Дом, где разбиваются сердца и посуда

 

– Извините, у вас там дверь была открыта, и я вошла! – ничуть не смущаясь, объявила дама.

– Вы зачем здесь? Вы к кому? – пробормотала Бася, слегка заикаясь после произошедших событий.

Дама взглянула снисходительно, будто рублем одарила, и объявила довольно вызывающим тоном:

– Не к кому, а за кем! Вот за ним! – указала она на Эдуарда. Тот немедленно съежился, из чего Бася сделала вывод, что появление Виктории М. его сильно взволновало (хотя, казалось бы, куда еще больше волноваться?)

– А я вас знаю! – сказала Бася. – Вы Виктория Мурановская, не так ли?

Дама усмехнулась:

– Вот она, обратная сторона популярности! Ну да, Виктория. Ну да, Мурановская. Ну да, намозолила всем глаза в телике. Специальность такая – быть на виду, ничего не поделаешь. Кстати, вас я вроде тоже где‑то видела! – Виктория уставилась на Барбару. – Не могу вспомнить где… Хотя та вроде была блондинистая… Ну ладно, неважно. – Она обернулась к Эдуарду: – Почему так долго? Я сижу в машине, честно жду тебя! Машину уже скоро засыплет снегом, а ты не идешь! Сказал ведь, что зайдешь в гости буквально на пять минут.

Эдуард молчал. В его молчании было что‑то трагическое.

– А вы что же, вместе? – заинтересовалась Бася, подчеркнув последнее слово.

Виктория взглянула на Барбару с неодобрением, дескать, а вам какое дело, и вновь обратилась к Эдуарду:

– Ну, что молчишь? Как это вообще все понимать? Ты сказал, что забежишь к одинокой престарелой родственнице, чтобы поздравить с Новым годом, а сам задержался в гостях хрен знает насколько, веселишься тут, а про меня и думать забыл? Доотмечался уже до синих соплей? И где, кстати, эта самая престарелая родственница?

Бася хмыкнула:

– По всей видимости, это я!

Виктория недовольно пробасила:

– Чего‑чего?

Бася развела руками:

– Ну, раз он пришел в гости ко мне, то по логике вещей получается так.

– А ты ему кто? – Виктория оценивающе оглядела Барбару.

– Теперь никто! А была любовница! – усмехнулась Бася.

– Так ты пошел к любовнице? – возмутилась Виктория, подступая к Эдуарду. – Значит, мне лапши на уши про какую‑то старую кошелку навешал, а сам пошел к любовнице? А я, как дура, жду тебя в машине! Ты вообще помнишь, что нам рано утром вылетать?

– Помню! Виктория, я все тебе объясню! – пролепетал Эдуард. – Только не знаю, с чего начать.

– А ты начни с главного, золотце мое! – Виктория смерила Эдуарда выразительным взглядом. – Она что, действительно твоя любовница?

Эдуард тяжело вздохнул.

– Вика, отношения с этой женщиной в прошлом! Мы расстались… – Он заколебался. – Еще до Нового года…

– А тогда фиг ли ты потащился поздравлять ее с праздником?! – спросила Виктория уже с такой интонацией, словно хотела сказать: «Терпение кончается, я сейчас взорвусь!»

Барбара вдруг начала смеяться, как сумасшедшая. Хихикала и никак не могла остановиться.

– Что с вами? – встревожился Иван.

– Я поняла! – икая от смеха, пробормотала Барбара. – Это она называет его пупсиком! Эд! Пупсичек! Это было ее письмо!

Эдуарда передернуло.

– Ты давал ей читать мои письма? – Виктория заколыхалась всем телом, ища выход гневу.

И нашла!

Она подлетела к столу, схватила салатник и бросила его об стену.

Вот так! Знай наших!

– Что вы себе позволяете? – возмутилась Соня. – Не у себя ведь дома!

Вместо ответа Виктория принялась швырять на пол тарелки и бокалы. Жалкие личности, вы еще не знаете, что жизненный девиз Виктории Мурановской: «Еду, еду – не свищу, а наеду – не спущу!»

Она никому не спустит!

Барбара зашлась в новом приступе хохота.

– Бася, тебе что, все равно? – удивилась Соня.

Барбара только рукой махнула в ответ – пожалуй, что и все равно!

«Какая‑то стерва бьет мой любимый дорогущий сервиз, да и хрен с ним! До посуды ли, когда разбито сердце?! В гостиной на полу устроили черт знает что? И на это наплевать! В жизни‑то у меня небось бардак похлеще!»

Смех Барбары еще больше разозлил Викторию – чтобы не размениваться по пустякам, она потянула скатерть, и вместе с ней на пол полетело все, что стояло на столе.

Вышло эффектно и шумно.

Чувалов потрясенно заметил:

– Мать честная, нет ничего страшнее разъяренной женщины!

 

* * *

 

Барбара вглядывалась в Викторию минут пять, не больше, и ей этого хватило, чтобы понять, что за женщина перед ней – из тех, что своего не упустят, из их лап еще никто не вырвался. Волевой подбородок, самоуверенный взгляд – такая не знает сомнений и в принципе не склонна к рефлексии… При этом дама – к чему отрицать? – интересная, ухоженная, явно не вылезает из салонов красоты, рост, фигура – как говорится, все при ней.

Барбара отметила и оценила и общую фактуру, и одежду. Таким девушкам и в сорок, и даже в сорок с гаком больше тридцати пяти не дашь! Однако же Бася недоумевала – а чем, собственно, Виктория прельстила Эда? Вроде не его типаж. Ладно бы молоденькая старлеточка, но эта матерая волчица… Непонятно… Чем она его взяла? Статусом? Влиянием в мире синема? Обещаниями главной роли в каком‑нибудь супербюджетном фильме?

Барбара что‑то такое слышала о ней – тетенька, конечно, не из простых, возглавляет какую‑то нехилую продюсерскую компанию, в ящике часто мелькает. Может, и впрямь у этого подлеца тут шкурный интерес?

Про саму‑то Викторию все понятно: баба‑робот. Спросите: «Это как?»

А так – когда ни чувств, ни эмоций, ни заморочек всяких там морально‑нравственных. Прет себе, как танк, по жизни или по чужим жизням и даже не замечает. Она может быть исполнена в какой угодно модели и обладать какими угодно параметрами (Виктория все же отличается неким изяществом), но тем не менее от этого не перестает быть бабой‑роботом.

И из‑за этой бабы Эд ее бросил! Каково?!

А Бася, как и полоумная Марианна, о существовании Виктории и не догадывалась. Марианна, бедняжка, кажется, впала в ступор! Непонятно – то ли собственный выстрел произвел на нее такое впечатление, то ли появление Виктории ввело в транс, однако все это время она пребывает в не свойственном для нее состоянии – молчит и вполне миролюбиво прислушивается к ходу беседы, словно пытаясь понять, что вообще происходит и кто эта тетя, почему‑то заявившая вдруг права на ее Эдуарда! И то сказать, остается только пожалеть бедную женщину – вот была одна блудница вавилонская, один враг, и вдруг он размножился – две блудницы, две соперницы, два врага. Ну как такое сразу переварить и осмыслить? Да что взять с Марианны, когда вон даже Барбара не может в себя прийти…

Итак, Эд завернул ей полную поганку – обрюхатил честную девушку и сбежал с продюсершей. Хорош субчик!

Кстати, Новый год, как следует из того дурацкого письма, они намеревались встречать вместе, и, судя по всему, довольно весело встретили. Что ж, теперь многое стало ясно.

Однако что‑то в этой истории не вытанцовывается. Пазл не складывается. Как‑то не только мимо этики (Непорядочно! Некрасиво! Скотина он после этого и подонок конченый!), но и мимо логики получается… Вот, спрашивается, при существующей (хи‑хи, действующей) бабе‑роботе Эд в новогоднюю ночь зачем‑то пришел к ней, Басе. А на фига, спрашивается?

Вот этот пункт ей решительно не понятен. Попытаться, что ли, внести ясность? Чтобы уж во всем разобраться…

– Ну что ж, Эдуард, как говорится, очень мило! Чудесная новогодняя ночь, масса положительных впечатлений и новые, на редкость приятные знакомства, – усмехнулась Бася. – Вот только одного я никак не возьму в толк: зачем ты пришел ко мне? Поздравить с Новым годом? Но я не одинокая престарелая родственница и не нуждаюсь в твоей жалости! Сказать, что мы поспешили с решением о разрыве отношений? Но это как‑то странно, учитывая тот факт, что ты поднялся ко мне, оставив в машине любовницу. Может быть, ты разъяснишь? Итак, зачем ты пришел?

– За паспортом! – ответил Эдуард.

– За чем? – изумленно переспросила Бася.

– Я оставил свой международный паспорт и несколько банковских карт в кармане серого пиджака от Армани, – пояснил Эдуард.

Бася, все еще не понимая, смотрела на него во все глаза.

– Черт с ними, с карточками, – простодушно признался Эдуард. – Но паспорт мне остро необходим! Именно сегодня!

– А при чем здесь я? – возмутилась Бася.

– Но серый пиджак висит в твоем шкафу! – теряя терпение, ответил Эдуард. – Я оставил его у тебя на прошлой неделе! Еще до всего, понимаешь?

И тут все сошлось! Бася поняла – значит, на самом деле он пришел сюда не потому, что любит ее и хочет вернуть. Нет! А потому, что хотел забрать свой паспорт.

– Понимаешь, Барбара, утром мы с Викторией вылетаем в Америку. У меня очень важные переговоры. Виктория готовит для меня контракт в Голливуде. Заказаны билеты, а я вдруг вспомнил, что оставил паспорт у тебя во время э… последнего свидания. Ну что мне оставалось делать? Не срывать же поездку! Я решил заехать к тебе и забрать свои вещи. А что ты так на меня смотришь? – Эд сморщился. – Разве я не имею права забрать свои – подчеркиваю – свои вещи?

Ну вот. Теперь ясно. Он пришел, чтобы… Чтобы уехать вот с этой гнусной бабой.

– Нет! Ты не заберешь свои вещи, – мстительно расхохоталась Бася, – и ты не найдешь ни банковские карты, ни свой дурацкий паспорт! Видишь ли, я выкинула твои вещи вон! Чтобы не разводить заразу сентиментальных воспоминаний о прошлой любви!

– Безобразие! Какое‑то безобразие! – вспыхнул Эдуард. – В этом поступке ты вся, Барбара!

– Да! Именно так! – кивнула Бася. – А знаешь, как я расправилась с твоими погаными вещами? Я оторвала у брюк брючины, а у рубашек рукава, а потом сгребла это барахло в одну кучу и вышвырнула в окно! Прочь из своей жизни!

– Чокнутая! – возмущенно воскликнула Виктория. – Таких, как ты, надо держать в дурдоме!

И тут, услышав про дурдом, от ступора очнулась Марианна.

Она подскочила к Виктории и помахала пистолетом перед ее носом. Надо отметить, что для Виктории экспрессия Марианны оказалась довольно неожиданной. Кажется, она вообще только теперь обратила внимание на низенькую нелепую женщину.

– Это еще что такое? – усмехнулась Виктория. – И с чем его едят?

Между тем Марианна, порядком обескураженная визитом Виктории и открывшейся новой правдой, понемногу возвращалась в обычное состояние сильного бешенства (которое обычно сопровождалось жаждой физической расправы).

Дело в том, что Марианне потребовалось какое‑то время, чтобы осмыслить эту самую новую правду, а когда это произошло, для бедной женщины начался новый виток конфликта. Марианна, пожалуй, уже свыклась с мыслью о существовании у мужа блудливой любовницы, и, возможно, ее ярость по этому поводу начала несколько стихать, однако известие об еще одной любовнице заставило уже угасающий, идущий на убыль конфликт вспыхнуть с новой силой!

И Марианна полыхнула так, что всем опять стало страшно. Всем, кроме Виктории.

– Так это ты писала ему скабрезные письма? – возопила Марианна.

Виктория удивленно спросила:

– А вам‑то что, тетя? Вы кто? Мамаша, что ли, этой… рыжей любовницы?

Марианна зашлась в гневе и засучила руками.

– Женщина, что вы у меня ручонками перед носом машете? Что это у вас, кстати, в ручонках? – Удивительно, но пистолет Виктория не углядела.

– Я Марианна! – брызжа слюной от ярости, выпалила законная супруга Эда.

– Ну и на здоровье! – отрезала Виктория. – Чего так волноваться?!

– Это жена Эдуарда! – укоризненно произнесла Барбара, чувствуя даже смутную обиду за Марианну.

– Жена? – удивилась Виктория. – Вот как?! У тебя и жена, оказывается, есть? Ну ты и сволочь, Эдик! А вы что же, девочки, дружите? Вместе встречаете Новый год?! На пару – жена с любовницей?

Бася пожала плечами: мол, как хочешь, так и понимай.

– Потрясающая история! Выше отношений не бывает, – хмыкнула Виктория. – А Эдик, значит, забежал поздравить своих девочек? – Внезапно она задумалась, как будто что‑то припоминая.

– Погодите, я вроде слышала что‑то про жену. Вроде она больная на всю голову… И вообще – жена бывшая. В смысле, он давно сбежал от нее!

– Не смей!!! – закричала Марианна, включив свою сирену.

Однако же Викторию этот крик не впечатлил, и она спросила совершенно спокойно и насмешливо:

– Ба! Так это ты и есть?

Марианна традиционно назвала обидчицу вавилонской блудницей.

Виктории это почему‑то не понравилось, и она возмутилась:

– Слышь, ты, а тебя давно из дурдома выпустили? Чего на рожон лезешь? Сиди и радуйся, пока обратно в дурку не упекли.

Как ни странно, в глазах Марианны появились проблески мысли.

Во всяком случае, она вполне осмысленно и даже с иронией поинтересовалась:

– А то что?

Виктория отрезала:

– А то могу посодействовать. Собственно, я вообще удивляюсь, почему Эд давно от тебя не избавился.

– И вам меня не жалко? – удивилась Марианна.

Виктория пожала плечами:

– Извини, так твоя фишка легла, ничего не поделаешь. Я ни при чем. Больная – надо изолировать. Дай пожить здоровым.

Барбара сморщилась – вот она модель «баба‑робот» в действии! Надо же, какой картонный, однобокий персонаж эта продюсерша! Барбара в своих книжках избегает подобных типажей, считая, что однозначно черных и однозначно белых людей нет в принципе, в каждом можно найти и плохое и хорошее, все зависит от ситуации и обстоятельств. Но эта! Тварь какая… И нет такой ситуации и таких обстоятельств, чтобы она себя показала с хорошей стороны.

В противостоянии Виктории и Марианны было даже что‑то эпическое – как будто сошлись в великой борьбе две стихии. Присутствующие замерли – кто кого?

– Ну, напугала! – усмехнулась Виктория, полагая, что пистолет игрушечный. – Пугачом хорош махать, тетя!

– Он настоящий! – угрюмо бросил Чувалов.

– Да ладно! – не поверила Виктория.

Чувалов хмыкнул:

– Точно говорю! И не советую проверять, дамочка! А то шубу испортишь.

Виктория пригляделась к орудию возмездия в руках Марианны и, судя по всему, сделала правильные выводы.

– Пистолет настоящий, говорите? Гм… Только вот шубу мне портить не надо. Я готова взять свои слова обратно. Извинения принимаются?

 

* * *

 

Бася за противостоянием Виктория – Марианна наблюдала отстраненно, погрузившись в собственные невеселые переживания и мысли.

До сего дня, а вернее ночи, она считала себя оптимисткой и верила, что законченно патовых ситуаций, ну так, чтобы совсем не было выхода, не бывает. Выход всегда есть, даже два, особенно если вас съели, ха‑ха‑ха!

А вот теперь, она, кажется, засомневалась в правильности этих оптимистичных истин, потому что ситуация теперь та самая, отвратительнее некуда.

Вот живете вы и даже что‑то такое о себе думаете: мол, взрослый, уважаемый человек, при статусе и не обделенный славой, и вдруг судьба вам – раз, наплевав на ваш солидный возраст, статус и славу – хрясь! – и по морде! Или щелчка по носу. И вы стоите оплеванный, что‑то жалко лепечете и возмущаетесь: «Да как же так?! Да за что?! Да почему?!»

А нипочему. По качану. По тыкве. По свекле. И еще раз, чтобы наверняка. Вот у Баси сегодня как раз такой случай, из разряда «чтобы наверняка».

«Какой Эд подонок! – думала она. – И зачем он признался! Лучше бы я ничего не знала. Его слова в меня вошли, как разрывная пуля, в смысле, мне теперь всю жизнь этой правдой мучиться. Хотя лучше уж так! А то глядишь, продолжала бы пребывать в неведении и дальше от любви захлебывалась бы соплями – розовыми, как Марианна любит. А я‑то, дура, подвывала: „Вот было счастье, огромное, фантастическое, за которое и жизнью заплатить не жалко!“ Окстись, идиотка, за что платить, когда вместо драгоценности подсунули фальшивку? Дешевую подделку! Да ведь я сама его себе придумала, все придумала! И весь мой роман с Эдом был не чем иным, как придуманным литературным романом, в том смысле, что к действительности имел так же мало отношения!»

Бася постаралась взглянуть на Эда отвлеченно, как будто увидела в первый раз. Она рассматривала его, как породистого пса или предмет интерьера:

«Ну, давай, откинь прочь эмоции и сопли, взгляни на него бес‑при‑страст‑но (если ты, конечно, на это способна!). Ну и чем он тебя прельстил, глупая курица?»

Она почему‑то чувствовала злость и сильную потребность ругать себя.

Смазливый, конечно, зараза, этого не отнимешь! Морда – прямо загляденье, чудо чудное, диво дивное. И пластика удивительная, и продуманность жестов! С какого ракурса и плана ни снимай – все одно хорош! Как будто выписывали долго и тщательно. Ну очень качественно сделанный мужчина. Однако же вот недоработка природы – тщательно потрудившись над внешностью, она все же схалтурила, не доработала, вложив ему в брендовые, отутюженные штаны мало брутальности… А в то, что повыше – душу? голову? ну неважно куда, – вообще позабыла добавить чувство ответственности и прочие другие добрые чувства к ближнему, то есть ближней: женщине, которая рядом.

Красавчик… Настоящий метросексуал: тщательно делает маникюр, корректирует форму бровей и носки подбирает не абы какие – а с брендовыми значочками.

И уж так любит себя, так собой любуется!

Не дай бог полюбить такого… Скучно с таким мужчиной и кисло… И когда‑нибудь захочется придушить его брендовым носочком. И вот все это зная, понимая или хотя бы смутно догадываясь об этом, ты (курица! идиотка!) тем не менее очаровалась подобным обманом, миражом, поддельным бутылочным стеклышком!

От раздумий о мужской природе вообще и самовлюбленной Эдуарда в частности Басю отвлек Иван.

Спросил участливо, как она.

– Такое ощущение, что я открыла шкаф, а оттуда посыпалась тьма скелетов! – ответила Бася.

Иван сочувственно улыбнулся.

Между тем скелеты из шкафов Барбары бурно выясняли отношения.

Марианна, конечно, никаких извинений от Виктории принять не пожелала, а услышав холодное предупреждение Мурановской насчет того, что стрелять в нее категорически запрещается и она категорически советует не портить ее шубу, еще больше разъярилась – буквально до того, что приказала Виктории шубу снять.

Та поколебалась с минуту, но, взглянув в круглые, практически бездонные глаза Марианны, молча сняла и протянула ей свои роскошные меха.

Марианна возликовала, бросила шубу на пол и полила ее шампанским, после чего рассмеялась, как довольный ребенок, осквернила шубу остатками винегрета и выдавила на нее тюбик майонеза.

Завершила Марианна акт вандализма, торжественно возложив на изгаженную верхнюю одежду соперницы соленый огурец.

– Так будет с каждой! – объявила Марианна, победно потрясая пистолетом.

В этот, наверное, самый неподходящий момент, в гости к Барбаре пришли (вот так им не повезло!) Зоя с Павликом.

 

* * *

 

Праздничная ночь была в самом разгаре. Кое‑кто на крыше Зимнего дворца (скажем по секрету, это был Воин) заметил с явным неодобрением:

– Главное – пережить новогоднюю ночь. Терпеть не могу человеческие праздники. Музыка! Шум! Суета! Некоторые нажираются до неприличия, потом утром дворникам за ними убирать. Никакого покоя!

Нимфа снисходительно улыбнулась:

– Не будь таким злым – это их любимый праздник!

 

Глава 17

МНОГО ТОРЖЕСТВЕННЫХ СЦЕН

 

Зоя не без удивления разглядывала гостей и общий разгром гостиной.

– С Новым годом, малыш! – Барбара обняла ее и недовольно покосилась на Павлика: его здесь только не хватало!

Павел молчал и растерянно озирался – увиденное несколько отличалось от картины, которую он живописал в воображении и которая причиняла ему боль: Барбара и артист сидят за столом, пьют шампанское. Нет! Лежат в постели и пьют шампанское.

А в реальности оказалось, что шампанское уже выпито и, судя по всему, пошло не на пользу, а прямо на ковер. Артист не лежит в постели, обладая прекрасной Барбарой, а стоит, виновато переминаясь с ноги на ногу, в коридоре валяются два то ли пьяных, то ли мертвых мужика.

– Бася, меня не было неделю, и ты перестала прибираться в доме? – попробовала пошутить Зоя. – На полу какая‑то дрянь и столько разбитой на счастье посуды… Что же здесь все‑таки произошло? Землетрясение? Наводнение? Пожар?

– Хуже! – улыбнулась Барбара. – Сегодня здесь встретились любимые женщины Эдуарда Соколова.

Басе казалось, что сегодняшняя ночь так насыщена событиями, что их пересказ займет много времени, однако изложение экспресс‑методом оказалось не долгим, хотя и невразумительным:

– А перед Новым годом я с этим… товарисчем (пренебрежительный кивок в сторону Эдуарда) рассталась. А тут Сонька… А ее искал вот этот… А потом Чувалов пришел с пистолетом. И захватил нас в заложники. А потом пришла чок… жена Эдуарда. И сам Эдуард. И его любовница (вот эта, чью шубу изгадили). А! Совсем забыла! Вот еще один – он из Америки приехал и совершенно случайно сюда попал. Но это долго рассказывать!

– А в коридоре кто валяется? – поинтересовалась Зоя.

– Упившиеся хранители чуваловского тела, – объяснила Бася.

– Уволить их на фиг! – вставил Чувалов.

– А кстати, в спальне еще Наина спит, пушкой не разбудишь! – вспомнила Бася.

– Прямо‑таки киношка… – хмыкнул Павел. – Причем не из разряда дорогих… М‑да…

Барбара недовольно покосилась в его сторону. При иных обстоятельствах она бы с удовольствием заехала ему по наглой юной физиономии, и еще раз, и еще, чтобы крепко уяснил, что негоже по чужим квартирам ночами бродить с розами! Ну да ладно – не до этого сейчас…

– Надо же – сколько людей и событий! – улыбнулась Зоя. – И чем же это закончилось?

Все как будто задумались – а действительно, чем?

– А ничего еще не закончилось, – растерянно ответила Бася. – Финал‑то открытый…

Зоя грустно сказала:

– Вы меня извините, но я так устала! Через всю страну летела! Ничего сейчас не понимаю: кто пришел, зачем пришел и, главное, почему не уходит… Я только одно поняла: мы с Павликом появились не вовремя. И лучше бы нам уйти… Поэтому не знаю, как Павлик, но я (если ты, Барбара, не возражаешь), пожалуй, пойду…

– Ха! – вскинулась Марианна. – Барбара, может, и не возражает, зато я возражаю! Кто сюда попал – мой пленник!

– Ишь, какая умная нашлась! – хмыкнула Виктория. – Пойдет она! Так бы и я давно ушла… Даже без шубы, черт с ней…

– Думаешь, мы тут по своей воле сидим? – добавила Соня.

Бася объяснила Зое, что уйти никто не может. Хотя многие бы хотели.

– Что же получается, теперь и мы заложники? – спросила Зоя.

Марианна радостно кивнула:

– Получается, так. Чем больше людей – тем лучше.

– Для чего? – не поняла Зоя. – И кому лучше?

Марианна не нашлась что ответить.

– Выгнать бы их всех и проветрить комнату! – сказала Зоя.

Бася фыркнула:

– Как же! Их выгонишь! Они тут прочно окопались. Как у себя дома!

– Это все из‑за меня, – заметил Чувалов с какой‑то даже виноватой интонацией. – Можно сказать, я затупил ситуацию… Надо было сразу действовать. По‑мужски. Пришел, приставил Соньке пушку к виску и увел ее без лишних рассуждений. Как корову в стойло. А я распустил либеральные сопли: то, се… Хотя, с другой стороны, откуда мне было знать, что подружка у Соньки совсем с приветом и тут сейчас такое начнется… Эх!

Павел решил выяснить обстоятельства дела:

– Так это ваш пистолет?

Чувалов кивнул.

– И ваша женщина?

Павел указал на Марианну.

Чувалова передернуло:

– Ну вот еще! Это женщина артиста!

Павел растерялся.

– Как‑то странно…

– А то! – вздохнул Чувалов. – Этих писателей и артистов фиг поймешь…

– Сам кашу заварил! – усмехнулась Соня. – Не надо было приходить. Да еще и с оружием!

Чувалов пожал плечами:

– Это я от переживаний и любовных страданий… Такая любовь, что прямо убить хочется – и предмет любви, и себя самого!

Павел кивнул: мол, понимаю…

– Не огорчайтесь! Думаете, вы одиноки в своих любовных переживаниях? Возможно, мне тоже хочется кого‑то убить! – Он бросил на Барбару выразительный взгляд. – Но я ведь себя сдерживаю! А потом, знаете, все это когда‑нибудь пройдет! И любовь, и ненависть! А Гегель вообще сказал, что со временем все оппозиции снимаются!

Чувалов почему‑то обиделся:

– Я тебе покажу Гегеля, щенок!

 

* * *

 

Зоя подошла к окну… Там, по ту сторону шумного трагифарса, тишина и снег… И скоро начнется рассвет… А эти смешные люди кричат, выясняют отношения… Это так странно, особенно если наблюдать за ними отстранившись, словно по ту сторону окна…

– Я все же не понимаю, – доброжелательно сказала она, обернувшись к присутствующим. – Только зачем нас держать здесь? В чем смысл?

– А смысл такой: во всем разобраться! – пояснила Марианна.

Зоя улыбнулась:

– Но разве нельзя разобраться в своих отношениях как‑то… приватно? У себя дома. Спокойно. Выслушать друг друга, прийти к согласию, не обременяя посторонних, ни в чем не виновных людей?

– Да нельзя! Ну как ты не понимаешь! – с надрывом ответила Марианна и добавила: – Да и как я могу разобраться в отношениях дома, если я все время в больнице?

Зоя робко предположила:

– Но, возможно, не все хотят знать подробности вашей интимной жизни? Зачем нагружать ими других? Я, например, не хочу вникать…

– А тебя не спрашивают, хочешь ты или не хочешь! – обиделась Марианна. – Может, мне одиноко! Может, мне поделиться не с кем, душу излить! Не хочет она! Эгоистка несчастная! А потом, тебе вообще полезно послушать, а то молодая еще, жизни не знаешь! Небось считаешь, что любовь – это нечто в розовом цвете?

Зоя грустно покачала головой: нет, не думаю.

Ее ответ удивил Марианну.

– А я в твоем возрасте думала именно так! Все было красивым и розовым, и мне казалось, что так будет всегда. А потом началась серая полоса! Коричневая! И даже черная! Муж начал мне изменять! Оказалось, что он изменник, предатель и жалкий волокита!

Марианну неожиданно поддержала Виктория:

– Точно! Бабник и волокита, каких свет не видывал!

И тут Эдуард взорвался.

– Да! – закричал он с апломбом. – Да! Я увлекающийся человек! Потому что я человек искусства! Мне необходимо постоянно держать себя в тонусе, гореть, фонтанировать!

– Так ты себя оправдываешь? – разгневалась Виктория. – Ха! Нечего мешать волокитство с искусством! Это разные вещи! Вон актер Н… Помасштабнее тебя личность в искусстве, а не позволяет себе такого! Или, скажем, М.!

– Жалкая бездарность! – процедил Эд.

Виктория разразилась гомерическим смехом:

– Ты что же, Эдуард, всерьез веришь в свой талант? Ах, боже мой! Держите меня! Да ведь, кроме смазливой физиономии, у тебя и нет ничего! Так… На проходные роли в сериалах для домохозяек ты сгодишься, но претендовать на что‑то большее не стоит!

– Но ведь ты сама говорила: Голливуд, новые горизонты… – растерянно забормотал Эдуард.

– Говорила. Чего только не скажет влюбленная баба! И готова была пристроить тебя куда‑нибудь, хоть бы и в Голливуд, по знакомству, так сказать… Что поделаешь – подпала, дура, под твое кобелиное обаяние. Устала от женского одиночества, понимаешь? Сорок пять лет, карьера удалась, на всех фронтах победы, а в личном – облом, не сложилось! Стала задумываться: а на черта мне эти победы и платиновые банковские карточки, если главного, бабьего, нет?! В общем, захотелось простых женских радостей. У меня, знаешь ли, жизненный девиз: «Если Виктория чего‑то хочет – она просто берет это!» И я стала рассматривать, так сказать, достойные кандидатуры, в том числе твою! Прежде чем брать, я к тебе, конечно, присмотрелась. Ну что сказать, парень красивый, такой прямо Актер Актерович, телячья томность во взоре, с этой, как ее… поволокой. И весь такой приторный, надушенный и так себя любит, что, того и гляди, изогнется и поцелует сам себя в попку. Ножкой притопнет, ручкой прихлопнет – и все бабы его! Я, дура, купилась на эту дешевую приманку, на этот вот прихлоп ручкой‑ножкой! Дала тебе офигенный контракт, ключи от своей квартиры и перспективу в виде Голливуда! Не жирно ли? А что дал мне ты, Эдик? Новогодний водевиль с участием своих прошлых и нынешних жен и любовниц?

– Это не было подстроено! – запротестовал Эдуард. – Все получилось неожиданно для меня самого!

Виктория усмехнулась:

– Да мне наплевать, было подстроено или это импровизация чистой воды. Я подобных вещей не прощаю! Считай, что твоя карьера окончена! Это я тебе устрою! Поверь – мой голос кое‑что значит. Тебя теперь даже на «кушать подано» не возьмут!

– Дорогая, но послушай… – забормотал Эд.

Барбара вспыхнула: боже, как он унижается перед ней! О ничтожный, жалкий тип!

– Правильно! Да его и в массовку брать не стоит! Мой папа всегда говорил, что у него нет никакого таланта! – вставила Марианна. – Эдуард выезжает только на том, что между ног болтается!

– Вот это точно! – согласилась Виктория. – А еще на Голливуд замахивался! Хрен тебе, а не мировая слава! Будешь играть в каком‑нибудь орловском драматическом театре! Или собачек в ТЮЗе! – И окончательно припечатала Эдуарда: – И вообще про таких, как ты, говорят: «Умишко и херишко с гулькин нос!»

На Эдуарда было больно смотреть. Он хватал ртом воздух, как рыба, попавшая на берег.

– Что, правда не нравится? – обрадовалась Марианна. – А хотите, я вам еще правду расскажу?

– Ой, не надо! – взмолилась Зоя.

Но Марианну было уже не остановить:

– Однажды, еще в самом начале семейной жизни, уехала я на курорт, ну… в одну больницу… Полечиться. Вернулась раньше обещанного, без предупреждения, думала сюрприз этому гаду устроить! Захожу в квартиру, и что я вижу?! Он в постели, прикован к изголовью наручниками (такие голубые, с пушком – гадость!), а рядом с ним белобрысая толстозадая девица! И он ей кричит: «Сделай со мной что‑нибудь!» Ну, думаю, сейчас я тебе сделаю! Что‑нибудь… «Всем – здрасьте, – говорю, – а тебе, белобрысая блудница, отдельный привет! Кстати, я как раз из сумасшедшего дома! Меня отпустили ненадолго!»

– И что вы с ним сделали? – заинтересовалась Виктория.

Марианна хмыкнула:

– Взяла здоровенный тесак на кухне и минут тридцать водила ему сами понимаете где… И орала, что отрежу все, на хрен. Толстозадая смоталась, не выдержав драматизма происходящего, а этот так и бился в истерике, скованный наручниками, ох и смешно было!

– Ну, судя по всему, не отрезала. Пожалела. И может быть, зря, – усмехнулась Виктория. – Таких, как он, надо наказывать! И я даже знаю как!

– Как? – заинтересовался Чувалов.

– Кастрировать! – рявкнула Виктория так, что все присутствующие особи мужского пола содрогнулись.

– Вы в своем уме?! – закричал Эдуард.

От волнения голос его сорвался, и он, что называется, дал петуха – закончил на тонкой ноте.

 

* * *

 

Зоя вздохнула: ну что это такое, в самом деле… Безобразие… Почему она должна выслушивать гнусности об актерах и их любовницах?

Она посмотрела на Барбару: какое у нее печальное, усталое лицо… Надо избавить ее от этого фарса. Зоя задумалась: а что, если… В конце концов, почему бы и нет?!

Решительно и громко (сама от себя не ожидала!) она заявила, что новогодняя ночь заканчивается, грядет рассвет и пора бы дорогим гостям расходиться, тем более что хозяйка дома устала.

Марианна с вызовом ответила, что, поскольку она еще ничего не решила, всем надлежит оставаться на своих местах.

– Ну тогда извините, – очень спокойно сказала Зоя и решительно направилась к ней.

Та предупредила, что будет стрелять.

Зоя улыбнулась: как угодно!

Она шла к Марианне, завороженно глядя на пистолет в ее руках, не слыша криков, не думая об опасности.

Она приблизилась к смерти очень близко, так, что ствол уткнулся ей в грудь, и отвела руку Марианны.

Присутствующие, застыв от ужаса, наблюдали за ее безрассудством.

Не растерялся только один человек (зря, что ли, смотрел фильмы о Бонде?). Иван бросился к Марианне и вырвал у нее пистолет. В общем, повторил свое геройство на бис.

– Дважды Герой Советского Союза, – сказал Чувалов после того, как Иван спрятал пистолет себе в карман. – Молодец, Ваня! Хороших мужиков в Лос‑Анджелесах делают!

Сцена была торжественная – к Зое бросилась Барбара и принялась ее бранить‑обнимать‑целовать, Соня от избытка чувств и впечатлений крепко сжала руку Чувалова, а Марианна разрыдалась, поняв, что лишилась своего самого веского аргумента – оружия.

Впрочем, переживала она недолго. В ее бедную голову пришла новая идея, и она достала из сумки пузырек с кислотой, секунду задумчиво вертела его в руках, очевидно, прикидывая, чья физиономия достойна быть первой, однако потом спрятала его обратно:

– Да и ладно! Живите! Пользуйтесь моей добротой!

Виктория тут же не преминула «воспользоваться» и заявила, что, ежели веских аргументов (как то: пистолета, пулемета или же серной кислоты) у оппонентов более не имеется, то она, пожалуй, пойдет себе из этого гостеприимного дома куда подальше.

– А шубу, – добавила она, – так и быть, вам оставлю. Хотите, почистите и носите, от щедрот моей души!

Эдуард попытался увязаться за ней, но Виктория смерила его взглядом, от которого можно было скончаться на месте.

– Ну до чего неприятная баба! – сказала Марианна, когда за Викторией захлопнулась дверь.

Эта реплика почему‑то вызвала у Барбары дикий хохот. Она смеялась просто до колик, пока из этого состояния (то ли действительно спасительного веселья, то ли истерики) ее не вывела Зоя.

Она зашептала ей на ухо что‑то ободряюще‑нежное – про то, что никому не даст ее в обиду и что теперь все будет хорошо. Бася кивнула, хотя ей казалось, что хорошо уже не будет никогда.

– Ой, смотрите! – вскрикнула Марианна, указывая рукой в сторону окна. – Этот белый, который все время за нами наблюдал, доволен, что все живы. Улыбается и крыльями машет! И даже похвалил меня за благоразумие, сказал, что я хорошая, добрая девочка!

– Конечно, вы хорошая, – сказала Зоя. – Вы идите домой, Марианна, отдохните, выспитесь. Завтра все наладится и начнется новая жизнь!

Марианна задумалась, и вдруг в ее лице появилось какое‑то озарение:

– Я поняла! – воскликнула она. – Теперь я все поняла! Того Эдуарда – настоящего и правильного – больше нет! Может быть, он умер или его украли инопланетяне, а этот – другой! Влез в его тело и им притворяется!

Она с ненавистью посмотрела на Эдуарда и даже топнула ногой.

– Убить бы его, растереть в порошок, оторвать пару конечностей…

Эдуард на всякий случай отодвинулся от бывшей жены подальше…

– Но только зачем? Зачем он вообще мне нужен? – Последнюю фразу Марианна произнесла весьма осмысленно, озадачив присутствующих. – Писательница, забирай! Дарю! – великодушно объявила Марианна.

– Я что – новогодний подарок? – возмутился Эдуард и бочком‑бочком стал двигаться к выходу.

Как ни странно, задерживать его Марианна не стала.

Услышав стук захлопнувшейся за Эдуардом двери, Бася горько вздохнула: «Да что же это, люди добрые?! Столько выкуренных сигарет, выпитого коньяка, растраченных нервов – и все ради такого бездарного финала? Чтобы я еще когда обольстилась химерой под названием любовь?! Да ни за что, никогда! Присягаю!»

 

* * *

 

К Зое подошел Павел и взял ее за руку.

– Идем!

Уверенно так сказал, по‑мужски.

А Зоя, вместо того чтобы поинтересоваться, куда и зачем, спросила:

– Ты уверен? – И пошла за ним.

Барбара хотела было удержать ее, но промолчала.

Ей почему‑то вспомнился день, когда она впервые увидела Зою.

Девочка, возникшая на пороге, – такая худенькая, стеснительная, – вызывала желание опекать ее, направлять… Правда, эта глупышка почему‑то упрямо отказывалась от опеки и помощи. И однажды Бася не без удивления поняла, что Зоя сильная – в таких вот хрупкеньких девочках может таиться недюжинная сила, силища. Горы свернет, если есть ради че