Снежная Шапка – Трущобы. Конец дружбы

 

Легкий снег оседал на дощатое крыльцо таверны, чем вызывал ворчание пожилого служителя. Мужчина преклонных лет старательно сметал белую порошу прочь, на дорожку, но лишь для того, чтобы дать место следующей порции даров Светлого Бога.

– Я даже не знаю, куда идти, – честно признался мне Фарри. Он стоял рядом, нахмурившись. – У меня есть клочок карты, в которой я зачеркиваю места, откуда меня уже прогнали. Там не осталось неиспробованного. В Трущобах мне не везет, а больше и искать‑то негде.

Я не ответил, впитывая в себя Снежную Шапку. Воздух здесь был совсем не такой, как у нас в Кассин‑Онге. В нем содержалось больше примесей цивилизации. Даже досюда доносились запахи из коптилен, раскинувшихся в паре кварталов к югу от трактира «Теплый Стан». Им вторила вонь из мастерских дубильщиков. Одновременно с этим слегка пахло жареным мясом из лавки, холмом потемневшего снега приютившейся меж двух общинных домов напротив таверны, по ту сторону широкого канала.

Ароматы перемешивались и кружили голову. Над снежным городком расползались едва видные клочки пара, а по обледенелому каналу, разделяющему нас и лавку, ползли тарахтящие тягачи да небольшие однопалубные лайары. Дорога кораблей проходила ярдах в десяти ниже оградительного парапета, которым заканчивалась обочина пешей тропы.

Не сговариваясь, мы пересекли дорожку и остановились у ограждения. Я облокотился, наблюдая за тем, как внизу по льду едут дымящие частные корабли местной знати и небольшие товаровозы. Соседний с Трущобами район назывался Торговым. Оттуда тоже шли пути в пустыню, но, как рассказал мне Фарри, здесь, в чадящей мешанине жилых домов бедного района и его отделочных корпусов, пошлины на въезд были пониже.

Так что капитаны победнее стремились попасть в Торговый район именно через Трущобы. Конечно, могучие продавцы древесины с далекого Берега, как и купцы, промышляющие поставками железного леса, пользовались караванной дорогой соседнего района. Здесь же выживали те, у кого на продажу есть сотня‑другая шкур да несколько корзин рыбы.

Зимний город пожирал все.

– Может быть, пойдем на рынок? – наконец сказал я. Фарри молча топтался рядом, надвинув на глаза капюшон, и смотрел, как снег падает в ледоходный канал. Вдоль ограждения шла направляющая веревка. Сложная система узлов и развилок обеспечивала жителям Трущоб шанс добраться до дома, если начнется буря.

Сам трактир, в котором мы оказались постояльцами, выглядел довольно неплохо, и выгодно отличался от домов‑сугробов, облепивших его со всех сторон. Сделанный из камня, с деревянными ставнями и крыльцом. Расточительная роскошь, приходящая в упадок. Снег с крыши давно не сбрасывали. Левый поручень, на который я некстати оперся, когда спускался с крыльца, покачивался.

Мне казалось, здесь было теплее, чем у нас в деревушке.

– На рынке народу толчется много. А работа всем нужна. Весть о Проломе разлетелась быстрее снаряда, пущенного из дальнобоя. Из всех южных деревень в город идут. И все ждут, когда зимующие капитаны начнут набирать команды, – поделился новостями Фарри.

– Я даже не знаю… Расскажи поподробнее о городе. Я никогда тут не был…

Фарри был угрюм, но возможность поговорить отогнала от него безнадегу.

– Все просто. Мы находимся в самом бедном районе Шапки. На севере земли гильдий, жилые дома, цеха, академии. Туда нам с тобой путь заказан. Хотя ты можешь попытаться, но я постараюсь держаться подальше оттуда. Шарренвейм далеко, но люди «моей» гильдии нередко путешествуют. Я бы не хотел встречаться со знакомыми. Да и с рыбаками Шапки тоже…

– А дальше? Мы же не на острове, да? – Я видел к северо‑востоку возвышенность, облепленную заснеженными домами. Отсюда они казались крошечными. Невероятно, но идти туда нужно не меньше двух часов, если по хорошей погоде. А на севере так и вовсе вздымалась в небо укутанная снегом гора.

– На острове лишь район знати и часть центрального. А тут – припай, но и сюда Темный Бог вряд ли доберется. В самой горе расположен рабочий район… – Фарри продолжал вещать, и голос его становился увереннее. – Там можно попытать счастья, но для этого нужно пересечь Торговый квартал, а туда без знака торговца или специальных проходных отметок никак не пробраться. Только если тайком. Конечно, лазы везде есть, но если вдруг увидит стража – легко не отделаемся… Так что нам суждено крутиться либо в Трущобах, либо идти в район Гильдий. Сам понимаешь, выбор невелик. Хотя тебе‑то чего мучиться – иди к гильдейцам, ты чист. Найдешь работку подмастерья. Платить, конечно, будут мало, но пока мы живем с Эльмом…

Он замолчал.

В последние дни силач все чаще возвращался в номер пьяный, а один раз приволок с собой развязную женщину и выставил нас за порог, наказав сидеть внизу, в зале. В тот вечер Лайлы не было, и потому мы просто торчали в углу, наблюдали за постояльцами и пытались угадать, кто и чем занимается. Потому что наслаждаться игрой угрюмых бардеров без голоса той девушки мне не удавалось…

Она никак не шла у меня из головы.

– Пока мы живем с Эльмом, у нас есть хотя бы кров и пара кусков волчатины или бродунины на ужин, – закончил он наконец. – Или оленины, если повезет.

Мимо по каналу ледоходов прокатился кораблик. Я увидел сквозь стекло кабины молодую и богато одетую женщину. На миг ее взгляд коснулся меня, и в нем не было ничего, кроме смертной скуки. Те места, откуда она ехала и куда направлялась, – не вызывали в ней никакого интереса. Гораздо любопытнее были чувства ее спутника, сидевшего за штурвалом.

Женщина стояла позади него, чуть отстранившись, а тот злился на нее и очень хотел добраться до дома, чтобы…

Я покраснел, почувствовав, что он думает о своей спутнице. Для подростка это непростое понимание, что иногда акт так называемой любви оказывается завуалированной местью.

– Явно знатные, – заметил мой интерес Фарри, и его губы скривились в печальной улыбке. – Хорошо им, наверное, живется.

– Не думаю… – Я не хотел рассказывать про свой дар.

– Поверь мне, хорошо. Когда‑то давно… – Он умолк. Меня никак не укололо это «давно» из уст пятнадцатилетнего мальчишки.

– Куда пойдем?

– Предлагаю по трактирам – я обошел с пяток, но есть ведь и еще. Снег убирать, дерьмо носить. Должна ж найтись хоть какая‑то работенка, а? А если повезет, сможем и комнату получить. Потом выкупим твой компас…

Фарри больше не держался за Эльма. Их дружба зачахла после нашего спасения из поселка рыбаков. Может быть, виной тому случившаяся с силачом перемена. Сейчас я понимаю, какую же травму он, человек, единственный талант которого – мощь рук и тела, получил после схватки с ледовой гончей. Но вряд ли это оправдывало такие изменения.

Позавчера Эльм, пьяный, ударил Фарри за то, что тот попросил так не напиваться. Едва держащийся на ногах мужчина отбросил мальчика в сторону, прижал его здоровой рукой к стене, а затем сунул к носу воспаленный обрубок.

– Это сделал твой собачий дружок. А выходит, и ты. Что хочу – то и делаю. Хватит, вы уже наделали делов. Я с вами вожусь только потому, что у меня перед вами собачий долг. Но как только вы выплатите мне ваш… Я буду рад сказать вам: прощайте, собачьи выродки!

Потом он посмотрел на меня, скривился от ярости:

– Ищи деньги за компас, малец. Остальное меня мало волнует. Не успеешь – я попытаюсь его продать. Может быть, мне перепадет билетец в соседний район. Как тебе такой расклад, собачья дрянь? А?

Я тяжело вздохнул, вспоминая ту беседу. Зарабатывал Эльм неплохо для вышибалы, но половину спускал на выпивку. Я и не знал, что он сторонник столь пагубной привычки, но Фарри рассказывал, что и в цирке пару раз у Эльма были неприятности из‑за его страсти к шаркунке и белой водке.

– Идем. Работа сама к нам не придет, – бодро сказал Фарри, и мы зашагали по дорожке вдоль парапета. Я никак не мог оторваться от корабельных рвов. То тут, то там через канал были перекинуты обледеневшие мостки. Так, чтобы мачты грузовозов не достали их и не сорвали с места.

Мне так хотелось прокатиться на корабле по каналу. Когда слева и справа от тебя ледяные стены, а наверху, над твоей головой, ходят зеваки и провожают тебя, моряка пустынь, восхищенным взглядом.

Мечты… Я тяжело вздохнул и вернулся к реальности.

От Трущоб веяло бедностью и разрухой. Многие дома, даже общинные, в которых жило несколько семей сразу, почти разваливались. Кое‑где снег продавливал крыши, кое‑где заносил входы, откуда можно было выбраться только ползком. Пару раз я видел отчетливые щели, чуть прикрытые старыми смерзшимися тряпками. Как только они не мерзнут там, внутри? Энгу в городах дешевле, и ее значительно больше, чем в местах, где один шаман на сотню лиг, но неужели они всегда топят именно ею?

Странная логика для бедняков. Особенно вспоминая, как мы прекрасно согревались в пустыне, во временных хижинах, составленных из ледяных блоков.

 

Люди тут тоже были странные. Прохожие с подозрением и явно недружелюбно косились на нас, двоих подростков, блуждающих по городу.

– Чужаков нигде не любят, – пояснил Фарри. – Когда на одном месте живешь много лет – всегда смотришь волком на незнакомца.

– У нас в деревне гостям всегда были рады.

– Это не деревня, – отрезал парень. – В городах, в местах подобного типа всегда ждешь опасности от любого, даже знакомого человека.

Он будто раздулся от важности знатока. Но все равно в каждом слове Фарри чувствовалась боль. Я твердо для себя решил докопаться до того, что же случилось с ним в детстве. Почему он считает, что не заслужил такой жизни, и сам в принципе недолюбливает людей, несмотря на то что в общении с незнакомцами всегда улыбчив и добродушен.

Странные мне попались спутники… Но, в отличие от Эльма, Фарри пытался подстроиться к миру, а не гнул его под себя.

Весь день мы бродили по городу в поисках хоть какой‑нибудь работы. Порой нас гнали прочь такие же соискатели, как мы, только они были взрослыми, крепкими и что‑то да умеющими. А что умел я, кроме мелкой работы по дому да фермерских знаний?

– А тут есть теплицы? Я слышал, что они есть! – пришло мне в голову.

– Есть, – кивнул Фарри. – К югу от квартала знати. Но это, считай, и не город уже. Вот только чтобы туда попасть – нужно через Торговый район идти. А ты понимаешь, что это бессмысленно. Но ничего! Мы обязательно что‑то найдем!

С каждым отказом он будто расцветал, в отличие от меня. Я смущался, когда Фарри, который взял на себя роль переговорщика, говорил с очередным нанимателем. Люди слушали его с усталостью, с раздражением, и я всегда знал, что они нас не возьмут, но мальчик расписывал свои и мои умения так ярко и красочно, что мне попросту было стыдно за столь откровенную ложь.

Фарри искренне верил, что нам повезет. Я чувствовал его. Он был из тех людей, что никогда не сдаются.

Но нам не повезло. Ни в первый день, ни во второй, ни в течение этой недели, ни в течение следующей. Больше месяца мы болтались по улицам Трущоб, тщетно разыскивая хоть какую‑то возможность раздобыть немного денег. Каждое утро нас будил Эльм и отправлял на поиски работы, а когда мы возвращались ни с чем – зло цедил:

– Долг растет.

За недели поисков я уже смог ориентироваться в городе один. И знал, что среди кожевен можно нарваться на неприятности: местные работники грубо чурались незнакомцев и набирали людей только из гильдии Кожных Дел. А в узких, часто занесенных улочках между жилыми домами можно вступить в только что выплеснутые нечистоты, потянуть ногу или и вовсе пропасть. Пару раз я видел, как стражники, суровые бородатые воины с белыми воротниками и в медвежьих шапках, вытаскивали из лабиринтов мертвецов. Пять раз меня пытались ограбить, а одним вечером я еле сбежал от шайки враждебно настроенных подростков. Жизнь в Трущобах оказалась непростой. Даже днем можно было наткнуться на неприятности, когда тебя выталкивали из толпы в переулок и бесцеремонно обыскивали, ища хоть что‑то ценное, но, разочаровавшись, сопровождали тумаками обратно и ждали следующей жертвы. Стража в таких местах почему‑то не появлялась.

Но, невзирая на все опасности, я каждый вечер возвращался на улицу (кроме тех дней, когда выступала Лайла) и отправлялся на южную окраину, где неподалеку от ворот, к западу, в большом котловане стояли ледоходы бедных капитанов Шапки. Голубая стена возвышалась здесь на много ярдов. Титаническая преграда против ветра и метели. Пробравшись сквозь тесные лабиринты троп, весь облепленный снегом, а иногда и грязью, я добирался до заброшенного каменного дома, стоявшего почти на площадке над карьером. Там давно уже было вынесено все, что можно было утащить. Поэтому я стоял у окна без стекла, облокотившись на подоконник, и наблюдал за тем, как там, внизу, копошатся у кораблей инструментарии. Как праздно шатаются моряки, возвращаясь из кабаков и трактиров. Как суровые капитаны обходят свои суда, следя за работой мастеровых. В основном здесь отдыхали суда вроде трехпалубных шаппов и двухпалубных скортов, но почти у самой стены стоял мертвый корпус старого экспедиционного квартера. Тяжеловеса, повидавшего так много мест и теперь оказавшегося грудой металла в карьере Снежной Шапки.

Честно говоря, именно тогда мне захотелось стать моряком. Повидать мир в составе дружной компании. Оказаться подальше от Эльма. Стоять в рубке ледохода с чашкой перцового чая и ехать к концу вселенной. Пусть даже на службе какой‑нибудь гильдии, но моряком.

А еще лучше – капитаном.

Но прежде всего мне необходимо было забрать назад свой компас, а долг и не думал уменьшаться – только рос ото дня ко дню. Это безмерно злило Фарри, и я чувствовал, как он задумывается о том, чтобы просто сбежать, пусть и в пустыню, но подальше от такого негласного рабства. Как ни странно, его удерживало желание вместе со мной пройти по дороге тайны ледовых гончих. Его детская радость от прикосновения к легенде перевешивала здравый смысл. И он искал шанса вырваться отсюда без бегства. Он очень не хотел возвращаться к той жизни, что вел до моей истории о компасе.

С работой, как вы понимаете, дела шли у нас не очень хорошо. В Снежной Шапке было много пришлых, и конкурировать с ними мы не могли. Хотя Фарри везло больше в поиске, но никак не в самой работе. Впрочем, я говорил об этом. Глядя на его неудачи, я все чаще задумывался, что нужно попытать счастья на ферме. Пробраться с кем‑нибудь из купцов в Торговый квартал, а оттуда… Эх…

Вообще самым светлым пятном в те дни для меня оказалась Лайла. В тот день, когда я впервые увидел ее, – она напрочь поселилась в моем сердце, так что о Сансе я и вспоминать перестал. Представьте себе мое удивление, когда я узнал, что Лайла слепая. Сказитель‑калека, обитающая в трущобах Снежной Шапки, в захудалой таверне. Почему мне и в голову не пришло, что черная повязка, пересекающая ее изысканное лицо, не штрих артиста, а черта старой трагедии?

Я долго ходил на ее представления, жадно ловя каждое ее слово, каждое ее движение. Зачарованный песней мальчуган, еще не понимающий, чего он хочет, но уже страстно желающий этого.

На ее четвертое выступление я решился с ней заговорить. Я специально приберег местечко неподалеку от помоста, вечно занятого бардерами. Сюда необходимо было приходить пораньше, так как желающих поглазеть на Лайлу хватало. Пару раз из‑за этого начинались стычки, но тогда в ход шли вышибалы и выкидывали на мороз всех, кто хоть как‑то возмущал общее спокойствие. Особенно усердствовал в этом Эльм.

В тот вечер, увидев меня на ближайшей лавке, он подошел ко мне:

– Ты бы, собачья плешь, работой занялся, а не штаны просиживал…

– Так вечер, Эльм. Я весь день только и занимался, что ходил по этому собачьему городу. – Ко мне уже прицепилось это противное словечко.

– Надо не ходить, а работу искать. Ты же не все вечера тут сидишь. – Он злился, и в нем было нечто, чего я не понял. Тогда не понял. Позже мне все стало ясно.

– Я устал…

– А Фарри не устал? Хотя этот собачий сын лучше бы занялся своей работой, как я ему говорил, чем…

– ЭЛЬМ! – заорал хозяин. – Хватит трепаться, иди работай!

Силач осекся, в нем забурлила ярость, но он медленно обернулся к вредному мастеру Райдэлану, владельцу трактира:

– Я только перемолвился парой слов с моим приятелем, – пробасил он. Его рука коснулась моей головы и грубо потрепала волосы. – Всего лишь перемолвился…

– Иди работать, драный демон!.. – Чем‑то Райдэлан напоминал мне Одноглазого. Наверное, тем, что использовал те же присказки…

Эльм отошел, бросив на меня недобрый взгляд.

Народ набивался в трактир, и мастер Райдэлан охотно собирал с каждого непостояльца плату за вход. Вскоре все лавки оказались заняты, да и у стен собрался народ. Бардеры наигрывали унылую мелодию, но никто не дерзнул их прерывать. Меж лавок грозными кораблями прохаживались вооруженные дубинками вышибалы, готовые унять любое проявление неуважения к артистам.

К выступлениям Лайлы хозяин таверны относился с раболепным почтением.

Когда девушка неуверенно вышла из‑за портьеры – зал взорвался аплодисментами, и я хлопал громче всех, глядя, как ее прекрасные губы трогает смущенная улыбка.

Сразу после того как утихли рукоплескания, громко стукнула входная дверь, и почти все обернулись на звук. Вошедший в трактир Фарри с опухшим лицом всплеснул руками, извиняясь, и тут Лайла заговорила.

Бардеры тут же сменили мотив на более веселый, и девушка принялась рассказывать историю о мальчике, которого родители обещали отдать злому охотнику на волков в качестве ученика, а тот, обожающий этих зловещих хищников пустыни, придумывал и фантазировал, лишь бы избежать этой участи. Герой искренне любил этих могучих созданий и понимал, что волки не виноваты в своей натуре, что на морозе нельзя выжить иначе. Она рассказывала, как он остроумно боролся с волей родителей и с глуповатым охотником, пытаясь убедить их в изначальной доброте диких зверей, но над ним потешалась вся деревня, и в итоге парень ушел в снежную пустыню один. Несколько дней его искали, но так и не нашли, сочтя погибшим. Люди говорили, что он настолько любил волков, что приготовил себя им на ужин. А затем, спустя два года, парень вернулся назад, и гигантские твари слушались его так, как покорно следуют за хозяином верные псы. Однако деревня не приняла его таким, и потому он ушел обратно в пустыню, и говорят, что стал тем самым Волчьим Пастырем, направляющим свои стаи к Проломам Темного Бога.

Сразу после этой сказки она запела печальную историю о мальчике, год живущем в чреве мертвого снежного кита. И когда наконец выступление ее подошло к концу, под бурные овации удалилась за портьеру.

Я знал, куда она пойдет дальше. Небольшой коридорчик и комната. О, сколько раз я там бывал, прислонившись ухом к ее двери и мечтая увидеть, как она живет. Я наслаждался тем теплом, что источала ее душа. Грустная, но изумительно красивая.

Я не успел ее нагнать: рядом со мной оказался Фарри.

– Опять не повезло. Нарвался на какого‑то здоровяка, и он мне нос разбил, – жалобно поделился он. – Вот почему так? Неужели нельзя было просто сказать, чтобы я не совался? А?

– Очень больно? – Все мои мысли были об ушедшей Лайле. Я хотел сегодня постучаться к ней в дверь и рассказать, как много значат для меня ее рассказы, ее выступления.

– Да нет, снегом растер… Ты куда‑то спешишь?

– Да, – схватился я за соломинку. – Подожди пару минут, ладно? Потом поговорим.

Фарри улыбнулся, но мои слова его задели.

– Я буду тут, пожую, что на кухне найдется. Жду!

Я бросился в коридор, ведущий к проходу в комнату Лайлы. Светлый Бог, как же я тогда вспотел. Пот лил градом, и я постоянно, как заведенный, смахивал его рукавом со лба. Добравшись до заветной двери, я набрал в грудь воздуха, утихомиривая сердце. Занес руку…

И услышал:

– Тебе понравилось? – Приглушенный голос Лайлы я узнал сразу. – Я не люблю эту историю про мальчика.

– Очень. И ты зря так говоришь, эта серьезная сказка. Сложно остаться человеком в такой ситуации, – ответил ей мужской голос. – Ты очень хорошо все спела, я обо всем забываю, когда слышу тебя, Лайла.

– О, Эльм, ты так учтив для простого вышибалы!

Сердце у меня в груди ухнуло, воздух с сипением вырвался наружу. Эльм?! О да, конечно, Эльм. Из‑за двери тянуло его постыдной похотью.

– Я предпочитаю называться охранником, Лайла. Ты же знаешь, – голос силача стал ниже. Какое‑то время они молчали. Я прислонился к двери ухом, вслушиваясь. И мне показалось, что я услышал, как сказительница тихо и сладко ахнула.

– ЭЛЬМ! – взревел в коридоре мастер Райдэлан. – О, малец, а ты тут что делаешь?

За дверью замешкались. Я почувствовал страх и смущение Лайлы и злость Эльма.

– Что ты тут делаешь, паршивец?! – Хозяин в два шага оказался рядом со мной и схватил за ухо. От боли я встал на цыпочки и засипел сквозь зубы.

После некоторой заминки распахнулась дверь, и на пороге показался разгневанный Эльм.

– Ты плохо работаешь, Эльм! – рявкнул на него трактирщик. Он был невысок, лысоват, и силач смог бы убить его одним ударом.

Об этом бывший циркач сейчас и думал.

– Какого драного демона ты тут делаешь, когда зал забит? Там чуть драка не началась – слава Светлобогу, хотя бы Ноулз не из такого драного теста сделан. Лайла!

Девушка из комнаты не показалась.

– Скажи своему ухажеру, чтобы не лез к тебе после представлений. Он мне нужен в общем зале!

– Простите, мастер Райдэлан, – донесся ее смущенный голос.

– А тебе, Эльм, я урезаю жалованье. Ты очень плохо работаешь. Калечить ты умеешь, а работать – нет!

Он был храбрый человек: так разговаривать с затаившимся в душе Эльма зверем! Потому что я, извиваясь от боли в ухе, постарался отшагнуть от силача подальше.

– Урезаете?.. – Лицо вышибалы вытянулось от изумления и детской обиды.

– И что тут делает твой щенок? Ты бы разобрался с ними, а то только жрут и спят, места занимают!

– Мне самому интересно, мастер Райдэлан, – с угрозой сказал Эльм, уняв так свою обиду.

– Дайте мне работу, мастер Райдэлан, – взвыл я. От боли у меня на глазах выступили слезы. Казалось, что еще чуть‑чуть – и он оторвет мне ухо. – И я не буду занимать место! Пожалуйста!

Трактирщик опешил, отпустил меня. Смущенно кашлянул:

– Ох, извини, малыш… Нет у меня для тебя работы… – Но тут же грянул: – Но не шатайся по трактиру так, будто он твой!

– Мастер Райдэлан… – В проеме появилась Лайла. Она стояла за спиной силача и положила одну руку ему на предплечье, ее черные волосы рассыпались по плечам. Светлый Бог, от ее красоты у меня заныло сердце. – Простите меня… мы договаривались… Не наказывайте Эльма…

– Я все сказал. Можешь отдавать ему часть заработка, Лайла. Я обожаю тебя, твой голос и доход с него, но вышибал у меня только двое! А с вашими шашнями – всего лишь один.

Она могла пригрозить ему уйти в другую таверну. Могла поставить любое условие, и трактирщик принял бы его. Столько нежности к Эльму было в душе сказительницы.

Но она ничего такого не сделала… Просто опустила головку и промолчала, жалея силача и коря себя за его падение.

Меня обуяла ярость: я вспомнил, как на днях Эльм развлекался в комнате с какой‑то потаскухой. Как смотрел на других женщин, оказывавшихся в таверне. И это чудовище теперь нацелилось на мою Лайлу!

Или уже не нацелилось? Что, если… Судя по руке на предплечье, по тому томному «ах»… На глазах выступили слезы обиды.

– Пошел вон, – рявкнул мне хозяин таверны. – И ты, Эльм, тоже. Жалованье урезаю, мне надоело, что ты либо надираешься в стельку, либо от работы отлыниваешь. Продолжишь – вышибу тебя на улицу вообще. Понял меня?

– Да, мастер Райдэлан… – прогудел Эльм.

Смотрел он на меня обвиняюще.

Я не помню, как добрался до комнаты. Плюхнулся на топчан. Ткнулся лицом в подушку. Лайла, чудесная Лайла… И Эльм… Мой рассудок отказывался принять подобное. Как она не чувствует его зла, его грязи?

Неужели слепота бывает еще и душевной?

И когда он вообще успел?!

…Хлопнула дверь, и я обернулся, ожидая увидеть озверелого Эльма, но это был лишь обиженный Фарри:

– Вот ты какое дело срочное нашел – на кровати полежать?

Он вдруг умолк, его лицо вытянулось, и только сейчас я понял, что по щекам у меня текут слезы обиды.

– Светлобог, Эд, что с тобой? – встревожился Фарри.

– Не бери в голову… Собачья жизнь….

Он подошел к топчану, сел рядом.

– Не плачь! Я тебя сразу простил! – Он улыбнулся. – Я понимаю твое раскаяние.

– Извини меня…. Тут такое случилось….

– А вот и вы! – прорычал Эльм. Силач вошел в комнату, очень медленно, зловеще прикрыл дверь и прошипел: – Доигрались, собачьи выродки? Ты нашел работу?

Эти слова адресовались Фарри. Тот сжался, поднялся на ноги и гордо встретил взгляд силача:

– Нет.

Эльм ударил. Так неожиданно, что мальчик не успел защититься. Силач стукнул его так мощно, что мальчик упал.

– Из‑за вас мне придется завязать ремень потуже, собачьи дети. Мне только что урезали жалованье!

Фарри сел, потирая ушибленное место, и зло посмотрел на обидчика.

– Скажи спасибо своему дружку, – ответил тот.

«Он целовал Лайлу. Он целовал ее, это точно. А как она ахнула. Что он сделал с ней в тот момент? Что? Я убью его! Светлый Бог, он же настоящее чудовище, ты понимаешь это?»

– Ты же встречался с другой! – почти выкрикнул я. – Ты же приводил сюда женщину!

– Шлюхи – это одно, собачий выродок! Ты подрастешь и поймешь. Но не суй нос не в свои дела! С Лайлой у меня все серьезно.

– Ты обманываешь ее!

– Тебе тоже врезать? У меня руки чешутся, поверь. Сопляк будет учить меня, как жить? Тоже хочешь узнать, какой вкус у ее губ, уродец? А?

Он попал в больное место. Но… Эльм? Я не мог в это поверить.

– То, что у меня нет руки, – нас сближает, знаешь ли. Калек тянет друг к другу, – осклабился Эльм. – А теперь к делу. Фарри. Мне плевать на твои принципы. Хватит, поиграли. Завтра ползи на рынок и займись тем, что умеешь.

– Я не буду воровать!

– Значит, я сдам тебя в пост стражи, благо он тут на соседней улице. Понял меня?

– Я не буду воровать больше! – вскочил Фарри, шагнул к Эльму. – Никогда! Понял меня?

Силач ударил его еще раз.

– Для усвоения. Даю вам неделю. Не будет денег – продам твой собачий компас, а тебя сдам страже. Все ясно?

Мы с Фарри смотрели на бывшего товарища с ненавистью. Обоим хотелось вцепиться ему в горло, но я понимал, что ни единого шанса на успех у нас нет.

– Я слишком долго с вами цацкался. А теперь мне пора. Теперь мне пора идти на собачью работу.

– Я не буду воровать!

– Значит, отправишься валить железный лес, там такой малыш будет кстати. Работать не сможешь, а развлечешь лесорубов хорошо.

Я онемел от злости Эльма.

– А ты еще раз сунешься в мои дела – убью. Мне проще прикончить вас обоих и забросить куда‑нибудь в жилых кварталах, может быть, найдут когда‑нибудь.

Он еще раз оглядел нас, фыркнул:

– Вы спасли мне жизнь. Хорошо. Я не дал вам сдохнуть здесь, в городе. Но сидеть у меня на шее и портить мне жизнь я не позволю. Ясно вам, собачьи выкормыши?!

Сказав это, он хлопнул дверью и ушел.

Мы долгое время молчали. Фарри всхлипывал, я находился в состоянии оцепенения.

– Почему он так? – наконец спросил мой приятель. – Что мы ему сделали?

– Он просто такой человек… Очень плохой.

– Почему? – Фарри сел на свой топчан. – Я не хочу воровать. Я не хочу возвращаться к этому… Знаешь, тогда, у вас в деревне, мы были потому, что он напоил меня и на спор предложил влезть в дом вашего старосты, пока все на представлении. И я согласился, хотя давал себе слово никогда не возвращаться к ремеслу. Но согласился. Проклятая шаркунка… Появление Темного Бога все поставило на свои места. Это был знак, понимаешь? Я проявил слабость, и он явился. Теперь же я никогда не буду воровать. Никогда!

– Как ты стал вором? – Меня мучила боль парнишки, и она перекрыла мое отчаяние. Лайла… Великолепная Лайла предпочла Эльма… Но разве он достоин ее?

А я ее достоин?..

– Я расскажу… Я не люблю эту историю. Но зато, может быть, тебе станет проще понять, в каком мире мы живем… Это не ваша деревня, – глухо сказал Фарри. – Эльм знает ее. Но больше никто. Прошу, никогда не проси меня стать воришкой. Пожалуйста. Поклянись.

– Клянусь…

– Тогда слушай…

Он тяжело вздохнул, опять потер челюсть, куда пришелся удар Эльма.

 

Глава четырнадцатая