Материализовавшиеся существа

 

Это действительно было оно – то самое…

Бася стала кричать так, будто через нее пропустили электрические разряды, а Сонька от ужаса прыгнула на колени к Чувалову, позабыв про все разногласия.

– Чего вы орете, идиотки? – недовольно спросило существо и гневно сверкнуло глазами в прорезях маски.

Бася застыла, услышав знакомый голос, но кому он принадлежит, так и не поняла. В этот момент она вообще начисто утратила любую способность соображать. Ее внутреннее состояние можно было описать одним словом (помните, как Ватсон сказал Холмсу: «Это не страх, Холмс, это ужас!»). Вот. Внутри Баси ожил и приподнял голову ужас.

– Кто это? Ради всего святого – кто это? ‑ спросила Соня, чье внутреннее состояние было сродни Басиному.

– Кто, кто?! Конь в пальто, – рассмеялось существо. – Возьмите!

И оно протянуло Басе огромное блюдо, которое держало, как бы точнее сказать… в своих инфернальных руках. Или лапах?!

На блюдо Бася вообще вначале не обратила внимания, даже не рассмотрела, что на нем, а когда существо в красном предложило ей его взять, в ужасе отшатнулась, как будто там лежала говорящая голова или еще что похуже… В отчаянии взмахнув руками: мол, изыди и блюдо свое забери, Бася задела его и выбила из рук существа. Блюдо не понятно с чем упало на пол.

– Да какого черта? – заорало существо. – Дура безмозглая! Я этот торт полдня пекла! – И оно схватилось за голову от отчаяния.

Оцепенев, Бася разглядывала гору из крема и ягод на ковре и наконец спросила:

– Что это было?

– Мой фирменный торт! – с болью в голосе отозвалось существо и рывком стянуло с лица маску.

Бася уже была готова завопить от ужаса с удвоенной силой, но вдруг замерла, увидев перед собой… Наину!

– Ты?

Наина, чертыхаясь, принялась расстегивать свой длинный, до полу, балахон. Сняв, бросила его на диван, оставшись в обычной женской одежде – кофта, юбка, ничего инфернального или необычного.

– Зачем ты это сделала? – спросила Бася, едва не плача.

– Тьфу! Стоило ли метать бисер перед свиньями?! – возмутилась Наина. – Хотела, понимаешь, удивить ее, устроить венецианский карнавал! Пришла к ней, как к человеку, с тортом! А она – идиотка! – разоралась, как будто увидела привидение, и даже сказать ничего не дала! Наполнила дом какими‑то придурками! – Наина кивнула на Витю. – Я его спрашиваю, где хозяйка, а он, как баран, мычит, ответить ничего не может, только пальцем тычет! Ну ладно, думаю, сейчас разберемся. Прохожу в комнату, а тут такое начинается! Вопят, торты из рук вырывают! Безобразие!

Бася возмутилась:

– Так, значит, это ты бегала у меня по квартире прошлой ночью?

Наина уставилась на Басю во все глаза.

– Перепила, что ли, матушка?!

– Я тоже вас видела! – сказала Соня.

Наина оглядела Соню и, судя по всему, осталась недовольна.

– Это что за лахудра с голой спиной? Вы что, девки, на пару принимали? Это ж надо придумать – я бегала у них ночью по квартире!

– Но это была ты! – настаивала Бася. – Ты зачем‑то проникла к Соне в спальню, а потом подбросила нам под дверь розу!

– Так, – мрачно произнесла Наина. – Ясно. Это по профессорской части. Надо старика попросить о помощи. Значит, розу… Ну‑ну… Что вам еще померещилось?

– Подождите! – В разговор вступил Чувалов. – Когда я сегодня пришел, дамочки меня спросили, не я ли это ночью расхаживал у них в красном плаще.

– И что? – рявкнула Наина.

Чувалов достал с дивана балахон, рассмотрел, ничего примечательного в нем, впрочем, не обнаружил.

– Но вот у вас‑то тоже красный плащ, – заметил Чувалов. – Значит, они его действительно видят не в первый раз!

– Да! – обрадовалась Бася неожиданной поддержке Чувалова. – Балахон, между прочим, редкий! Не джинсы все‑таки! Мало кто додумается такой напялить! Где ты его, кстати, взяла?

– Во‑первых, не балахон, а домино! Во‑вторых, оно у меня уже лет сто валяется. Я заказы беру на шитье, сама знаешь… Давным‑давно клиентка заказала для какого‑то спектакля в самодеятельности. Заказать‑то заказала, а забирать не стала и не заплатила. Вот оно у меня и осталось, столько лет валялось без дела. А тут Новый год, дай, думаю, надену… На днях вытащила из шкафа, повесила в комнате…

– Ну хорошо, допустим, это была не ты, но тогда кто? – с отчаянием спросила Бася.

Наина пожала плечами:

– Да откуда мне знать? Я, слава богу, по ночам имею обыкновение спать, а не шастать по чужим спальням с розами, тьфу, гадость какая! Впрочем… – Она застыла, как будто что‑то припоминая. – Неужели этот засранец?

– Какой засранец, о ком ты говоришь? – заинтересовалась Бася.

Наина выглядела растерянной. Наконец призналась, что на днях Павлик пришел домой с розой.

– С розой? – воскликнула Бася.

– Ну да. Роза. Обычная, красная. Я не придала этому значения, ну не с удавом же он пришел. Думала, он хочет ее Зое подарить.

Басю внезапно осенило: ну конечно, все сходится! Этот мерзавец Павлик напялил дурацкий теткин балахон, воспользовался тем, что у него еще со времен их связи остались ключи от ее квартиры, и ночью проник к ней! Специально чтобы ее напугать! Отомстить за то, что она его бросила!

Бася поделилась своим блестящим дедуктивным умозаключением с присутствующими.

Наина возмутилась:

– Ну и ну! Надо надрать мальчишке задницу!

– Ничего, я с ним еще разберусь! – мстительно пообещала Бася. – Ха! Сто к одному, что этот неизвестный в трубке – это тоже он!

– Ты о чем? – удивилась Наина.

Бася в подробностях рассказала о странных звонках и телеграммах.

Наина расстроилась, поняв, что ее любимец, кажется, натворил больших глупостей, и с надеждой предположила:

– Слушай, Баська, а может, это не он? Мне кажется, Павлик на такое не способен. Хотя черт его знает… Ты ему так задурила голову, что от отчаяния он мог решиться и не на такое.

– От отчаяния? – взвизгнула Бася. – Не оправдывай его! Я из‑за этих шуточек с ума схожу, чуть в милицию не угодила!

Наина поспешила вставить нечто примиряющее: мол, ладно, мы во всем разберемся и поговорим с парнем.

Бася была жутко зла на Павлика, и все‑таки она успокоилась, получив вполне логическое объяснение этой мистической истории. Можно даже сказать, обрадовалась – все‑таки приятно знать, что убивать ее никто не собирается, разве что в шутку, и привидения у нее в квартире не водятся – слава богу, не в каком‑нибудь шотландском замке живем! А с мальчишкой надо провести разъяснительную беседу, а еще лучше отхлестать по щекам, чтобы впредь неповадно было шутки шутить!

– Ну ладно, я, пожалуй, пойду! – объявила Наина. – Не ожидала, что у тебя столько гостей!

– Не надо никуда уходить! Садись с нами за стол, тетя, – улыбнулся Чувалов и показал пистолет. – Сейчас познакомимся поближе.

 

* * *

 

Выслушав сбивчивый рассказ Баси о захвате их в качестве заложников, Наина выдала неожиданное резюме:

– Совсем ты, Баська, дописалась! А я тебе говорила, что твои книжонки до добра не доведут.

– Ну при чем тут мои книжонки? – простонала Бася.

– При том! Слово материально. Все материализуется! Вон уже какая шваль материализовалась! – Наина кивнула в сторону Чувалова со Снегурками.

– Полегче, тетя, – проговорил Чувалов.

– Я тебе не тетя, – фыркнула Наина. – Тоже мне, племянничек нашелся!

Бася, несмотря на трагизм ситуации, улыбнулась – Наину даже пистолетом нельзя пронять. Ведет она себя с Чуваловым довольно бесцеремонно, впрочем, с остальными тоже. Например, оглядев Соню, Наина сказала, что эта голоспинная лахудра отнюдь не тянет на роль роковой женщины, и вообще, было бы за кем с пистолетом бегать.

Соня обиделась – возможно, где‑то в глубине души ей льстило, что из‑за нее разыгралась такая шекспировская трагедия. И вдруг какая‑то старая тетка говорит, что никакая она не роковая женщина, а драная курица. Каково!

– А это что такое? – Наина пренебрежительно ткнула пальцем в Ивана.

Бася махнула рукой:

– А этот вообще с неба свалился! Пришел и говорит, что он здесь когда‑то жил. Попросил квартиру показать, Семен его впустил – ну и добро пожаловать в заложники.

Наина всплеснула руками:

– Слушай, Баська, ты не представляешь, что у нас сегодня было!

– Тоже случилось что‑нибудь?

Наина вздохнула:

– Не то слово! Сначала к Петровичу пришли бывшие пациенты, совершенно недолеченные, на мой взгляд. Заявили, что они Плантагенеты, пели песни, елкой трясли, в общем, насилу выпроводили! И только мы с Петровичем собрались старый год проводить, как случилось уж нечто совсем несусветное!

– Что может быть несусветнее безумных Плантагенетов в лыжных штанах? – изумилась Бася.

Торжественно, словно смакуя каждое слово, Наина произнесла:

– К Петровичу пришла дама! Я открываю дверь, а на пороге стоит она! Такая вся из себя! В годах, но очень‑очень ухоженная, статная! Безумно элегантно одета! Главное дело, я ее не знаю, – усмехнулась Наина. – Спрашиваю ее: «Что вам, гражданочка?» А она отвечает: «Я к Павлу Петровичу!» И как только Петрович вышел в коридор и даму эту увидел, я сразу поняла – что‑то тут нечисто! Потому что он так разволновался, задышал, так весь и забегал вокруг нее, будто ему вовсе не семьдесят лет! Я даже испугалась – как бы моего старика удар не хватил!

– Злая ты! – улыбнулась Бася. – Может, она его давняя любовь?!

Наина неодобрительно поджала губы:

– Может, конечно, и давняя, откуда мне знать? Братец со мной подробностями личной жизни не делится, да и живу я с ним только пять лет, стало быть, о его прошлом ничего не знаю! Одно обидно – зачем он мне начал сигналы всякие подавать, чтобы я, дескать, удалилась куда‑нибудь? Руками замахал, как лебедь, сделал большие значительные глаза и мне подмигивает – мол, нам бы с дамой уединиться! В общем, не ожидала я от него такой прыти! Конечно, я всего наготовила, на стол собрала, теперь можно меня и послать куда подальше! Ну, я не стала дожидаться, пока пошлют, и сама пошла. Прихватила с собой торт (еще чего – всяких неизвестных дам моими тортами кормить) и отправилась к тебе встречать Новый год. А у тебя тут какой‑то вестерн из жизни Дикого Запада. Сейчас думаю, уж лучше бы дома осталась, даму перетерпела бы как‑нибудь!

– Ну, теперь все, поздно! – припечатал Чувалов. – Вы свой выбор сделали, так что придется с нами кантоваться! Ладно, всё, ша! Отставить разговорчики! Через пять минут Новый год! Будем встречать, я сказал!

 

* * *

 

Все засуетились – Новый год как‑никак! Великая национальная идея: куранты, шампанское, оливье – святая троица, объединяющая всех россиян без исключения.

А ежели кто из русских выкажет неуважение к нашей великой национальной святыне, скажем, не пожелает слушать бой курантов или откажется от оливье – сто к одному, отмыть его, и он непременно окажется басурманином!

За Басиным столом таковых не было. Все на удивление дружно, слаженно, позабыв о недавних разногласиях, подняли бокалы и от души чокнулись.

Даже Иван показал себя своим в доску русским парнем. Опрокинул шампанского и крикнул «ура!».

– Кушайте, кушайте! Можно! – с видом радушной хлебосольной хозяйки пригласил Чувалов, словно компания собралась у него в гостях.

Народ с готовностью откликнулся на призыв.

В общем, минут на двадцать воцарилась всеобщая гармония и чистый ренессанс.

Бася расчувствовалась и очень проникновенно сказала Ивану, который сидел рядом с ней, что очень любит этот праздник – сразу вспоминает себя маленькой.

Иван в ответ погладил ее руку – да‑да, мол, конечно, понимаю, всегда к вашим услугам! А еще добавил, что Бася красивая и ему очень нравится цвет ее волос – яркий цитрусовый.

Чувалов с Соней развивали тему ренессанса, вполне дружелюбно улыбаясь друг другу, в то время как Витя и Митя налегали на спиртное, пользуясь тем, что босс разрешил им выпить, хотя и предупредил, чтобы не вздумали назюзюкаться.

Наина тоже выпила пару рюмок водки, правда, брезгливо отказалась чокаться со Снегурочками.

Бася, улучив момент, шепотом спросила Наину, как она находит Ивана.

Наина подмигнула ей:

– Так это ж, наверное, он!

– Кто – он? – удивилась Бася.

– Ну, помнишь, я тебе нагадала!

Бася застыла в изумлении – мысль о том, что появление Ивана как‑то связано с недавно полученным предсказанием, не приходила ей в голову.

Она задумалась и взглянула на него иначе, чем прежде. Он даже смутился и перестал жевать салат.

Наина решила провести разведку боем и с интонацией следователя по особо важным делам поинтересовалась его профессией. Полученный ответ – юрист – был одобрен и пошел в зачет претенденту.

Впрочем, на всякий случай Наина переспросила:

– Точно не актер? И не писатель? И не какой‑нибудь – не приведи господи – режиссер?

Иван упорно отрицал принадлежность к богемному миру.

Следующий вопрос должен был внести ясность в семейное положение Ивана. Улыбнувшись, тот ответил, что холост.

Наина выразительно посмотрела на Басю – мол, подходит, надо брать!

Бася смущенно зарделась.

Чувалов попросил включить какую‑нибудь музыку. Бася, не раздумывая, поставила Эвору.

– Что это? Язык какой‑то птичий! Не поймешь, о чем песня! – сморщился Чувалов, потом махнул рукой. – Ну ладно, пусть себе поет! – Однако всякий ренессанс когда‑нибудь сходит на нет. Настал конец и этому. Что тому послужило причиной, неясно – возможно, Эвора не понравилась Чувалову, возможно, Соня повела себя неподобающим образом, возможно, нечто иное вызвало у него раздражение – неизвестно. А только он вдруг опомнился, решительно стряхнул с себя благостное настроение и заявил общественности: – Встретили Новый год, и хватит с вас! Теперь самое время вернуться к нашим баранам!

Присутствующие, уже расслабленные застольем и праздником, встрепенулись: дескать, к каким таким баранам?

Чувалов, не вдаваясь в объяснения, достал из кармана пистолет и положил его перед собой на стол. При этом он как‑то угрюмо и мрачно оглядел присутствующих. Те мгновенно погрузились в ипохондрию.

«Ну вот, опять начинается, – с тоской подумала Бася. – А я‑то расслабилась, дура, как будто уже все миновало!»

Одна Наина, кажется, ничуть не смутилась. Поглядела на Чувалова насмешливо и произнесла в командно‑приказном тоне:

– А ну давай сюда свою руку, господин хороший!

Чувалов возмутился:

– Ты что, умом тронулась?

– Она гадалка, – пояснила Бася. – Наверное, хочет тебе погадать.

– Неужели не интересно, что ждет в будущем? – тоном профессиональной Кассандры спросила Наина, пристально глядя Чувалову в глаза.

– Ты что, тетка? Я тебе, значит, руку дам, а ты пистолет хвать – и в дамки?

Неожиданно в разговор вмешалась Соня:

– Семен, ну пусть погадает… Жалко, что ли? Мне вот тоже интересно, что там у тебя намечается.

Чувалов смягчился:

– Ладно, дама, гадайте.

Наина взяла его руку, долго рассматривала и наконец изрекла:

– Все нормально!

– В каком смысле?

– Во всех, – щедро пообещала Наина, не размениваясь на мелочи.

– Хотелось бы знать в подробностях, – заявил Чувалов. – Получить, так сказать, развернутый ответ.

Наина зевнула:

– Ждут тебя всякие профессиональные успехи… Кстати, чем занимаешься‑то, батюшка?

– По коммерческой части, – ответил Чувалов.

– Бандит он! – выпалила Соня.

Наина пожала плечами – ей кажется, было все равно – бандит так бандит.

– Ну, стало быть, еще успешнее станешь людей грабить или чего там…

– Никого я не граблю, – обиделся Чувалов. – Давно уж покаялся и занялся легальным бизнесом. Между прочим, помощник депутата!

– Детей у тебя будет трое! – посулила Наина.

– Они уже есть или будут? – заинтересовался Чувалов.

Соня уничижительно рассмеялась:

– Да уж, уточните! У него небось в каждом населенном пункте по ребенку!

– Цыц, – прикрикнул Чувалов. – Дай послушать! Так что с детьми?

Наина вгляделась в многодетное чуваловское будущее и, выпустив его руку, подытожила:

– Окажешься счастлив в браке. В общем, вполне счастливое будущее вырисовывается. Вот и подумай – стоит ли его ломать криминалом и тыкать пистолетом в невинных людей?

Чувалов задумался.

Наина зевнула:

– Ох, устала я… Спать хочу. Баська, раз такое дело, я у тебя в спальне лягу!

– Да ложись, конечно, – кивнула Бася.

Чувалов прикрикнул:

– Оставайтесь здесь! Нечего рассредоточиваться по помещениям! А то начну вас скоро убивать, а вы разбрелись по всей квартире!

– Ишь, раскомандовался! – хмыкнула Наина. – Да наплевать мне на тебя! Сейчас опрокину рюмочку – и всем до свидания!

Выходя из комнаты, она бросила Чувалову:

– Убивать начнешь – разбудишь! Я в соседней комнате, тут недалеко… Спокойной ночи! – И гордо удалилась.

– Вот тетка! Ну и самообладание! – восхищенно проговорил ей вслед Чувалов.

Вскоре после величественного ухода Наины обнаружилось, что Витя с Митей таки нарушили приказ босса и назюзюкались до неприличия, вступив в финальную стадию опьянения, которая в просторечии называется «упиться в хлам». Оба заснули прямо за столом, опрокинув буйны головы в тарелки, и захрапели. А Витя даже издал во сне неприличный звук.

– Вот уроды! – ругнулся Чувалов. – Ни на минуту нельзя оставить без присмотра. Как дети малые! Тоже мне, телохранители! Завтра в расход пущу сволочей!

Он обратился к Ивану:

– Слышь, помоги, браток! Давай, что ль, их в коридор вынесем, все равно они теперь до утра будут отдыхать!

– Да уж сделайте одолжение, уберите из гостиной эту дрянь, – брезгливо сморщилась Бася. – У меня тут не вытрезвитель!

Чувалов с Иваном выволокли в коридор сначала Митю, потом Витю. Обнявшись, те продолжали блаженно храпеть.

 

* * *

 

«Какая странная ночь, – подумала Бася. – Невероятно – неделю назад у меня имелись вполне определенные планы, а их вдруг в одночасье неизвестно кто и непонятно с какой целью разрушил. В моей истории появились совершенно новые персонажи, невесть откуда взявшиеся. Нас соединили пребыванием в одной пространственной точке и зависимостью друг от друга. Попробуй пойми, отчего все случилось именно так, а не иначе. То ли звезды так выстроились, то ли гороскопы так кто‑то составил, изрядно посмеявшись над нами, а то ли всю эту цепь случайностей можно определить любимым русским словом „судьба“. А встречать Новый год под елкой с любимым Эдом, выходит, была не судьба. А почему – кто ж знает…»

Недолго думая, Бася предложила выпить за судьбу.

Иван тут же налил ей шампанского. И под шампанское Бася рассказала ему свой любимый анекдот. Про то, как навстречу друг другу из‑за недосмотра диспетчера по одноколейной дороге вышли два поезда. И они, представьте, не встретились. Потому что не судьба!

Иван, рассмеявшись, сказал, что этот анекдот представляется ему очень русским. У русских вообще манера – все списывать на судьбу или не судьбу. Вот и его матушка часто повторяет с фатальной обреченностью: «Не судьба!» или, наоборот: «Судьба!» – и сразу становится ясно: никаких усилий, чтобы переменить ситуацию она не предпримет, потому что идти наперекор судьбе вроде как бессмысленно.

Усмехнувшись, Бася заметила, что лично она с этим согласна. Особенно после всего случившегося, потому что, уж извините, она несколько иначе представляла себе Новый год и имела, заметьте, иные планы в связи с праздником! А в итоге в коридоре храпят пьяные Снегурки, в ее спальне спит соседка, на полу в гостиной размазали торт, а она вместо свидания с любимым человеком рассуждает о фатуме и роке невесть с кем! И можно ли после всего этого верить, что хоть что‑то зависит от наших желаний и возможностей и всерьез строить планы?

На «невесть кого» Иван не обиделся, да и в спор вступать не стал. Выпил водки и честно признался, что он и сам не из той породы людей, которые относятся к себе слишком серьезно, рассчитывают жизнь и строят планы. Например, желание поехать в Россию на Новый год вообще возникло внезапно. В сочельник он подумал – отчего бы не сделать себе такой рождественский подарок? А через день уже вылетел в Петербург. В сущности, тоже можно списать на судьбу, разве нет?

Услышав про сочельник, Бася замерла – надо же! В тот вечер она как раз простилась с Эдом и, обливаясь слезами, просила у грифонов послать ей человека… Неужели Иван… Вот и Наина ее уверяет, что…

Она так посмотрела на Ивана, что он даже смутился и спросил, все ли в порядке?

Бася улыбнулась:

– Да, кажется, в порядке… Вполне…

– Слышь, юрист, я смотрю, ты на нашу Ивановну заглядываешься? – ухмыльнулся проницательный Чувалов. – Так вот, я тебе скажу: выкинь эту дурь из головы. Ивановна – она даже хуже Соньки будет! Та еще штучка!

Бася вспыхнула:

– Семен, воздержись от подобных комментариев!

Чувалов налил себе водки.

– Давай, Иван, выпьем русской водочки за твое здоровье! Это у вас там черт знает что пьют, а при наших условиях черт знает что не помогает! Ну, сам посуди – девять месяцев промозгло и холодно, заняться нечем, тоска, что аж наизнанку всего выворачивает, а выпьешь беленькой – и вроде теплее становится. И это как раз тот случай, когда не пьют, а лечатся! Мы душу лечим, понимаешь?

Иван кивнул вполне искренне – кажется, действительно понял.

Чувалов опрокинул рюмочку, прислушиваясь к Эворе, и вдруг расчувствовался и даже пустил слезу:

– Эх, хорошо поет, зараза! По‑нашему, по‑русски! И все понятно без слов! О чем поет? О любви!

Сонька взглянула на него растерянно и с жалостью, а потом тихо сказала:

– Ну что ты, Семен, не расстраивайся… Ведь все хорошо… Вот и дети у тебя будут, гадалка говорила!

– Так если бы от тебя… – махнул рукой Чувалов и едва не всхлипнул.

Семен с Соней уже готовы были разрыдаться на пару, и, возможно, в истории их отношений произошел бы какой‑то переворот, но тут, видимо, как в случае двух поездов, которые не встретились, оказалось «не судьба!», ибо история получила совершенно иное развитие.

Раздался звонок в дверь.

Бася вздохнула:

– Наконец‑то, Зоя!

Семен, смущенно вытирая скупую слезу, сказал, что не стоит беспокоиться – он сам откроет дверь.

Вернувшись в гостиную через несколько минут, Чувалов объявил:

– Ну, вот она – твоя Зоя!

В комнату вошла невысокая толстенькая женщина лет сорока.

– А это вовсе не Зоя! – удивленно сказала Бася.

Она оглядела незнакомку: круглые голубые глаза, рыжие волосы, как будто крашенные хной, взбиты в популярную в шестидесятые прическу «Бабетта идет на войну». Бася также отметила, что одета дама довольно странно: пальто в крупную розовую клетку, дурацкие, какие‑то детские, сапоги, тоже розовые, и розовые колготки – не по сезону. А на голове корона с фальшивыми камнями, как у Снегурочки.

Женщина оглядела присутствующих с вызовом и улыбнулась. Ее улыбку было сложно назвать доброжелательной…

– Кто же это? – недоуменно спросил Чувалов.

– А это я! – металлическим инопланетным голосом сказала новоприбывшая, и Бася схватилась за сердце.

 

Глава 13

ЮНОША БЛЕДНЫЙ СО ВЗОРОМ ГОРЯЩИМ…

 

Настроение у Павлика было кислое, совсем не для Нового года.

Последние несколько дней он вообще сходил на нет – такая тоска, что хоть волком вой, какой уж тут праздник…

Мысли о Барбаре, как рой злых пчел, – налетят и искусают больно, а ему останется только валяться в своей комнате и корчиться от боли. Главное, с этим ничего нельзя поделать… Сколько давал себе зарок – забудь о ней! Мужчина ты или размазня какая‑то?! Хорош страдать и жевать сопли, сам себе противен, а уж Барбаре‑то как – и представить страшно… Надо успокоиться и взять себя в руки… Но вот не получается, хоть ты тресни…

Порой даже на очевидно глупые поступки тянет… Вон пару дней назад такое отжег! Забрался ночью к Барбаре в квартиру!

Незадолго до этого Павел прочел в книге о поэте Белом, как тот, страдая от неразделенной любви к жене поэта Блока, надев на себя красное домино, бегал по городу, пугая и прохожих, и сам предмет страсти.

А как раз нечто похожее на красное домино Павел недавно заприметил в шкафу среди вещей Наины. Весьма фактурный театральный балахон пунцового тревожного цвета. Павел не удержался, примерил. Завораживает… Что‑то карнавальное и не из этого времени…

В воображении Павла вмиг нарисовалась весьма яркая красивая картинка: как он ночью в красном домино, с розой в руках (да, да, непременно с розой!) проникает к любимой в квартиру и в ее спальне падает на колени, держа розу в зубах (идиотизм какой‑то). Нет, лучше все‑таки в руках!

Далее, по замыслу Павла, следовали признания в любви, и завершалась история уже в постели Барбары. Страстным хеппи‑эндом, разумеется…

(Ну что поделаешь – парень начитался литературы Серебряного века… Такое бывает, даже в наше циничное, чуждое всякой романтики и декаданса время.)

И вот прошлой ночью Павел‑таки осуществил свой замысел. Воплощению смелой идеи способствовало то, что у него имелись ключи от квартиры Барбары. Когда‑то, в пору нежных отношений, она сама вручила ему дубликат своих ключей. Правда, после разрыва ключики попросила вернуть, но он предусмотрительно сделал дубликат – так, на всякий случай.

Ночью он спустился во двор, чтобы проверить, спит ли любимая (Павел почему‑то особенно уповал на эффект внезапности своего появления, хотел застать Басю врасплох – сонную и тепленькую). Убедившись, что свет в ее окнах не горит, он поднялся на этаж, тихо открыл входную дверь и прямиком направился в спальню любимой.

Только было собирался сказать: «Бася, я люблю тебя!» – и театрально встать на колени с розой в руках, как лежащая в кровати женщина вдруг зашевелилась, приподнялась и выставилась на него. Он взглянул – а это вовсе не Бася! Голая блондинка! Он от ужаса чуть розу не выронил, а блондинка как заверещит!

«Дело плохо!» – подумал Павел и – бежать по коридору! А тут и орущая Бася появилась откуда‑то сбоку, из другой двери.

В общем, он выскочил на лестничную клетку, захлопнул дверь и рванул к себе в квартиру. А розу кинул Басе под дверь. Чтобы не подумала плохого, так сказать.

Позже, поразмыслив, Павел понял, что голая блондинка – это, наверное, Басина подруга, кажется, Соня.

В общем, Серебряный век не удался, а жаль… После той ночи у него исчезла последняя надежда на то, что удастся встретить Новый год с Барбарой. А без нее ему этот праздник вообще не нужен, хотя он сегодня честно старался поднять настроение, даже решил, что разделит застолье с дедом и Наиной. Но за час до Нового года случилось нечто странное…

К деду пришла гостья, причем Павел мог поклясться, что дед ее прихода ну никак не ожидал, но страшно взволновался – это факт.

Услышав женское чирикание, Павел выполз из своей комнаты («Интересно, кого это там принесла нелегкая?»), заглянул в гостиную, а там дед обихаживает неизвестную даму, шампанского ей подливает и всячески расшаркивается. Павел сделал попытку просочиться к ним – интересно все‑таки, что это за дама такая пожаловала, но дед, уловив движение у дверей, проявил недюжинную для пенсионного возраста ловкость – метнулся к двери и замахал на Павлика – дескать, пшел вон, брысь!

Павел хмыкнул – дедуля хоть бы из вежливости пригласил войти, познакомил с гостьей…

А ничего так дама, похожа на какую‑нибудь симпатично состарившуюся актрису, скажем, на Одри Хепберн.

Но дед‑то каков! Удивительно! Только что не порхает вокруг нее, а от радости прямо светится.

Павел даже раздражение почувствовал. Кажется, пробиться к праздничному столу не удастся – дедок прочно держит оборону.

Ну и ладно… Павел счел за лучшее ретироваться. Прихватил с собой шампанского и закуски и отправился к себе.

 

* * *

 

Однако получается, что Новый год встретить решительно не с кем. Деда на амурные дела потянуло, ему не до него, Наина куда‑то ушла (как подозревал Павел, к Барбаре), с единственным приятелем Мишей разругался (из‑за Зои самым глупым и пошлым образом!), да и Зоя продинамила.

Странное дело – все уши прожужжала со своей любовью, только что сама на шею не вешалась, а как Новый год встречать – нет девушки! Пропала куда‑то, он ее уже три дня нигде не может найти.

А, понятно… Они, наверное, с Мишкой скооперировались… На пару будут веселиться. Видать, Мишка ее все‑таки уговорил. А ему не сказали из жалости… Ну и пожалуйста…

Однако же ему стало досадно и обидно – неужели правда?

«Какой я все‑таки, – усмехнулся Павел, – сам не ем и другим не даю. Ни себе ни людям! Собака на сене! Зою как девушку вообще всерьез не воспринимал, а когда она, возможно, ушла к другому парню, так вроде жалко – вдруг в хозяйстве на что‑нибудь сгодилась бы?»

Он налил себе шампанского и выпил. Ну, за старый год! А год, надо отметить, был для него ого каким щедрым на события, страдания и счастье, как будто за один год он прожил целую жизнь, по экспресс‑методу.

Началось все, конечно, с его переезда на Мойку.

Раньше Павел жил где‑то на окраине города, на проспекте очередной доблести, а потом вот раз – финт судьбы – удачно вписался в пространство профессорской квартиры.

На самом деле профессору он не родной внучонок. Это вообще довольно долгая и небанальная история. Родство‑то между ними, прямо скажем, седьмая вода на киселе.

У жены профессора был сын от первого брака, который и приходился Павлу батюшкой, но поскольку папаша свинтил, еще когда мальчик пребывал в глубоком младенчестве, с родственниками отца ни Павел, ни его мамаша отношений не поддерживали. Мать стремилась устроить свою личную жизнь (она и до сих пор в активном поиске, который не оставляет ей возможности заниматься сыном. Тут либо личное, либо сын – суровые законы жизни!), а Павел рос как‑то сам по себе. Когда он вырос, то решил познакомиться с папашей, и выяснилось, что знакомиться не с кем – его отец погиб несколько лет назад. За подробностями его жизни и смерти Паша отправился к родственникам по батюшкиной линии, так и познакомился с профессором Павлом Петровичем.

Тот принял юношу весьма радушно, велел величать дедом и с ходу предложил поселиться у него, чем Павел не преминул воспользоваться.

Отношения с дедом у него складывались удивительно гладко и ровно.

Он уважал деда – не без этого – и, может, даже испытывал к нему нежную привязанность, на какую вообще был способен. Прислушивался к его мнению, под его давлением (чтобы тот от него отстал) поступил этим летом в институт, ясен пень, медицинский – типа, династия.

А какой из Паши получится психиатр, когда он на полном серьезе считает, что мир обречен и все психически больны, только самые наивные и бесхитростные уже в дурку попали, а большинство умело маскируется и ждет своего часа, чтобы туда попасть. И зачем их лечить?

Но этими размышлениями Паша с Павлом Петровичем не делился, предполагая, что дед его не поймет. Кроме всего прочего, учеба в институте сама по себе являлась для Павла неплохой отмазкой – профессор фактически содержал внука, и Паше не приходилось думать о деньгах.

Конечно, он не позволял деду полностью контролировать свою жизнь и ко многим требованиям Павла Петровича относился, скажем так, с ироническим сопротивлением, не позволяя себя ломать, но в общем и целом они сосуществовали вполне гармонично.

Итак, в этом году (чем не повод выпить еще шампанского?) он обрел деда, переехал в эту квартиру и встретил женщину своей мечты, которая перевернула всю его жизнь… Да ладно, что там в его жизни и было‑то до Барбары? Так, подготовка к недолгому счастью и последующим продолжительным страданиям.

На самом деле психологически Паша был ориентирован на связь со взрослой женщиной. К девочкам‑сверстницам он относился весьма прохладно, хотя и чувствовал на себе их пристальное внимание.

А его они не возбуждали. Какие‑то они были… пластмассовые. Можно, конечно, попользоваться, но так чтобы заинтересоваться – это нет.

Глупые, пустые и, что хуже всего, совершенно ужасно смеются: верещат, как будто их сто тысяч чертей щекочут. Ни загадки, ни тайны, ни содержания…

Однажды Павел узнал, что первой женщиной поэта Блока стала зрелая дама, подруга его матери. У Паши забилось сердце – вот к чему надо стремиться!

И он стал ждать свою Незнакомку. В шелках и туманах. А вскоре увидел Барбару, которая смеялась красиво и загадочно, как будто видела одного черта и ему обольстительно улыбалась.

Павел взглянул на нее, и все… Свершилось в веках. Любовь как стихия, болезнь, наваждение или даже «случайная смерть». И посыпались звезды из глаз…

Несколько месяцев невозможного счастья и королевской милости, а потом королева его разлюбила, о чем беспощадно, по‑монаршему, не преминула сообщить. «Мой мальчик, мы больше не можем быть вместе».

Типа, всем спасибо, все свободны.

А то, что у него в душе как после атомного взрыва – на это ей, конечно, наплевать. Не королевская забота…

Растерянный, да что там – раздавленный, он жалко умолял, кричал, взывал к ней: «Но ты не можешь так со мной поступить, я не верю, что кончилось, исчезло, ведь любовь была! Была! Или?..»

Вместо ответа презрительно и холодно: «Павлик, зачем ты меня мучаешь? И без того хреново…»

«Потому что я тебя люблю!» – а что еще он мог ей ответить?

Кончилось тем, что она запретила ему приходить. А он ничего не мог с собой поделать – бежал к ней как одержимый. Тупость какая‑то или наваждение. Но ему необходимо было слышать любимый голос. Чувствовать запах ее духов. Любить ее, ненавидеть, обожествлять и проклинать.

Совсем стало плохо – до умопомрачения, – когда у нее появился любовник, жеманный и напомаженный актеришка, снимающийся в дурных, отстойных сериалах. Павел даже был разочарован: «Ну как она могла прельстится такой дешевкой? А ведь прельстилась! Смотрит на актеришку с бараньим обожанием в глазах, только что слюни не пускает… Дура. Забыть бы тебя, как кошмарный сон, старая идиотка… Но… Не могу – не могу…»

И он снова шел к ней, презирая себя… И плакал, и падал в ноги, и был отвергнут. А потом появилась Зоя. Дальняя родственница из захудалой провинции.

«Солнце! Помоги мне, – капризно сказало божество по имени Барбара. – Я сейчас занята. У меня работа. Есть девочка. Славная, наивная такая. Ей скучно. Займись ею».

Сказала «займись ею» с какой‑то особенной интонацией.

И он решил на самом деле «заняться» девочкой. Барбаре назло.

А девочка оказалась чистая Татьяна Ларина, любимая героиня русской классической литературы, такая наивная, прямо до дури… Нелепая. Смешная… Охи‑вздохи: «Ах, как красиво – дворцы, ангелы, смотри, как светится шапочка Исаакиевского собора, и Ангел плывет над городом, ах!»

Ох, ах! Надоела!

Да, в итоге она ему надоела. Да еще на кой‑то черт влюбилась в него… Глазенками хлопает и смотрит с восторгом, как болонка на хозяина. А его это не трогает.

Вообще‑то девчонка, конечно, ничего: фигурка, ножки – модельный стандарт. Ну хоть в чем‑то бедняжке повезло. Но какая‑то провинциальная, что ли… Лоску нет. Шику нет. Флеру нет. А он, после Барбары, уже знал в этом толк.

Самое паршивое, что эта идиотка Зоя вбила в голову, что его непременно нужно спасать – от несчастной любви, самого себя, простуды и инопланетян. От всего сразу, и неважно, хочет ли он быть спасенным.

Прямо МЧС, а не Зоя. Точно любимая героиня русской литературы! Пушкин, Тургенев, Островский и хрен знает кто еще – в одной девушке.

«Графиня бежала в слезах к пруду топиться». Нелепость какая‑то…

Его раздражали Зоина непосредственность и восторженность, он усматривал в этом провинциальность. «Ах, буддистский храм! Павлик, надо непременно ехать в дождь к храму и слушать, как капли барабанят по крыше!»

И ведь не забыла – через несколько дней, в сильный ливень, снова заныла:

«Храм, капли по крыше…»

Да с какой радости в дождь он должен тащиться куда‑то в Старую деревню, смотреть буддистский храм?! Спасибо, видели. И в дождь, и в ясную пог<