Ипотечный кредит, ипотечный террор

 

Однажды в «Живом журнале» своей знакомой из Севильи я натолкнулась на запись, в которой она рассказывала про то, как к ним домой пришла очередная инспекция – с регулярной проверкой не то электрической, не то газовой проводки. Ее сын‑школьник, увидев людей в форме, убежал в свою комнату и расплакался: «К нам пришли забирать дом?» Он видел в школе так много детей, чьи семьи оказались на улице, что начал бояться каждого, кто казался ему сотрудником банка или полиции.

Обычная испанская газета за 3 февраля 2013 года. Среди прочих новостей на первой полосе – сводка о том, что накануне в стране покончили с собой три пожилых человека, которые не смогли погасить ипотечный кредит и в результате лишились крыши над головой. Месяцем раньше в каталонском выпуске El Periodico – статья о массовом самоубийстве в Барселоне. Молодая пара, взявшая в кредит квартиру, и их поручители родители‑старики не смогли вовремя выплатить нужную сумму. В результате банк в счет погашения кредита отобрал не только купленное в ипотеку жилье, но и родительский дом. Семья оказалась на улице без средств к существованию, и все они покончили с собой. Тысячи картонных коробок, расстеленных у дверей банков, импровизированные шалаши в полях, регулярные сообщения в новостях об очередной смерти. «Они не покончили с собой, их убили!», кричали собравшиеся на демонстрацию у здания парламента испанцы. Правительство обещало предпринять решительные меры, но до сегодняшнего дня ситуация не изменилась.

Испанские банки, выдававшие своим вкладчикам кредиты на жилье, выставляли жестокое условие – даже при конфискации имущества долг по платежам остается за должником. А в случае его смерти долг передается наследнику. Тогда, когда договора заключались, эти условия казались не такими значимыми, ведь, имея постоянную работу, можно было без проблем выплачивать ежемесячные платежи. Но с наступлением кризиса тысячи людей, лишившиеся работы, не смогли продолжать платить по счетам и оказались под открытым небом, продолжая быть должниками перед банком. Кто‑то нелегально скрылся из страны, кто‑то вышел на дорогу просить милостыню или отправился грабить супермаркеты, а кто‑то решил свести счеты с жизнью.

На сегодняшний день активно обсуждается закон, согласно которому должники по ипотечным кредитам будут иметь право продолжать жить в купленных таким образом квартирах на протяжении дополнительных пять лет, выплачивая ежемесячную ренту, которая не должна превышать 30 процентов от дохода владельца, будь то пенсия или социальные выплаты. Очевидно, что это не решит проблему в целом, но так правительство планирует дождаться времени выхода страны из кризиса.

 

Потерянные миры

 

Для большинства приезжающих в страну туристов Испания представляется страной с рекламного буклета. Роскошные виллы у моря, величественные исторические памятники, современные дома Барселоны и Мадрида. Красивая, благополучная, современная страна.

Между тем тому, кто мало по ней путешествовал, а бывал только в популярных туристических городах, может быть, и не известно о километрах так называемых «потерянных миров». «Эль мундо пердидо» – так журналисты прозвали деревни, расположенные в самых разных частях Испании, где проживает всего по несколько человек, а то и совсем никого.

Около трех тысяч поселков, зачастую представляющих архитектурную и историческую ценность, стоят абсолютно пустые – здесь никто не хочет жить, и нет средств, чтобы ими заниматься. Романские церкви, скиты, старинные постройки – и ни единой живой души. Такие деревни‑призраки расположены в основном в горных районах Испании – в Пиренеях и на севере страны. Их жители один за другим перебирались в большие города, чтобы найти там работу, и постепенно не осталось никого. Сегодня группа добровольцев под управлением ученого‑историка организовала движение по резаселению таких деревень, но пока им так и не удалось найти желающих там жить. В то время, как на юге страны тысячи людей оказались без крыши над головой из‑за ипотечного кризиса и вынуждены спать на улицах, в отдаленные от цивилизации деревни ехать никто не хочет – там нужно начинать все с нуля. Как считает активист движения по восстановлению этих деревень, они могли бы стать туристическими центрами или местами для отдыха. Для реставрации одного поселения нужна не такая уж большая сумма – от 500 тысяч евро до миллиона, и она могла бы стать хорошей инвестицией. Но удаленность от крупных городов пугает потенциальных инвесторов, а состояние пустующих домов с каждым годом ухудшается. Замкнутый круг, выхода из которого пока не найдено.

Другой вариант «потерянного мира» – это деревни, в которых из жителей осталось всего несколько пенсионеров. Они не видят для себя возможности переезда в большой город и остаются жить там, где родились. В центральной Испании даже есть деревня, где проживает всего один человек. Все остальные разъехались кто куда, а пожилой испанец решил остаться в родном месте до конца. Раз в неделю из районного центра ему привозят продукты и лекарства, все остальное время он живет в пустой деревне совершенно один.

В провинции Леона есть целый ряд деревень, среди жителей которых остались одни старики. По воскресеньям к ним приезжает священник из центрального поселка, а через день – фургон с хлебом. Все, чем жили эти поселки, – земледелие. Кукурузные и рапсовые поля не приносили столько денег, чтобы обеспечивать потребности молодых, и они уехали отсюда целыми семьями. Так же, как и в истории с одиноким стариком, здешние пенсионеры решили не покидать родных мест и образовали своеобразную коммуну. Из развлечений у них только разговоры с соседями на центральной площади да походы в единственный на всю округу бар. Кукурузы в поле хватает на прокорм скота, тем и живут. Новых соседей не прибавляется, туристы в этих краях не бывают. Постепенно деревни пустеют, и появляются очередные «потерянные миры» на карте Испании.

 

 

Глава 6

Русская испания

 

Кто они, русские испанцы?

 

Однажды я гостила у подруги моей семьи в небольшом городе Торревьеха, на Коста‑Бланка. Подруга семьи вела активный образ жизни: организовывала курсы испанского языка для русскоязычной молодежи, участвовала в специальных городских акциях и посещала все мероприятия, которые устраивала местная славянская организация. Ее искренним желанием было познакомить меня со всеми мало‑мальски деятельными жителями города, говорящими на русском языке. За что, к слову, впоследствии я была ей очень благодарна, потому что именно она тогда познакомила меня с моим первым испанским работодателем, питерским армянином Андраником, с которым мы в течение года делали эмигрантский журнал для местной публики. В один из дней она решила отвести меня в святая святых, в гости к председателю местного Славянского союза Светлане. Это знакомство обещало быть для меня весьма полезным – у Светланы были крепкие связи во всех важных структурах города, к тому же она была лично знакома с каждым русскоязычным жителем Торревьехи и ее окрестностей.

Квартира председателя Славянского союза оказалась на удивление скромной, похожей на советскую хрущевку. Мы пришли, очевидно, не вовремя – в этот день у Светланы был день рождения, и она занималась приготовлением к празднику, не успевая отвечать на телефонные звонки с поздравлениями. Она попросила нас подождать ее в гостиной, пока сама она готовила нам настоящий русский морс. В тот день было как‑то особенно жарко, около сорока градусов, и морсу хотелось невыносимо.

Первое, что я увидела, когда зашла в гостиную, были огромные, на полкомнаты, сани с бубенцами. Крепкие русские сани, деревянные, с щедрой позолотой. Они стояли лыжами вверх и делили комнату на две части – в первой стоял стол, за который усаживались гости, во второй диван, развернутый в сторону телевизора. По телевизору шла передача «Давай поженимся». Лариса Гузеева сватала очередного жениха ярко накрашенной блондинке, лукаво интересуясь его ежемесячным доходом. Прямо напротив дивана стоял сервант «стенка», в котором, как в музее, были собраны все образцы славянского творчества: деревянные ложки, картинки с церквями на фоне зимнего пейзажа, жестяные подносы под хохлому. Завершал картину мощный самовар, занимавший собой самую широкую полку.

Со Светланой в тот день нам удалось пообщаться довольно коротко, из‑за ее домашних хлопот, но потом, благодаря этому знакомству, мне еще долго приходилось править ее тексты, присланные в журнал. Каждый из них начинался и заканчивался проникновенным лирическим отступлением, посвященным важности сохранения русских традиций на испанской земле и упоминанием звона колокольчика. Почему‑то именно колокольчик был для Светланы символом русской культуры.

Сколько бы ни создавалось организаций, пытающихся объединить славянский народ на территории Испании и усадить его за одним самоваром, чтобы читать стихи Пушкина, когда произносишь «русские испанцы», на ум приходит либо один твой знакомый, либо другой, но никак не сплоченная национальная диаспора. И, несмотря на то, что местный Брайтон угадывается здесь то в каталонском Ллорет‑де‑Маре, то в андалузской Марбелье, то все в той же Торревьехе, русские и там умудряются быть самой разрозненной национальной общиной.

При равноедином выборе, обратиться ли в русскоязычную контору или ту, где работают только испанцы, решение чаще всего принимается в пользу второй. И не потому, что нет доверия отечественному специалисту, просто так для русских выражается степень интеграции в испанское общество и потери связи со своей исторической родиной. Переезжая в Испанию, итальянцы остаются итальянцами, японцы продолжают быть японцами, и только русскому быть русским здесь отчего‑то неловко и некомфортно. Одна из самых расхожих фраз, которые я слышала от бывших соотечественников: «Я с русскими здесь как‑то не общаюсь…», произнесенная с оттенком не то оправдания, не то некой гордости за то, что он теперь полноценный член испанского, не российского общества.