Глава 16. Переговоры и отход

Волколака быстро связали серебряными цепями и повели в донжон, посадив его в главный зал. Там же созвали штабной совет, пригласив Матияша, придворного мага, маршала и эрцгерцога, а так же четырех гвардейцев с алебардами. Его величество сидели на троне, не таком пышном, скорее под стать какому-нибудь провинциальному рыцарю, но в нынешних условиях это не было принципиально. Остальные члены собрания уселись за большой дубовый круглый стол, вражеский парламентер сидел на противоположной стороне, а леший, скрестив руки на груди, стоял у окна и смотрел на двор.

Оборотень откинул голову, взвыл, и через пару мгновений в зале сидел обычный человек с черными волосами и голубыми глазами.

- Вижу, вы обходитесь бес церемоний, поэтому я поступлю так же. Меня зовут Готфрид фон Лорш, я являюсь странствующим рыцарем на службе у его величества, Януша II. Собственно, от меня все. То, что передавали вам из моего лагеря, вы узнаете из письма, которое у меня за поясом находиться.

Один из гвардейцев подошел и взял письмо, отдав его придворному магу.

- Значится, так,- сказал он, надевая очки,- «Мы, наше королевское величество, Януш II Вительсбах, и мы, наше княжеское высочество, Зигфрид Гогнецоль, выражаем искреннее уважение всем защитникам крепости, что мужественно держится под ударами нашей благородной армии вот уже много дней. Из глубочайшего нашего почтения мы не собираемся писать вам…

- Эй, Мюллер,- перебил чтение Матиаш, крикнув в окно,- ты куда бочку катишь? На какие такие стены? Кати ее к Павлу Надажди! К Надажди! Нет, артиллерии не надо, они и так слишком много расстрелялись! Да не будут тебя ругать, успокойся!

- Кхе, кхе, ну так вот: писать вам все на этой бумаге, словно какие-нибудь курсанты какой-нибудь даме, но взамен этого предложим выйти из крепости командующего обороной, встретиться и обговорить некоторые моменты. Увидимся мы с вами по середине, меж нашими и вашими позициями, и, если вам так будет спокойней, под наведением пушек с обоих сторон. Если вы согласны с вышеуказанными условиями, дайте тройной холостой выстрел, и наши инженеры тот час же начнут готовить нам площадку, а залпы прекратятся. Ежели вы отказываетесь, или хотите дополнительные условия, отправьте пакет вместе с моим гонцом. Ждем три дня, за которые постараемся не принимать ничего, что могло нанести бы вам большой ущерб, если же, конечно, вы сами не сделаете этого.»

- Что же, господа,- спросил Фридрих,- каковы ваши идеи и предложения?

- Ваша милость,- начал маршал,- я не вижу особого резона идти на переговоры. Сил у нас достаточно, порох и провизия в избытке. Мы можем держаться тут вечно, а их силы будут таять на глазах, разбиваясь о нас, как волны о скалы.

- Но ведь волна скалу точит,- подал голос оборотень.

- Я в некотором согласен с маршалом,- сказал Матиаш,- но считаю, что на встречу надо пойти. Нет, ни в коем случае не сдаваться, не вести какие-то серьезные переговоры, но хотя бы дать передышку нашим орудиям.

- Что же, значит вы, гер Матиаш, туда и пойдете,- подвел итог эрцгерцог,- в письме говорилось, что хотят видеть руководителя обороной. Вы им и являетесь. Объявляю собрание закрытым, стреляйте холостые!

Под вечер двадцатого дня осени прогремели обусловленные три выстрела. На следующий же день по среди поля, казалось, отдыхающего от беспросветного дыма и канонады с обоих сторон, начали возводить беседку. К двадцать второму все приготовления были окончены, и рог возвестил о готовности к встречи. Из лагеря осаждающих, так же обнесенного препятствиями, выехал всадник на черном коне, в черном кафтане и с черным плащом, за ним эскортом шли нарядно, вычурно одетые, легкие кавалеристы с пиками и щитами. Все это выглядело помпезно и роскошно. С другой же стороны, из каменных ворот замка, пешком вышло трое: Никомед, за спиной у которого висел огромный меч, отнятый у одного из оборотней, а в руках он держал флейту, играя на ней марш в такт шагу; Матиаш и фон Лорш. Шли они свободно, раскованно, будто были на обычной прогулке.

- А вот вы, гер рыцарь, скажите,- спрашивал по дороге леший,- как вы к чести относитесь?

- Честь есть основа рыцарства, без нее никуда.

- А вот, скажем, если вы перейдете на нашу сторону, это будет бесчестный поступок?

- Да. По контракту я должен служить у них до конца этой зимы.

- Но я не понимаю, как вы можете следовать законам чести и, при этом, быть наемником? Сказать по правде, как солдат и как человек вы мне понравились, и я не хотел бы видеть вас в стане врага. Переходите потом к нам. У нас хорошо, скажу я вам, и сытно, и деньги есть.

- Ну а правитель? Мне говорили, что он тиран, самодур и деспот, что он отбирает у монастырей деньги насильно, а его солдаты грабят караваны и крестьян.

- Все это, как мне кажется, ложь. Я не могу точно говорить о таком деле, ибо не являюсь подданным ни его, ни Империи вообще. Но из личного с ним знакомства я делаю выводы, противоречащие вашим заявлениям.

Так, за разговором, они дошли до места. Всадники уже давно доехали и, положив пики на спины, опершись локтями, сидели и ждали. Сам Зигфрид был в подобной позе за накрытым столом, подпирая ладонью в черной перчатке свое белое лицо. На некотором отдалении стоял его верный спутник, Фирд.

- Ах, вы наконец пришли?- немного оживился княжич,- может вам отвару? Только вот он немного остыл. Но да вы садитесь, ешьте, пейте. Готфрид, можете идти. А где же эрцгерцог, я так хотел с ним повидаться?

- Вы в письме писали, что хотите видеть командующего обороной.

- Да? А я вас, верно, где-то видел. Ни при дворе ли?

- Нет, при дворе вы меня ранее видеть не могли,- сказал Матиаш, надкусывая пирожок с луком и яйцами,- да и если бы вы меня видели, то запомнили,- с этими словами он растянул улыбку.

- Почему же?

- Кхе, кхе, ой, потому, что у вас феноменальная память. А где же, собственно, гер Януш?

- А он… заболел,- на лице стоявшего сзади Фирда изобразилась устрашающая улыбка,- недомогание. Все это из-за походных условий. Кстати об этом. Когда вы перестанете мучить бедного Янчика и сдадитесь?

- Когда никогда.

- Когда? Ах, ну да. Послушайте, зачем вам это надо? По вам видно, ну не местный вы. Что вы здесь забыли? Это же не ваша война, не ваша головная боль.

- Может, мои слова прозвучат для вас странно, но я все еще здесь потому, что я не местный. Как раз здешние бы плюнули на все это, на отчизну, на государя. Им что, им все равно, кому служить и когда, и где. Крестьяне тут переживают по три династии, а страна, тем временем, прибывает в раздорах, калеча сама себя и ничего не противопоставляя другим. Нет в этом государстве своего особого призвания, своей миссии, нет цели. А если ее нет, то и не к чему стремиться. А при таком раскладе как вы от своего стремления будите получать удовольствия и блага? Или для вас удовольствие как раз таки и есть поубивать брат брата ради какого-то оббитого золотом трона и овальной формы короны?

- Да, хорошо говоришь. Сказать по правде, мне вся эта война тоже не нужна…

- Да нет, ты не правильно понял. Я хочу положить этой войной конец всем остальным, усмирить двух и посадить одного, иначе так все и будет продолжаться.

- Я просто хотел сказать, что мне все это не нужно. Я хочу лишь одного – Фредерику.

У Матияша сердце сжалось, когда Зигфрид произнес последнее слово.

- Да на кой тебе она сдалась?

- Сам не знаю, но покорила она меня чем-то.

«Что, Матиаш, отговорки все строишь, боишься признаться сам себе, что испытываешь к ней любовную симпатию? Накручиваешь себя какой-то особой миссией, призванием, размышлениями о делах социальных, а сам просто трусишь.»

«Да, но ведь и те доводы, которые выходят из этого, тоже имеют право быть»

«А ты как думаешь, зачем тебе все это надо? Конечно, чтобы простроить отношения с отцом и доказать свою правоту на ее руку, безродный!»

- Господин комендант? Вы в себе,- пробудил лешего Зигфрид,- Простите, я не знаю, как вас называть.

- Ничего страшного.

- Так не сдадитесь?

- Нет.

- Всего одно условие: выдача Фредерики.

- Нет, Мария останется при нас.

- Тогда доброго вам дня. Завтра мы откроем огонь.

С этими словами он легко, словно бабочка, вспорхнул на коня, и отряд поскакал обратно в лагерь. Идя обратно, Матиаш все смотрел вокруг и на небо, на яркое солнце, освещающие замок, и на темные тучи, клубившиеся над станом осаждающих.

Канонада началась, как и сказал княжич, на следующий день. Надо было признать, что дела защитников были не такими уж хорошими: практически все укрепления, коими был обнесен замок, пришли в плачевное состояние. Защищать их было не то, что трудно, но опасно. Жилые места переносились за каменную стену, но там было и так много народа. 30-го дня прогремели, словно гром, взрывы, земля разверзлась, и образовалось пять траншей, лучами идущих к крепости. По ним пустили пехоту, а защитники быстро начали сооружать баррикады из всего, что попадется. Бои шли, жарче некуда, при том с переменным успехом. Если на одном проходе Пшемисл, случайным образом бросивший гранату, распугал пол наступающего войска, то на другом Никомеду приходилось не переставая махать туда-сюда мечем, и конца этому не было видно. В итоге, враг везде отошел, но не на много, и заложил проход щитами, чтобы на следующий день выйти. Так продолжалось три дня, пока защитники не были немного оттеснены. А потом вновь ударила кавалерия. Многие орудия пришлось сломать, а войско с боем отступало в крепость. На бывших флешах солдаты объеденной армии Богеништии и Брандушвейге устанавливали свои желто-белые и бело-черные флаги со львами и единорогами. Но не долго продлилось ликование, ибо на стенах и башнях уже были размещены лучники. Теперь через день были штурмы, они спускались туда и обратно, иногда просто ходили взад-вперед, не давая обороняющимся нормально спать. А у обороняющихся силы таяли на глазах. Каждый день в колокол замковой часовенки звонили, и количество ударов было равносильно потерям. Мертвых хоронили при ней же, с почестями и отпеваниями. Но дух не падал. Все рвались в бой, и если бы была дана команда выйти и умереть, они бы так и сделали. И все благодаря компании Матияша.

В стане нападающих же наоборот все более царили уныние и недовольство, учащались случаи дезертирства, особенно среди наемных полков, а те, что оставались при армии своего господина по контракту, ничего не делали, кроме как грабили местные деревеньки, в которых, кстати, находили серьезный отпор, не виданный до толе в этих землях. Но главнокомандующие все еще чего-то ждали. И, наконец, дождались.

67-го дня осени, спустя сто после начала осады, небо почернело от дыма. Несколько десятков лошадей тянули огромный таран, окованный практически со всех сторон металлом, а голова его была в форме дракона, в пасти которого находилась раскаленная жидкость, а промеж глаз находилась огромная пушка. Для его переустановки и перемещении по неровной поверхности потребовался еще день.

Замковые орудия и мортиры не причиняли обшивки, явно выполненной из какого-то неестественного и наверняка зачарованного металла, никакого вреда. Только лишь 69-го к Матияшу прибежал гонец и сказал лишь одно слово: «Начинается!»

Таран подымался с помощью системы из блоков и шестерней. В качестве рабочей силы использовали троллей. Он достиг хорошей высоты и выстрелил, но не пробил ворота, оставив лишь вмятину. Отпустили. БАЦ! Но ворота все еще держат, а помогает им придворный маг, который все это время читает одно заклинание. С этим ударом, прогремевшим на все окрестные поля, из замка вылетели грифоны, возглавляемые Надажди. Они прилетели к позиции и отбили таран. Вражеская армия зашевелилась, в их сторону пошли стрелки, а в стане всадники готовили своих летунов. Из крепости в это время, пока лихая воздушная кавалерия брала удар на себя, вылетела лодка, над которой висело еще какое-то объемное тело. При ее виде движения, по крайней мере на земле, остановилось, и все уставились на это чудо. А Она подлетела при помощи винта в точку над тараном и сбросила несколько бочек с порохом, а так же по канатам спустилось пару эльфов, заложивших взрывчатку в слабые по их мнению места конструкции, и подожгли, забираясь обратно вверх. Так, опять ошеломив врага, армия Астриште испортила их планы.

Но недолго длилось это потрясение. 79-го числа таран был восстановлен, а применение состоялось успешно. После трех грохочущих ударов ворота сломались, а в образовавшуюся брешь пролилась горящая смесь и подожгла баррикады и находящихся там воинов.

- Нет, братки, так дело не пойдет! Это уже не игра, не шутки! Ох, держите меня семеро!- прокричал Никомед и рванулся с место, но тут же упал по собственной воле, и по собственной же воле начал метаморфоз. Кожа его начала покрываться чешуей, потом размеры стали увеличиваться, проклюнулись размашистые крылья, прорвавшие белую рубашку, образовалась чешуйчато-костяная грива, повылазили клыки и когти, глаза изменились, быстро отрос длинный хвост.[21]

Несколько мгновений он еще лежал на сырой от осенних дождей земле, подрагиваясь и тяжело дыша. Но потом зашевелились его могучие члены, он поднял лапы и встал во весь рост. Красота, можно сказать совершенство. Переливающаяся на еле пробивающемся сквозь тучи и дым солнце зеленая, даже не зеленая, а все более изумрудная чешуя, сама источавшая некий живой, красноватого оттенка свет. Благородная осанка, мудрый взгляд и белоснежные зубы. Занимал он с треть свободного от построек места во дворе. Встав на задние лапы, он издал звучный и протяжный рев, взмахнул крыльями и вознесся в воздух. Подлетев к тарану, он схватился за него зубами и продавил, смяв и подняв к верху, а потом, все еще держа его во рту, извергнул пламя, и только потом уже отбросил его далеко, в реку. Так закончилась битва дракона механического с драконом живым. Теперь же пришла пора разобраться с вражеской армией.

Воины Астриште, не теряя времени, кинулись заделывать брешь в воротах, а Павел Надажди взобрался на стену и прокрикивал все события, происходящие на поле:

- Он идет на снижение, вгрызается в толпы врагов. Они бегут к лагерю. Лучники встают, пытаются отстреляться. У них не получается. Стрелы скользят по чешуе. Враг бежит уже и из лагеря. С каждым заходов Никомед раскидывает все больше народа,- тут рычание дракона и вой толпы нарушили громовые раскаты,- Бог мой, они стреляют в него из пушек и баллист. Промахи! Паника! А он все кружит над утекающей черной рекой, склоняясь к ней, образуя всплески, или полевая огнем! Еще залп! Опять мимо! Все продолжается. Еще выстрел! Похоже, они стреляли картечью. Черт, дробь, видно, прожгла ему крылья! Он сел. Но и севши он раскидывает всех направо и налево, извергая пламя и дым. На него выехали рыцари. Он смахивает их с коней хвостом! Один все же засадил копье под шею! Никомед схватил его зубами и бросил в толпу. Очень проворно перемещается с места на место. Теперь это уже не река, а изодранное полотно. Но вот еще пушки! И еще! В него попали из гарпуна! Он по-прежнему бьется! Из последних сил летит в нашу сторону, а вражеская армия отступает, куда может. Вот он уже рядом с другим входом, впустите его.

Толпа, находящаяся в замке, сбежалась к другому проходу. Массивные двери открылись, из них во тьму, создаваемую облаками и тенью от стен, хлынул солнечный свет, белый и ослепительный, живой и радостный. В нем вырисовалась фигура высокого и сильного человека, ползшего по каменной дороге, рукой придерживая кровоточащую рану. Народ расступился, к нему подбежали несколько солдат и Матиаш с Павлом и Пшемислом, подняв того.

- Я смог, панове, я научился! Я теперь могу называться членом своей бл…благородной фамилии,- проговорил он, выкашливая практически на каждом слове яркую рубиновую кровь, и отошел в мир иной. Лишь бледное тело, светлая память и подвиги остались на этой земле.

По случаю его похорон состоялась пышная, но печальная служба, на которой присутствовали все без исключения, даже часовых не было на своих постах. Ему вытесали красивейший гроб и положили туда.

И вот над ним стоял священник в белом одеянии, махая кадилом и читая молитвы за упокой, а остальные стояли шеренгами и держали свечи, склонив головы. Посреди службы дверь часовни распахнулась, и в нее въехал рыцарь в парадном белом доспехе, с перьями и прочими украшениями, оббитый серебром, проскакал к гробу и остановился, подняв коня на дыбы. В этот момент он взял свое копье и надломил, бросив на алтарь, а потом так же быстро и практически для всех неожиданно ускакал. Этот ритуал предложил провести Павел, говоря, что в Рэвинстерне так хоронят каждого маломальского рыцаря, если, конечно, позволяют условия. А такую персону обделить этим – неслыханная дерзость.

Молитвы окончились, и на середину вышел Пшемисл:

- Господа рыцари и воины, служители своей отчизны и ее несравненные сыны! Братья! Я не чураюсь этого слова, потому что во время тех боев, что прошли мы вместе, никак по-иному сказать нельзя! И этот благородный человек, сложивший голову здесь, думал точно так же! И принес нам всем неслыханное облегчение своим поступком! Очень быть может, что живы мы лишь потому, что он сейчас лежит перед нами бледным. Ему вряд ли была нужна эта война, и деньги не были нужны, ибо богач он был, уж поверьте мне, знатный, и долго пил я за его счет, пусть на небе за это ему воздастся! А, все же, он пошел на сей подвиг, чтобы защитить нас, тех, кто ему полюбился. И что же, мы ответим ему, сложив руки и оружие? Так нет же, братцы, никогда! Победа или смерть! За Никомеда, за государя, за отчизну!- он поднял саблю, и тысяча мечей ответила ему, направляя лезвия свои в небо, а голоса прогремели: «Да! На смерть! Ура!»

А по другую сторону стен, в лагере осаждающих, в шатре княжича, шел еще один разговор. Зигфрид ходил из угла в угол, в отдалении стоял Фирд, а посреди опять находился одурманенный человек.

- Как ты там говорил? К зиме победа будет у нас? Где она? Где почет и слава?

- Они все там,- наследник Брандушвейге показал в сторону замка,- если ты такой могучий, так иди и возьми, я буду только рад!

- Спокойней, мой мальчик, если не видишь, я мертв.

- Так на кой тебе тогда эти завоевания, эти интриги и раздоры?

- Я же говорил, что планирую еще вернуться сюда, но время еще не наступило.

- Ну так и что? Покоришь ты эти земли, и еще больше, будешь властвовать над всеми, и что? Что это изменит? Чем ты станешь лучше?

- Это, мальчик мой, своеобразный голод. Как пес мечтает о куске мяса, или как ты о той принцессе, так и я хочу власти ради власти!

- А от меня-то что? На кой я тебе нужен?

- Если будешь так себя вести, ты мне и не нужен, найду кого-нибудь другого. Ты пойми, что для достижения наших общих целей, планов и замыслов не ты мне, а я тебе необходим. Да кем бы ты был без меня? Так бы и оставался нелюбимым сыном, от которого отвернулись все, которого никто не ценит и не уважает, бельмом в глазу отца и грязью на троне династии.

- Ну так помоги и сейчас, для наших, как ты говоришь, общих целей.

- Ситуация, признаюсь, патовая. Нужно отвести войско и пополнить его новыми силами. О дальнейшей осаде не может быть и речи. Все этот!.. А как его, кстати зовут? Матиаш? Дурное имя. Где-то я его уже видел. Ну так об отступлении. При всем притом нельзя оставлять о себе плохое впечатление. И здесь время нам на руку. Скоро зима, отведешь войско на постой. Тем самым мы, конечно, лишимся всех добытых нами успехов, но ничего другого, видимо, не остается.

Осада в дальнейшем текла вяло. Наши герои относительно легко отошли от недавнего потрясения, быть может, как раз с помощью запаха пороха и свиста ядер. Но и это стало как-то утомительно и скучно. Доходило до того, что в день не выпускали и пяти снарядов.

97-го дня осени Матиаш проснулся в своей тесной, но отдельной комнате, протер глаза, выпил стакан холодной воды, всегда стоявший у изголовья его кровати и зачаровываемый им самим, не столько для какой-то таинственности, присущей людям с необычными ритуалами, сколько для обычной практики. Встав, он посмотрел в окно, на лице его возникла улыбка, он бросил кружку и побежал в рубашке на улицу, смеясь и немного плача. Выбежав на крыльцо донжона, он уткнулся руками в ажурный кованный заборчик и перелетел через него, упав мягким местом на траву, а вернее сказать, на снег. А с неба сыпались мягкие и пушистые хлопья.

Одевшись, он поднялся на ту башню, с которой застал первые выстрелы. Там уже стояли Павел, маршал и эрцгерцог.

- На что, господа смотрите?- спросил Матиаш и подошел к краю, посмотрев на лагерь врага. Он был в движении: пушки снимали с позиций, шатры разбирали, полки строили,- а почему они уходят?

- Кто же зимой воюет?- дал ответ маршал.

- А кто зимой не воюет? Эх, странная земля, странные жители. Ну снимаются, значит снимаются, черт с ними!

Противник быстро завершил приготовления и отправился назад, восвояси, на зимние квартиры. Так сделала и армия Астриште. Теперь до весны все должно было быть более ли менее спокойно. Яркое солнце освещало израненную землю, которую в скором времени, словно бинтом, покрыл снег.