень хорошие стихи!

Генка опять погладил Пегасика и глянул в камеру ясными глазами.

– Нет, не очень хорошие. Я торопился. Рифмы не везде получились…

– Это ничего, это ничего! – радостно заторопилась Эмма. – Сейчас включится прямой телефон, зрители начнут высказывать свое мнение по всем нашим вопросам и заодно помогут Геночке подобрать наиболее точные рифмы. Это вполне в правилах наших дискуссионных и литературных передач…

Эмму перебил ветеран Калашный. Он хотел узнать, за что проливали кровь, если на телестудии позволяют выступать всяким мелким хулиганам! Ветерана в свою очередь перебила подруга Глеба Соломина Ниночка Крокус. Поднялся шум, все хотели сказать что‑то свое и раньше других. О сдержанной интеллигентной дискуссии теперь нечего было и думать. К тому же, включился телефон и трезвонил не умолкая. Звонили не только из Малых Репейников, но также из Бубенцов, Красностадухина, Курочки Рябы и других ближних городков и поселков. И даже из губернского Ново‑Груздева. Почти все клеймили «НИИТЕРРОР», и каждый хотел подсказать начинающему поэту Гене Репьёву рифмы для последних строчек.

Через десять минут Эмма Певичкина со счастливой улыбкой закрыла передачу.

 

Часть третья

ТАМ СТУПА С БАБОЮ ЯГОЙ…

 

Плавни

 

1

 

Тому, кто в юные годы отправлялся искать загадочные острова, известно: трудности начинаются еще до экспедиции. Главная трудность – уговорить родителей: отпустите нас, ничего с нами не случится!

Практичный Пузырь предложил простой способ. Мол, рассказывать про плавание не надо. Просто следует сказать, что с утра все станут заниматься ремонтом лодки, потом заночуют в сарае, после этого еще целый день провозятся с ремонтом и вернутся домой вечером. Потому что рассчитывали: день пути до острова, потом возня со скважиной и ночевка, а затем день обратного пути.

На первый взгляд все получалось как надо. Но Ига поморщился, набрался храбрости и сказал:

– Вообще‑то я родителям по большому счету не вру. Если не какая‑нибудь ерунда вроде «Ты сегодня обедал?» – «Ага, до отвала!» Если сильно соврешь, потом на душе так, будто дохлую мышь проглотил.

Пузырь заметил, что ради больших достижений иногда приходится идти на жертвы. Но Ига возразил:

– Если в начале дела вранье, то и достижения не получатся. Примета есть такая…

Пузырь напомнил историю Руала Амундсена: тот всем сказал, что плывет к Северному полюсу (чтобы не приставали), а на самом деле отправился к Южному. И открыл его.

Но вмешался разумный Соломинка.

– Во‑первых, мы не Руалы, не Амундсены. А во‑вторых… мама с папой выйдут на двор и увидят, что там – ни нас, ни лодки. Ни утром, ни вечером, ни на следующий день. Представляете тарарам?

Представили…

– К тому же, не исключен вариант, что мы можем задержаться на острове, – заметил Лапоть.

– Тогда все равно будет тарарам, – сказал Пузырь.

– Но, по крайней мере, не влетит за вранье, – вздохнул Соломинка.

В конце концов отпустили всех. Пузыря, Соломинку и Лаптя – потому, что родители уже привыкли к их всяким затеям и загородному бродяжничеству (и, кроме того, были «морально готовы заранее», с весны: раз друзья налаживают лодку, значит, все равно куда‑то поплывут). Начинающий поэт прибегнул к испытанному средству, о котором упоминал: ударился в рев – это на родителей всегда действовало безотказно (хотя поэту потом было неловко). Степке разрешили путешествовать почти без возражений – дед и бабка привыкли, что она целыми днями с Игой и, видимо, полагали: раз так, бояться нечего. Все опасались, что труднее других придется Власику. Но тот уговорил тетушку довольно быстро (хотя было подозрение, что прибегнул к Генкиному способу). Маргарита Геннадьевна раздобыла у знакомых сотовый телефон, вручила Власику и взяла с племянника клятву, что он будет звонить с пути через каждые два часа. А она станет сообщать о делах экспедиции родителям других путешественников.

Дольше всех уговаривал маму Ига (отец только нерешительно покашливал во время разговора). Для начала мама (творческая натура!) ярко обрисовала все беды, которые ждут «безответственных авантюристов, рискнувших отправиться неизвестно куда без сопровождения взрослых». Конечно, она ведь не знала о приключениях ненаглядного сына в иных пространствах! Ига отвечал разумно и сдержанно. Сначала. А потом подумал даже: не пойти ли Генкиным путем. К счастью, до такого скандала не дошло, хотя мама в пылу затянувшегося спора воскликнула:

– Нет! Нет, нет и нет! Только через мой труп!..

Ига пригрозил, что, если не отпустят, он от стыда перед ребятами сам станет трупом. Или, в крайнем случае, полутрупом.

– Но там джунгли и трясины! – не уступала мама.

– Да какие трясины! Мы же будем на воде, в лодке!

– А если лодка перевернется! Ты почти не умеешь плавать!

Ига искренне возмутился. Это он‑то не умеет? Да он… да еще в прошлом году… все видели, как он на озере… да спросите хоть кого!..

В конце концов с Иги потребовали честное лопухастое слово, что он во время всего плавания не снимет с себя спасательный жилет. Ига – что делать‑то! – дал. Хотя и представил, каким идиотом будет выглядеть в глазах экипажа «Репейного беркута».

Опасался он зря. В начале рейса Соломинка, назначенный капитаном, железно потребовал:

– На борту всем быть в жилетах. Кого увижу «без», то пешком пойдет обратно домой по кочкам.

И никто, даже Пузырь, не пикнул.

…Ранним утром корабль «Репейный беркут» на ручной двухколесной телеге был доставлен на дамбу. Там его оснастили мачтой с парусом, загрузили походным имуществом и с дружным криком спихнули на воду. Сиганули по сторонам лягушки, приветственно погудел проезжавший через дамбу самосвал.

Телегу загнали в кусты. Толкаясь шестами, вывели лодку через ряску и заросли рогоза в ближнюю протоку. Капитан Соломинка заправил тельняшку в трусы с лампасами, натянул на лоб бейсболку с якорем и отдал команду механику Пузырю:

– Запускай.

Музейный мотор (подарок Якова Лазаревича Штольца) зачихал, словно кот, сунувший нос в тополиный пух.

– Вперед помалу… – сказал капитан. – Лапоть, направляй…

– Два румба влево, – велел штурман Лапоть, сидевший впереди всех с картой на коленях.

Власик поднял видеокамеру, чтобы запечатлеть исторический момент.

– Поехали? – радостным шепотом спросила Степка у Иги.

– Не «поехали», а «пошли», – строго сказал Ига, который за дни подготовки экспедиции поднаторел в морской терминологии.

Генка Репьёв быстро шевелил губами (и облизывал их) – видимо, сочинял подходящие случаю поэтические строчки.

– Давай уж читай, не пыхти, – хмыкнул бесцеремонный Пузырь. Генка встал у мачты – тощенький, вдохновенно растрепанный, в желтом своем костюмчике с крылатой лошадью (уже по‑походному измочаленном) – и звонко сказал над Плавнями:

 

Чрез левое плечо мы плюнем

В начале нашего пути,

Чтоб этот путь в конце июня

Благополучно нам пройти.

Друг другу очень твердо скажем мы;

«Стараться будем до тех пор,

Пока мы не отыщем скважину…

И фиг тебе, «НИИТЕРРОР»!

 

Стихи единодушно одобрили. Власик, снимавший Генку, отложил камеру и занес его творение в судовой журнал. Поставил дату и час.

Был и в самом деле уже конец июня. Со дня скандальной телепередачи прошло две недели. Шум, поднятый из‑за коварных планов, которые разработал кандидат наук Чарли Афанасьевич Мишечкин, постепенно утих. Потому что «НИИТЕРРОР» больше никак не проявлял себя. Занятое своей работой, отпусками, огородными делами и повседневными житейскими хлопотами взрослое население Малых Репейников успокоилось. Решило, что энтузиастам оружейной ярмарки дан достойный отпор.

Но «лопухастый народ» был более бдителен. Несколько мальчишек заметили на дамбе подозрительных дядек с приборами на треногах. Обратили внимание и на вертолет с непонятными эмблемами, который кружил над Плавнями: уж не искал ли остров со скважиной? Был также легкий скандал с незнакомым (явно нездешним) мужчиной, который на берегу озера делал фотоснимки и держался при этом крайне опасливо. Подозрительного типа атаковал и обратил в бегство Казимир Гансович. Уже второй раз этим летом сдержанный интеллигентный гусь проявил несвойственную ему агрессивность…

Короче говоря, экипажу «Репейного беркута» было ясно, что расслабляться и отступать от своих планов нельзя.

…Вышли на другую протоку, пошире. А по ней попали в речку Гусыню. В спину стал дуть плотный, но теплый ветер. Ответственный за парусное хозяйство Ига распустил на рее квадратную мешковину. Парус был единственный и гордо именовался «грот».

Грот надулся. Начал ощутимо помогать ровно чихающему мотору. «Репейный беркут» побежал быстрее. Наверно, чтобы оправдать свое название.

Кстати, в природе никаких репейных беркутов не существует. Эту птицу придумал Лапоть – специально для названия корабля. Объяснил, что она очень быстрая и будет способствовать повышению скорости судна. И с той поры постоянно рисовал выдуманного беркута на себе. Рисунок и сейчас белел на груди лопухастого штурмана. Нет, Лапоть, конечно, не снимал спасательный жилет, но расстегнул его нараспашку. Скоро и другие пораспахивали жилеты (кстати, самодельные, сшитые из кусков брезента и начиненные кусками пенопласта). Соломинка посмотрел на это сквозь пальцы. Наверно, потому, что глубина в Гусыне была не больше, чем по пуп.

Степка, прежде, чем расстегнуться, шепотом спросила Игу:

– Можно?

Она всегда его про все спрашивала и всегда слушалась. С другими иногда спорила, бывало даже, что вредничала, а с Игой – никогда. Видать, помнила, как он вытащил ее оттуда. А может, и не в этом дело, а… впрочем, ладно. Чего тут стоить догадки. Она часто садилась рядышком, притыкалась к его боку, как маленькая девочка притыкается к тому, по кому соскучилась. Ига… ему, признаться, и приятно было (даже этакая ласковость шевелилась в душе), но порой и досадно. Потому что опасался: не станет ли кто‑нибудь усмехаться? Но потом увидел: все на это смотрят, как на самое обычное явление. Вроде как на то, что Ёжик то и дело устраивается под боком у Генки. Он, кстати, и сейчас устроился в корзинке, которую Генка держал под локтем. Вдвоем они о чем‑то тихо беседовали…

 

2

 

Да, репейных беркутов на свете нет, но есть в Плавнях такие существа, которых больше не найдешь на всей планете.

Впервые в жизни Ига увидел настоящих шкыдл. Они обхватили похожими на черные обезьяньи ручки лапами сгнившее бревешко и волокли из воды на берег. Их было трое, не могли управиться. Тогда вылезло из осоки мохнатое черное существо на кривых как корни конечностях. Корявыми лапами ухватило бревешко, помогло шкыдлам.

– Чука! – радостно ахнул Соломинка.

– Правду Глеб говорил, что слухи об антагонизме чуков и шкыдл преувеличены, – заметил Лапоть.

Потом чуки помогли и путешественникам. Вот что случилось. На берегу появилось бородатое существо полуметрового роста, в такой же, как у Соломинки тельняшке до пят, и шляпе из осоки. С мясистыми щеками, мохнатыми бровями и похожим на красную картофелину носом.

– Кним, – уважительно выдохнул Соломинка. – Пузырь, возьми дальше от берега, книмы нелюдимые…

Но штурман Лапоть думал прежде всего о прокладке наиболее выгодного курса.

– Малый ход, – велел он. И обернулся к берегу. – Уважаемый кним, не могли бы вы подсказать дорогу?

– А чего ж… – охотно откликнулся болотный кним. – Ежели к нам с обхождением, то мы завсегда…

– Скажите, пожалуйста, если мы свернем в эту протоку, то сможем сократить путь? А то Гусыня здесь очень виляет.

– Оно конечно, сократить можете. Только глубина там еле‑еле. Если повезет, проскочите с разгону…

– Рискнем, – решил Соломинка, глядя через плечо Лаптя на карту. – Сразу сэкономим полмили…

«Репейный беркут» на всем ходу, под мотором и парусом, въехал в окаймленную высоченным камышом канаву. Кним, которому Лапоть успел сказать «спасибо», покричал вслед:

– А ежели застрянете, не обессудьте, я предупреждал!..

Сперва двигались ходко, но скоро лодка стала цепляться днищем, за винтом взлохматилась в воде черная муть. Тише, тише… и встали совсем.

– Приехали, – подвел итог штурман. – Занесите в журнал первую посадку на мель.

Посадку занесли, но это делу не помогло. Мотор заходился в своем чиханье, пришлось выключить. Ига, Степка, Соломинка и Генка прыгнули в воду, увязли в донной гуще выше колен и принялись толкать «Беркута». Но его, кажется присосало. Прыгнул за борт Власик, поснимал на пленку спасательные работы и стал помогать. Без толку. Собрались прыгнуть штурман и моторист. И в этот момент появился из камышей чука. Весь облепленный бурыми водорослями и ряской, со слипшейся черной шерстью. Но невозмутимый. Покряхтел:

– Ну чё, лопухастые, влипли?

– Влипли, – признался штурман. – Не могли бы вы в меру своих сил оказать нам содействие?

– А чего ж! Это мы сейчас… Вы садитесь в лодку‑то.

– Да нет, мы будем толкать, – решил капитан Соломинка.

– Садитесь, садитесь…

Экипаж послушался. Чука по птичьи посвистел. Тут же с двух сторон возникли у канавы другие чуки. Не меньше десятка. Такие же облепленные и косматые, с круглыми зелеными глазами. Закурлыкали, запересмеивались, ухватили лодку за борта – чуть ли не на воздух подняли! Понесли! Потом – плюх! – опустили на чистую воду Гусыни, которая, сделав большущую петлю, снова оказалась поблизости.

Экипаж «Репейного беркута» дружно завопил спасибо (кроме Ёжика, который спал и не проснулся во время приключения). Чуки помахали конечностями.

– Они кто? – опасливо спросила Степка, когда чуки скрылись за поворотом берега.

– Ну… просто чуки, – сказал Ига, <