Отъезд из Канн. Испанские друзья (1959–1961-й и более поздние годы)

 

 

Вовнарг

 

Пикассо как-то спросил одного из друзей, гостившего у него в «La Californie», нравится ли тому это место, и, опередив его, ответил: «А мне нет!» Сад, несмотря на отдельные прекрасные экземпляры деревьев в нем, казался ему искусственным, а архитектура просторного и светлого дома, так подходящего для работы, несла на себе отпечаток вычурности начала века. Кроме того, близость Канн, появление на пляжах огромного количества отдыхающих, нескончаемый поток почитателей, стремившихся получить у него автограф, отвлекали его от работы. Его уже не тянуло, как прежде, покупаться с друзьями. Частые перерывы в работе из-за гостей и шумные представления, повторявшиеся каждую ночь у него под окнами, с музыкой и ярким светом, выводили его из себя.

В августе 1958 года Пикассо вновь согласился исполнять функции распорядителя корриды в Валлорисе, но сразу же после окончания праздника вернулся домой. Когда в октябре того же года друзья устроили банкет в его честь, он решил не проводить его в будущем, о чем и сообщил им. Чтобы показать, что его решение окончательное, он неожиданно покидает «La Californie» вместе с Жаклин и Сабартесом.

Частые перерывы в работе стали для него непереносимым мучением. Поэтому в беседах с друзьями нередко можно было услышать о его стремлении уединиться. Однажды в разговоре по телефону с Канвейлером он сказал агенту; «Я только что купил Сент-Виктуар». Старый друг, зная о любви Пикассо к пейзажам Сезанна, порадовался за художника: «Поздравляю, но какой именно?» Пикассо ответил, что речь идет не о картине, а о почти сплошь покрытом лесом участке земли размером две тысячи акров, который окружал шато Вовнарг. Покупка была осуществлена с поразительной быстротой. Он был очарован суровой величественностью старого строения с башнями и прочной кладкой, покоившегося на скалах в центре необжитой и прекрасной долины. Его элегантность и суровое окружение напоминали ему об испанских замках, а изолированность привлекала возможностью обрести уединение, око-тором он мечтал. Не прошло и недели, как Пикассо стал владельцем этого крупного земельного участка со всеми постройками на нем, приобретя одновременно титул маркиза Вовнарга.

Он вновь имел помещение, где мог приступить к воплощению своих новых творческих замыслов. Из Парижа прибыли грузовики с его полотнами и собранной им коллекцией картин Сезанна, Матисса, Курбе, Гогена, Руссо и многих других мастеров. Созданные в «La Californie» бронзовые скульптуры были доставлены без оснований, и их пришлось положить вдоль ведущей к дому аллеи. Лежавшие на земле фигуры выглядели словно прислуга, выстроившаяся для того, чтобы приветствовать своего хозяина. Мебель, подобранная в ближайших антикварных магазинах, главным образом из-за размера и прочности, сделала уютными огромные, выкрашенные в белую краску комнаты замка. Если стулья нуждались в обивке, он покрывал их однотонной материей и затем создавал на них рисунок, где находили отражение все краски окружавшего его пейзажа. Ему пришелся по душе массивный XIX века сервант с затейливыми резными украшениями, который он поместил в гостиной. Именно этот сервант и приобретенная незадолго до этого новая собака появились на новых картинах, созданных в Вовнарге.

Как обычно, после переезда Пикассо меняет свой стиль. В большой гостиной, где бюст бывшего маркиза взирал с карниза камина, Пикассо приступает к новой серии картин. Это главным образом портреты Жаклин, выполненные в ярко-красных, черных и зеленоватых тонах. Ее черты выписаны в реалистической манере с поразительной точностью.

В серии натюрмортов лютня и большой кувшин, казалось, соединились в танце. Кувшин имел круглую, наподобие солнца, форму с четырьмя ручками-ответвлениями, похожими на древнюю эмблему или астрологический знак с двумя добавленными к нему рогами.

Вовнарг пробудил в Пикассо испанские воспоминания. Когда Канвейлер высказал опасение, что в этом уединенном месте им может овладеть меланхолия, Пикассо спокойно ответил, что, поскольку он испанец, он не боится меланхолии.

Первые полотна, созданные весной 1959 года — портреты и натюрморты, — чем-то напоминали его родину и вызывали в памяти ранние работы, в которых доминировали свет и различные цвета. Он создает несколько пейзажей деревушки, примостившейся на крутом склоне горы через ущелье напротив. Эти работы резко отличаются от полотен, выполненных в сдержанной манере французскими художниками-пейзажистами, в том числе Сезанном.

В последние годы жизни Пикассо, по-видимому, больше говорил на испанском, чем на французском языке. Число посетителей из Барселоны, Малаги и Мадрида в то время значительно возросло. Старые друзья, и среди них Палларес с сыном, ежегодно навещали его. Не забывал друга и Видал-Вентоса. Частыми гостями Пикассо бывали поэты, художники, издатели, агенты по продаже картин и директора музеев, которые приходили, чтобы выразить восхищение его работами или сделать предложение относительного какого-нибудь проекта. Преданный и незаменимый Сабартес в течение нескольких лет занимался идеей создания Музея Пикассо в Барселоне. Ему удалось приобрести возведенный еще в XV веке дворец семейства Агилар на улице Монткада, неподалеку от центра старой части города, где Пикассо провел свою юность. В Малаге на стене дома на площади Мерсед, где родился художник, была установлена мемориальная доска.

В течение многих лет Пикассо имел обыкновение дарить Сабартесу копии всех оттисков выполненных им гравюр. Сабартес дополнял их портретами, рисунками и полотнами, полученными от художника на протяжении десятилетий. Все это и положило начало экспозиции в музее Барселоны. И хотя к этому времени здоровье Сабартеса ухудшилось, он был полон решимости увековечить славу человека, которому был предан на протяжении более чем шестидесяти лет. Он внимательно следил за осуществлением дорогого его сердцу проекта, но пошатнувшееся здоровье не позволило ему присутствовать на церемонии открытия музея.

После смерти Сабартеса в феврале 1968 года Пикассо в память о нем подарил музею серию картин «Менинас». Он продолжал откладывать для своего ушедшего из жизни друга копии подписанных гравюр, словно тот был все еще рядом.

Трудности, связанные с получением официального согласия правительства Испании на создание Музея Пикассо на его родине, были огромными, но благодаря настойчивым усилиям Сабартеса и его друзей-каталонцев все же удалось собрать основу экспозиции, от которой испанским властям было просто стыдно отказаться, и после долгих переговоров около двадцати ранних полотен художника были переданы муниципальному музею Барселоны. Сабартесу и его друзьям удалось не только добиться согласия муниципалитета на создание музея, но и убедить мэра города быть председателем на церемонии его открытия.

Барселона всегда оставалась городом, к которому Пикассо питал глубокую привязанность. Когда группа молодых архитекторов обратилась к нему с просьбой подготовить эскизы рисунков для украшения фасада нового архитектурного колледжа в старой части города, он охотно согласился. Эскизы представляли собой выполненные тонкой линией рисунки, навеянные каталонскими танцами и праздниками, в которых он принимал участие в молодости. Эскизы были определенного масштаба, чтобы затем их можно было воспроизвести на широкой бетонной полосе на фасаде здания. Линии наносились с помощью пескоструйного аппарата. Этот метод разработал молодой норвежский художник Карл Несьяр. Он же и выполнил всю работу. Вслед за этим норвежец по рисункам Пикассо создает монументальные скульптуры и барельефы в Европе и Америке. Фасад с рисунками художника был открыт в Барселоне в апреле 1962 года.

Новый, «испанский» период в творчестве Пикассо включил также издание испанским писателем Камило Хосе Села трех отрывков из написанной художником зимой 1959/60 года длинной поэмы «Trozo de piel» («Кусочек кожи»). Впервые после гражданской войны в Испании Пикассо предоставил картины из своей студии для показа на родине. Экспозиция была организована в ноябре 1960 года и позволила жителям Барселоны увидеть около тридцати работ различных периодов творчества художника.

Наиболее убедительным свидетельством преданности Пикассо Испании, и прежде всего Каталонии, явилось официальное объявление им в марте 1970 года о передаче новому музею в Барселоне одной из его ранних работ, которая хранилась в семье родственников и потому никогда не покидала Испанию.

Когда в солидных газетах 14 марта 1961 года было опубликовано, что Пикассо женился на Жаклин Рок, большинство его друзей, которые давно хотели этого союза, не поверили сообщению, посчитав это просто мистификацией. Но они оказались не правы. 2 марта в мэрии Валлориса действительно состоялась регистрация брака, прошедшая без пышной официальной церемонии. В течение десяти дней никто, кроме мэра-коммуниста, преданного поклонника Пикассо, и двух свидетелей, ничего не знал об этом важном событии в жизни художника. Единственный раз в жизни ему удалось избежать ажиотажа вокруг бракосочетания и потока поздравлений.

 

Неувядаемый Пикассо

 

Через полгода планировалось чествование художника по случаю его 80-летия. В связи с этим он решил заняться подготовкой собственного юбилея. Чтобы опровергнуть слухи о том, что он болен и прикован к постели, он решил сделать из юбилея праздник.

Маленький городишко Валлорис организовал торжества, которые были под стать церковным праздникам средневековья. От имени мэра города Поля Деригона отправили шесть тысяч приглашений на фестиваль музыки, песни и танца в Ницце. Среди исполнителей были советские музыканты Святослав Рихтер и Леонид Коган, Глория Дейви из нью-йоркского театра «Метрополитен», знаменитый исполнитель танцев фламенко Антони и многие другие звезды из различных стран. Представление, на котором присутствовали шесть тысяч зрителей и огромное число видных гостей, прошло в исключительно теплой атмосфере и продолжалось всю ночь.

На следующий день, в воскресенье, Пикассо прибыл в Валлорис в сопровождении мотоциклистов-полицейских в белых крагах. Им с трудом удалось пробраться через запруженные толпами народа улицы к экспозиции художника, включавшей пятьдесят полотен, тщательно отобранных его друзьями из различных музеев и коллекций.

В поддень в честь Пикассо был устроен обед в ресторане на берегу моря, где сотни друзей чествовали его, произнося поздравления на различных языках, и где ему было преподнесено множество подарков. На площади Эколь в честь юбиляра была устроена коррида, в которой принимали участие знаменитые испанские матадоры Мигель Домингин и Ортега. В нарушение французских законов было убито четыре быка с соблюдением всех полагающихся при проведении корриды ритуалов.

Официальная программа закончилась в Каннах, где после приема в казино «Палм бич» был устроен фейерверк, под стать устраивавшимся в древности императорами. Насыщенная программа торжеств нисколько не утомила Пикассо. На протяжении всего праздника он выражал признательность гостям за проявление к нему глубокого уважения и любви. Когда празднества подошли к концу, он ни за что не хотел отпускать друзей. Некоторым из них пришлось отказаться от ранее запланированных дел, чтобы еще на какое-то время разделить с ним радость. Простившись с последним гостем, он уединился в своей студии.

Не только Франция отдала дань уважения этому замечательному мастеру. В различных частях света к юбилею ценители его таланта выражали ему признательность организацией выставок и посвящением ему специальных выпусков журналов. В США празднование его дня рождения началось с организации в Лос-Анджелесе выставки более ста семидесяти его работ, любезно предоставленных коллекционерами. Девять агентов по продаже картин объединили свои усилия и устроили экспозиции в своих галереях, выставив в общей сложности более трехсот картин Пикассо, созданных им начиная с 1895 года. В связи с этим был выпущен единый каталог. Одновременно Музей современного искусства показал в своих залах крупные полотна и скульптуры Пикассо. Эта впечатляющая экспозиция появилась спустя ровно полвека после первой выставки художника, устроенной в Нью-Йорке Штайглицем и Штейхеном. За прошедшие пять десятилетий известность Пикассо и его работ возросли феноменально.

На фоне этого великолепного показа картин и скульптур из Москвы пришло сообщение о присуждении Пикассо Ленинской премии мира за укрепление дружбы между народами.

Творчество Пикассо поистине покорило весь мир.

 

 

НОТР-ДАМ-ДЕ-ВИ (1961–1970)

 

 

Новое прибежище

 

В течение короткого периода Пикассо имел два жилья, разделенных пятьюдесятью милями, вернее, два места, где он мог работать. В каждом из них царила своя атмосфера: одно отличалось комфортом, отступавшим, правда, под натиском цивилизации; другое — суровым окружением и изолированностью. Когда в 1960 году новизна Вовнарга стала стираться, он вернулся в Канны. Но неумолимый поток туристов не обошел стороной и виллу «La Californie». Между ней и морем выросли многоэтажные здания, закрывавшие вид на водные просторы, отчего сад и сами помещения не создавали прежнего уюта. Какое-то время Пикассо наблюдал за этим наступлением нового с любопытством. Красные краны, установленные на высоких зданиях-башнях, появляются в некоторых крупных полотнах, изображающих вид из окна виллы. Его, по-видимому, не выводило из себя то, что идиллические пейзажи, которые он воспроизводил всего лишь три года назад, постепенно исчезают. С характерной для него готовностью оценивать вещи с любой возможной точки зрения он как-то произнес: «Кто знает? Может быть, они и прекрасны».

Однако наплыв туристов в Канны вскоре стал невыносим. Решение переменить место жительства пришло как-то само собой. Появилась возможность приобрести другую виллу, и он купил ее, не задумываясь. Расположенная неподалеку от Мужена, она стояла как бы в стороне, хотя и находилась всего в пяти милях от Канн. В отличие от дома в Вовнарге она была в хорошем состоянии, а местоположение на вершине холма обеспечивало ей своего рода неприступность, чего не хватало в «La Californie». Окружавшие ее холмы, покрытые деревьями, виноградниками, усыпанные деревушками на одной стороне, сбегали к морю, а на другой поднимались ступенями к предгорьям Альп. Вероятность строительства новых вилл и жилых зданий вдоль берега в этом месте была еще отдаленной и потому не беспокоила его. Над виллой стояла часовня Нотр-Дам-де-Ви, это имя носила и вилла.

С вселением в просторные комнаты Нотр-Дам-де-Ви, из окон которой были видны террасы оливковых деревьев и кипарисов, простиравшихся в расположенной на холмах деревушке Мужен вплоть до гряды Эстерель, его повседневная жизнь оказалась огражденной от любопытных глаз туристов. Скульптуры, которым так и не нашлось постоянного места в Вовнарге, были перевезены в новый дом и поставлены в беспорядке в нишах того, что осталось от прихожей. Позднее к ним было добавлено еще множество больших и малых изваяний, в том числе скульптуры периода кубизма. Некоторые из них после многолетнего хранения оказались в плохом состоянии. Над ними был повешен крупный коллаж из рисунков тысячи детей — подарок к его 80-летию. Неожиданными среди них казались две фигуры рабов в полный человеческий рост, созданные Микеланджело, преподнесенные ему музеем Антиба. Революционная манера исполнения окружавших их скульптур более драматично подчеркивала неестественность надетых на рабов оков.

 

«Новая» скульптура

 

Скульптура вновь становится главным занятием Пикассо. Использование метода, который он применял в ранние годы кубизма, когда создавал скульптуры из листов картона и жести, привело к появлению новых форм. Раскрашенные плоские и кривые поверхности металла походили на паруса кораблей. В скульптурах, относящихся к периоду кубизма, основным предметом являлась гитара; в 60-е годы ее заменит классический профиль и похожие на цветы глаза Жаклин. Но темами для скульптур могло теперь служить все — птицы, танцующие фигурки, божки, пастухи, матери с младенцами, бородатые головы и даже стулья.

Одним из важных новых элементов очередного увлечения Пикассо скульптурой стало использование пустот между раскрашенными поверхностями. Они в еще большей степени, чем скульптуры из проволоки в 1928–1929 годах, создавали невидимую, но осязаемую грань предметов. Этой иллюзии способствовала раскраска поверхностей. Именно теперь Пикассо, как никогда ранее, достиг объединения живописи и трехмерной скульптуры. Этот метод неизбежно возник из многолетних занятий керамикой, также соединившей в себе два вида искусства.

Скульптуры из металлических листов открыли новые возможности, поисками которых он занимался с 1929 года, когда впервые родились рисунки и картины для монументальных скульптур. Созданные из металлических листов, они могли легко быть увеличены до больших размеров. Успех первой же попытки увеличить тридцатисантиметровую фигурку женщины с протянутыми почти до двух метров руками побудил Пикассо сделать следующий шаг: в 1963 году благодаря технологии, разработанной Карлом Несьяром, эта же фигурка была превращена в двадцатиметровую скульптуру, которая была установлена в саду агента Пикассо по продаже картин Канвейлера. Она явилась первой из серии монументальных скульптур, которые были воздвигнуты у входа в гавань города Кристинехамн в Швеции, во дворе одной из школ в Марселе, перед зданием Колумбийского университета в Нью-Йорке, на одной из площадей в центре Чикаго.

После возвращения Пикассо в привычную для него атмосферу Канн окружающая обстановка внесла изменения в его восприятие жизни. Его снова влечет неиссякаемая для него тема — художник и натурщица, волновавшая его столь долгие годы.

В 1963 году он создает серию мелких и крупных полотен на классическую тему «Похищение сабинянок», в которые вновь включает элемент насилия, но не такого безжалостного, как в «Гернике».

 

«Живопись сильнее меня»

 

В этот период в произведениях Пикассо появляется много лирических сюжетов: девочка, играющая с котенком; дети, поедающие арбуз; и случайные пейзажи, навеянные видами из окон дома в Нотр-Дам-де-Ви. Эти полотна свидетельствуют о том, что Пикассо отнюдь не утратил способности свежего восприятия окружающей его жизни. Он еще свободнее обращается с цветом, порой спонтанно используя всю гамму красок, которые позволяют ему с удивительной силой воссоздавать задуманные образы. В предисловии к каталогу, выпущенному по случаю одной из выставок в то время, Мишель Лерис воспроизводит фразу, сказанную Пикассо в марте 1963 года: «Живопись сильнее меня; она заставляет меня делать то, что хочет». Теперь, когда он пережил многих своих друзей — Брака, Кокто, Бретона, Джакометти, Зевроса и Сабартеса, ушедших из жизни в последние десятилетия, он стал одинок и превратился в еще большего отшельника. Работа осталась его единственным утешением в жизни и в то же время средством отображения внутреннего мира. Оплодотворенная богатством прожитого опыта, она приобрела еще более разнообразные оттенки благодаря способности использовать любую избранную им форму воплощения идеи. Глядя на работы художника, невозможно проследить крайне сложный путь развития его мыслей, одновременно логичных и противоречивых, воплощавших столь разнообразные чувства. «Ничто, сказанное Пикассо, не является последним словом». Пожалуй, эта фраза Рибемона Дессена наиболее точно характеризует его работы.

Французский художник Жан Лемари, один из организаторов выставки работ художника по случаю его 85-летия, сказал Пикассо, что его ученики хотят знать, в чем разница между искусством и эротикой. «Видите ли, — серьезно ответил художник, — между ними нет разницы». Если вспомнить альбом с набросками еще барселонского периода, то очевидно, что это замечание легко вытекает из его продолжавшегося всю жизнь внимания к женской фигуре как объекту художника. Еще в 1907 году он решает отказаться от «непоколебимой» классической концепции видения женской красоты, создав образ женщины таким, каким он его видел. Его упорное неприятие классической концепции объясняется тем, что женщина для него была прежде всего живым образом, а не отвлеченной богиней, и это побуждало его к поискам новой реалистической формы, в которой бы вся гамма испытываемых мужчиной к женщине чувств, таких, как любовь и ненависть одновременно, находили бы свое яркое выражение. При виде расчлененных и искаженных фигур вопрос о том, какую роль играла в его жизни чувственность, имеет немаловажное значение. Поскольку творчество Пикассо никогда не являлось абстрактным, даже самые крайние искажения его берут начало в реальности. И это особенно справедливо, когда речь идет о противоположности полов. В предисловии к английскому изданию серии «эротических» рисунков, созданных Пикассо зимой 1953/54 года, Ребекка Уэст писала: «Всякий, кто, глядя на эти рисунки, не почувствует, что изображенная на них натурщица символизирует физическую любовь, должно быть, живет скучной жизнью. И в то же время в них выражено нечто большее… По сути, они — символ природы, живого, ощутимого мира, который остается после нашей смерти и который нам совсем не хочется покидать».

 

Испытания

 

В течение 60-х годов жизнь неоднократно подвергала Пикассо испытаниям. В декабре 1965 года ему пришлось перенести операцию на желчном пузыре, сделанную ему в Американском госпитале в Париже. Точно так же, как во время последнего бракосочетания, были приняты тщательные меры предосторожности, чтобы избежать назойливой прессы и не вызвать беспокойства у друзей, которые были готовы тут же поспешить с утешениями. Пикассо за год до операции знал, что рано или поздно ему придется делать ее, но хотел, чтобы об этом знала только Жаклин. Когда он почувствовал, что время операции подошло, его сыну Пауло было сообщено, что он не может навестить отца как обычно в конце месяца в Каннах. Облачившись в одежды, которые сделали их неузнаваемыми, Пикассо и Жаклин отправились ночным поездом в Париж не из Канн, где их могли узнать, а из Сен-Рафаэля. В госпитале он был зарегистрирован под именем месье Руж. Вплоть до возвращения в Мужен никто, кроме доктора Хеппа, не знал его настоящего имени. Он вернулся домой в приподнятом настроении, радуясь успешной операции.

Событие, которое произошло несколько ранее, очевидно, оставило в его душе более глубокую рану. Осенью 1964 года Франсуаза Жило опубликовала в Нью-Йорке написанную совместно с американским журналистом Карлтоном Лейком книгу «Жизнь с Пикассо». В ней она описывала период с 1943 года, когда впервые встретила художника, до 1953 года, когда между ними произошел разрыв. Попытка Пикассо через суд предотвратить выход книги закончилась неудачно. Публикация книги имела неприятные последствия и по другой причине: в результате ее издания отношения между Клодом и Паломой и отцом обострились до такой степени, что отчуждение детей от отца, казалось, стало непреодолимым. После иска, поданного Клодом в 1969 году против отца, очевидно, с целью получить право на часть его наследства, отношения между ними уже никогда не вернулись к прежним.

 

Всемирное признание

 

В начале 60-х годов было организовано столько различного рода выставок работ Пикассо, что их невозможно перечислить. Экспозиция, показанная в Киото, Нагойе и Токио в 1964 году, привлекла огромное количество любителей живописи. На выставке было представлено сто шестьдесят полотен из музеев Европы и Америки, а также из частных японских коллекций. Одним из посетителей этой выставки оказался первый заместитель премьер-министра СССР Микоян, который совершал в то время поездку по Японии во главе делегации. На вопрос, знает ли он, что Пикассо является членом коммунистической партии Франции, Микоян ответил: «Конечно, знаю и горжусь этим. Художники-абстракционисты создали немало выдающихся полотен. В Советском Союзе многие восхищаются творчеством Пикассо».

В тот же год в Национальной галерее Канады в Оттаве была организована выставка работ Пикассо, отличавшаяся тщательным подбором его произведений. Одновременно правительство Испании впервые отдало дань уважения своему соотечественнику, поместив несколько его работ в испанском павильоне на Всемирной выставке 1964 года.

Но самым значительным признанием художника явились торжества по случаю его 85-летия в 1966 году. Тон им задал Париж, где в ноябре по инициативе министра культуры Франции было организовано одновременно пять выставок. Самая крупная из них располагалась в Гран-пале. Она включала прекрасно подобранные полотна — двадцать картин, отобранных самим художником, которые были созданы им в течение трех последних лет. Впечатляющая выставка скульптур, рисунков и изделий из керамики разместилась в Пти-пале, а выставка графики — в Национальной библиотеке. «Пикассо — властелин нашего века», — этими словами Жан Лемари начал вступление в выпущенном в том же году каталоге работ художника. Париж был поражен размахом и глубиной работ Пикассо.

Воздействие организованных в Париже выставок было огромным. Тысячи парижан и гостей столицы часами стояли в очереди, чтобы попасть на них. Критики не скупились на похвалы в бесчисленных статьях, сопровождавшихся иллюстрациями. Отныне в глазах широкой публики Пикассо превратился в одного из величайших живописцев, который, в отличие от многих других, получил признание при жизни.

 

 

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ (1970–1973)

 

 

Пикассо-литератор

 

6 января 1957 года литературные фантазии вдруг снова овладели Пикассо. Цветными мелками он начинает заполнять одну страницу за другой, внося в них различного рода исправления и аккуратно указывая на каждой из них дату создания. Так происходило всегда, когда его охватывал «литературный зуд». Наконец 20 августа 1957 года он завершил работу. Подобно всем остальным его литературным трудам, это произведение нельзя отнести ни к какому жанру.

В предисловии к этой работе Рафаэль Альберти так представил ее автора: «Перед нами создатель замысловатой поэмы, исключительно запуганного поэтического произведения. Пикассо бросает на поверхность первой страницы зерно, которое даст жизнь целому семейству подобных».

В течение нескольких лет рукопись этого странного произведения оставалась забытой, пока наконец зимой 1966/67 года по предложению братьев Кромелинк Пикассо не сделал на медных пластинках двенадцать гравюр, служивших иллюстрациями к тексту. В сотрудничестве со своим другом из Барселоны издателем Густаво Джили он выпускает книгу, в которую вошли не только текст этого произведения в прекрасной обложке, но и факсимиле рукописи, а также иллюстрации и другие изданные ранее гравюры, созданные еще в 1939 году.

Огромным стимулом для работы над этими гравюрами послужило возобновление дружеских отношений Пикассо с испанским поэтом Рафаэлем Альберти. Уроженец Кадиса, Альберти до войны возглавлял группу художников и поэтов, одни из которых погибли в гражданской войне, другие были разбросаны ею по всему свету. Среди его ближайших друзей были Федерико Гарсия Лорка и Луис Бюнюэль. Первая встреча между Альберти и Пикассо состоялась еще в 30-е годы в Париже. После двадцати лет эмиграции поэта в Аргентине он вернулся в Европу и поселился в Риме, откуда было легко добраться до Мужена. Встреча этих двух андалусцев, имевших между собой так много общего, породила плодотворное и искрометное сотрудничество, толчок которому придавало страстное желание «писать сломя голову… и рисовать напропалую». И то, и другое Пикассо воплотил в «Погребении графа Оргаса». Альберти был очарован не только богатством образов в литературных работах художника, но, как это было и в данном случае, использованием оборотов речи и колорита испанского языка андалусцев. В глубоком и поэтичном предисловии к работе Пикассо Альберти утверждает, что автор создал «произведение, не имеющее себе равных, повесть или причудливое повествование, являющееся уникальным в испанской литературе». Он заключает предисловие словами, взятыми из текста: «Так завершается история и праздник Не всякий мудрец поймет, что же произошло».

 

Жаклин Рок

 

Утверждают, что ни одна женщина не может жить с гением, если ее любовь не перевешивает вечно причиняемую ей боль. Нет никаких оснований сомневаться в преданности Жаклин Пикассо. Она знала, что недостаточно лишь прислуживать ему и находиться у его ног, не сводя глаз с обожаемого человека. С годами ей приходилось во все большей степени брать на себя ответственность за принимаемые им решения. Отказ неделями видеть старых друзей и одновременно теплый прием, оказываемый им после такого перерыва, объяснялся неожиданными сменами настроения художника и его взгляда на окружающее. Жаклин удавалось смягчать отношения Пикассо с друзьями. Многие годы она терпеливо следила за его питанием, поддерживала порядок в доме, проявляла о нем заботу и внимание к малейшим деталям быта, таким, как напоминание о передаче по радио соревнований по борьбе, за которыми он следил с таким вниманием, поражаясь причудливым позам борцов на ковре. Ее преданность художнику обрекала ее на затворничество. И лишь присутствие ее дочери Кэти да визиты друзей помогали ей поддерживать контакт с лежащим за стенами дома миром. Она стала не только полноправной хозяйкой Нотр-Дам-де-Ви, но и оказывала решающее влияние на жизнь самого Пикассо, оставаясь в то же время источником его вдохновения.

Посещавшие дом друзья привлекали художника по разным причинам. Среди них были его давнишние друзья и те, с кем он работал над совместными проектами: братья Кромелинк, Карл Несьяр, поэт Альберти, издатели, архитекторы, фотографы. Фотограф Люсьен Клерг, желая заручиться сотрудничеством с Пикассо в создании фильма, приехал как-то летним вечером с четырьмя цыганами-гитаристами из Камарга. Всю ночь в доме художника раздавалась музыка фламенко. Жаклин и Пикассо разносили закуски и напитки. Рано утром из гостиной можно было услышать странный звук — Пикассо лезвием перочинного ножа выцарапывал автографы на гитарах возбужденных приемом гостей.

Теперь Жаклин редко удавалось убедить мужа совершить поездку куда-либо. Отдельные посещения близлежащего ресторана или визиты к дантисту в Канны — вот, пожалуй, единственные поездки, которые он совершал в это время. Дома и внутри самого себя он имел все, что ему было нужно. Отныне мир приходил к нему в той степени, в которой он этого желал.

В последние годы жизни художника правительство Испании пришло к выводу, что оно может извлечь большую выгоду, если ему удастся убедить художника вернуться на родину. Было предпринято несколько попыток побудить его к этому, например, включением некоторых работ художника в экспозицию Испании на Всемирной выставке в США в 1964 году. Осенью 1969 года в прессе появилось сообщение о том, что испанскому правительству удалось наконец убедить художника передать «Гернику» только что созданному в Мадриде Музею современного искусства, хотя это означало согласие правительства генерала Франко принять полотно, которое столь драматично увековечивало его вину. Однако на самом деле Пикассо и не думал о такой сделке, упорно утверждая, что «Герника» отправится в Испанию лишь после восстановления в Испании республики. Объявленный весной 1970 года крупный подарок художника музею Барселоны поразил многих, хотя было очевидно, что он был сделан столице Каталонии, а не Мадриду.

Безусловно, в последние годы в работах Пикассо ощущается внутренняя свобода, филигранное мастерство, способность поражать изобретательностью, но и разочаровывать критиков, искавших в его работах политический смысл или силу «Герники».