Его преподобие Саймон Симплесс — Амелии

13 февраля 1946 года

 

Дорогая миссис Моджери!

Заявляю ответственно: Джулиет доверять можно. Ее родители были моими добрыми друзьями и прихожанами церкви Св. Хильды. В ночь, когда родилась Джулиет, я находился у них дома. Она росла упрямым, но прелестным, деликатным, веселым репейком — необычайно честным с самых юных лет.

Приведу один пример. Джулиет было десять. Она дошла до четвертой строфы гимна «Следит он за каждою птахой», внезапно захлопнула молитвенник и наотрез отказалась продолжать пение. А дирижеру хора заявила, что эти стихи бросают тень на личность Господа. Он (дирижер, не Господь) растерялся и привел Джулиет ко мне, дабы я ее вразумил.

Я преуспел мало. Джулиет сказала:

— Что за название: «Следит Он за каждою птахой»? Что оно означает? Что Бог занимается орнитологией, когда так нужен людям?

Мне нечего было возразить — и как это я сам не подумал? С того дня хор не исполняет упомянутый гимн.

Джулиет потеряла родителей в двенадцатилетнем возрасте, и ее отправили в Лондон к двоюродному деду доктору Родерику Эштону, человеку не то чтобы недоброму, но настолько погруженному в греко-римские штудии, что они не оставляли ему времени на девочку. Кроме того, у доктора Эштона начисто отсутствовало воображение, а обстоятельство это для воспитателя фатальное.

Джулиет дважды от него убегала. В первый раз добралась лишь до вокзала Кингс-кросс, полиция поймала ее там с упакованным рюкзаком и отцовской удочкой, она ждала поезд на Берри-Сент-Эдмундс. Девочку вернули к доктору Эштону, но она снова бежала. На сей раз доктор позвонил мне и попросил помощи в розысках.

Я знал, куда идти — на бывшую ферму ее родителей. Бедняжка, насквозь мокрая, сидела на пеньке против входа, не замечая дождя, и смотрела на свой (уже проданный) дом. Я отправил телеграмму в Лондон и на следующий день повез туда Джулиет. В приход планировал возвратиться сразу, обратным поездом, но, увидев, что бессердечный дед прислал за Джулиет кухарку, поехал с ними. Ворвался к ученому мужу в кабинет и имел с ним серьезную беседу. Он согласился, что Джулиет лучше отослать в пансион. Средств, оставленных ее родителями, на это хватало с лихвой.

К счастью, я знал хорошее место — школу св. Суизина, прекрасную с академической точки зрения. И руководила ею женщина, сделанная не из гранита. Рад сообщить, что там Джулиет опять расцвела. Ей очень нравилось учиться, но, полагаю, истинная причина — в дружбе с Софи Старк и ее семьей. Джулиет часто уезжала к Софи на каникулы. Дважды девочки гостили в приходе у меня и моей сестры. Мы устраивали пикники, ездили на велосипедах, ловили рыбу. Как-то приезжал брат Софи, Сидни Старк. Он был на десять пет старше девочек и постоянно порывался ими помыкать, однако ему удалось стать достойным членом нашей небольшой команды.

Наблюдать за взрослением Джулиет — и знать се сейчас — для меня настоящий подарок судьбы. Я польщен, что она от Вашего имени попросила меня охарактеризовать ее как личность.

Я описал историю нашего с ней знакомства, чтобы Вы поняли: я хорошо ее знаю. Если Джулиет говорит да, — значит, да. Если нет, — значит, нет.

Всецело Ваш Саймон Симплесс

 

Сьюзан Скотт — Джулиет

17 февраля 1946 года

 

Дорогая Джулиет!

Ты ли это в последнем «Татлере» танцуешь румбу с Марком Рейнольдсом? Выглядишь сногсшибательно — почти так же сногсшибательно, как он, — но, по-моему, пока Сидни не увидел номер, тебе лучше переселиться в бомбоубежище.

Мое молчание, как ты догадываешься, можно купить парой пикантных подробностей.

Твоя Сьюзан

 

Джулиет — Сьюзан Скотт

18 февраля 1946 года

 

Дорогая Сьюзан! Я все отрицаю.

С любовью, Джулиет

 

Амелия — Джулиет

18 февраля 1946 года

 

Дорогая мисс Эштон!

Спасибо, что отнеслись к моему условию серьезно. На вчерашнем заседании клуба я рассказала о Вашей статье для «Таймс» и предложила желающим написать о прочитанных книгах и о том, какую радость доставляет им чтение.

Реакция оказалась настолько бурной, что Изоле Прибби, нашему парламентскому секретарю, пришлось призвать всех к порядку громким ударом молотка (впрочем, Изола вообще не стесняется им пользоваться). Думаю, Вы получите немало писем, и надеюсь, они помогут при создании статьи.

Вы уже знаете от Доуси, что наш клуб создало воображение нашей дорогой Элизабет Маккенна, чтобы немцы не арестовали тех, кто присутствовал у меня на ужине, — Доуси, Изолу, Эбена Рамси, Джона Букера, Уилла Тисби и саму Элизабет, благослови Господь ее быстрый ум и золотые уста.

Я, конечно, вначале пребывала в неведении. Едва все ушли, я поспешила в погреб припрятывать остатки пиршества. И о литературном клубе услышала лишь назавтра в семь утра. Элизабет влетела ко мне на кухню с вопросом:

— Сколько у вас всего книг?

Порядочно. Но Элизабет, оглядев шкаф, качнула головой:

— Надо еще. Слишком много садоводства. Что ж, это моя страсть.

— Придумала! — воскликнула Элизабет. — Разберусь с комендатурой, и мы с вами пойдем в книжный магазин Фокса и скупим все, что там сеть. Раз уж у нас книжный клуб, надо соответствовать.

Я все утро волновалась из-за комендатуры. Что, если их отправят в гернсийскую тюрьму? Пли, кошмар из кошмаров, в концлагерь на континенте? Немецкое правосудие было настолько иррационально, что предугадать, какое наказание за каким преступлением последует, не представлялось возможным. Однако ничего страшного не произошло.

Прозвучит странно, но немцы, в некотором смысле, поощряли жителей Нормандских островов в их художественных и культурных занятиях. Целью было показать Британии, что немецкая оккупация — оккупация идеальная. Как они планировали донести сию информацию, неясно, поскольку телефонный и телеграфный кабели между Гернси и Лондоном перерезали в первый же день высадки германских войск в июне 1940 года. Но, какова бы ни была их логика, Нормандским островам поначалу везло больше, чем остальной завоеванной Европе.

В комендатуре моим друзьям велели заплатить небольшой штраф и предоставить список членов клуба. Комендант объявил, что и он большой любитель литературы, так нельзя ли ему вместе с офицерами-единомышленниками изредка присутствовать на заседаниях?

Элизабет заверила, что мы будем счастливы. Потом мы с ней и Эбеном сломя голову помчались к «Фоксу», набрали по охапке книг для новоявленного клуба и полетели обратно в особняк расставлять их по полкам. И лишь затем прогулочным шагом, с беспечным видом принялись обходить людей, сообщая, что вечером они должны зайти выбрать книгу. Очень тяжело было сдерживать нетерпение и останавливаться поболтать с каждым, когда хотелось поскорей все уладить! Время поджимало. Элизабет боялась, что комендант придет на следующее заседание — через две недели. (Он не пришел. За годы к нам лишь несколько раз забредали по одному немецкие офицеры, но уходили они в замешательстве и, к счастью, назад не возвращались.)

Таково начало. Я знала всех членов клуба, но кое-кого не слишком хорошо. Доуси — свыше тридцати лет мой сосед, но мы никогда не обсуждали ничего, кроме погоды и сельского хозяйства. Изола — мой добрый друг, но Уилл Тисби — только знакомый, а с Джоном Букером знакомство шапочное, ведь он появился на острове недавно, одновременно с немцами. Нас объединила Элизабет, это она настояла, чтобы я пригласила всех на ужин. Без нее гернсийский клуб любителей книг и пирогов из картофельных очистков не появился бы на свет.

Вечером они пришли за книгами, и те, кто прежде держал в руках лишь Писание, каталоги семян и «Календарь свиновода», открыли для себя совсем иную литературу. Доуси нашел Чарльза Лэма, Изола — «Грозовой перевал». Я выбрала «Записки Пиквикского клуба» в надежде воспрянуть. духом — и помогло.

Люди разошлись по домам читать. А после стали встречаться, вначале из страха перед комендантом, затем — для удовольствия. Не имея опыта посещения литературных клубов, мы выработали собственные правила. Каждый по очереди рассказывал о книге, которую прочел. Мы пытались оценивать их беспристрастно, однако из этого ничего не вышло, докладчику страстно хотелось увлечь слушателей, заставить срочно схватиться за полюбившуюся ему книгу. Если двое читали одно и то же, между ними иногда разгорался диспут — огромное развлечение. Мы читали, разговаривали о книгах, спорили до хрипоты и с каждым разом становились ближе и дороже друг другу. К нам постепенно присоединялись новые люди, и собрания сделались настолько яркими и оживленными, что мы временами забывали об ужасах внешнего мира. Встречи по-прежнему проходили раз в две недели.

Тому же, что в названии клуба фигурируют пироги из картофельных очистков, мы обязаны Уиллу Тисби. Немцы немцами, но он не собирался ходить ни на какие сборища, если там нечего поесть! Закуски вошли в программу. На Гернси тогда было мало сливочного масла и еще меньше муки, а сахар отсутствовал полностью. Уилл изобрел пирог из картошки: очистки для теста, пюре в начинку и немного давленой свеклы для сладости. Как правило, рецепты Уилла весьма сомнительны, но этот нам полюбился.

Буду рада узнать, как продвигается работа над статьей и какие у Вас новости.

Сердечно Ваша Амелия Моджери

 

Изола Прибби — Джулиет

19 февраля 1946 года

 

Дорогая мисс Эштон!

Господи боже. Так это Вы написали книгу об Энн Бронте, сестре Шарлотты и Эмили. Амелия Моджери обещала дать ее мне почитать, она знает, как я люблю девочек Бронте. Бедняжки! Подумайте только, у всех пятерых были слабые лёгкие, и умерли совсем молодыми! Грустно.

И папаша — довольно эгоистичный тип. Совершенно не думал о дочерях, знай себе требовал принести шаль из своего кабинета. Нет чтобы самому оторваться. Так и сидел сычом, пока дочки мерли как мухи.

А братец Бренвелл? Тоже хорош гусь. Напьётся да загадит ковер. А девочкам вечно приходилось за ним убирать. Подходящее занятие для писательниц!

С двумя такими мужчинами в доме Эмили оставалось, что выдумать Хитклифа! Других-то вокруг не было. Но у нее здорово получилось… Мужчины в книгах вообще интересней, чем в обычной жизни.

Амелия сказала, что Вы хотите больше узнать про наш клуб и про что мы разговариваем на заседаниях. Я однажды, когда подошла моя очередь, докладывала о сестрах Бронте. Шарлотте и Эмили. Жаль, не могу послать Вам мои записки, ни на растопку плиты, другой бумаги в доме не было. До того я успела сжечь таблицы приливов, Апокалипсис и Книгу Иова.

Вам, наверное, интересно, почему я восхищаюсь сестрами Бронте. Обожаю любовные истории. У меня у самой ничего такого не было, а по их книжкам я хорошо все представляю. Вначале «Грозовой перевал» мне не нравился, но едва призрак Кэти начал царапать костлявым пальцем по оконному стеклу, как книжка словно схватила меня за горло и больше не отпустила. В ушах словно по-настоящему звенели жалобные крики Хитклифа на болоте. Чудесная писательница Эмили Бронте! После нее не станешь читать «Оскорбленную при свечах» какой-нибудь мисс Аманды Джиллифлауэр. Хорошие книги начисто отбивают охоту к плохим.

Расскажу немного о себе. У меня домик и небольшой участок рядом с особняком Амелии Моджери. Мы обе живем возле моря. Я держу кур и козу Ариэль и кое-что выращиваю. Еще есть попугаиха, ее зовут Зенобия, и она не любит мужчин.

Каждую неделю я торгую на рынке (у меня там место), продаю консервы собственного изготовления, овощи, эликсиры для восстановления мужского здоровья. Их помогает готовить Кит Маккенна, это дочь моей любимой подруги Элизабет. Кит всего четыре, и ей приходится вставать на стул, чтобы дотянуться до котла, но зато она уже умеет взбивать густую пену.

Собой я не особенно хороша. У меня большой нос, к тому же сломанный, потому что я давно уже упала с крыши курятника. Один глаз косит, волосы дикие — не пригладишь. Я высокая, у меня крупная кость.

Если хотите, напишу Вам еще. Расскажу побольше о чтении и о том, как оно поднимало дух при немцах. Один только раз не помогло — когда арестовали Элизабет. Немцы узнали, что она помогает укрывать польского рабочего, и отправили ее в тюрьму во Франции. Тогда, и долго еще потом, никакая книга не могла унять моей тоски. Так и хотелось лупить по морде всех фашистов. Но ради Кит я сдерживалась. Она была совсем кроха и без нас пропала бы. Элизабет еще не вернулась. Нам за нее страшно, но, как я говорю, времени прошло совсем мало, и надежда пока есть. Я молюсь о ней, мне ее очень не хватает.

Ваш друг Изола Прибби

 

Джулиет — Доуси

20 февраля 1946 года

 

Дорогой м-р Адамс!

Как Вы догадались, что больше всех цветов на свете я люблю белые лилии? Всегда любила — и вот они. роскошные, стоят на моем письменном столе. Такие красивые! Мне нравится, когда они и доме, изумляет их вид, запах и само чудо их существования. Вначале я подумала: где же он взял их в феврале? — но потом вспомнила, что Нормандские острова омывает благословенный Гольфстрим.

М-р Дилвин появился у меня на пороге с Вашим букетом рано утром. Сказал, что приехал в Лондон по делам своего банка, и заверил, что ему не составило труда привезти цветы и что вообще нет такого, чего он не сделал бы ради вас, ведь во время войны Вы подарили его жене кусок мыла! Миссис Дилвин до сих пор всякий раз плачет, вспоминая об этом. Приятный человек. Жаль, у него не нашлось времени выпить со мной кофе.

Благодаря Вашему любезному содействию я получила чудесные длинные письма от миссис Моджери и Изолы Прибби. Я как-то не думала о том, что при немцах жители Гернси не получали новостей и даже писем из внешнего мира. Глупо с моей стороны. Я же знала, что Нормандские острова оккупированы, но ни разу не задумалась над тем, что это подразумевает. Добровольное невежество, иначе не назовешь. Поэтому сейчас я отправляюсь в Лондонскую библиотеку — с целью самообразования. Библиотека сильно пострадала от бомбёжек, но полы уже починили, сохранившиеся книги расставили по местам, и мне доподлинно известно, что там собраны все номера «Таймс» от 1900 года по вчерашнее число. Займусь изучением оккупации.

Еще хочу найти путеводители и книги по истории Нормандских островов. Правда ли, в ясный день от вас видно автомобили на дорогах французского побережья? Так сказано и энциклопедии, но она куплена у букиниста за 4 шиллинга, и я не очень ей доверяю. Оттуда же мною почерпнуты сведения, что остров Гернси «приблизительно семь миль в длину и пять — в ширину, и его население составляет 42000 человек». Весьма информативно, но мне почему-то хочется знать много больше.

Мисс Прибби написала, что вашу знакомую Элизабет Маккенна отправили в лагерь на континенте и она до сих пор не вернулась. Это меня потрясло. С тех пор как Вы рассказали про ужин с жареной свиньёй, я мысленно видела ее среди вас. И, сама того не понимая, рассчитывала на письмо и от неё тоже. Мне очень, очень жаль. Очень надеюсь на её скорое возвращение.

Ещё раз спасибо за цветы. Так мило с Вашей стороны.

Всегда Ваша

Джулиет Эштон

P.S. Можете считать вопрос риторическим, но почему миссис Дилвин плачет из-за мыла?

 

Джулиет — Сидни

21 февраля 1946 года

 

Милый Сидни!

Сто лет ничего от тебя не слышала. Связано ли твоё ледяное молчание с Марком Рейнольдсом?

У меня есть идея по поводу новой книги. Пусть это будет роман о красивой, но чувствительной писательнице, которую третирует деспотичный издатель. Нравится?

Бесконечно люблю, Джулиет

 

Джулиет — Сидни

23 февраля 1946 года

 

Дорогой Сидни!

Я пошутила. Честно.

С любовью, Джулиет

 

Джулиет — Сидни

25 февраля 1946 года

 

Сидни?

С любовью, Джулиет

 

Джулиет — Сидни

26 февраля 1946 года

 

Дорогой Сидни!

Ты правда надеялся, что я не замечу твоего отсутствия? А я заметила. Не получив ответа на три записки, я лично нанесла визит на площадь Сент-Джеймс и пообщалась с железной мисс Тилли. Та объявила, что тебя нет в городе. Исчерпывающая информация. Но я немного надавила на нее и узнала, что ты уехал в Австралию! Мисс Тилли хладнокровно стерпела мои ахи и охи и твоего местонахождения не раскрыла — сказала лишь, что ты прочесываешь австралийские пустоши в поисках новых авторов для «Стивенс и Старк». И обещала переправлять тебе мои письма, когда ей будет удобно.

Стальная мисс Тилли меня не провела. И ты тоже. Я прекрасно знаю, где ты и чем занимаешься. Ты полетел в Австралию разыскивать Пьерса Лэнгли. чтобы держать его за руку, пока он выходит из запоя. По крайней мере, надеюсь, что это так. Он замечательный друг — и замечательный поэт. Пусть поскорей выздоравливает и пишет новые стихи. Я бы добавила: и пусть забудет о Бирме и японцах, но это, увы, невозможно.

Но вообще-то, мог бы сказать. Если постараться, я умею хранить тайны. (Неужто ты никогда не простишь, что я проболталась про беседку и миссис Этуотер? Я же случайно — и так долго извинялась!)

Прошлая твоя секретарша мне нравилась больше. И уволил ты ее зря: мы с Маркхэмом Рейнольдсом все равно познакомились. Ладно, ладно, не просто познакомились. Танцевали самбу. Но не вставай на дыбы: он не упоминал о «Взгляде» даже вскользь и ни разу не пытался сманить меня в Нью-Йорк. Мы говорили о высоких материях вроде викторианской литературы. Кстати, Сидни, Марк вовсе не дилетант, каким ты его представил. Он, к примеру, специалист по Уилки Коллинзу [10]. Ты в курсе, что Коллинз жил на два дома с двумя любовницами и двумя комплектами детишек? Вообрази этот плотный график! Немудрено, что бедолага курил опиум.

Уверена, Марк тебе понравится, если вы познакомитесь ближе, — вам, возможно, придется. Но помни, что мое сердце и моя рука (та, что пишет) отданы «Стивенс и Старк».

Статья для «Таймс» оказалась настоящим подарком и продолжает доставлять удовольствие. Я завела кучу новых друзей с Нормандских островов — из «Клуба любителей книг и пирогов из картофельных очистков». Правда, прелесть название? Если Пьерса требуется развлекать, я напишу длинное письмо про та, откуда оно взялось. Если не требуется, расскажу, когда вернешься (когда, кстати?).

Моя соседка Евангелина Смит в июне родит близнецов. Поскольку она от этого не в восторге, я, пожалуй, возьму одного себе.

С любовью к тебе и Пьерсу, Джулиет

 

Джулиет — Софи

8 февраля 1946 года

 

Милая Софи!

Я удивлена не меньше твоего. От Сидни — ни слова. Во вторник я поняла, что от него давно ничего не слышно, пошла в «Стивене и Старк» и узнала, что он куда-то слинял. Его новая секретарша мисс Тилли — ведьма. На все вопросы отвечала: «Мисс Эштон, я не имею нрава раскрывать информацию личного характера». Как же хотелось треснуть ее по башке!

Я уже начинала думать, что Сидни завербован Ми-6 [11] и отправлен с заданием в Сибирь, когда это чудовище наконец призналось: он в Австралии. А значит — все ясно! Поехал за Пьерсом. Тедди Лукас недвусмысленно дал понять, что тот допьётся до смерти в своем санатории, если его не остановить. Неудивительно— после всего, через что Пьерс прошел, и нельзя порицать, — но, к счастью, Сидни этого не допустит.

Я всем сердцем люблю твоего брата, но, право, только сейчас, когда он в Австралии, задышала свободно. Последние три недели Марк Рейнольдс проявлял ко мне, выражаясь словами твоей тети Лидии, настойчивое внимание. А я, даже объедаясь омарами и упиваясь шампанским, постоянно оглядывалась через плечо — не видит ли Сидни? Он убежден, что цель Марка — выкрасть меня не только у «Стивенс и Старк», но из Лондона вообще, и, что бы я ни твердила, его не переубедить. Марк ему не нравится, и точка. «Настырный», «неразборчивый в средствах» помнится, прозвучало во время нашей последнее встречи. Честное слово, какой-то король Лир! Я взрослая женщина — более или менее — и могу упиваться шампанским с кем хочу.

Когда я не заглядываю под скатерть в поисках Сидни, то время провожу чудесно. Словно вынырнула из черного тоннеля в гущу карнавала. Не то чтобы я любила карнавалы, но после черного тоннеля — счастье. Марк истинный гуляка. Если мы не на вечеринке (как обычно), то идем в кино, или в театр, или в ночной клуб, или в кабак с дурной репутацией (попытка Марка внедрить в мое сознание — цитирую — демократические идеалы). Головокружительно.

Ты замечала, что есть люди — особенно американцы, — которых война будто бы не коснулась или. во всяком случае, не смяла? Нет, Марк не уклонялся от исполнения гражданского долга — служил в авиации, — но война его… не сжевала. И я при нем тоже словно бы не затронута ею. Знаю, это иллюзия, и вообще, если так. было бы стыдно, но ведь простительно чуточку понаслаждаться жизнью? Да?

Доминик уже слишком взрослый для чертика в табакерке? Я вчера видела в магазине одного совершенно демонического. Выскакивает с жуткой ухмылкой и раскачивается, скаля острые зубы, и у него еще такие завитые черные усы — настоящий злодей. Доминику понравится — когда он оправится от испуга.

С любовью, Джулиет

 

Джулиет — Изоле

28 февраля 1946 года

 

Мисс Изола Прибби

Усадьба Прибби

Ля Буви

Сент-Мартинс, Гернси

 

Дорогая мисс Прибби!

Большое спасибо за письмо о Вас и Эмили Бронте. Я смеялась, когда читала, как книга схватила Вас за горло в ту минуту, когда привидение несчастной Кэти постучалось в окно. Меня схватило в тот же момент.

«Грозовой перевал» нам задали на пасхальные каникулы. Я гостила у своей подруги Софи Старк, и мы целых два дня дружно ныли, какая всё это несправедливость, пока наконец ее брат Сидни не велел нам заткнуться и взяться за дело. Я хоть и послушалась, но внутренне продолжала бушевать, — а тут вдруг призрак! В жизни не испытывала такого ужаса, как тогда. Разные вампиры и чудовища меня не пугают, но привидения совсем другая история.

До конца каникул мы с Софи только и делали, что» перемещались из кровати в гамак, из гамака в кресло и читали, читали — «Джейн Эйр», «Агнес Грей». «Ширли», «Незнакомку из Уайлдфелл-Холла».

Удивительная семья Бронте. Я решила писать Энн, потому что из всех сестер она наименее известна, а как писательница, по-моему, ничуть не хуже Шарлотты. Хотя загадка, как Энн вообще удалось что-то написать, — при таком религиозном давлении со стороны тетки Бренвелл! Эмили и Шарлотте хватало здравого смысла игнорировать старую ведьму, а бедняжке Энн — нет. Представьте: бесконечные проповеди о том, что Господь повелел женщине быть кроткой, смиренной, тихой и меланхоличной. Конечно, так меньше хлопот. Чертова перечница! Надеюсь, Вы напишете мне еще.

Ваша Джулиет Эштон

 

Эбен Рамси — Джулиет

28 февраля 1946 года

 

Дорогая мисс Эштон!

Меня зовут Эбен Рамси, и я живу на острове Гернси. Мои предки высекали надгробия и разделывали туши — в основном, ягнят. У меня есть любимые занятия для свободного времени, но пропитание я добываю рыбной ловлей.

Миссис Моджери сказала, что Вы собираете рассказы про чтение во время немецкой оккупации. О тех днях я ни вспоминать, ни даже думать не собирался, но миссис Моджери утверждает, что Вам можно верить и что Вы хорошо напишете о клубе. Раз так, ладно. И потом. Вы прислали книгу моему другу Доуси — совершенно незнакомому человеку. Поэтому я решил помочь Вам со статьей.

Сначала никакого клуба не было. У нас народ, кроме Элизабет, миссис Моджери и, может, еще Букера, после школы с книгами дел не имел. Мы их испачкать боялись, когда брали у миссис Моджери. Меня в те дни читать не тянуло. Только из страха перед комендантом и тюрьмой открыл первую страницу.

Книга называлась «Избранное» Шекспира. Позже я узнал, что и м-р Диккенс, и м-р Вордсворт писали о людях вроде меня. Но Шекспир — точно обо всех нас. Правда, не всегда понятно о чём, но я, дайте срок, разберусь.

Главное, чем меньше он говорит, тем красивей получается. Знаете, какая фраза восхищает меня больше всего? «Угас наш день, и сумрак нас зовёт».

Жаль, я не знал ее, когда к нам на остров высадились германские войска, самолет за самолётом, — и с кораблей в гавани! Тогда я думал: будьте вы прокляты, будьте вы прокляты, будьте вы прокляты, сто раз подряд. А вот если б мог думать: «Угас наш день, и сумрак нас зовет», меня бы оно утешило. Не так обрывалось бы сердце.

Они пришли в воскресенье 30 июня 1940 года, а перед тем два дня нас бомбили. Утверждалось, что не нарочно, просто приняли грузовики с помидорами на пирсе за армейские. Как это им удалось, ума не приложу. Убили человек тридцать мужчин, женщин, детей — и сына моей двоюродной сестры тоже. Он, когда увидал бомбы, спрятался под свой грузовик, а тот взорвался и загорелся. Еще немцы убили людей в спасательных шлюпках на море. И атаковали машины Красного Креста с ранеными. А в ответ — ни выстрела. Ну, они и сообразили, что Британия бросила нас без защиты Прилетели спокойно через два дня и заняли нашу землю на целых пять лет.

Вначале они вели себя прилично. Очень гордились, что отвоевали кусочек Англии — думали: еще прыг-скок — и мы в Лондоне. Тупицы. А как дошло, что тому не бывать, быстро показали нам свой звериный оскал.

Правила установили на все — это делай, того не делай, — но постоянно их меняли и все хотели казаться добренькими, будто морковкой трясли у осла перед мордой. Только мы-то не ослы. Они и злобились. Например, чуть не каждый день переносили комендантский час — то восемь вечера, то девять, то, когда совсем озверели, вообще тебе друга навестить, ни за скотиной поухаживать.

Первое время мы надеялись, что они через полгодика уйдут. Но оккупация тянулась и тянулась. Еды становилось все меньше, дрова кончились. Работа тяжелая, дни серые, вечера черные от тоски. Люди болели от недоедания и печалились: вдруг это навсегда. Только книги да друзья напоминали, что в жизни есть светлая сторона. Элизабет любила одни стихи — не помню, но начало такое: «Разве этого мало — солнцу с утра лицо подставлять, весну прожить так, чтоб душа ликовала, любить, трудиться с толком, размышлять и верных обрести друзей?» [12] Нет, не пустяк, конечно. Надеюсь, что Элизабет, где бы сейчас ни была, помнит об этом.

В конце 1944-го на комендантский час всем было давно наплевать, большинство ложилось спать в пять, лишь бы как-то согреться. Нам выдавали по две свечи на неделю, затем одну. Очень утомительно лежать в постели без света, даже не почитаешь.

После высадки союзников немцы уже не могли присылать к нам из Франции корабли с продовольствием и прочим: их бомбили. Они тоже стали голодать, как мы. Ловили собак и кошек себе на обед, устраивали налеты на наши огороды, воровали картошку — черную, сгнившую, и ту ели. Четверо солдат умерло, отравившись болиголовом, приняли его за петрушку.

Германские офицеры объявили, что за воровство с огородов местного населения их солдатам полагается расстрел. Одного беднягу поймали на краже единственной картофелины. За ним погнались свои же, он влез на дерево и спрятался. Но его нашли и убили прямо наверху. Только кражи не прекратились. Лично я никого не осуждаю, кое-кто из наших занимался тем же. Когда каждое божье утро просыпаешься больной от голода, пойдешь и не на такое.

Моего внука Илая эвакуировали в Англию, когда ему было семь. Сейчас он вернулся — двенадцать лет, большой, высокий, — но я все равно не прощу немцам, что из-за них пропустил, как он рос.

Сейчас мне пора доить корову, но если то потом напишу еще.

Желаю Вам крепкого здоровья,

Эбен Рамси.