Процесс создания нового типа советского архивиста.

Новая кадровая политика в СССР выразилась прежде всего в массовых репрессиях против архивных работников на всех уровнях – сверху донизу. Тот же партиец Кретов заявлял: «Нас ненавидят изгнанные из Центрархива бывшие архивные работники и историки, которые нашли себе место работы во всех более или менее крупных музеях, библиотеках и т.д. Есть такие элементы и в самом Центрархиве. Не все из прошлого Главархива и первых лет Центрархива нами вычищено».

Были арестованы и расстреляны, по существу, все руководители ведущих госархивов в Москве и Ленинграде, ряд руководящих работников ЦАУ СССР и РСФСР, ЦАУ УССР, АрССР, БССР, ТадССР, КирССР, ряда областей и автономных АССР. По «делу о шпионской организации в ЦАУ» был расстрелян управляющий ЦАУ Я.А. Берзин. Как видим, целевая установка на воспитание «не только охранителя истории, но и ее творца», начала осуществляться в нашей стране Сталиным, впрочем, как и Германии – Гитлером.

Тоталитарный режим исказил естественную направленность общеобразовательной, культурной и профессиональной подготовки архивиста. Основной упор теперь делался на идеологическую, политико-воспитательную функцию.

С этой точки зрения кампании по «чистке» архивистов, в конечном счете, перерастают в целенаправленную политику планового «производства» архивиста нового типа.

В упомянутой уже письме Сталина, написанном в редакцию журнала «Пролетарская революция», и одновременно опубликованном в центральном партийном журнале «Большевик» под заголовком «О некоторых вопросах истории большевизма», упоминается в качестве основного обвиняемого вполне конкретный историк-архивист Волосевич. Он занимал до середины 20-х гг. должность заведующего ленинградским отделением Центрархива. Во всех проработках того времени имя «вредителя-архивиста» называлось с определенными и однозначными целями запугивания «нелояльных архивистов».

Уже с начала 30-х гг. за всеми кампаниями по «чистке» архивных кадров и даже за вопросами чисто организационными стояли «руководящие указания партии».

Не случайно именно в 30-х гг. известный специалист по методологии исторических исследований С.Н. Быковский, говоря о тех, кто «марксистски мыслить не может», без лишних экивоков указывал (вполне по-сталински), что «в их отношении должны быть применены методы более сильные, чем разъяснения и убеждения». Эти «сильные методы» сполна испытали на себе виднейшие историки и архивисты России того времени – С.Ф. Платонов, М.К. Любавский, И.А. Голубцов, А.И. Андреев и многие другие. О реакции, которую вызвал их арест у членов Общества историков-марксистов (основанного М.Н. Покровским), можно судить по резолюции собрания в 1930 г.: «Где кончается «несогласие с марксизмом» и начинается прямое вредительство, различить сегодня, становиться все менее и менее возможным».

Таким образом, становление тоталитарной идеологии в области архивного строительства у нас в стране можно отнести к началу 30-х гг., когда вся архивная система была полностью «огосударствлена».

В фондах Главархива хранятся буквально сотни документов, которые рассказывают нам, о том, что из года в год происходит одно и то же: «…Коммунизация Центрархива происходит с величайшим трудом…»; «…в пятилетнем плане нами поставлены задачи дальнейшей коммунизации аппарата»; «…в деле создания кадров красных архивистов нами предпринято следующее…» и т.д.

С целью подготовки замены «враждебно настроенным специалистам», в апреле 1931 г. начал свою деятельность Московский историко-архивный институт (ныне – Московский государственный историко-архивный институт). В соответствии с циркулярным письмом ЦАУ СССР перед институтом были поставлены задачи: «улучшить социальный состав будущих работников архивных учреждений» и «усилить партийный и комсомольский состав архивных учреждений». Кампания по замене старых кадров активистами из молодых выдвиженцев с подкупающей откровенностью называлась в те годы борьбой с «беспартийной сволочью». Следуя указаниям высших партийных и иных органов, «центральной фигурой архивного дела стал архивно-технический работник», политически проверенный государственный служащий, сменивший «политически невыдержанного и безответственного ученого-исследователя и публикатора».

Программе обучения в институте придавалось особое значение. В 1932 г. в статье «Кого готовит Институт архивоведения при ЦАУ СССР?», помещенной в журнале «Архивное дело», подчеркивалось, что руководство архивного управления отвергло вариант специализации архивистов по историческим эпохам («феодально-крепостнической, капиталистической и советскому периоду»), а избрало «функциональный» подход. Это означало, что студенты-архивисты специализировались по трем отделам: экономическому, политическому и военному. Причем Коллегия ЦАУ уточняла: «Архивные органы не удовлетворит специалист, обладающий лишь хорошими познаниями в области истории, теоретическими сведениями и практическими навыками в архивной работе; им нужно дать советского специалиста-коммуниста, активиста массовика-общественника». Только таким образом, указывалось в руководящей статье, «через полтора года можно будет обеспечить первый выпуск красных архивистов, командиров архивного дела». Залогом выполнения этой задачи, говорилось далее в статье, служит то, что из 111 слушателей 86% - выходцы из рабочих и крестьян, а более 90% - члены ВКП(б) и ВЛКСМ. Как объяснял директор института С. Абалин, такой подбор осуществлялся, прежде всего, для того, чтобы «документы наших архивов не попали в руки идеологически чуждых и враждебных элементов».

Тем не менее, на протяжении 30-х гг. институт постоянно проверяли различные комиссии, которые находили все новые и новые недостатки. В результате проверок снимали очередного директора, увольняли преподавателей. В то же время общий уровень преподавания дисциплин (особенно архивоведческих) не повышался. К тому же из-за настойчивых требований со стороны проверяющих из ЦАУ РСФСР при приеме в институт приоритет отдавался членам ВКП(б), рабочим и колхозникам, зачастую не имевших элементарной подготовки. Зачисленные студенты умудрялись делать более десятка ошибок в диктантах из 50 слов. Вплоть до конца 30-х гг. не был определен четкий баланс между специальными, архивоведческими дисциплинами (одна кафедра) и многочисленными кафедрами общественных дисциплин. Учебники и учебные пособия по архивным предметам подвергались мощной идеологической цензуре, их создание продвигалось чрезвычайно медленно.

По преподавателям и студентам непрерывно прокатывался тяжелый каток сталинских чисток и репрессий. Акты проверок отмечали, что «состав преподавателей института чрезвычайно засорен людьми, имеющими в прошлом те или иные политические ошибки или состоявшими в других партиях». В число «вредителей» и «врагов народа» попадали академики, профессора, преподаватели, студенты.

В архивных фондах историками выявлена докладная записка исполняющего обязанности управляющего ЦАУ СССР и РСФСР Н.В. Мальцева народному комиссару внутренних дел «О состоянии архивного дела в СССР», датированная 26 апреля 1938 г. В ней содержится очередная констатация, которая видимо, переполнила чащу терпения НКВД: «Штаты архивных органов недостаточно проверены в политическом отношении … Партийная прослойка мала. В ряде архивных органов на руководящей работе находились враги народа… Ввиду засоренности архивных органов необходимо дать указание архивным органам НКВД о политической проверке состава работников архивов всей системы».

Таким образом, к концу 30-х гг. историк-архивист из активно мыслящего ученого был превращен в безвольного запуганного чиновника, обслуживающего узкопартийные интересы монопольных структур управленческого аппарата. Вытеснение архивов и архивистов на периферию общественной жизни, замена высококвалифицированных, самостоятельно мыслящих специалистов техническими исполнителями указаний, издаваемых некомпетентными представителями внеархивных руководящих инстанций – все это стало итогом сложных процессов, в ходе которых произошло «огосударствеление» всех архивов и практически полное подчинение научно-исследовательских и культурных ценностей архивоведения господствующей идеологии. Насильственное устранение специалистов «антимарксистского» направления привело к полному застою в области теории архивного дела и сказалось самым негативным образом на дальнейшем архивном строительстве.