III. Буколические мечты Арно дю Тиля

 

Коннетабль де Монморанси, выкупленный королем из плена, только накануне вернулся в Париж и первым делом отправился в Лувр, дабы разведать, не пошатнулось ли его прежнее могущество. Но Генрих II принял его холодно и строго и тут же, в его присутствии, воздал хвалу способностям герцога де Гиза, который, как он сказал, если не спас, то, во всяком случае, приостановил утраты государства.

Коннетабль, бледный от гнева и зависти, надеялся найти хоть какое‑нибудь утешение у Дианы де Пуатье, но и она приняла его с холодком. Тогда Монморанси пожаловался на такой прием и сказал, что его отсутствие, вероятно, пошло на пользу некоторым господам.

– Помилуйте, – скривила рот в злобной усмешке госпожа де Пуатье, – вы, наверно, уже слышали последнюю парижскую прибаутку?

– Я только что прибыл, сударыня, и ничего еще не слышал, – пробормотал коннетабль.

– Так вот что твердит на все лады эта подлая чернь: «В день святого Лорана не вернешь то, что выпало из кармана!»

Коннетабль позеленел, откланялся герцогине и, не помня себя от бешенства, вышел из Лувра.

Придя в свой кабинет, он швырнул на пол шляпу и взревел:

– О, эти короли, эти женщины! Неблагодарные свиньи! Им подавай только успехи!

– Ваша светлость, – доложил слуга, – там какой‑то человек хочет с вами поговорить.

– Пошлите его к черту! – откликнулся коннетабль. – Мне не до приемов! Пошлите его к господину де Гизу!

– Ваша светлость, он только просил меня, чтоб я назвал вам его имя. А зовут его Арно дю Тиль.

– Арно дю Тиль? – вскричал коннетабль. – Это другое дело! Впустить!

Слуга поклонился и ушел.

«Этот Арно, – подумал коннетабль, – ловок, хитер и жаден, а помимо прочего, лишен всякой совести и щепетильности. О! Вот если бы он мне помог отомстить всем этим мерзавцам! А впрочем, какая от мести выгода? Нет, он должен мне вернуть милость короля! Он знает много! Я уж хотел было пустить в ход тайну Монтгомери, но если Арно придумает что‑нибудь похлестче, тем лучше для меня».

В этот момент ввели Арно дю Тиля. В лице плута отразились и радость, и наглость. Он поклонился коннетаблю чуть не до земли.

– А я‑то думал, что ты попал в плен, – сказал ему Монморанси.

– Так оно и было, ваша светлость, – ответил Арно.

– Однако же ты улизнул, как я вижу.

– Да, ваша светлость, я им уплатил, но только особым способом – обезьяньей монетой. Вы прибегли к своему золоту, а я – к своей хитрости. Вот мы и оба теперь на свободе.

– Ну и наглец ты, братец! – заметил коннетабль.

– Никак нет, ваша светлость. Все это дело житейское, я просто хотел сказать, что человек я бедный, вот и все.

– Гм!.. – проворчал Монморанси. – Чего же ты от меня хочешь?

– Деньжонок… А то я совсем поистратился.

– А почему это я должен снабжать тебя деньгами? – снова спросил коннетабль.

– Придется уж вам раскошелиться, заплатить мне, ваша светлость.

– Платить? А за что?

– За новости, которые я вам принес.

– Еще посмотрим, какие новости…

– И мы посмотрим, какая будет оплата…

– Наглец! А если я тебя повешу?

– Малоприятная мера, которая заставит меня высунуть язык, но уж никак его не развяжет.

«Мерзавец отменный, что и говорить, но пусть уж он считает себя незаменимым», – подумал Монморанси, а вслух сказал:

– Ладно, я согласен.

– Монсеньор очень добр, – ответил Арно, – и я позволю себе напомнить вам ваше благородное обещание, когда вы будете расплачиваться за понесенные мною расходы.

– Какие расходы? – удивился коннетабль.

– Вот мой счет, ваша светлость, – поклонился Арно, подавая ему тот самый знаменитый документ, который разрастался у нас на глазах.

Анн де Монморанси бегло просмотрел.

– Верно, – согласился он, – тут, помимо нелепых и вымышленных услуг, есть и такие, что были действительно полезны в свое время, но теперь я могу вспоминать о них только с досадой.

– Ба, ваша светлость, а не преувеличиваете ли вы свою опалу? – невинно спросил Арно.

– Что? – подскочил коннетабль. – Разве ты знаешь… разве уже стало известно, что я в опале?

– Все – и я в том числе – сомневаются в этом.

– Если так, – с горечью покачал головой коннетабль, – то можешь сомневаться и в том, что сен‑кантенская разлука виконта д’Эксмеса и Дианы де Кастро ничем не помогла, ибо и по сю пору король не желает выдать свою дочь за моего сына.

– Не убивайтесь так, ваша светлость, – едко усмехнулся Арно. – Я полагаю, король охотно отдаст вам свою дочь, коли вы сумеете ему вернуть ее.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что наш государь печалится ныне не только об утрате Сен‑Кантена и о сен‑лоранском поражении, но и об утрате своей нежно любимой дочери Дианы де Кастро, которая после осады Сен‑Кантена исчезла, и никто не может с точностью определить, что с ней сталось. Десятки противоречивых слухов о ее исчезновении носятся по столице. Вы только вчера прибыли, монсеньор, и ничего не знаете, да и я сам узнал об этом лишь нынче утром.

– У меня были другие заботы, – заметил коннетабль, – и мне нужно думать не о минувшей моей славе, а о теперешнем моем бесславии.

– Совершенно верно, ваша светлость. Но не расцветет ли ваша слава вновь, если вы скажете королю примерно так: государь, вы оплакиваете вашу дочь, вы ищете ее повсюду, расспрашиваете всех о ней, но только я один знаю, где она находится, государь!..

– А ты это знаешь, Арно? – живо спросил коннетабль.

– Все знать – таково мое ремесло, – отвечал шпион. – Я сказал, что у меня есть новости для продажи, и как видите, мой товар отменного качества. Вы об этом подумали? Подумайте, монсеньор!

– Я вот думаю, что короли всегда хранят в памяти ошибки своих слуг, но не подвиги. Когда я верну Генриху Второму его дочь, он поначалу придет в восторг и вознаградит меня всем, чем только можно. Но потом Диана поплачет, Диана скажет, что ей лучше умереть, чем выйти за кого другого, кроме виконта д’Эксмеса, и король по ее настоянию и по проискам моих врагов станет больше думать о проигранной мною битве, нежели об отысканной мною дочери. Таким образом, все мои труды пойдут только на благо виконту д’Эксмесу.

– Так вот и надо бы, – подхватил Арно с гаденькой улыбкой, – надо бы, чтобы, когда герцогиня де Кастро объявится, виконт д’Эксмес тут же бы и сгинул! Вот бы здорово получилось!

– Но для этого нужны крайние меры, к которым прибегать опасно. Я знаю, у тебя хваткая рука, да и язык ты держишь за зубами. Однако…

– Ваша светлость, вы не поняли моих намерений, – вскричал Арно, разыгрывая негодование, – вы меня просто‑напросто очернили! Вы изволили подумать, что я хочу вас избавить от юноши каким‑нибудь этаким… – он сделал выразительный жест, – манером! Нет, тысячу раз нет! Есть совсем иной, лучший путь…

– Какой же?.. – вырвалось у коннетабля.

– Сначала давайте договоримся, ваша светлость, – отозвался Арно. – Извольте, я вам укажу, где находится заблудшая овечка. Затем расскажу, каким образом я избавлю вас хотя бы на время, нужное для бракосочетания герцога Франциска, от опасного соперника. Вот вам уже две блестящие заслуги, монсеньор! Что же вы со своей стороны можете мне предложить?

– А что ты просишь?

– Вы рассудительны, я тоже. Ведь вы платите не торгуясь, верно? Так как же будет с тем скромным счетом, который я имел честь только что вам представить?

– Счет будет оплачен.

– Я так и знал! В этом пункте мы с вами столкуемся. Да и сумма‑то, впрочем, мизерная. Но золото все‑таки не самая ценная вещь на свете.

– Что такое? – удивился и даже испугался коннетабль. – Неужто от Арно дю Тиля слышу я, что золото не самая ценная вещь на свете?

– От него самого, от Арно дю Тиля, ваша светлость, но не от того Арно дю Тиля, которого вы изволили знать как нищего прощелыгу, а от другого Арно дю Тиля, вполне довольного той судьбой, которая выпала ему на долю. Теперь этот Арно дю Тиль спит и видит, как бы тихо и мирно провести остаток своих дней в отчем краю, среди друзей своей юности и близких… Вот о чем я мечтал, ваша светлость, вот какова тихая и безмятежная цель моей… бурной жизни.

– Что ж, – хмыкнул Монморанси, – если можно через бурю прийти к покою, так быть тебе счастливым, Арно. Значит, ты разбогател?

– Немного есть, ваша светлость, немного есть. Десять тысяч экю для такого бедняка, как я, – это целое состояние, особенно в маленькой деревеньке, в скромном семейном кругу.

– Семейный круг? Деревенька? А я всегда полагал, что у тебя ни кола ни двора, платье с чужого плеча и плутовская кличка.

– Арно дю Тиль – это действительно мой псевдоним, ваша светлость. Мое же настоящее имя Мартен‑Герр, и родом я из деревни Артиг, где я оставил жену с детьми!

– У тебя жена? – повторил Монморанси, все больше удивляясь. – У тебя дети?

– Да, ваша светлость, – елейным тоном ответил Арно, – и я должен предупредить вашу светлость, что в дальнейшем рассчитывать на мои услуги вам не придется, ибо два нынешних поручения будут безусловно последними. Я отхожу от дел и впрямь намереваюсь жить достойно, в окружении родных и близких.

– В добрый час, – ухмыльнулся коннетабль, – но если ты стал этаким добродетельным пастушком, что и слышать не хочешь о деньгах, чего ты тогда потребуешь за все свои секреты?

– Мне нужно то, что не дороже золота, но и не дешевле, монсеньор, – ответил Арно на этот раз обычным своим тоном. – Я хочу чести! Нет, не почестей, а просто чуточку чести.

– Тогда объяснись, – сказал Монморанси, – а то ты и в самом деле говоришь все время какими‑то загадками.

– Очень хорошо! Вот я, монсеньор, заранее заготовил бумагу, в которой значится, что я, Мартен‑Герр, пребывал у вас в услужении столько‑то лет в качестве… ну, скажем, в качестве… шталмейстера (надо же слегка приукрасить), что в течение этого времени я проявил себя как преданный и честный слуга и что за эту преданность вы желаете меня достойно наградить суммой, которая обеспечит мне безбедное существование на закате моих дней. Скрепите такую бумагу вашей подписью и печатью, и тогда у нас будет, ваша светлость, полный расчет.

– Невозможно, – возразил коннетабль. – Это будет фальшивка, я прослыву обманщиком, лжесвидетелем, если подпишу такое вранье.

– Это никакое не вранье, монсеньор, я как‑никак верно вам служил… и я вас могу заверить, что если бы я экономил все золото, что вы мне доверяли, у меня было бы побольше десяти тысяч. Вам не хочется врать, это верно… но ведь и мне, по правде говоря, не так уж легко было подвести вас к этому счастливому итогу, после которого вам останется только подбирать плоды…

– Негодяй! Ты смеешь равнять…

– Совершенно верно, монсеньор, – подхватил Арно. – Мы очень нужны друг другу. Разве не так? Разве равенство – не дитя необходимости? Шпион поднимает ваш кредит, поднимите же кредит вашего шпиона! Итак, нас никто не слышит, не нужно ложного стыда! Заключаем сделку? Она выгодна для меня, но еще выгоднее для вас. Подписывайте, ваша светлость!

– Нет, после, – сказал Монморанси. – Я хочу знать, чем ты располагаешь, если сулишь такую двойную удачу. Я хочу знать, что случилось с Дианой де Кастро и что должно случиться с виконтом д’Эксмесом.

– Ну что ж, монсеньор, теперь могу вас удовлетворить в этих двух вопросах.

– Слушаю, – сказал коннетабль.

– Первым долгом – о госпоже де Кастро, – доложил Арно. – Она не убита и не похищена, она просто попала в плен в Сен‑Кантене и была включена в число пятидесяти достойных заложников, подлежащих выкупу. Теперь вопрос – почему тот, кто держит ее в своих руках, не оповестил об этом короля? Почему сама госпожа де Кастро не подает о себе вестей? Вот это мне совершенно неизвестно. Признаться, я был уверен, что она уже на свободе, и только утром убедился, что при дворе ничего не знают о ее судьбе. Вполне возможно, что при всеобщем смятении гонцы Дианы вернулись обратно или заблудились, а может, не прибыли в Париж по другой неизвестной причине… В конце концов, только одно несомненно: я могу точно назвать, где находится госпожа де Кастро и чья она пленница.

– Сведения действительно весьма ценные, – сказал коннетабль, – но где же это и что это за человек?

– Погодите, ваша светлость, – ответил Арно, – не угодно ли вам теперь осведомиться и насчет виконта д’Эксмеса? Если важно знать, где находятся друзья, то еще важнее знать, где враги!

– Хватит болтать! Где же этот д’Эксмес?

– Он тоже пленник, монсеньор. Кто только нынче не попадает в плен! Просто мода такая пошла! Ну, и наш виконт последовал моде!

– Но тогда он сумеет дать о себе знать, – сказал коннетабль. – Он наверняка откупится и вскорости свалится нам на голову.

– Вы проникли в самую суть его желаний, монсеньор. Конечно, у виконта д’Эксмеса есть деньги, конечно, он страстно рвется из неволи и постарается внести свой выкуп как можно скорее. Он даже снарядил кой‑кого в Париж, чтобы побыстрее собрать и привезти необходимую сумму.

– Так что же делать? – спросил коннетабль.

– Однако, к счастью для нас и к несчастью для него, – продолжал Арно, – этот кое‑кто, которого он отправил в Париж с таким важным поручением, был не кто иной, как я, поскольку именно я под своим настоящим именем Мартен‑Герра служил у виконта д’Эксмеса в качестве оруженосца. Как видите, я могу быть и оруженосцем, и даже шталмейстером, и никто в этом не усомнится!

– И ты не выполнил поручения, несчастный? – нахмурился коннетабль. – Не собрал выкуп для своего, так сказать, хозяина?

– Собрал, и весьма аккуратно, ваша светлость, такие вещи на земле не валяются. Учтите при этом, что пренебречь такими деньгами – значит вызвать подозрение. Я собрал все до мелочи… для блага нашего предприятия. Но только спокойствие! Я их не повезу к нему даже без объяснения причин. Ведь это те самые десять тысяч экю, которые я получил лишь благодаря вашему великодушию… Так, кстати, явствует из той бумаги, что вы мне соизволили написать.

– Я не подпишу ее, мерзавец! – вскричал Монморанси. – Я не желаю потворствовать явному воровству!

– Ах, монсеньор, – возразил Арно, – разве можно называть так грубо простую необходимость, на которую я иду лишь для того, чтобы послужить вам? Я заглушаю в себе голос совести, и вот благодарность!.. Что ж, будь по‑вашему! Мы отсылаем виконту д’Эксмесу указанную сумму, и он прибудет сюда в одно время с Дианой, если только не опередит ее. А если он денег не получит…

– А если денег не получит? – машинально переспросил коннетабль.

– Тогда, монсеньор, мы выиграем время. Господин д’Эксмес ждет меня терпеливо пятнадцать дней. Чтобы собрать десять тысяч экю, нужно время, и действительно, его кормилица мне их отсчитала только нынче утром.

– И неужели эта несчастная женщина тебе доверяет?

– И мне, и кольцу, и почерку виконта, ваша светлость. И потом, она меня узнала в лицо… Итак, мы говорили – пятнадцать дней ожидания терпеливого, затем неделя ожидания беспокойного, и, наконец, неделя ожидания отчаянного. Так пройдет месяц, а через полтора месяца отчаявшийся виконт д’Эксмес снаряжает другого посланца на поиски первого. Но первого не найдут… Учтите еще одно любопытное обстоятельство: если десять тысяч экю были собраны с трудом, то новые десять тысяч найти почти невозможно. Вы, монсеньор, успеете двадцать раз обженить вашего сына, ибо разъяренный виконт д’Эксмес вернется в Париж не раньше чем через два месяца.

– Но все‑таки вернется, – сказал Монморанси, – и в один прекрасный день пожелает узнать: а что же сталось с его верным Мартен‑Герром?

– Увы, ваша светлость, – понурился Арно, – ему скажут, что бедняга Мартен‑Герр вместе с выкупом был схвачен на пути испанцами и они, по всей вероятности, обчистили его, выпотрошили и, чтобы обеспечить его молчание, повесили недалеко от нуайонских ворот.

– Как! Тебя повесят?

– Меня уже повесили, монсеньор, – вот до чего дошло мое усердие! Возможно, что сведения о том, в какой именно день меня повесили, будут противоречивыми. Но кто поверит этим грабителям, которым выгодно скрыть истину? Итак, монсеньор, – весело и решительно продолжал наглец, – учтите, что я принял все меры предосторожности и что с таким бывалым человеком, как я, ваша светлость никогда не попадет впросак. Я повторяю: в этой бумаге вы подтвердите сущую истину! Я вам и в самом деле служил немалый срок, многие ваши люди могут это засвидетельствовать… и вы мне пожаловали десять тысяч экю… – так закончил Арно свою великолепную речь. – Угодно ли вам взять эту бумагу?

Коннетабль не удержался от улыбки.

– Ладно, плут, но в конце…

Арно дю Тиль его перебил:

– Монсеньор, вас удерживает только формальность, но разве для высоких умов формальность что‑нибудь значит? Подписывайте без церемонии! – И он положил на стол перед Монморанси бумагу, на которой не хватало только подписи и печати.

– Но все‑таки, как же имя того, кто держит Диану де Кастро в плену? В каком же городе?

– Имя за имя, монсеньор. Поставьте свою подпись внизу – и узнаете остальное.

– Идет, – согласился Монморанси и изобразил на бумаге размашистую каракулю, которая заменяла ему подпись.

– А печать, монсеньор?

– Вот она. Теперь доволен?

– Как если бы получил от вас десять тысяч экю.

– Ладно. Где же Диана?

– Она в Кале, во власти лорда Уэнтуорса, – сказал Арно, протягивая руку за пергаментом.

– Погоди, – сказал Монморанси, – а где виконт д’Эксмес?

– В Кале, во власти лорда Уэнтуорса.

– Значит, они встречаются?

– Ничуть, ваша светлость. Он живет у городского оружейника, а она – в губернаторском особняке. Виконт д’Эксмес не имеет ни малейшего понятия – могу в том поклясться, – что его любезная так близко от него!

– Я спешу в Лувр, – сказал коннетабль, вручая ему документ.

– А я – в Артиг, – ликующе вскричал Арно. – Желаю успеха, монсеньор, постарайтесь быть коннетаблем уже не на шутку.

– И тебе успеха, плут! Постарайся, чтоб тебя не повесили всерьез!

И они разошлись, каждый в свою сторону.