В р е м я п ла т и т ь п р о ц е н т ы ( к ар т и н а с те р т о г о м и р а )

 

 

«T h e t i m e i s o u t o fjoint». Дела мира плохи. Он изношен, но его изношенность уже не идет в счет. Старость или молодость —с ни­ ми уже не считаются. У мира больше одного возраста. Нам не хва­ тает чувства меры. Мы уже не отдаем себе отчета в этом времени, мы не считаем его одной-единственной эпохой в ходе истории. Ни зрелость, ни кризис, ни даже агония. Нечто иное. То, что про­ исходит с самой эпохой, чтобы нанести удар потелеологическому порядку истории. Приходящее и кажущееся несвоевременным наступает вовремя, но вотэто вовремя не наступает. Наступает не­ своевременно (contretemps). The time isout ofjoint. Театральная ре­ приза, реплика Гамлета на сцене мира, истории и политики. Эпо­ ха сошла с петель. Все, начиная с времени, кажется беспорядочным, случайным и разлаженным. Дела мира совсем плохи, он изнашивается по мере своего старения, по словам Жи­ вописца в самом начале «Тимона Афинского» (подходящая пьеса для Маркса, не правда ли?). Ведь эта реплика живописца, как ес­ ли бы он говорил о каком-то зрелище или стоя перед картиной под названием «Howgoesthe world?—It wears, sir, as itgrows». В пе­ реводе Франсуа-Виктора Гюго: «Поэт: Я давно вас не видел. Как поживает мир? Живописец: Он ветшает, сударь, по мере старе­ ния».

Этот износ при расширении, в процессе роста, т. е. в самом становлении мира миром (la mondialisation du monde), не является развертыванием нормального, нормативного или нормированно­ го процесса. И это не фаза развития, не еще один кризис, кризис роста оттого, что рост есть зло {It wears, sir, as itgrows), это уже не конец-идеологий, не последний-кризис-марксизма и не новый-кризис-капитализма.

Дела мира плохи, картина мрачна, можно сказать, почти чер­ на. Сформулируем гипотезу. Предположим, что из-за недостатка времени (зрелище или картина - это всегда «недостаток времени»)

 

 

117

Глава 3

 

мы говорим только оживописи, как Живописец из «ТимонаАфин­ ского». Черная картина на черной картине. Таксономия или огра­ ничитель изображения. Название: «The timeis outofjoint» или: «Вот что сегодня не ладится в мире». Можно оставить нейтральную форму этого невыразительного заглавия, чтобы избежать разгово­ ров о кризисе —понятии весьма недостаточном, ичтобы избежать выбора между злом как страданием и злом как ущербом или пре­ ступлением.

К этому названию для возможной черной картины мы лишь прибавили бы несколько подзаголовков. Каких?

Кожевианская картина состояния мира и США после войны сама по себе шокирует. В ее оптимизме заметен оттенок цинизма. Уже тогда вызывающе звучало утверждение, что «все члены бес­ классового общества отныне могут присваивать себе все, что их душе угодно, работая при этом не больше, чем им прикажет серд­ це». Но что тогдадуматьо невозмутимом легкомыслии, с которым сегодня воспевается триумф капитализма или экономического и политического либерализма, «универсализации западной либе­ ральной демократии как конечной точки человеческого правле­ ния», «конца проблемы классового антагонизма»? Какой цинизм «чистой совести», какая интеллектуальная слепота (dfinftgation maniaque) может заставить написать, ато и поверить вто, что «все препятствия взаимного признания человеческого достоинства — раз и навсегда —опровергнуты и погребены историей»1?

Доверимся на время для простоты старой как мир оппозиции между гражданской войной ивойной интернациональной. Следу­ етли, говоря о гражданской войне, напоминать, что либеральная демократия в парламентской форме никогда прежде не представ­ ляла интересы столь незначительного и изолированного мень­ шинства? Что в тех государствах, которые мы называем западны­ ми демократиями, она никогда еще не находилась в столь дис-функциональном состоянии? Выборное представительство и парламентская жизнь оказались не просто извращены (как быва­ ет всегда) большим количеством социально-экономических экс­ цессов; их дела идут все хуже в публичном пространстве, глубоко потрясенном техно-теле-медийными органами и новыми ритма­ ми информации и коммуникации, новыми диспозитивами и ско­ ростью представляемых ими сил, а следовательно, новыми задей­ ствованными ими способами присвоения, новой структурой

 

 

118

В рем я платить проценты

 

события и его призрачности, каковые они производят (изобретают и являют на свет, инаугурируют и выявляют, способствуют прихо­ ду иодновременно высвечивают — там, гдеони уже присутствова­ ли, отсутствуя:речьздесь идетименно о концепте производства в его отношении к призраку). Это преобразование затрагивает не только факты, но и концепт таких «фактов». Сам концепт собы­ тия. Отношение между размышлением и решением, само функ­ ционирование правительства изменилось не только технически, по времени, пространственному охвату и скорости, изменился (в чем пока не отдают отчета) его концепт. Вспомним отехнических, научных и экономических изменениях, которые в Европе после Первой мировой войны уже потрясли топологическую структуру res publico, публичного пространства и общественного мнения. Они не только затрагивали эту топологическую структуру, они начали проблематизировать саму презумпцию топографического (то есть предположения, что существует некое место, а стало быть, самотождественное и устойчивое пространство для публич­ ной речи, вещи или дела), повергая в кризис, как зачастую гово­ рят, либеральную, парламентскую и капиталистическую демокра­ тию, открывая тем самым путь трем формам тоталитаризма, впоследствии многократно объединявшимся, сочетавшимся или терпевшим поражение. Но ведь сегодня масштаб этих изменений

ширится все больше. Впрочем, такой процесс нельзя даже назвать расширением, если под этим словом понимать последовательный и непрерывный рост. Что больше не измеряется, так это скачок, уже отдаляющий нас от тех медийных сил, что в 1920-е гг., до на­ ступления эпохи телевидения, глубинным образом изменили пуб­ личное пространство, опасно ослабив авторитет и представитель­ ность избранных, а также уменьшили размеры поля для парламентскихдискуссий, размышлений ирешений. Можно даже сказать, что они уже поставили подсомнение выборную демокра­ тию и политическое представительство, покрайней мере, в том ви­ де,как мы ихдосих порзнаем. Если во всех западных демократиях существует тенденция больше не уважать профессиональных по­ литиков и даже партийных работников как таковых, то происхо­ дит это не только из-затакой-толичной непригодности, такой-то ошибки или такой-то некомпетентности, такого-то скандала, по­ лучившего большую, чем обычно известность, ставшего громким, а на самом деле зачастую произведенного, а то и разработанного

 

119

Гла ва 3

 

какой-нибудь медийной силой. Дело втом, что политик все боль­ ше - идаже исключительно - становится персонажем медийной репрезентации в тот самый момент, когда преобразование пуб­ личного пространства —как раз с помощью медиа —ведет к утра­ те у политика существенных черт власти идаже компетенции, ко­ торые он прежде сохранял в структурах парламентского представительства, в сопряженных с ними партийных органах и т. д. Какой бы ни была его личная компетентность, профессио­ нальный политик, соответствующий прежней модели, тяготеет сегодня к тому, чтобы становиться структурно некомпетентным. Одна ита же медийная власть сразу обвиняет, производит и нара­ щивает некомпетентность традиционного политика: с одной сто­ роны, она лишает его легитимной власти, какую он сохранял в прежнем политическом пространстве (партия, парламент и т. д.), но с другой стороны, она обязывает его становиться просто силуэтом, а то и марионеткой в театре телевизионной риторики. Полагая себя действующим лицом политики, он зачастую риску­ ет (теперь это слишком хорошо известно) стать всеголишь дейст­ вующим лицом телевизионной программы2. Нужно ли напоми­ нать еще и об интернациональных войнах, гражданских интернациональных войнах, об экономических войнах, о нацио­ нальных войнах, о войнах национальных меньшинств, о разгуле расизма и ксенофобии, обэтнических столкновениях, культурных и религиозных конфликтах, раздирающих сегодня так называе­ мую демократическую Европу и мир? Возвратились целые полки призраков, армии всех эпох, скрытые под архаическими симпто­ мами пост-модерной парамилитаризации и сверхвооружения (ин­ форматика, спутниковая разведка, ядерная угроза ит. д.). Приба­ вим сюда скорость. По ту сторону двух этих типов войны (гражданской и интернациональной), граница между которыми уже не различается, зачерним еще картину этого времени по ту сторону времени. Вкратце перечислим то, что может поспособст­ вовать тому, чтобы эйфория формальной или законнической ри­ торики прав человека, свойственная либерально-демократичес­ кому или социал-демократическому капитализму, все больше походила на самую нелепую и бредовую из галлюцинаций идаже на все более вопиющее лицемерие. Речь пойдет не только о на­ коплении, как сказал бы Фукуяма, «эмпирических свидетельств»; недостаточно будет указать пальцем на массу непреложных фак­

 

120

В рем я платить проценты

 

тов, которые эта картина могла бы описать или изобличить. Слишком кратко поставленный вопрос не является даже вопро­ сом об анализе, к которому следовало бы тотчас приступить по всем направлениям; это вопрос о двоякой интерпретации, о кон­ курирующих прочтениях, к каким эта картина вроде бы пригла­ шает и с какими она обязывает нас солидаризироваться. Если бы для начала было бы позволено перечислить язвы «нового мирово­ го порядка» в телеграмме из десяти слов, то мы бы назвали, воз­ можно, нижеследующие.

1. Безработица, это более или менее рассчитанное ослабле­ ние регулирования нового рынка, новых технологий, новой ми­ ровой конкурентоспособности, несомненно, заслуживала бы се­ годня иного имени (подобно труду и производству). Тем более что удаленная работа вписывает сюда такой «расклад», при кото­ ром нарушаются как методы традиционного расчета, так и кон­ цептуальная оппозиция между трудом и не-трудом, деятельнос­ тью, занятостью и их противоположностями. Это регулярное дерегулирование является при этом укрощенным, рассчитан­ ным, «социализированным», —т. е. чаще всего отрицаемым — как и само страдание, страдание, страдающее еще больше и ме­ нее выраженно оттого, что оно утратило привычные образцы и привычный язык: ведь оно больше не признает себя под старым словом «безработица» и на сцене, которую оно с давних пор вы­ бирало. Функция социальной бездеятельности, не-труда и недо­ статочной занятости вступает в новую эру. Она требует другой политики. И другого концепта. «Новая безработица» столь же мало похожа на безработицу в традиционных формах ее пред­ ставления и определения, как и то, что во Франции называют «новой бедностью», похоже на бедность.

2. Массовое отстранение бездомных граждан (homeless) от ка­ кого бы то ни было участия вдемократической жизни государств, изгнание или депортация множества ссыльных, апатридов и им­ мигрантов стак называемой национальной территории уже возве­ щают о новом понимании границ и идентичности —националь­ ной или гражданской.

3. Безжалостная экономическая война стран Европейского со­ общества как между собой, так и со странами Восточной Европы,

 

 

121

Гла ва 3

 

между Европой и США, между Европой, США и Японией. Эта война определяет все, начиная сдругих войн, поскольку она опре­ деляет истолкование норм международного права на практике и их непоследовательное и избирательное применение. Примеров этого за последние десять с небольшим лет накопилось более чем достаточно.

4. Неспособность преодолеть противоречия в самом концепте либерализма, противоречия идеалов и реальности либерального рынка (барьеры протекционизма иналогна импорт в капиталисти­ ческих государствах, чтобы защитить представителей собственных наций идажежителей Запада или европейцев вообще —отдешевой рабочей силы, зачастую не имеющей сравнимой социальной защи­ ты). Как сохранить собственные интересы на мировом рынке, не переставая притязать на защиту «социальных прав (acquis)» и т. д.?

5. Усугубление проблемы внешнего долга и других смежных проблем доводит до голода или отчаяния значительную часть че­ ловечества. Тем самым возникает тенденция одновременно от­ резать ихот рынка, который анализируемая здесьлиберальная ло­ гика стремилась расширить. Такой тип противоречий затрагивает массу геополитических флуктуаций, даже когда они как будто продиктованы дискурсом демократизации или прав человека.

6. Индустрия вооружения и торговля вооружением (будь оно «обычным» или же в высшей степени технологически совершен­ ным) неотделимы от принятых стандартов регулирования науч­ ных исследований, экономики и социализации труда в западных демократиях. Приостановить или замедлить их невозможно без серьезного риска спровоцировать невообразимую революцию, начиная, например, с увеличения упомянутой безработицы или без него. Что же касается незаконной торговли оружием, то в той (ограниченной) мере, в какой ее еще можно отличить от «нор­ мальной» торговли, она остается первым пообъемам видом миро­ вой торговли, опережая наркоторговлю, с которой она нередко связана.

7. Расширение («распространение») производства атомного вооружения, предпринимаемое теми самыми странами, которые утверждают, будто стремятся защититься от него, больше не под­ дается (существовавшему прежде) контролю со стороны государ­

 

122

В рем я платить проценты

 

ственных структур. Оно выходитзарамки нетолько государствен­ ного контроля, но и всех официальных рынков.

8. Множатся межэтнические войны (а разве существовали ког­ да-нибудь другие?), движимые архаическими фантазмом и кон­ цептом, примитивным концептуальным фантазмом сообщества, государства-нации, суверенитета, границ, крови и почвы. Арха­ изм не есть зло в себе; он, несомненно, имеет некий неустрани­ мый источник. Но как отрицать, что этот концептуальный фан-тазм устарел, если можно так выразиться, более, чем когда-либо, в самой предполагаемой им онтотопологии (ontopologie) —из-за телетехнического сдвига? Мы понимаем под онтотопологией ак­ сиоматику, неразрывно связывающую онтологическую ценность наличного бытия (on) с ее ситуацией, со стабильной и представи­ мой детерминацией некоей местности (топосом территории, поч­ вы, города, тела вообще). Хотя процесс сдвига ширится неслыхан­ ным образом, становится все более дифференцированным и все более ускоряется (само ускорение —помимо норм скорости —до сих пор снабжало информацией человеческую культуру), этот процесс, тем не менее, является столь же архи-изначальным, т. е. таким же «архаичным», как архаизмы, которые ускорение издавна сдвигает. К тому же он представляет собой позитивное условие стабилизации, какую он всегда усиливает. Поскольку всякая ста­ бильность водном месте есть стабилизация или переход к оседло­ сти, то надо полагать, что локальное различение, пространствен­ ное размещение с-мещения приводит к движению. А также дает место и пространство. Всякая национальная укорененность, на­ пример, коренится, прежде всего в памяти и ностальгии (angoisse) перемещенного —или перемещаемого населения. «Out ofjoint» —

не только время, но и пространство, пространство во времени, размещение в пространстве.

9. Как игнорировать растушую и не-ограничениую, т. е. все­ мирную, властьтаких сверхэффективных ичисто капиталистичес­ ких государств-фантомов, как мафиозные кланы и наркосиндика­ ты на всех континентах, в том числе и в бывших так называемых социалистических государствах Восточной Европы? Эти государ­ ства-фантомы внедряются повсюду истановятся обыденностьюдо такой степени, что уже не поддаются строгой идентификации. Иногда их даже невозможно отчетливо отделить от процессов де­

 

 

123

Глава 3

 

мократизации (мы имеем и виду, например, последовательность, схема которой, здесь телеграфно упрощенная, ассоциирует исто­ рию сицилийской-мафии-потревоженной-фашизмом-государст-ва-Муссолини-а-значит-глубинно-и-симбиотически-связанной-с-союзниками-в-демократическом-лагере-по-обе-стороны-Атлан тики-а-также-с-реконструкцией-христианско-демократического-итальянского-государства-вошедшего-сегодня-в-новую-фазу-конфигурации-капитала, о котором наименьшее, что можно ска­ зать, так это то, что мы ничего в нем не поймем, не принимая во внимание его генеалогии). Все такие инфильтрации проходят, как говорят, «критическую» фазу, что нам, несомненно, позволяет го­ ворить о них или начинать их анализ. Эти государства-фантомы охватывают не только социально-экономическую ткань и общий оборот капитала, но и государственные и межгосударственные ин­ ституты.

10.   Но вособенности, вособенности необходимоанализироват сегодняшнее состояние международного права и его институтов: несмотря на то, что они поддаются удачному совершенствованию; несмотря на неоспоримый прогресс, эти международные институ­ ты испытывают влияние как минимум двух ограничений. Первое и наиболее радикальное издвух зависит оттого факта, что их нормы, иххартия, определение ихмиссии зависят отопределенной истори­ ческой культуры. Их невозможно оторвать от известных европей­ ских философских понятий, а именно —от понятия государствен­ ного или национального суверенитета, вырожденность (cloture genealogiquc) которого предстает все отчетливее —и не только тео-ретико-юридическим или спекулятивным образом, но и конкрет­ но, в практике и практически ежедневно. Другое ограничение тес­ но связано с первым: это международное и мнимо универсальное право остается в своем применении в значительной степени зави­ симым от отдельных государств-наций. Почти всегда их технико­ экономическая мощь подготавливает и применяет, иными слова­ ми, влечет за собой решение. Как говорят по-английски, она делаетрешение. Тысячи примеров из более или менее недавней ис­ тории демонстрируют это, независимо оттого, идетли речь о про­ ектах или резолюциях ООН или же об их претворении в жизнь («enforcement»): непоследовательность, прерывистость, неравенст­ во государств передзаконом, гегемония отдельных государств, по­

 

 

124

В рем я платить проценты

 

ставивших военную мощь на службу международному праву: вот что надо констатировать годза годом, день за днем3.

 

 

Этих фактов недостаточно, чтобы утверждать неэффективность международных институтов. Справедливость, напротив, требует воздатьдолжное некоторым изтех, кто работает внаправлении со­ вершенствования и освобождения таких институтов, от которых никогда неследуетотказываться. Сколь бы недостаточными, смут­ ными или двусмысленными ни были бы приметы этого, все-таки поприветствуем то, что сегодня возвещается вместе с раздумьями по поводу права на вмешательство и интервенцию на основании того, что смутно и порою с лицемерием называется гуманитарны­ ми проблемами,тем самым при определенных условиях ограничи­ вая государственный суверенитет. Поприветствуем эти приметы, бдительно продолжая не доверять манипуляциям или присвоени­ ям, объектом которых могут статьтакие новинки.

А теперь вернемся ктеме нашей конференции как можно бли­ же. Мой подзаголовок —«новый Интернационал» —соотносится с глубинным, спроецированным на период большой длительнос­ ти, изменением системы международного права, его понятий и поля его применения. Подобно тому, как понятие прав человека определялось медленно, на протяжении столетий проходя сквозь множество социально политических потрясений (идет ли речь о праве на труд или об экономических правах, о правах женщины и ребенка и т.д.), так иправо международное расширило и диверси­ фицировало поле своегодействия дотакой степени, чтобы —если это право должно быть хотя бы совместимым с провозглашаемой им идеейдемократии и прав человека —включать всебя всемирное экономическое и социальное поле, помимо государств и госу­ дарств-призраков, о которых мы только что говорили. Несмотря на видимость антиэтатизма, то, что мы говорим здесь, не являет­ ся просто антиэтатистским: в заданных иограниченных условиях сверхгосударство, которое могло бы стать международным инсти­ тутом, всегда сможет ограничить присвоение и насилие, осуще­ ствляемое какими-либо частными социально-экономическими силами. Но без того, чтобы обязательно подписываться под всем (впрочем, сложным, эволюционирующим и неоднородным) дис­ курсом марксистской традиции, касающейся государства и его

 

125

Глава 3

 

присвоения господствующим классом, касающейся различия между государственной властью и государственным аппаратом, касающейся конца политического, «конца политики» и отмира­ ния государства4;асдругой стороны, не подозревая в этой тради­ ции идею юридического, все еще можно вдохновляться марксист­ ским     «духом»,          чтобы критиковать          мнимую автономию юридического и без устали изобличать фактическое образование международных властей могущественными государствами-наци­ ями, центрами (concentrations) научно-технического, символиче­ ского и финансового капитала, государственными ичастными ка­ питалами. «Новый Интернационал» ищет себя, проходя через кризисы международного права; он уже изобличает пределы дис­ курса о правах человека, который останется неадекватным, ино­ гда лицемерным и во всяком случае —формальным и непоследо­ вательным в самом себе, пока законы рынка, «внешний долг», неравенство научно-технического, военного и экономического развития будутсохранять фактическое неравенство —столь же чу­ довищное, как то, что преобладает сегодня больше, чем когда бы то ни было в истории человечества. Ведьтеперь, когда кое-кто ос­ меливается проповедовать новое Евангелие во имя идеала либе­ ральной демократии, наконец-то пришедшей к самой себе как к идеалу человеческой истории, надо кричать: никогда в истории земли ичеловечества насилие, неравенство, социальное исключе­ ние, голод, а следовательно, экономическое угнетение до такой степени не затрагивали людей. Вместо того, чтобы в восторге пе­ ред концом истории воспевать пришествие идеала либеральной демократии и капиталистического рынка; вместо того, чтобы тор­ жествовать по поводу «конца идеологий» и конца великих освобо­ дительных дискурсов, не будем пренебрегать этими подавляющи­

ми данными, составленными из бесчисленных индивидуальных страданий: никакой прогресс не позволяет игнорироватьтого, что - в абсолютных цифрах —никогда на земле такое большое коли­ чество мужчин, женщин идетей не находилось врабском положе­ нии, не голодало и не истреблялось. (И на время, но с сожалени­ ем нам приходится оставить здесь этот вопрос, все-таки неразрывно связанный стем, чем становится так называемая «жи­ вотная» жизнь, жизнь и существование «животных» в этой исто­ рии. Такой вопрос всегда был серьезным, но станет абсолютно не­ отвратимым.)

 

 

126

В рем я платить проценты

 

«Новый Интернационал» —нетолько тот, что —сквозь упомя­ нутые преступления - стремится к новому международному пра­ ву. Это узы сродства, страдания и упования, узы, пока еще неза­ метные и почти тайные (как около 1848 г.), но становящиеся все более зримыми —тому существует не один знак. Это узы несвое­ временные, без статуса, прав и имени, едва ли даже публичные, если не подпольные; действующие без договора, «out ofjoint», не­ координированные, беспартийные, без родины, без националь­ ного сообщества (Интернационал —впереди, сквозь и по ту сто­ рону всякой национальной             принадлежности),                   без со-гражданства, без общей сопричастности к определенному классу. Новым Интернационалом здесь называется то, что напо­ минает об объединившейся в союз и не имеющей институцио­ нального закрепления дружбе между теми, кто —даже если они отныне не верят или никогда не верили в какой-то социалистиче­ ский марксистский интернационал, в диктатуру пролетариата, в мессиано-эсхатологическую роль всемирного союза пролетариев всехстран —продолжают вдохновляться, по меньшей мере, одним из духов Маркса или марксизма (отныне они знают, что духов больше одного) для того, чтобы объединиться на новый —конкрет­ ный и реальный —лад, даже если такой альянс уже принимает форму не партии или рабочего интернационала, но своего рода контрзаговора |contre-conjuration) с целью (теоретической и прак­ тической) критики современного состояния международного пра­ ва, концепций государства инации ит.д., одним словом: чтобы об­ новить такую критику, иособенно чтобы радикализировать ее.

Существует по крайней мере дваспособа интерпретировать то, что мы только что назвали «черной картиной», десятью язвами, скорбью и обетованием, частью которой скорбь является, притво­ ряясь, будто обнаруживает или учитывает его. Как выбирать меж­ ду этими двумя интерпретациями, одновременно и конкурирую­ щими, и несовместимыми? Почему мы не можем выбирать? Почему мы недолжны выбирать? В обоих случаях речь идето вер­ ности некоему духу марксизма - одному, вот этому, а не другому

 

1.    Первая интерпретация,одновременно иболее классическая и более парадоксальная, остается в рамках идеалистической логи­ ки Фукуямы. Но лишь для того, чтобы извлечь из нее совершенно иные следствия. Временно согласимся с гипотезой отом, что все,

 

127

Глава 3

 

что «идет нетак» исегодняшнем мире, служиттолько мерой раз­ рыва между эмпирической реальностью и регулятивным идеалом —независимо оттого, определяем ли мы этот последний так, как Фукуяма, или же перерабатываем и преобразуем его понятие. Ценность и очевидность идеала не будут подорваны изнутри исто­ рической неадекватностью эмпирических реалий. Ну что ж — да­ же в этой идеалистической гипотезе обращение к известному духу марксистской критики остается неотложным и должно будет ос­ таваться неотложным всегда, чтобы насколько возможно изобли­ чить и уменьшить разрыв; чтобы приспособить «реальность» к «идеалу» в ходе необходимо бесконечного процесса. Если эту марксистскую критику удастся приспособить к новым условиям, она сможет оставаться плодотворной независимо оттого, идетли речь, например, о новых способах производства, о присвоении экономической и научно-технической власти и знаний, о юриди­ ческом формализме в дискурсе и в практиках национального и международного права, о новых проблемах гражданства и нацио­ нальности ит. д.

 

2.    Вторая интерпретация черной картины подчиняется друго логике. По ту сторону «фактов», по ту сторону мнимых «эмпири­ ческих свидетельств», по ту сторону всего, что неадекватно идеа­ лу, речь идетотом, чтобы вновь поставить подсомнение само по­ нятие  упомянутого       идеала в некоторых его основных характеристиках. Интерпретация может распространиться, на­ пример, на экономический анализ рынка, законов капитала, ти­ пов капитала (финансовый или символический, стало быть, при­ зрачный), парламентской либеральной демократии, способов представительства иразновидностей выборов; определяющегосо­ держания прав человека, женщины, ребенка; сегодняшних кон­ цепций равенства, свободы, в особенности —братства (наиболее проблематичная концепция); достоинства, отношений между че­ ловеком и гражданином. В квази-тотальности ее понятий эта ин­ терпретация может распространиться и на понятие человека (на божественное иживотное в нем), и на детерминированное понятие демократического, которое его предполагает (не будем говорить ни о любой демократии, ни —как раз— одемократии грядущей). Но итогда, даже при этой последней гипотезе, верность наследиюоп­ ределенного марксистского духа останется долгом.

 

128

В рем я платить проценты

 

Таковы две различных причины сохранять верностьдухумарк­ сизма. Они должны не добавляться друг к другу, но перекрещи­ ваться между собой. Они должны взаимно имплицировать друг друга входесложной стратегии и непрестанно переоцениваться. В противном случае не будет ни ре-политизации, ни политики. Без такой стратегии каждая из двух причин может привести к худше­ му; если можно так выразиться, к худшему, чем плохое, т. е. к сво­ его рода фаталистическому идеализму или к абстрактной идогма­ тической эсхатологии передлицом мирового зла.

Итак, что за марксистский дух? Легко представитьсебе, отчего мы доставим мало удовольствия марксистам и еще меньше всем остальным, настаивая тем самым на духе марксизма — особенно если мы дадим понять, что мы намереваемся иметь в виду духов во множественном числе и в смысле «призраков», несвоевременно явившихся призраков, которых надо не отгонять, но выбирать, критиковать, удерживать возле себя и которым надо позволять возвращаться. И само собой разумеется, мы никогда не должны будем скрывать от себя принцип избирательности, который будет направлять нас и устанавливать порядок следования духов; мы не должны будем скрывать итого, чтоэтот принцип, в свою очередь, неизбежно исключит. Кое-что он даже уничтожит, заботясь об од­ них предках больше, чем одругих. И скорее в тот, чем в иной мо­ мент. Из-за забвения (виновного или невинного —здесь неваж­ но), из-за истечения срокадавности или из-за убийства эта забота даже породит новых призраков. И сделает она это, уже делая вы­ бор между призраками, выбирая своих изсвоих, а значит — убивая мертвых: закон конечности, закон решения иответственности для конечных существований —ведь только для живых-смертных ре­ шение, выбор и ответственность имеют смысл, и притом смысл, который подвергнет испытанию неразрешимое. Вот почему то, что мы здесь говорим, недоставит удовольствие никому. Но кто и когда сказал, что кто-то когда-нибудь должен говорить, мыслить или писать для того, чтобы доставить кому-нибудь удовольствие? И надо плохо понимать жест, который мы рискнули здесьсделать, чтобы признать в нем своего рода запоздалое-единение-под-зна-менем-марксизма. Справедливо, что сегодня, здесь итеперь я буду более, чем когда-либо прежде, чувствительным к зову несвоевре­ менности (contretemps) и не-взгод, как и к более явному и неот­ ложному, чем когда либо прежде, стилю запоздалости. Я уже слы­

 

129

Гла ва 3

 

шу реплику: «Нашел время приветствовать Маркса!» Или же: «Сколько воды утекло!», «Почему так поздно?» Я верю в политиче­ скую силу неуместности. И если у несвоевременности нет более или менее рассчитанных шансов явиться как раз вовремя, то не­ своевременное, имеющее отношение к какой-либо (политической или иной) стратегии, еще может засвидетельствовать именно справедливость, засвидетельствовать, по крайней мере, требуемую справедливость, о которой мы выше утверждали, что она должна быть разлаженной и несводимой к правильности и праву. Но здесь представлена не решающая мотивация, и надо было бы наконец-то покончить с упрощенчеством таких лозунгов. А что непрелож­ но, так это то, что я не марксист. Напомним, что очень давно так говорил кто-то, чью остроту сообщил Энгельс. Надо ли еще спра­ шивать разрешения у Маркса, чтобы сказать: «Я не марксист»? По каким признакам следует узнавать марксистские высказывания? Да и кто теперь может сказать: «Я марксист»?

 

 

Продолжать вдохновляться определенным духом марксизма означает сохранять верность тому, что всегда превращало марк­ сизм —в принципе и прежде всего —в радикальную критику, т. е. в доктрину, готовую к собственной самокритике. Такая критика стремится быть принципиально и явно открытой в сторону соб­ ственной трансформации, переоценки и само-переинтерпрета-ции. Такая «само»-критичность с необходимостьюукоренена иуг­ лублена в почву, которая пока не является критической, хотя и не является докритической. Этотдух —более, чем стиль, хотя истиль тоже. Он многое наследует у духа Просвещения, от которого не надо отказываться. Мы отличаем такой дух от других духов марк­ сизма — тех, что приковывают его к телу марксистской доктрины, ее мнимой системной —метафизической или онтологической — тотальности (особенно к «диалектическому методу» или к «марк­ систской диалектике»); к егоосновополагающим понятиям труда, способа производства, общественного класса и, следовательно, всей истории егоорганов (мыслимых или реальных: Интернацио­ налов рабочегодвижения, диктатуры пролетариата, единственной партии, государства и, наконец, ужасов тоталитаризма). Ибо де­ конструкция марксистской онтологии — скажу как «хороший марксист» - зависит не только от некоего теоретико-спекулятив­

 

 

130

В рем я платить проценты

 

ного слоя марксистского корпуса, но от всего, что привязывает его к в высшей степени конкретной истории органов и стратегий мирового рабочегодвижения. И эта деконструкция - в конечном счете —не является ни методической, ни теоретической процеду­ рой. В своей возможности, как и во всегда складывавшем ее опы­ те невозможности, она никогда не является чуждой событию — просто-напросто прибытию того, что наступает. Некоторые со­ ветские философы говорили мне в Москве несколько лет назад: лучший переводдля термина перестройка —это все-таки «декон­ струкция».

Для такого мнимо химического анализа, который —по сути — выделит дух марксизма, каковому следовало бы оставаться вер­ ным, отделяя его от всех остальных духов, о которых, возможно с улыбкой, мы будем констатировать, что они вбирают в себя почти все,—нашей связующей нитью в этот вечер будет как раз вопрос о фантоме. Как же сам Маркс трактовал фантома, понятие фанто­ ма, призрака или пришельца с того света? Как он определял его? Наконец, как —пройдя сквозь столько колебаний, напряжений и противоречий —он связывал его с онтологией? Каково это «креп­ ление» фантома? Каковы связки этой связи, этой онтологии с ма­ териализмом, партией, государством, становлением тоталитарно­ го государства?

Критиковать, взывать к нескончаемой самокритике означает еще и различать между всем и почти всем. Но ведь если это и есть дух марксизма, от которого я никогда не буду готов отказаться, то это нетолько критическая идея или вопрошающая поза (последо­ вательная деконструкция должна их придерживаться, даже если она узнает, что вопрос не является ни первым, ни последним сло­ вом). Скорее, это определенное освободительное и мессианское утверждение, известный опыт обетования, которое можно попы­ таться избавить от всякой догматики идаже от всякой метафизи-чески-религиозной обусловленности, от всякого мессианизма. И притом обетование должно обещать, что оно будет сдержано, т. е. не будет оставаться «духовным» или «абстрактным», но произве­ дет события, новые формы действия, практики, организации ит.д. Порвать с«партией как формой» или же стой или иной фор­ мой государства или Интернационала не означает отказаться от всякой формы практической или эффективной организации. Для нас здесь важно как раз противоположное.

 

131

Глава 3

 

Утверждая это, мы противостоим двум господствующим тен­ денциям: с однойстороны, наиболее всеобъемлющим и современ­ ным реинтерпретациям марксизма некоторыми марксистами (особенно французскими, круга Альтюссера), скорее, полагавши­ ми, что они должны попытаться отделить марксизм от всякой те­ леологии или от всякой мессианской эсхатологии (а ведь моя идея состоит как раз в том, чтобы отличать последнюю от первой); с другой же стороны — антимарксистским интерпретациям, кото­ рые обусловливают собственную освободительную эсхатологию, наделяя ее всегда поддающимися деконструкции онто-теологиче-скими содержаниями. Важная для меня здесьдеконструирующая мысль всегда обращалась к неустранимости утверждения, а стало быть, обетования, как к недеконструируемости известной идеи справедливости (здесь отделенной от права5). Подобная мысль не может работать без обоснования принципа радикальной и не­ скончаем