В которой Мопси дает отпор криминальным структурам

 

Уважаемый!

(Тут я останавливаюсь и поднимаю глаза на Что‑то.

– А как вас зовут? – спрашиваю я.

– Смело! – восхищается Что‑то. – Погоняло хочешь? Зови Толиком.)

Уважаемый Толик!

Честное слово, я больше не буду: спать до 11 утра, ездить в автобусе без билетика, тайком от своего мужа Большого Интеллектуала покупать предметы женского туалета в магазине «Дикая орхидея», каждый день звонить Мурке и трепаться с ней по часу без карточки, красить губы коричневой помадой, засовывать в стиральную машину белое с цветным, оставлять зубную пасту в душевой кабинке, смотреть телевизор до часу ночи, особенно сериал «Черный ворон», который я и так знаю наизусть, так как читала книгу, загибать страницы у книг и отворачиваться в кино, когда там пилят людей, потому что потом ни одной рецензии толком не напишешь и коллеги говорят, что я необразованная.

Торжественно обещаю: после каждой еды мыть посуду, каждый вечер готовить Интеллектуалу горячий ужин, три раза в день гулять с пуделем, а то если два, он писается в ванной, тратить на питание не больше, но и не меньше, чтобы не ограничивать себя в витаминах, прочесть книгу Сергея Эйзенштейна «Статьи о кино», изучить биографию Дзиги Вертова, отдать свою кровь в Фонд президентских инициатив, научиться курить взасос, потому что не взасос стыдно, зарабатывать не меньше 300 у.е. в месяц, лаять не чаще 1 раза в неделю.

Еще могу попробовать научиться делать мостик и березку, но это не наверняка.

Спасибо за внимание!

Адрес моей электронной почты: [email protected]. На случай экстренной связи.

С общим приветом, Мопси.

 

Что‑то по имени Толик внимательно прочел мою записку, потыкал в нее толстым пальцем с крабом и спросил:

– Триста у.е. – это что?

– Это зарплата, – пояснила я.

– Ты серьезно? – поинтересовался он.

Я кивнула. Толик пожал плечами, как бы говоря: ничего не понимаю в этой жизни!

– Так бывает? – спросил он с тяжелым недоумением, перерастающим в обиду. В принципе он имел право обижаться. Никто никогда не говорил ему, что на свете бывают зарплаты в 300 у.е. и что люди даже на них живут.

Я еще раз кивнула. Должен же кто‑то открыть бедному мальчику глаза на мир. Что‑то понурился. Ему было тяжко переживать крушение идеалов.

– А... вот это... насчет лая. Чего‑то я недопонял.

– Ну, знаете, – сказала я, – иногда ужасно хочется полаять. Полаешь, и вроде легче жить.

– Это да! Это правда! – оживился Толик. – Я тоже замечал. Дашь какой‑нибудь шестерке по мозгам, и сразу кайф.

– Нет, Анатолий, вы не поняли. Тут другое. Я не имела в виду лаять на кого‑то. Я имела в виду лай как акт самосознания.

– А... ну да... ну тогда... конечно... как акт – это я понимаю, – пробормотал он.

– Все остальное тоже понятно? – спросила я, показывая на записку.

Что‑то молча кивнул.

– Тогда как быть с зарплатой?

Что‑то молча вынул из кармана пачку баксов, отсчитал триста штук и протянул мне.

– Иди, – сказал он. – Живи. – Он немножко подумал и добавил с сомнением: – Если сможешь.

И я пошла домой. Больше идти мне было некуда.

– Эй, как там тебя, погоди! – вдруг раздалось за спиной. Я остановилась. – А ты че, правда куришь не в затяжку или так, пургу гонишь?

– Правда, – печально вздохнула я.

– Хочешь научу? – искренне предложил Толик.

– Ну что вы, Анатолий! – с чувством сказала я. – Я очень благодарна вам за все, что вы для меня сделали, но вынуждена отказаться от вашего любезного предложения. Понимаете, я уже однажды пробовала, и меня потом сильно тошнило. Так что я уж лучше дома.

– Ну, дома так дома, – разрешил Толик.

Так началось мое великое сидение дома с непредвиденными последствиями. Целыми днями я торчала у компьютера. Играла сама с собой в карты. Никакой личной жизни не намечалось. Иногда я думала о том, что неплохо бы сходить навестить Толика, но что‑то меня останавливало. Интеллектуал слонялся поблизости, поминутно требуя то питания, то внимания. Он задавал вопросы. О! Какие вопросы он задавал! Вот они, его вопросы: «Потеплело‑то как, а?» или «Видала Коляна? Когда трезвый, совсем другой человек, правда?». Наконец он не рассчитал меру моего терпения и задал вопрос, который полностью изменил нашу жизнь на ближайшие месяцы.

– Как ты думаешь, – спросил Интеллектуал, – если я сдам в химчистку зимнюю куртку, они скоро ее вернут?

Я выключила компьютер и повернулась к нему.

– Послушай, – как можно мягче сказала я. – Сегодня какое число? Двадцатое мая? Тебе необходима зимняя куртка?

– Да... нет... – пробормотал Интеллектуал и сделал шаг в сторону, намереваясь слинять, но я его не пустила. Я зацепилась за его рукав и притянула поближе к своему стулу.

– Нет уж, подожди, – строго сказала я. – Давай разберемся. Сегодня двадцатое мая? Двадцатое. Тебе очень надо знать, когда вернут зимнюю куртку? Ты ее собрался носить? Ты без нее на улицу выйти не сможешь? Ты меня отвлекаешь от дел, – тут я сделала широкий жест в сторону компьютера, – буровишь идиотскими вопросами, может, дашь уже наконец спокойно поработать?

Последние слова я выкрикнула на хорошем истерическом накале. Так что потом долго собой гордилась. Интеллектуал надулся, распустил нос и отправился в спальню. Я отправилась за ним. Интеллектуал лежал в постели, свернувшись калачиком, и тихо плакал в подушку. Малый пудель Найджел Максимилиан Септимус лорд Виллерой сидел у него в ногах и лизал пятку. Вторая пятка торчала просто так. Я присела на краешек и слегка ее пощекотала. Интеллектуал дернулся и поспешно засунул пятку под одеяло. Ну, как хочет. Не желает мириться – не надо. Так я ему и сказала, после чего покинула помещение.

В принципе он мог бы и не плакать. Потому что сам виноват. Потому что степень занудливости моего Интеллектуала иногда зашкаливает за планку всяческих соображений. Накануне нашей свадьбы я углядела в его ежедневнике – не специально! Я не подглядывала, честное слово! – так вот, я углядела такую запись: «13.00. Женюсь на Мопси. 19.00. Концерт в Консерватории по абонементу». Всю свадьбу я с трепетом душевным ждала, что он встанет, махнет ручкой и скажет: «Ну ладно, ребята. Счастливо оставаться. Я в Консерваторию». Но не встал. Он остался. К большому моему удивлению. То ли репертуар был не очень. То ли исполнители не ахти. А недавно в его записной книжке я обнаружила его личные имя, отчество, фамилию, написанные его личным почерком. И телефон с каким‑то странным кодом. Что это? Почему Интеллектуал записывает в своей записной книжке свои имя, отчество, фамилию? Зачем? Что это за телефон? Что за город? Может, у него другая семья? Но зачем он записал ее телефон? Не помнит? Склероз? Маразм? И главное, никакой конспирации. Стало быть, меня не боится. А может, это для меня телефон? Ну, мало ли что случится. Вдруг его вторая жена будет рожать. Тогда я смогу позвонить, узнать, кто родился – мальчик или девочка. Ах, милый! Как он обо мне заботится! Вечером я устроила Интеллектуалу горячий ужин из консервированного супа и пельменей.

– Спасибо тебе! – с чувством сказала я и чмокнула его в макушку.

– За что? – удивился Интеллектуал.

– За заботу! – сказала я и показала ему записную книжку.

– Ты что! – сказал Интеллектуал и испуганно замахал руками. – Это же мой двоюродный брат из Иркутска. Он мой полный тезка.

Вот таков этот Интеллектуал – все делает с полной выкладкой.

Итак, с момента ссоры у нас началась новая жизнь. Наплакавшись, Интеллектуал пошел на меня тараном. Он озверел. Он ходил по квартире с людоедским оскалом и пугал моих подруг, которых я после ссоры с Муркой и Мышкой активно приваживала к дому. Он велел Ирке заткнуться, потому что она слишком громко говорит и мешает ему думать. Он запер Светку на балконе, потому что она курит и ему, видите ли, пахнет. Он выгнал Таньку из дома, потому что она съела его бифштекс. А Викентьевну он вообще не впустил. Она, бедная, звонила, звонила, наверное, хотела принести Клепу на случку с пуделем. Интеллектуал посмотрел в глазок, мерзко засмеялся и набросил цепочку. Фактически он перекрыл мне кислород. Жизнь цвела за окном диким химическим цветом, а я сидела дома и любовалась на злобную морду Интеллектуала. Именно тогда я написала стишок, в котором выразила всю скорбь мира.

 

Твоя хандра моей хандрее?

Или моя хандрей твоей?

Как мы померяться сумеем?

Где взять методику верней?

Что опыт древних говорит?

Как сравнивать: на вкус, на вид?

Кто тут кого перехандрит?

 

Вот тогда‑то в моем дневнике и появилась запись: «Дв. на тр.? Ой!» Что в переводе на русский язык означало: «Двушку на трешку?» Я решила менять квартиру. Мне позарез была нужна дополнительная комната типа кабинет, в который я смогла бы засунуть Интеллектуала с его претензиями. В гостиной и спальне он попадался повсеместно. Вопрос, где взять денег на доплату, постоял‑постоял и отпал. Я решила продать машину.

Эта машина синего цвета марки «Фольксваген» была куплена на мое имя. До этой машины у Интеллектуала была другая – красного цвета, тоже марки «Фольксваген». Поэтому, когда Интеллектуал задумал ее менять, я ему честно сказала в глаза, что никакой разницы, кроме цвета, между этими машинами не вижу. Интеллектуал что‑то долго бормотал насчет объема бензобака, а может, двигателя. Я не очень поняла. Поняла я одно: что за синюю надо выложить красную плюс 8 тысяч у.е. И сделать это немедленно, так как товар уйдет и обратно не вернется. А у него, Интеллектуала, как раз в этот момент случайно утерян паспорт, так что не одолжу ли я свой, буквально на денек, и не позвоню ли родителям, не попрошу ли у них 7 тысяч 500 у.е., а остальные у него есть, главное, не волнуйся. Говоря это, Интеллектуал дрожал мелкой дрожью и задыхался. В общем, я его, бедного, пожалела, паспорт дала и деньги у родителей попросила. И вот настал час расплаты. Я пошуршала газетами и нашла покупателя.

– Готовься, – сказала я Интеллектуалу. – Готовься прощаться с синей. Покупатель к сделке уже готов. Где документы на машину?

Интеллектуал понурился, пошмыгал носом, но пачку бумажек вытащил. Мне бы на эту пачку посмотреть внимательнее. Тогда бы я заметила, что скрепка, которой сколоты листочки, как‑то подозрительно отодвинута в сторону, а на листочке, который находится непосредственно под ней, нет вмятинки. Но я на такие мелочи внимания не обратила и поутру поскакала к нотариусу. Нотариус листочки посмотрел и сказал, что сделку оформить никак не может, потому что нет самого главного листочка – паспорта на машину. Я пошарила в карманах. Потом в сумке. Потом под столом у нотариуса. Паспорта не было. Страшная догадка пронзила мой мозг.

– Сидеть, не двигаться! – крикнула я нотариусу и покупателю. – Скоро буду!

И рванула домой.

– Где? – заорала я, ворвавшись в квартиру. – Где паспорт, негодяй?

Интеллектуал пил кофе, интеллигентно отставив в сторону мизинец. На меня он даже не взглянул.

– Ищи! – индифферентно бросил он и шумно отхлебнул кофе, забыв о своей интеллигентности и как бы давая мне понять, что со мной разводить церемонии не намерен.

И я начала искать. Я выдвинула все ящики письменного стола и перебрала каждый лист бумаги. Интеллектуал пил кофе. Паспорта не было. Я открыла обе прикроватные тумбочки и вывалила содержимое на пол. Интеллектуал делал себе бутерброд. Паспорта не было. Я вытащила на свет портфель с документами и в заднем порванном кармане наконец‑то нашла наше свидетельство о браке, утерянное восемь лет назад. Интеллектуал стучал на компьютере. Паспорта не было. Я залезла в платяной шкаф, вывернула карманы у всех пальто, плащей и пиджаков, а заодно потрясла трусами и носками. Интеллектуал чесал пуделю брюшко. Паспорта не было. Я подошла к книжным полкам, стала методично вытаскивать том за томом и трясти ими над полом. Интеллектуал сказал: «Хым! Хым‑хым!» Паспорта не было. К 10 часам вечера весь пол в квартире был усеян бумажками, книжками, карандашами, скрепками, инструкциями по пользованию пылесосом «Ракета» 1984 года выпуска и мясорубкой «Мечта» 1986 года, а также чулками, носками, трусами, бюстгальтерами и бусами из красных пластмассовых горошков, которые мне подарил Вовка из 7 «Б». Паспорта не было. Я позвонила нотариусу и сказала, что немножко задерживаюсь. Нотариус ответил в том смысле, что я могу больше не торопиться.

– Я тут убрался, пока тебя не было, – вдруг подал голос Интеллектуал. – Выбросил кое‑что ненужное.

– Что? Что ты выбросил, изверг?

– Да так, всякие бумажки. Три мешка. Развела барахла, матушка. Может, там твой паспорт.

– Куда? Куда ты их выбросил, изверг?

Интеллектуал неопределенно повел рукой.

– На помойку. Поставил рядом с контейнером.

Я подошла к окну. За окном стояла кромешная темень пополам с проливным дождем. Я посмотрела на себя. На мне красовались майка с Микки Маусом и несколько клочков пыли. А больше на мне ничего не красовалось.

В 12 часов ночи в майке с Микки Маусом и клочках пыли я вышла промышлять на помойку. Лил дождь. Завывал ветер. Деревья гнулись. Мальчишки, которые толклись под козырьком круглосуточного интернет‑клуба, встретили меня улюлюканьем. Твердым шагом я проследовала к помойке. Помойка сообщала о своем приближении крепким запахом гнилых картофельных очистков и собачьей мочи. Я зажала одной рукой нос, а другой начала расшвыривать мусор. Мешки не попадались. Тогда я разжала нос и пустила в ход вторую руку. Стоя на четвереньках, выставив наверх попу, прикрытую Микки Маусом, и зарывшись по локоть в помоечный бак, я искала паспорт на машину. Интеллектуал маячил в окне. Наблюдал. Наконец показались мои мешки. Я вытащила их из‑под скользкого гнилья, обняла и потащила домой. Дома я вывалила содержимое на пол. Содержимое напоминало слипшуюся манную кашу, простоявшую на батарее месяц‑другой. Я легла на пол и стала копаться в манной каше. Паспорта не было. Я пнула кашу ногой и ушла в душ. Черт с ним, с паспортом! Будет ездить на своей синей, пока она не развалится! И я легла спать.

Утро встретило меня прохладой. Я поднялась и побрела в сторону кухни. На пороге замешкалась, и взгляд мой упал на холодильник. В центре дверцы под магнитной присоской висел паспорт на машину. Паспорт на мою машину! На холодильнике! Под присоской! Паспорт был стыдливо повернут лицевой стороной к холодильнику, чтобы я его не узнала. «Ага, – подумала я. – Неглупо. Спрятать на самом видном месте!» Я осторожно сняла паспорт, сунула в карман, тихонько оделась и выскользнула за дверь. Через два часа машина была продана. На обратном пути я заскочила в «Детский мир» и купила Интеллектуалу подарочек. Игрушечную машинку. Синюю. «Фольксваген».

Интеллектуал встречал меня в дверях. Он уже все понял. Он видел пустую дверцу холодильника. Хромая и подволакивая ногу, он проковылял в комнату и сел, демонстративно закинув ногу на ногу. Нога была забинтована до колена. Рядом с ним на полу сидел пудель. С забинтованной лапой.

– В чем дело? – строго спросила я.

– Повреждение задних конечностей, – туманно ответил Интеллектуал и сделал скорбное лицо. – Боюсь, не сможем ходить пешком.

Таким образом он намекал мне, что без машины он не жилец.

– Значит, будешь сидеть на диване, – твердо сказала я. – Ездить не на чем. Кстати, можем сходить в поликлинику. Сделать рентген.

– Ты с ума сошла! – завопил Интеллектуал. – Угробить меня хочешь! Избавиться от меня! Какой рентген! Я не дойду!

Он прекрасно дошел. Пудель тоже. Я втолкнула их в рентгеновский кабинет, сунула врачу 100 рублей и попросила быстренько отснять мне две лапы для семейного альбома. Интеллектуал уселся на стул, поджал под себя ножку, вцепился в нее руками и никак не хотел расставаться.

– Положите ногу на эту подставку и поверните поврежденной стороной вверх! – приказала врач.

– Не могу! – откликнулся Интеллектуал. – Не могу поднять больную ногу. А о том, чтобы повернуть, вообще не может быть речи!

– Снимайте здоровую, – сказала я.

Врач несколько растерялась, но я быстро ее успокоила.

– Я так понимаю, что все ноги в принципе устроены одинаково, – сказала я.

– Одинаково, – пробормотала врач и задумалась. Видимо, такая мысль впервые пришла ей в голову.

– Так в чем же дело? Какая разница?

– Действительно, никакой, – пробормотала врач и поволокла Интеллектуала к аппарату.

Через пять минут дело было сделано.

– Надеюсь, все в порядке? – спросила я и вытащила из кармана еще 1.00 рублей.

Врач посмотрела снимок на свет.

– В абсолютном! – отрапортовала она, и мы отправились домой с ее благословения.

Дома я вытащила из сумки игрушечную машинку. Синюю. «Фольксваген».

– Это тебе, – сказала я и протянула машинку Интеллектуалу. – Подарок. На добрую долгую память.

После чего отправилась звонить Мышке. Мне хотелось похвастаться перед ней своими выдающимися успехами в деле добывания денег и обведения вокруг пальца доверчивых мужей.

– Мышь! – сказала я.

Мышка в ту пору как раз переживала полный крах своей профессиональной деятельности и оскорбление, которое нанесла ей Мурка. И находилась в состоянии, близком к невменяемости. Но я об этом не знала.

– Мышь! – сказала я. – А я машину продала. Квартиру буду покупать!

Мышь разразилась истерическим лающим смехом.

– Молодец! – крикнула она. – Хорошо поработала! Ха‑ха‑ха! Теперь‑то он тебя и бросит! Ты что думаешь, он так сильно тебя любит? Да он машинку свою больше всех любил!

И она бросила трубку.

 

Танцевальный дивертисмент

«Скачки с препятствиями»,