Часть первая. Утро Нового дня

 

Глава 1. Ночной бой

 

Луна этой ночью была яркой. Синий свет лился с ясного звездного неба на холодную, озябшую от ночного холода, землю. В лучиках этого неяркого небесного светильника оживали, становились объемными громады гор. А в ущельях земля была укрыта легкой туманной дымкой. Ветер, прилетавший с гор, шевелил верхушки низеньких, молодых деревьев, робко тянущихся к небу.

В ночной темноте по узкой ленте бывшего шоссе, змеящейся по перевалу, мчались всадники. Их гнал вперед голод. Их было около двадцати.

Если бы был еще жив художник, желающий изобразить Всадников Апокалипсиса, лучших типажей он не нашел бы во всем мире.

Их дикий, воинственный вид мог бы напугать любого мирного поселянина. Одеяния их состояли частично из звериных шкур, частично из обрывков старой хлопчатобумажной и шерстяной одежды. Лица…, нет, скорее морды, поросшие не то волосами, не то шерстью, напоминали древних неандертальцев. Но особый колорит всадникам-дикарям придавало наличие у них огнестрельного оружия. В руках каждый из них держал кто автомат Калашникова, кто пистолет, кто штурмовую американскую винтовку. У некоторых за спиной скрывались стальные трубки реактивных гранатометов. А у бедра покачивались старинные сабли, топоры или просто куски арматуры. У вожака на груди болталась металлическая окружность с тремя расходящимися лучами, отломанная им, видимо, с какого-то автомобиля.

Они жили разбоем, нападая на оставшиеся еще поселения людей. Забирали оружие, лошадей, скотину, иногда угоняли людей. Человеческое мясо — это ведь тоже мясо.

Вожак в центре построения что-то крикнул ближайшему товарищу. Беспорядочная конная орда выстроилась в боевое построение — узким пятиугольником, подобно древним тевтонским рыцарям. Защелкали, залязгали оружейные затворы. Вожак что-то проревел почти по-звериному, потрясая автоматом.

Если прислушаться к их речи, можно было различить в ней обрывки грузинских и осетинских слов. Они не боялись ничего, предпочитая лучше умереть, нежели остаться без еды.

Дорога спускалась в долину, а там впереди, на горизонте светились огоньки. Желанная добыча!

Асфальт под копытами коней теперь напоминал череду выбоин и воронок. Видимо на этом месте когда-то шли бои. Конь одного из всадников заржал, полетев на землю. Сломав ногу, конь упал, переломав при этом позвоночник своего седока. Однако ни вожак, ни другие всадники не обратили на это никакого внимания. Меньше претендентов — больше доля каждого!

Скоро они ворвутся в беззащитное поселение. Запылают крыши людских жилищ, будут метаться по сторонам перепуганные люди. Желанная добыча!

Вожак уже снял с плеча гранатомет, перевел его в боевое положение. И вдруг с обеих сторон дороги раздались громкие хлопки взрывов. Сгусток горячего воздуха понесся у лица вожака. Трое дикарей полетели на землю.

Вспыхнувшие впереди прожектора ослепили нападавших. Завыла дурным воем сирена. Стало ясно — они нарвались на порубежную заставу, пост, охранявший поселение в долине.

Застава мгновенно ожила, ощетинилась автоматным и пулеметным огнем. Сквозь этот грохот были еле слышны крики бойцов на разных языках, приказы командиров.

Орда дикарей остановилась. Узкое пространство лишило их маневра. Всадники закружились на одном месте, открыли ответный огонь… Вожак даже успел выстрелить из гранатомета. Заряд взорвался о каменное высокое ограждение, из-за которого вели огонь защитники поста.

Со стороны заставы громыхнул ответный гранатометный выстрел. Падали на землю израненные, искалеченные кони, — рядом с трупами своих хозяев. Ревели раненные дикари. Оставшиеся в живых попробовали рассредоточиться, но места для маневра на узкой дороге не было.

Громыхнула звучная очередь автоматического гранатомета. Ухнул оглушающий танковый выстрел. Новые огненные цветы смерти, сотрясая землю, один за одним, расцветали на разбитой дороге, превращая нападавших в кровавое месиво. Грянул еще один выстрел из танковой 120-миллиметровой пушки, и скачка последних диких горцев закончилась.

Бой закончился. Погасли прожектора. Небо светлело, скоро рассвет. Кто-то выстрелил в небо осветительную ракету, и яркая, искрящаяся звездочка повисла над дорогой. Стало совсем светло. На дороге перед заставой осталась лишь куча изуродованных тел, лошадиных и человеческих, откуда еще доносились предсмертные хрипы и стоны. И с каждым одиночным пистолетным выстрелом стоны постепенно затихали.

 

— Эй, зачем ты патроны тратишь попусту?! У тебя дома что, точильный станок стоит?! — возмутился Мераб, солидный, плотный мужчина с неимоверно длинными усами, — командир заставы. — Неужто кинжалом дорезать нельзя? У тебя на что такой кинжал длинный? Жену гонять по дому?

— Мою жену в покое оставь, ладно?! — ответил Тенгиз. — Дедовский металл об этот мусор марать еще…

— Расточительный ты, Тенгиз. Патроны, это же сейчас живые деньги. Так на достойную старость никогда не накопишь.

— Мераб, если хочешь, можешь оставить нам компанию, — поддержал Тенгиза 29-летний Джумбер, уроженец Сурами. — Из укрытия советовать все мастера!

Он, Тенгиз, и еще двое бойцов ходили по недавнему полю брани, осматривая поверженных врагов, подбирая оружие, добивая еще живых. Метрах в десяти от них за камнем залег Джо Бильбахер, уроженец Аризоны, держа дорогу под прицелом своей СВД с ночным видением. Мало ли что еще оттуда появится!

— Вот я тебя забыл спросить! — вскрикнул Мераб. — Эй, Джо! Ты там хоть что-нибудь видишь в свою оптику?! Джо, все о, кей?

— Ага, сейчас он тебе ответит! — послышались смешки с разных сторон. — Он же до сих пор, кроме «гамарджоба» ничего не знает!

— Гэмэджоуба, — послышалось в ответ от американца. — Ит с оу кей!

Тенгиз промолчал. На самом деле, он просто не мог заставить себя хладнокровно добить врага саблей. Противно как-то… Все-таки пулей сподручнее.

Подобрав оружие дикарей, они вернулись к своим.

— Мои деньги… Сам разберусь… — бросил он командиру.

Погодные условия в течение суток изменялись от невыносимой жары до весьма чувствительного холода. Поэтому каждый боец имел с собой два комплекта одежды, — дневной и ночной. Плюс противогазы и грязно-зеленые костюмы ОЗК в придачу. Почти все патрульные были одеты либо в потертый армейский камуфляж, либо в полинялые, латанные-перелатанные свитера и спортивные куртки. Не красиво, зато удобно. Тенгиз был облачен в теплый, кофейного цвета свитер, американские солдатские штаны, заправленные в высокие армейские ботинки, и вязанную шапочку.

Бойцы посмотрели на трофейные стволы, разложенные на армейской плащ-палатке. Пять АК-74, шесть пистолетов, четыре винтовки М-16, гранатометы «Муха», «Вампир», пять гранат, запасной выстрел к гранатомету. … Еще одна вариация «Калашникова» с дополнительной рукояткой под цевьем, Похоже, иностранная. Такие Тенгиз никогда еще не видел.

— Что это? Вроде, на «Калашников» похоже.

— Кто его знает? Видно, из Европы, или Америки. Солидно, солидно! Мы сегодня богачи! — подытожил Мераб под одобрительный смех товарищей.

— А кто это такие были?! — спросил юный парнишка в круглой шапке. Звали его Давид.

— Кто их разберет, — пожал плечами Тенгиз. — Вроде, люди, а, вроде, и не люди. Морды у них, а не лица. Как у зверей.

— Наверное, последствия облучения, — предположил Нугзар, бывший портовый рабочий из Батуми. — От радиации и человеческий облик потеряли, и озверели заодно. Идите, братцы, к костру.

— Эй, Давид, ты гильзы все собрал?! — переключился Мераб на самого юного члена группы.

— Нет, дядя Мераб, — спохватился мальчик. — Я сейчас… Он засуетился, поднимая стрелянные гильзы со дна траншеи и складывая их в деревянную коробку.

— Идите, идите. Чай давно готов.

Тенгиз поежился от холода, закутавшись поплотнее в бушлат. Он посмотрел на дорогу, уходящую в горы. За десять лет она пришла в полную негодность. Проехался бы он на своей «Ниве», — через километр пришлось бы амортизаторы менять. Он вздохнул, с грустью вспоминая свою «ласточку», кормившую его и его родителей, пока не началось все это. О родителях лучше не думать. Они остались в Тбилиси, а в тот день, когда над столицей взорвалась бомба, мама собиралась на рынок.

— Тенгиз! Ну чего стоишь, чай стынет! — подозвал его Мераб. Тенгиз снова вздохнул и побрел к костру. Там было тепло, там не был властен ледяной пронзительный ветер, там были его друзья. А дома его ждут жена и дочка.

— Холодно сегодня ночью было, — сказал Джумбер. — Хорошо хоть без ветра.

— Да, нынче ночами холодно. На воде лед появляется. Зато днем жарко будет!

— Эй, янки! — крикнул Мераб. Джо! Гарри! Абрахам! Идите сюда!

— Заняты они, — ответил оставшийся в траншее у пулемета Гаджимет, уроженец Дагестана с черной повязкой на лбу. Пошли полосу минировать.

— Так, а чего мне не сказали?! Им же свет нужен! — Мераб достал из-за пояса ракетницу, выстрелил в воздух осветительной ракетой.

— Да ладно, и так светает уже.

— Тенгиз, ты чего загрустил, — спросил Мераб, нацедив в алюминиевую кружку ароматной жидкости.

— Мать вспомнил. Отца, — тихо ответил Тенгиз.

Старший ничего не сказал, только похлопал его по плечу.

— Понимаю…Бери чай. Остынет.

Тенгиз усмехнулся. Чай…Травяная настойка. Настоящего чая теперь днем с огнем не сыскать. И вина, настоящего, домашнего. После войны климат в центральной Грузии изменился. Воздух стал более сухим. Дожди стали выпадать реже. Зимой столбик термометра падал, бывало, до двадцати — тридцати градусов мороза. А ночью, бывало, и до сорока. Заморозки начинались уже в конце сентября. Виноград выращивали теперь только в специально оборудованных оранжереях, а бутылку настоящего вина мог себе позволить не каждый. А под гордым названием «вино» у людей все чаще фигурировала яблочная или грушевая самогонка.

Становилось все светлее. Тенгиз окинул взглядом заставу. Лежаками и окопами за бетонными блоками и здоровенными камнями, которые служили одновременно укрытием от вражеского огня и препятствиями на пути злых ледяных ветров. Там несли дежурство бойцы. За первой линией обороны располагалась вторая — метрах в пятнадцати траншея в полный профиль. Тенгиз мысленно поблагодарил тех людей, которые когда-то сумели вырыть в твердой, промерзшей каменистой земле это укрытие. На блоках и камнях лежали рожки с патронами, несколько гранат. Стояли, любовно обложенные камешками два пулемета — РПК и бельгийский «Миними». Рядышком лежали три «мухи».

Рядом с траншеей располагалась штопанная-перештопанная армейская палатка на 8 человек. В ней отдыхали свободные от несения службы бойцы. В двадцати шагах возвышался обложенный ящиками с песком танк «Т-62» с зенитным 12,7 мм пулеметом на округлой башне. Он стоял здесь уже года два и, как утверждали, был еще на ходу. Правда давно уже никто не слышал гул его двигателя. А вот местная достопримечательность — гусеничный экскаватор, был вполне в рабочем состоянии.

Их костер располагался метрах в десяти за огромным валуном. Сверху он был накрыт брезентовым тентом, — от ветра и осадков. Пламя до тента не доставало. От того места, где сидел Тенгиз, рукой можно было дотянуться до дула автоматического гранатомета «Пламя». Около него сидел на камне гранатометчик Гоча, немой от рождения парень, и деловито снаряжал выстрелами металлическую ленту.

Мужчины у костра мирно беседовали о том, о сем. А на костерке жарилось мясо.

— Эх, от дороги одно воспоминание осталось, — сказал Тенгиз. — Я ведь до войны по ней ездил. Хорошая дорога была. А теперь что? Иногда смотришь, хочется заровнять, заделать. Может, когда-нибудь еще пригодится она.

— Кому по ней ездить-то? — спросил Джумбер. — Машин теперь уже долго не будет. Уж я не уверен, увидят ли хотя бы мои внуки, что такое автомобиль, да еще на ходу. Машины все больше в телеги переделывают, волов да лошадей в них запрягать.

— А автомобиль — он быстрый? — спросил Давид.

— Смотря какой. Конечно, быстрее, чем лошадь. Но для него дорога хорошая нужна, ровная. Вот, как эта была, только без ям и выбоин. На машине отсюда до Гори час, а оттуда и до Цхинвали за пару часов доехать можно.

— До Цхинвали? За два часа? — удивился мальчик. — Разыгрываете, дядя Тенгиз.

— Я тебе что, фокусник, разыгрывать? Говорю, за несколько часов, значит, так оно и есть.

— Все равно, осетины до Цхинвали не пропустят. — Давид зевнул. — Да и, говорят, что от Цхинвали одни развалины остались. Говорят, на них двухголовые люди напали и всех съели.

— Двухголовые?! Кто тебе такие глупости рассказал?

— Ребята. Говорят, что они черные были, как уголь, и высокие, ростом с дерево. Будто, и не люди это были совсем, а какие-то чудовища из Отравленной долины.

— Говорят, что кур доят, — Тенгиз улыбнулся, погладил мальчишку по голове. — Иди в палатку спать. Слушай, Мераб, пусть малец идет.

— Гильзы собрал? — спросил начальник у Давида. Тот еще раз зевнул, кивнул головой. — Хорошо. Иди поспи. Завтра гильзы отдашь дяде Анзору, кузнецу. Прямо в коробочке передашь, понял?

— Понял. Передам.

— От Цхинвали и так одни руины остались, — заметил Джумбер. — Его после боев 2008 года так толком и не восстановили. А тут еще это…

— Эй, Гаджимет. Скоро там американцы? — окликнул Мераб часового.

— Да. Вроде последнюю ставят.

— Иди к костру. Я за тебя подежурю.

Мераб встал, пошел к траншее. Его место занял Гаджимет.

Вдруг Джумбер, засмеялся, хлопнул себя по колену:

— Знаете, что я в поселке слышал?! В одном селе, к западу от Хашури один техник как-то застукал свою жену с любовником. Он на обходе был, ветряки проверял, и вдруг на камне оступился, ногу подвернул. Ну, начальник, душа-человек, домой его отпустил отлежаться. Приходит этот техник домой, и видит, как жена его, сорокапятилетняя солидная дама с каким-то китайцем кувыркается! Причем, тот китаец жене макушкой едва до грудей доставал!

— И что тут смешного?

— Да смешно то, что дальше. Техник стоял долго думал, не в силах сообразить, что такое! А как дошло, вмиг про ногу забыл. Хватает он здоровенный разводной ключ, да как погонится за ним! Китаец в чем был, как сиганет в окно! Со второго этажа на камни! Ничего, спрыгнул, да как побежит. Босиком, по камням, по жаре! А муж ее за ним. Орет на двух языках, как бык раненный, ключом воздух рассекает. Китаец бегом бежит, как был в одних трусах, так и выбежал из поселка. Патрульные на блок-посту чуть дара речи не лишились, когда увидели, как мимо них на полной скорости, этот коротышка пронесся. Молния, только голая! А потом увидели орущего мужика с увесистой железякой. Ну, они его конечно и повязали. Он еще одного патрульного чуть этим ключом не замахал! А тот за автомат схватился! Нападение на блок-пост! А муж орет, ах, значит, нападение, так, может, и ты к моей жене ходишь?! И смех, и грех! Ну, ничего… Дали в зубы, повалили, связали, отвезли в штаб, выяснили. Посочувствовали даже. Отпустили. Инструмент вот только отобрали!

— А дальше чего? — спросил Тенгиз.

— А дальше ничего. Говорят, пришел домой, опять хромает. Собрал вещи, да и ушел. А жена его у соседки спряталась, думала, он ее зарежет, как придет.

— Надо было, — процедил сквозь зубы Гаджимет.

— А жена грузинка?

— По-моему. Имеретинка.

— Да слушай ты его больше! — рассмеялся Нугзар. — Джумбер, небось, сам сочинил. Или бабьих баек наслушался.

— Домом своим клянусь, ничего не приврал!

— Гоча, иди к костру. Оставь ты в покое свой агрегат! — позвал Тенгиз к костру гранатометчика. Тот только покачал головой, указал на ленты.

— Гоча трудится, — заметил Гаджимет. — Не боец, а золото.

— Ладно, смех смехом, а что с трупами-то делать? — спросил Самсон, семнадцатилетний паренек, сын пастуха, старого жителя близлежащего поселка.

— Сжигать надо, — пожал плечами Нугзар. — А что еще делать? Завтра день жаркий будет, гнить все это начнет.

— Чтобы сжечь, горючее нужно, — возразил кто-то из бойцов. — А здесь знаешь, какая вонища будет?

— Надо что делать! Может, закопать?

— Вот, спасибо! Под сорокаградусным солнцем камень ковырять! Тут динамитом взрывать надо!

— Да, а когда-то тут леса росли…

— Нельзя их здесь гнить оставлять, — сказал Тенгиз. — Похоронить надо. Люди все-таки. Нельзя похоронить, хотя бы сжечь надо. Вон, падальщики уже слетаются. — Он указал рукой на высохший, еще не срубленный дуб, на ветвях которого уже сидели два орла. Третий кружил неподалеку. Эти крылатые хищники не брезговали и падалью.

— Какие это люди? Звери на двух ногах!

— Людей сжечь, а лошадей на мясо можно.

— Я конину есть не буду, — запротестовал Гаджимет. — Мы что, шакалы, падалью питаться?!

— Мераб — начальник, вот пусть он и решает…

— Что делать, что делать… — проворчал Мераб. — Вы как дети малые! Не знаете, что делать?! Тащите сюда трос.

— Я сейчас приду — Тенгиз встал, закинул за спину свой автомат, пошел в сторону бывшей рощи, где еще одиноко торчали около десятка мертвых деревьев. Вокруг них свободное пространство было занято пнями. Скоро и эти останки лесных великанов пойдут под топор.

Радовало глаз лишь то, что в стороне от бывшей рощи уверенно тянулись к солнцу живые деревья. Они, выросшие уже после войны, были еще слабыми, хиленькими. Это были уже другие деревья, северные — осины, тополя, несколько сосенок. А у другой обочины бывшей дороги стояли пушистые, зеленые елочки.

Тенгиз смотрел в рассветное небо, — темно-синее, почти фиолетовое на западе, нежно-голубое в зените и желтовато-матовое не востоке. Через полчаса, не больше, оттуда из-за гор появится веселое, лучистое солнце.

«А ведь это большая радость — видеть солнце», — подумал воин. Представить себе Грузию без солнца, было когда-то невозможно. Но десять лет назад небо надолго заволокло холодными, непроницаемыми серыми тучами. Из этих туч лился страшный мутно-серый дождь, обрушивая на землю смерть, вперемешку со страшным серым снегом, похожим на пепел. Пришли небывалые для здешних мест холода. Так продолжалось полгода. Лишь спустя полгода в небе вновь появилось солнце. За это время население всей Картлии, Имеретии и Самцхе-джавахети сократилось раз в десять. Каждый день люди в противогазах или просто обмотках тряпок закапывали в раскисшую от постоянных осадков землю своих друзей, родственников, родителей, детей, — десятками, сотнями за день. Обезумевшие от горя матери и жены, бывало, сами вскрывали себе вены или закалывали себя ножом, боясь остаться одни в изуродованном мире. Что же творилось в остальных районах Грузии, — один Бог ведает. Что творилось в Кахетии, Мцхета-Мтианети, над большей частью территории которых выпали радиоактивные осадки со стороны Тбилиси? Что стало с Квемо-Картли, где в горных ущельях взорвались ракеты с мощными ядерными зарядами, для того, чтобы спровоцировать разрушительные землетрясения? В Батуми и Поти, как говорят старики, было два ядерных взрыва, — что осталось от Аджарии и Гурии? Выжил ли там кто-нибудь, и, если выжили, остались ли они людьми? А в Мегрелии и Месхетии люди умирали от ядовитых туманов. Во что превратились эти цветущие земли? У них здесь, в окрестностях Хашури просто рай земной! Люди живут, обрабатывают редкие участки плодородных земель, пасут скот, воспитывают детей, с оптимизмом смотрят в будущее. Крупных городов не осталось. Уцелевшие горожане бежали в центр страны. Кому-то из них повезло…

А ведь эти дикари… Может быть, и они когда-то были пастухами, или собирали виноград на склонах, или подрабатывали на машине. Может и они, возвращаясь с работы, целовали своих дочек и сыновей, обнимали жен. А потом пришел холод, отравленные дожди, которые забрали их родных, уничтожили сады, лишили их человеческого облика?

Тенгиз еще раз посмотрел на небо, где гасли последние звездочки. И вдруг над горной кромкой на севере он увидел темный предмет, быстро пересекающий небо.

Самолет! Без сомнения, самолет!!! Тенгиз схватил бинокль, приложил к глазам зрительные трубки. Да, он не ошибся!

Это был очень странный самолет. Хвоста у него не было, зато были видны широкие крылья, сливавшиеся с фюзеляжем. Крылья, похожие по очертаниям на крылья летучей маши. Вообще, странный самолет был похож на одно большое летящее крыло. Он пролетел, постепенно снижаясь над горами и, наконец, скрылся за горным хребтом.

Тенгиз, забыв про все на свете, с криками понесся к товарищам.

— Ты что, Тенгиз?! — удивленно спросил Нугзар, увидев друга. — На тебя что, волки напали?

— Самолет! Я самолет видел! — Тенгиз схватил Нугзара за руку. — Вон там он пролетел! За те горы!

— Какой еще самолет? — спросил Мераб. — Откуда здесь самолеты?

— Может, наш истребитель? — предположил Самсон.

— Нет, точно не наш! Странный какой-то, без хвоста…

— Кто же ему хвост оборвал?! — засмеялись мужчины.

— Ты, вчера ничего не курил?!

— А может, ты летающую тарелку видел. Тетка Циала в селе опять посуду бьет!

— Вы за кого меня принимаете?! — обиделся Тенгиз. — Я вам что, наркоман какой?

— Нет, Тенгиз, ты не наркоман, — сквозь смех произнес Мераб. — Ты просто устал за ночь, вот тебе и мерещится всякая ерунда. Это мог быть наш самолет, но ты знаешь, что они летают только в особых случаях. А ты говоришь, бесхвостый какой-то. Откуда у нас такая техника?

— Солнце! Солнце встало! — закричал Гаджимет.

Из-за темных гор показался золотистый краешек солнца. Новый день вступал в свои права.

 

Глава 2. Смена

 

— Отойдите! Последний ковш! — Мераб нажал на рычаги управления. Экскаватор выпустил в небо порцию бензинового дыма и с шумом обрушил на свежую насыпь кучу земли.

В огромной яме, выкопанной при помощи стального гиганта, нашли свой покой дикари-разбойники и их верные кони.

— Ну вот и порядок, — выдохнул Мераб, глуша мотор. — Навели чистоту!

А спустя два часа к заставе подъехали три скрипучие телеги, запряженные волами. С телег с шумом, с гиком, с шутками сошли бородатые вооруженные мужчины с тюками и ящиками. Смена прибыла.

— Здорово, Мераб, — раскрыл свои объятия могучий седой мужчина славянской внешности с четырьмя звездочками на фальшпогонах. На нем был американский, цвета пустыни, камуфляж, разгрузочный жилет и голубой берет десантника. В одной руке он держал пулемет Калашникова, в другой — цинковый короб с патронами.

— Доброе утро, Юра! — Мераб с Юрием обнялись, как два старых медведя. Другие бойцы также оживленно приветствовали сменщиков. Обнимались, пожимали друг другу руки.

— Ну и как вы тут?! Как дежурство? Слышали, бой был? Потери среди наших есть?

— Все живы-здоровы! Давайте сюда, все сюда!

Старшего новой группы, бывшего капитана ВДВ СССР звали Юрием Николаевичем. Это был легендарный старый воин, в свое время успевший повоевать и в Афганистане, и в Африке. Любил он, поглаживая приклад своего пулемета, сидеть у костра и рассказывать молодым ребятам байки о старых войнах и далеких странах, в которых он успел побывать.

— Цинки в траншею, шмотки в палатку! — прикрикнул он на своих бойцов. — Потом все церемонии! Быстро, соколы, времени — минута!

Пока капитан беседовал с Мерабом, выяснял подробности вчерашнего нападения, на пыльной дороге со стороны поселка показался еще один всадник. Вернее двое всадников на одном коне, — мужчина и женщина. Подъехав к заставе, новый гость слез с коня, помог сойти на землю своей спутнице, одетой почему-то в мужской военный комбинезон. Комбинезон этот, впрочем, идеально облегал стройную женскую фигуру. Как по команде почти два десятка бородатых суровых лиц расцвели в улыбках.

— Так, радиационный, химический, биологический контроль! Предъявите ваши паспорта!

Это был сорокалетний моложавый мужчина, русский, с длинными светлыми волосами и пышными рыжими усами. Одет он был в зеленую военную форму с черно-желтым круглым шевроном в виде радиационного знака, черную бандану и сапоги с высоким голенищем. С собой он имел увесистый черный ящик с рентгенметром и автомат АК-74 с подствольником.

— Серго, а визу не хочешь?! — Вся застава взорвалась дружным хохотом.

Сергей подошел поздороваться с товарищами. А товарищи, тем временем, с любопытством всматривались в загадочную незнакомку в мужской одежде, кирзовых сапогах, респираторе и черной кепке-«немке» с плоским верхом.

Когда она сняла головной убор и респиратор, чтобы поправить длинные пышные волосы, мужчины вновь захохотали. Все, кроме Тенгиза. Тот только вздохнул, скрестил руки на груди и возмущенно сказал:

— Это еще что такое?!

Незнакомка оказалась его женой.

А на бедного Тенгиза посыпались подколки товарищей:

— За тобой приехала твоя суженая, витязь в тигровой шкуре!

— Лили, не беспокойся, он себя сегодня хорошо вел! Не пил, не курил… Хотя…

— В ущелья не лазил, дикарей не пугал!

— Только вот самолеты ему всякие в небе мерещатся!

— Ты ему хоть отдохнуть дай!

Жена улыбнулась, расцвела, когда увидела своего бедного мужа. Поправила офицерскую портупею на талии.

Не найдя поддержки, Тенгиз устремил испепеляющий взгляд на Сергея. А тот, тихо насвистывая какую-то песенку, спокойно прилаживал зонд к удлинительной штанге. Затем с сочувствием посмотрел на бедного Тенгиза, и прыснул от смеха.

— Ты зачем сюда приехала? — спросил рассерженный муж, когда Лили подошла к нему.

— Я боялась за тебя. И соскучилась по тебе.

Мужчины, усмехаясь, отошли в сторонку, оставив пылких супругов наедине.

— А Тамара с кем осталась?

— С ней тетя Нино осталась. — Лили виновато потупила глазки. — Я слышала, что ночью на заставе бой был. Так испугалась! А ты еще сердишься!

— Здесь опасно! Ни одна женщина в здравом уме на заставу не сунется! — кипятился Тенгиз. — И что на тебе надето?! Срамота!

— А что мне, в юбке на коня садиться? Между прочим, я уже неплохо стреляю из пистолета! — уставила руки в боки темноволосая красавица. — А скоро и из автомата научусь!

— Нет, ну у тебя разум есть?! Дочь оставила! Прискакала в пустыню, как амазонка какая-то!

— Ах, у меня разума нет?! — возмутилась Лили.

— Я с тобой еще дома разберусь, — отрезал Тенгиз. — Серго, иди сюда, поговорить надо! — крикнул он Сергею.

— Нет, это ты иди сюда, мне помощь нужна, — Сергей закончил колдовать с рентгенметром. — Пойдем, посмотрим, чем окружающий мир живет.

— Я с вами! — заявила Лили.

— Нет! — синхронно возразили оба мужчины.

— Нет, я с вами хочу!

— Замолчи, ты будешь мужа слушаться или нет! — вскрикнул Тенгиз.

— Ах, так?! — топнула ножкой женщина. Она демонстративно отвернулась, затем окликнула cтарого капитана:

— Юрий Николаевич, вы не очень заняты?!

— Что случилось? — Старый десантник вразвалку направился к ней. — Тенгиз, ты чего супругу обижаешь?

— Я обижаю?!

— Юрий Николаевич, а что за интересная такая машинка? — Лили показала пальчиком в сторону АГС «Пламя».

— А это, Лилия Николозовна, очень хорошая вещь… — Капитан повернулся к ней, улыбнулся, затем сказал Тенгизу и Сергею:

— Давайте быстрее. Я её пока материальной частью займу, а вы идите свое дело делайте. Вас только ждем, в общем-то. Тенгиз, не мое, конечно, дело, но ты бы навел порядок, а то цирк самый натуральный на заставе.

— Обязательно наведу. — Тенгиз покраснел, как вареный рак.

Они с Сергеем, захватив противогазы, отошли метров на сто от заставы по той самой дороге. Тенгиз продолжал возмущаться:

— Слушай, Серго, ты мне друг? — спросил он Сергея по-русски.

— Ну, а как ты сам думаешь?

— У тебя голова есть? Зачем ты ее с собой взял?

— Сейчас, подожди. — Сергей вытянул руку со штангой, на которой был закреплен радиационный зонд. Тенгиз снял автомат, присел за камень впереди контролера, взяв на прицел дорогу. Таковы правила.

Избитая дорога уходила дальше в горя. Тенгизу было жутко неуютно вглядываться в дикую неизвестную даль.

Сняв показания, Сергей достал блокнотик, огрызок карандаша и что-то там записал. Затем сошел с обочины, копнул почву саперной лопаткой. Образцы почвы положил в металлическую коробочку.

Двадцать восемь микрорентген. Почти норма.

— Пошли обратно, — махнул рукой Сергей. — Она очень настойчиво попросила. Просто очень настойчиво.

— А мое мнение не в счет? — спросил Тенгиз.

— Да, конечно, — согласился Сергей. — А она мне сказала, что, если я ее не отвезу, то она расскажет Кети, где мы с тобой нашу литровую заначку прячем! Это как?

— Да ты что?! — Тенгиз сокрушенно покачал головой. — А она-то откуда знает?!

— Не знаю! Мне еще один скандал дома не нужен!

— Вот змея! — взмахнул ладонью Тенгиз. — Надо новое место искать.

— Это точно. Ну что, не так все и хреново. — Сергей выключил прибор. — За последний месяц уровень фона в этой контрольной точке снизился в среднем на две с половины единицы. А что за гости ночные? Это люди были, или кто?

— Не совсем. Лица у них безобразные. Скулы выпирают, зубы острые. Лбы совсем узкие, как у обезьян.

— Значит, мутанты… С осетинской стороны пришли-то.

— Слушай, а может, это осетины к нам этих мутантов засылают, — предположил Тенгиз.

— Да нет, не думаю… Во-первых, осетины сами от мутантов страдают. И идет они к ним, преимущественно с юга, то есть, с нашей стороны. Во-вторых, осетины всегда сначала дюжину гонцов пришлют с извещениями и предупреждениями. Просто так, исподтишка, они гадости делать не станут. В принципе, толковые чуваки…

— Толковые чуваки!! — передразнил Сергея Тенгиз. — Бездельники!

— Вообще, по-хорошему надо снарядить штурмовую группу и зачистить перевалы и отдельные высоты. В идеале, конечно, весь хребет. Может, даже с техникой и авиацией. Оседлать господствующие высоты над перевалами, и жизнь спокойнее станет. Дальше на севере ничейная земля. И там, между прочим, заброшенные карьеры, где раньше тальковый камень добывали. Там они, возможно, кучкуются…

Когда они подошли к траншее, Юрий Николаевич все еще рассказывал Лиле про устройство автоматического гранатомета. Лили подняла глаза на мужа, а потом, сделав вид, что ей он совсем не интересен, вновь устремила влюбленный взгляд на гранатомет.

— Ну вот и муж ваш, Лилия Николозовна. — Николаевич оторвался от трехногой «шайтан-машины», выпрямился. — Принимай, Тенгиз, в целости и сохранности.

Спустя пять минут все бойцы, — и старая, и новая команда, стояли около потухающего костра. Хитрый Мераб достал откуда-то початую бутыль с бледно-розовой «огненной водой» и разлили всем бойцам по кружкам. Это была традиция, — один «наряд» провожал другой.

— Жили на свете Еленэ и Георгий, и полюбили друг друга. — начал Мераб, когда эрзац-вино было разлито по емкостям. — Полюбили и поженились. Только поженились, Георгию надо ехать на торг. — Не волнуйся, — говорит он молодой жене, — через три дня вернусь. Прошло три дня, прошло три раза по три дня, а Георгий не возвращается. Прошло десять раз по три дня, а его все нет. Заволновалась молодая жена, послала в десять сел к десяти верным друзьям гонцов. И прискакали из десяти сел от десяти верных друзей гонцы, и принесли от каждого ответ: — Не волнуйся, Георгий у нас. Так выпьем за верных друзей, которые не подводят в беде!

Посмеялись, выпили… Сергею тоже перепало от щедрости Мераба. Вытирая усы, он довольно пробурчал:

— Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро. То тут сто грамм, то там сто грамм, на то оно и утро! Так, сколько у меня еще точек замера сегодня?

— Старый наряд — домой! — провозгласил Мераб. Уставшие после ночного дежурства бойцы, взяв захваченное оружие, побрели к жующему травку «транспорту».

— До свидания, братья, — прощались они с вновь прибывшими. — Пусть эти сутки пролетят для вас, как один час!

— Ладно… И мне пора. Тенгиз, увидимся. — Сергей взгромоздился на своего скакуна и поскакал по сухой степи на восток.

— Эй, Серго! — спохватился Тенгиз. — Я забыл тебе сказать! Очень важно!

— Потом скажешь, вечером, — сказала ему Лили. — Поехали домой!

 

Глава 3. У родного очага

 

Помимо заставы Мцхетиджвари, у Сергея в секторе было еще пять контрольных точек, где необходимо было произвести замеры. В общей сложности жарким летним утром он, как бешеный ковбой, проскакал километров тридцать. Спугнул по дороге стаю шакалов, объедающих чей-то скелет. Пообщался с людьми, кое-где ему налили еще чарочку, кое-где угостили копченой колбасой из свинины. К двум часам дня он был уже свободен. Можно было ехать домой, в Гоми. Он остановился у небольшого озерца, чтобы напоить коня. Проверил воду. Норма.

— Давай, попей, зверюга — Сергей похлопал своего верного помощника по рыжему боку.

На берегу озерца росла приличных размеров кленовая рощица. Всего шагах в двадцати. И Сергей не утерпел, бросился бегом под зеленый покров молодых деревьев. Здесь было прохладно и хорошо. Зеленая роща среди сухих степей и каменных круч.

«В Москве, около моего дома тоже было много кленов. И тополей» — подумал он. Нет! Лучше не думать дальше.

Лесов на обитаемой части Грузии сохранилось процентов двадцать, если сравнивать с довоенной порой. Но внушало повод для оптимизма то, что горные склоны вновь потихоньку покрывались зеленым одеянием. Разведчикам, пастухам, купцам все больше и больше встречалось в их скитаниях животворных островков, — оазисов. Правда, видовой состав флоры изменился. Навсегда исчезли влаголюбивые, вечнозеленые деревья. Только их высохшие безжизненные тела еще тянулись кое-где вдоль дорог и на горных склонах, нагоняя на проезжающих невеселые мысли. Но нет худа без добра, — сухие деревья шли на строительство и на отопление. Рубить зеленые растения по законам Союза выживших поселений Грузии категорически запрещалось.

Увы, пришлось ему, горожанину, да и всем другим людям вновь привыкать к гужевому транспорту. От автомобилей теперь мало толку, — расход горючего строго контролировался, топливо отпускалось только для военной техники. Многие бывшие автомобилисты, скрепя сердце, переоборудовали свои машины под обыкновенные телеги, меняя сотню умерших лошадиных сил на одну-две живые лошадки. Кто-то просто бросал автомобили в пустыне, сняв перед этим все, что могло еще пригодиться, и пересаживался на коня, или на осла. Кто-то перегонял на юг и восток, на ярмарки и ухитрялся их продавать азербайджанским и армянским купцам.

Сергей проехал Ваке, полностью вымерший поселок. Поздоровался с каменщиками и рабочими, которые разбирали старые, опустевшие дома на стройматериалы. Ваке еще четыре года назад был полностью очищен от мертвецов и превратился просто в кучу обожженных камней и шлакоблоков. Сергей сам участвовал в очистке и навсегда запомнил, как в крепких еще домах, в комнатах, кишащих роями мух, бойцы находили полуразложившиеся, изъеденные падальщиками трупы мужчин, женщин, детей, а из темноты на живых смотрели жадные глаза огромных крыс. После этого он пил дня три, не просыхая.

Сергей со своей семьей жил в поселке под названием Гоми. Когда-то это был поселок полугородского типа недалеко от Хашури. Но теперь Хашури стал фактической столицей Союза, а в Гоми осталось чуть больше четырехсот человек. Все друг друга знали, все помогали друг другу. Взаимовыручка и участие, умение поделиться куском хлеба в трудный день стали после Апокалипсиса вопросом выживания. Те, кто не принимал этих правил, вынуждены были уйти. Или из поселка, или из жизни, а как правило, и то, и другое сразу. В одиночку сейчас не выживешь.

Гоми превратился в типичный маленький поселок из грузинского средневековья с деревянными вывесками над входом, с лошадями, ишаками, воловьими повозками на улицах, и маленьким рынком. С праздниками и похоронами, в которых принимал участие весь поселок.

Картину портили только отдельные брошенные многоэтажки в отдалении. Рынок находился в районе железнодорожной платформы. По субботам и воскресениям окрестности станции наполнялись людьми, а воздух был пропитан рыночными разговорами, криками, визгом, мычанием и блеянием. Хотя железная дорога регулярно использовалась по прямому назначению. Один раз в сутки по ней проходили электрические дрезины, на которых за умеренную плату можно было добраться до Хашури, или, скажем, до Гори. Дальше Гори «экспрессы» не ходили, ибо там какие-то умни