Полное собрание сочинений с критикой

Пушкин Александр Сергеевич

Полное собрание сочинений с критикой

Стихотворения неизвестных годов

 

Стихотворения неизвестных годов (1813–1817)

 

СТАРИК. (ИЗ МАРОТА).

 

Уж я не тот Философ страстный,

Что прежде так любить умел,

Моя весна и лето красно

Ушли — за тридевять земель!

Амур, свет возраста златого!

Богов тебя всех боле чтил:

Ах! естьли б я родился снова,

Уж так ли бы тебе служил.

 

 

К ДЕЛИИ.

 

О Делия драгая!

Спеши, моя краса;

Звезда любви златая

Взошла на небеса;

Безмолвно месяц покатился;

Спеши, твой Аргус удалился,

И сон сомкнул его глаза.

 

Под сенью потаенной

Дубравной тишины,

Где ток уединенный

Сребристыя волны

Журчит с унылой Филомелой,

Готов приют любви веселый

И блеском освещен луны.

 

Накинут тени ночи

Покровы нам свои,

И дремлют сени рощи,

И быстро миг любви

Летит, — я весь горю желаньем,

Спеши, о Делия! свиданьем,

Спеши в объятия мои.

 

 

ДЕЛИЯ.

 

Ты ль передо мною,

Делия моя!

Разлучен с тобою —

Сколько плакал я!

Ты ль передо мною,

Или сон мечтою

Обольстил меня?

 

Ты узнала ль друга?

Он не то, что был:

Но тебя, подруга!

Всё ж не позабыл —

И твердит унылый:

"Я любим ли милой,

Как бывало был?"

 

Что теперь сравнится

С долею моей!

Вот слеза катится

По щеке твоей —

Делия стыдится?…

Что теперь сравнится

С долею моей!

 

 

ФАВН И ПАСТУШКА. КАРТИНЫ.

 

I.

С пятнадцатой весною,

Как лилия с зарею,

Красавица цветет;

И томное дыханье,

И взоров томный свет,

И груди трепетанье,

И розы нежный цвет —

Всё юность изменяет.

Уж Лилу не пленяет

Веселый хоровод:

Одна у сонных вод,

В лесах она таится,

Вздыхает и томится,

И с нею там Эрот.

Когда же ночью темной

Ее в постеле скромной

Застанет тихий сон,

С волшебницей мечтою;

И тихою тоскою

Исполнит сердце он —

И Лила в сновиденьи

Вкушает наслажденье

И шепчет "О Филон!"

 

II.

Кто там, в пещере темной,

Вечернею порой,

Окован ленью томной

Покоится с тобой?

Итак, уж ты вкусила

Все радости любви;

Ты чувствуешь, о Лила,

Волнение в крови,

И с трепетом, смятеньем,

С пылающим лицом,

Ты дышешь упоеньем

Амура под крылом.

О жертва страсти нежной,

В безмолвии гори!

Покойтесь безмятежно

До пламенной зари.

Для вас поток игривый

Угрюмой тьмой одет,

И месяц молчаливый

Туманный свет лиет;

Здесь розы наклонились

Над вами в темный кров;

И ветры притаились,

Где царствует любовь…

 

III.

Но кто там, близ пещеры

В густой траве лежит?

На жертвенник Венеры

С досадой он глядит;

Нагнулась меж цветами

Косматая нога;

Над грустными очами

Нависли два рога.

То Фавн, угрюмый житель

Лесов и гор крутых,

Докучливый гонитель

Пастушек молодых.

Любимца Купидона —

Прекрасного Филона

Давно соперник он….

В приюте сладострастья

Он слышит вздохи счастья

И неги томный стон.

В безмолвии несчастный

Страданья чашу пьет,

И в ревности напрасной

Горючи слезы льет.

Но вот ночей царица

Скатилась за леса,

И тихая денница

Румянит небеса;

Зефиры прошептали —

И фавн в дремучий бор

Бежит сокрыть печали

В ущельях диких гор.

 

IV.

Одна поутру Лила

Нетвердою ногой

Средь рощицы густой

Задумчиво ходила.

"О, скоро ль, мрак ночной,

С прекрасною луной

Ты небом овладеешь?

О, скоро ль, темный лес,

В туманах засинеешь

На западе небес?"

Но шорох за кустами

Ей слышится глухой,

И вдруг — сверкнул очами

Пред нею бог лесной!

Как вешний ветерочек,

Летит она в лесочек:

Он гонится за ней.

И трепетная Лила

Все тайны обнажила

Младой красы своей;

И нежна грудь открылась

Лобзаньям ветерка,

И стройная нога

Невольно обнажилась.

Порхая над травой,

Пастушка робко дышет;

И Фавна за собой

Всё ближе, ближе слышит.

Уж чувствует она

Огонь его дыханья…

Напрасны все старанья:

Ты Фавну суждена!

Но шумная волна

Красавицу сокрыла:

Река — ее могила…

Нет! Лила спасена.

 

V.

Эроты златокрылы

И нежный Купидон

На помощь юной Лилы

Летят со всех сторон;

Все бросили Цитеру,

И мирных сёл Венеру

По трепетным волнам

Несут они в пещеру —

Любви пустынный храм.

Счастливец был уж там.

И вот уже с Филоном

Веселье пьет она,

И страсти легким стоном

Прервалась тишина…

Спокойно дремлет Лила

На розах нег и сна,

И луч свой угасила

За облаком луна.

 

VI.

Поникнув головою,

Несчастный бог лесов

Один с вечерней тьмою

Бродил у берегов:

"Прости, любовь и радость! —

Со вздохом молвил он: —

В печали тратить младость

Я роком осужден!"

Вдруг из лесу румяный,

Шатаясь, перед ним

Сатир явился пьяный

С кувшином круговым;

Он смутными глазами

Пути домой искал

И козьими ногами

Едва переступал;

Шел, шел и натолкнулся

На Фавна моего,

Со смехом отшатнулся,

Склонился на него….

"Ты ль это, брат любезный? —

Вскричал Сатир седой: —

В какой стране безвестной

Я встретился с тобой?"

"Ах! — молвил Фавн уныло:

Завяли дни мои!

Всё, всё мне изменило,

Несчастен я в любви".

"Что слышу? От Амура

Ты страждешь и грустишь,

Малютку-бедокура

И ты боготворишь?

Возможно ль? Так забвенье

В кувшине почерпай,

И чашу в утешенье

Наполни через край!"

И пена засверкала

И на краях шипит,

И с первого фиала

Амур уже забыт.

 

VII.

Кто ж, дерзостный, владеет

Твоею красотой?

Неверная, кто смеет

Пылающей рукой

Бродить по груди страстной,

Томиться, воздыхать

И с Лилою прекрасной

В восторгах умирать?

Итак, ты изменила?

Красавица, пленяй,

Спеши любить, о Лила!

И снова изменяй.

 

VIII.

Прошли восторги, счастье,

Как с утром легкий сон;

Где тайны сладострастья?

Где нежный Палемон?

О Лила! вянут розы

Минутныя любви:

Познай же грусть и слезы,

И ныне терны рви.

В губительном стремленьи

За годом год летит,

И старость в отдаленьи

Красавице грозит.

Амур уже с поклоном

Расстался с красотой,

И вслед за Купидоном

Веселья скрылся рой.

В лесу пастушка бродит

Печальна и одна:

Кого же там находит?

Вдруг Фавна зрит она.

Философ козлоногий

Под липою лежал

И пенистый фиал,

Венком украсив роги,

Лениво осушал.

Хоть Фавн и не находка

Для Лилы прежних дет,

Но вздумала красотка

Любви раскинуть сеть:

Подкралась, устремила

На Фавна томный взор

И, слышал я, клонила

К развязке разговор.

Нo Фавн с улыбкой злою,

Напеня свой фиал,

Качая головою,

Красавице сказал:

"Нет, Лила! я в покое —

Других, мой друг, лови;

Есть время для любви,

Для мудрости — другое.

Бывало я тобой

В безумии пленялся,

Бывало восхищался

Коварной красотой.

И сердце, тлея страстью,

К тебе меня влекло.

Бывало…. но, по счастью,

Что было — то прошло".

 

 

ПОГРЕБ.

 

О сжальтесь надо мною,

Товарищи друзья!

Красоткой удалою

В конец измучен я.

 

Всечасно я тоскую,

Горька моя судьба,

Несите ж круговую,

Откройте погреба.

 

Там, там во льду хранится

Бутылок гордый строй,

И портера таится

Боченок выписной.

 

Нам Либер, заикаясь,

К нему покажет путь, —

Пойдемте все, шатаясь,

Под бочками заснуть!

 

В них сердца утешенье,

Награда для певцов,

И мук любви забвенье,

И жар моих стихов.

 

 

* * *

 

И останешься с вопросом

На брегу замерзлых вод:

"Мамзель Шредер с красным носом

Милых Вельо не ведет?"

 

 

* * *

 

От всенощной вечор идя домой,

Антипьевна с Марфушкою бранилась;

Антипьевна отменно горячилась.

"Постой, — кричит, — управлюсь я с тобой;

Ты думаешь, что я уж позабыла

Ту ночь, когда, забравшись в уголок,

Ты с крестником Ванюшкою шалила?

Постой, о всем узнает муженек!"

— Тебе ль грозить! — Марфушка отвечает:

Ванюша — что? Ведь он еще дитя;

А сват Трофим, который у тебя

И день, и ночь? Весь город это знает.

Молчи ж, кума: и ты, как я, грешна,

А всякого словами разобидишь;

В чужой…. соломинку ты видишь,

А у себя не видишь и бревна.

 

 

* * *

 

Я сам в себе уверен,

Я умник из глупцов,

Я маленькой Каверин,

Лицейской Молоствов.

 

 

COUPLETS.

 

Quand un poète en son extase

Vous lit son ode ou son bouquet,

Quand un conteur traîne sa phrase,

Quand on écoute un perroquet,

Ne trouvant pas le mot pour rire,

On dort, on baille en son mouchoir,

On attend le moment de dire:

Jusqu'au plaisir de nous revoir.

 

Mais tête-à-tête avec sa belle,

Ou bien avec des gens d'esprit,

Le vrai bonheur se renouvelle,

On est content, l'on chante, on rit.

Prolongez vos paisibles veilles,

Et chantez vers la fin du soir

A vos amis, à vos bouteilles:

Jusqu'au plaisir de nous revoir.

 

Amis, la vie est un passage

Et tout s'écoule avec le temps,

L'amour aussi n'est qu'un volage,

Un oiseau de notre printemps;

Trop tôt il fuit, riant sous cape —

C'est pour toujours, adieu l'Espoir!

On ne dit pas dès qu'il s'échappe:

Jusqu'au plaisir de nous revoir.

 

Le temps s'enfuit triste et barbare

Et tôt ou tard on va là-hout.

Souvent — le cas n'est pas si rare —

Hasard nous sauve du tombeau.

Des maux s'éloignent les cohortes

Et le squelette horrible et noir

S'en va frappant à d'autres portes:

Jusqu'au plaisir de nous revoir.

 

Mais quoi? je sens que je me lasse

En lassant mes chers auditeurs,

Allons, je descends du Parnasse —

Il n'est pas fait pour les chanteurs,

Pour des couplets mon feu s'allume,

Sur un refrain j'ai du pouvoir,

C'est bien assez — adieu, ma plume!

Jusqu'au plaisir de nous revoir.

 

 

ЭПИГРАММА.

 

"Скажи, что нового". — Ни слова.

"Не знаешь ли, где, как и кто?"

— О братец, отвяжись — я знаю только тo,

Что ты дурак… но это уж не ново.

 

 

* * *

 

"Больны вы, дядюшка? Нет мочи,

Как беспокоюсь я! три ночи,

Поверьте, глаз я не смыкал".

"Да, слышал, слышал: в банк играл".

 

 

НАДПИСЬ К БЕСЕДКЕ.

 

С благоговейною душой

Приближься, путник молодой,

Любви к пустынному приюту.

Здесь ею счастлив был я раз

В восторге пламенном погас.

И время самое для нас

Остановилось на минуту.

 

 

* * *

 

Вот Виля — он любовью дышет,

Он песни пишет зло,

Как Геркулес, сатиры пишет,

Влюблен, как Буало.

 

 

НА ГР. А. К. РАЗУМОВСКОГО.

 

Ах! боже мой, какую

Я слышал весть смешную:

Разумник получил ведь ленту голубую.

— Бог с ним! я недруг никому:

Дай бог и царствие небесное ему.

 

 

НА БАБОЛОВСКИЙ ДВОРЕЦ.

 

Прекрасная! пускай восторгом насладится

В объятиях твоих российский полубог.

Что с участью твоей сравнится?

Весь мир у ног его — здесь у твоих он ног.

 

 

* * *

 

Пожарский, Минин, Гермоген,

или Спасенная Россия.

Слог дурен, темен, напыщен —

И тяжки словеса пустые.

 

 

ПОРТРЕТ.

 

Вот карапузик наш, монах,

Поэт, писец и воин.

Всегда, за всё, во всех местах,

Крапивы он достоин:

С Мартыном поп он записной,

С Фроловым математик;

Вступает Энгельгардт-герой —

И вмиг он дипломатик.

 

 

СРАВНЕНИЕ.

 

Не хочешь ли узнать, моя драгая,

Какая разница меж Буало и мной?

У Депрео была лишь запятая,

А у меня две точки с запятой.

 

 

НА ПУЧКОВУ.

 

Пучкова, право, не смешна:

Пером содействует она

Благотворительным газет недельных видам,

Хоть в смех читателям, да в пользу инвалидам.

 

 

ТВОЙ И МОЙ.

 

Бог весть за что философы, пииты

На твой и мой давным-давно сердиты.

Не спорю я с ученою толпой,

Но, милый друг, и верить им не смею.

Что, ежели б ты не была моею?

Что, ежели б я не был, Ниса, твой?

 

 

* * *

 

Тошней идиллии и холодней, чем ода,

От злости мизантроп, от глупости поэт —

Как страшно над тобой забавилась природа,

Когда готовила на свет.

Боишься ты людей, как черного недуга,

О жалкий образец уродливой мечты!

Утешься, злой глупец! иметь не будешь ты

Ввек ни любовницы, ни друга.

 

 

ОТРЫВКИ

 

1814

 

 

***

 

Мы недавно от печали,

Пущин, Пушкин, я, барон,

По бокалу осушали

И Фому прогнали вон.

 

 

1816

 

 

НОЭЛЬ НА ЛЕЙБ-ГУСАРСКИЙ ПОЛК. [1]

 

В конюшнях Левашова

Рождается Христос.

Звезда сияет снова,

Всё с шумом понеслось.

..........

Иосиф отпер ворота:

"... потише, господа,

Ведь вы здесь не в харчевне".

 

Христос спросил косого:

"...... "

........

"Из Голубцовых я!"

. вскричал Спаситель удивленный:

"... его обнять готов.

Он мне сказал: "я из глупцов",

Вот малый откровенный".

 

.......

.......

Изрек хлыстом махая

Полковник филантроп.

.......

Я славной Пукаловой друг

.... - хоть тысячи услуг.

.........

 

Вдруг сабля застучала,

Сияет аксельбант,

Лихого генерала

Вбегает адъютант.

".... — мой генерал доволен,

Что, здесь... Христос живет?

..... сам он не придет,

От дев немного болен".

 

 

ГАРАЛЬ И ГАЛЬВИНА.

 

Взошла луна над дремлющим заливом,

В глухой туман окрестности легли;

Полночный ветр качает корабли

И в парусе шумит нетерпеливом.

Взойдет заря — далек их будет строй.

Остри свой меч, воитель молодой!

 

Где ты, Гараль? Печальная Гальвина

Ждет милого в пещерной темноте.

Спеши, Гараль, к унылой красоте!

Заря блеснет, — и гордая дружина

Умчится вдаль, грозящая войной.

Где ты, где ты, воитель молодой?

 

Гальвина с ним. О, сколько слез печали,

И сколько слез восторгов и любви!

Но край небес бледнеет, и в дали

Редеет тень. Уж латы зазвучали;

Близка заря; несется шум глухой…

Что медлишь ты, воитель молодой?

 

Призывному Гальвина клику внемлет,

Тоски, надежд и робости полна,

Едва дыша, разлуки ждет она:

Но юноша на персях девы дремлет.

Призывы битв умолкли за горой, —

Не слышал их воитель молодой.

 

Уже суда покинуть брег готовы,

К ним юноши с веселием бегут;

Прощальну длань подругам подают;

Златой зари раскинулись покровы;

Но, утомлен любовью и тоской,

Покоится воитель молодой.

 

Пылает день. Он открывает очи

Гальвина мнит ласкающей рукой

Сокрыть от глаз досадный свет дневной.

"Прости, пора! сокрылись тени ночи;

Спешу к мечам!" воскликнул — и стрелой

Летит на брег воитель молодой.

 

Но тихо всё, лишь у пустого брега

Подъемлется шумящая волна;

Лишь дева там, печальна и бледна,

И вдалеке плывут ладьи набега.

О, для чего печальной красотой

Пленялся ты, воитель молодой?

 

Она в слезах; в немой воитель думе.

"О милый друг! о жизнь души моей!

Что слава нам? что делать средь мечей?

Пускай другой несется в бранном шуме;

Но я твоя, ты вечно, вечно мой!…

Забудь войну, воитель молодой!"

 

Гараль молчал. Надменное ветрило

Его звало к брегам чужой земли;

Но с бурею так быстро корабли

Летели вдаль, и дева так уныло

Его влекла трепещущей рукой…

Всё, всё забыл воитель молодой!

 

И он у ног своей подруги нежной

Сказал: "Пускай гремят набег и брань:

Забыла меч ослабленная длань!"

Их дни слились в отраде безмятежной;

Лишь у брегов терзаемых волной

Дрожа, краснел воитель молодой.

 

Но быстро дни восторгов пролетели.

Бойцы плывут к брегам родной земли;

Сыны побед с добычей притекли,

И скальды им хваленья песнь воспели.

Тогда поник бесславною главой

На пиршествах воитель молодой.

 

Могучие наперсники судьбины

К ногам невест повергли меч и щит;

Кровавый меч героев не лежит

У ног одной оставленной Гальвины.

Красавица вздохнула, — и другой

Ее пленил воитель молодой.

 

С тех пор один бродил Гараль унылый;

Умолк его веселый прежде глас,

Лишь иногда в безмолвный ночи час

Уединен шептал он имя милой.

Война зажглась, — и встречи роковой

Пошел искать воитель молодой.

 

 

ВИШНЯ.

 

Румяной зарею

Покрылся восток,

В селе за рекою

Потух огонек.

 

Росой окропились

Цветы на полях,

Стада пробудились

На мягких лугах.

 

Туманы седые

Плывут к облакам,

Пастушки младые

Спешат к пастухам.

 

С журчаньем стремится

Источник меж гор,

Вдали золотится

Во тьме синий бор.

 

Пастушка младая

На рынок спешит

И вдаль, припевая,

Прилежно глядит.

 

Румянец играет

На полных щеках,

Невинность блистает

На робких глазах.

 

Искусной рукою

Коса убрана,

И ножка собою

Прельщать создана.

 

Корсетом покрыта

Вся прелесть грудей,

Под фартуком скрыта

Приманка людей.

 

Пастушка приходит

В вишенник густой

И много находит

Плодов пред собой.

 

Хоть вид их прекрасен

Красотку манит,

Но путь к ним опасен —

Бедняжку страшит.

 

Подумав, решилась

Сих вишен поесть,

За ветвь ухватилась

На дерево взлезть.

 

Уже достигает

Награды своей

И робко ступает

Ногой меж ветвей.

 

Бери плод рукою —

И вишня твоя,

Но, ах! что с тобою,

Пастушка моя?

 

Вдали усмотрела, —

Спешит пастушок;

Нога ослабела,

Скользит башмачок.

 

И ветвь затрещала —

Беда, смерть грозит!

Пастушка упала,

Но, ах, какой вид.

 

Сучек преломленный

За платье задел;

Пастух удивленный

Всю прелесть узрел.

 

Среди двух прелестных

Белей снегу ног,

На сгибах чудесных

Пастух то зреть мог,

 

Что скрыто до время

У всех милых дам,

За что из эдема

Был выгнан Адам.

 

Пастушку несчастну

С сучка тихо снял

И грудь свою страстну

К красотке прижал.

 

Вся кровь закипела

В двух пылких сердцах,

Любовь прилетела

На быстрых крылах.

 

Утеха страданий

Двух юных сердец,

В любви ожиданий

Супругам венец.

 

Прельщенный красою

Младой пастушек

Горячей рукою

Коснулся до ног.

 

И вмиг зарезвился

Амур в их ногах;

Пастух очутился

На полных грудях.

 

И вишню румяну

В соку раздавил,

И соком багряным

Траву окропил.

 

 

ЗАВЕЩАНИЕ К[ЮХЕЛЬБЕКЕРА].

 

Друзья, простите! Завещаю

Вам всё чем рад и чем богат;

Обиды, песни — всё прощаю,

А мне пускай долги простят.

 

1809–1811

 

Dis moi, pourquoi l'Escamoteur

fist-il sifflé par le parterre?

Hélas! c'est que le pauvre auteur

L'escamota de Moliére.

 

 

* * *

 

Je chante ce combat, que Toly remporta,

Où inaint guerrier périt, où Paul se signala,

Nicolas Maturin et la belle Nitouche,

Dont la main fut ie prix d'une horrible escarmouche.

 

 

ПЕРЕВОДЫ ИНОЯЗЫЧНЫХ ТЕКСТОВ

 

(1) О волшебство первой любви!..

Виланд (нем.)

(2) Ноэль (Святочная песенка.)

(3)

 

"Твой и мой,? говорит Лафонтен?

Расторгло узы всего мира".?

Что до меня, я этому отнюдь не верю.

Что было бы, моя Климена,

Если бы ты больше не была моей,

Если б я больше не был твоим?

 

(4)

 

Любовнику Аглая без сопротивления

Уступила,? но он бледный и бессильный

Выбивался из сил, наконец, в изнеможении,

Совсем запыхавшись, удовлетворился… поклоном.

Ему Аглая высокомерным тоном:

"Скажите, милостивый государь, почему же мой вид

Вас леденит? не объясните ли причину?

Отвращение?"? Боже мой, не то.

"Излишек любви?"? Нет, излишек уважения.

 

(5)

 

У меня была порядочная любовница,

Я ей служил как [ей][?] подобает,?

Но головы ей не кружил,

Я никогда не метил так высоко.

 

(6) Возврати мне юность мою! (нем.)

(7) Горячие закуски.

(8) St? сокращенное Saint: Сэн-Пере.

(9)

 

Когда на челе пирующего, на прекрасной груди Делии

Ослепительная [?] роза кончила жизнь свою

Вдруг [отрываясь] от родного стебля

Как легкий вздох ее нежная душа испаряется,

У берегов [Элизийских] благоуханные тени ее

Зачаруют безжизненные берега Леты.

 

(10) Варианты в честь мадмуазель Н.Н.

(11) По когтям [узнают] льва. (лат.)

(12) Так, когда я был печальным и пленным, моя лира всё же

Пробуждалась…

(13)

 

Как последний луч, как последнее веяние

Оживляет вечер прекрасного дня,

У подножья эшафота я еще пробую свою лиру.

(См. Последние стихи Андрея Шенье).

 

(14) Авель, милый наперсник моих юношеских тайн (Элегия I):

(15) Фанни, одна из любовниц Андрея Шенье. См. оды, к ней обращенные.

(16) См. Юная Пленница (М-ль де Куэньи).

(17) См. его ямбы. Шенье заслужил ненависть мятежников. Он прославлял Шарлотту Кордэ, клеймил Колло д'Эрбуа, нападал на Робеспьера.? Известно, что король испрашивал у Конвента письмом, исполненным спокойствия и достоинства, права апеллировать к народу на вынесенный ему приговор. Это письмо, подписанное в ночь с 17 на 18 января, составлено Андреем Шенье. (А. де ла Туш.)

(18) В свои последние минуты они беседовали о поэзии. Она была для них, после дружбы, прекраснее всего на свете. Предметом их разговора и последнего их восхищения был Расин. Им захотелось декламировать его стихи. Выбрали они первую сцену Андромахи. (А. де ла Туш.)

(19) Всё же у меня здесь кое-что было.

(20) Пресыщение есть покой (лат.)

(21) Гонзаго (португ.)

(22) Мама.

(23) Сомнительные, приписываемые (лат.)

 

ЛИЦИНИЮ.

 

Лициний, зришь ли ты: на быстрой колеснице,

Венчанный лаврами, в блестящей багрянице,

Спесиво развалясь, Ветулий молодой

В толпу народную летит по мостовой?

Смотри, как все пред ним смиренно спину клонят.

Смотри, как ликторы народ несчастный гонят!

Льстецов, сенаторов, прелестниц длинный ряд

Умильно вслед за ним стремит усердный взгляд;

Ждут, ловят с трепетом улыбки, глаз движенья,

Как будто дивного богов благословенья:

И дети малые и старцы в сединах,

Все ниц пред идолом безмолвно пали в прах:

Для них и след колес, в грязи напечатленный,

Есть некий памятник почетный и священный.

 

О Ромулов народ, скажи, давно ль ты пал?

Кто вас поработил и властью оковал?

Квириты гордые под иго преклонились.

Кому ж, о небеса, кому поработились?

(Скажу ль?) Ветулию! Отчизне стыд моей,

Развратный юноша воссел в совет мужей;

Любимец деспота сенатом слабым правит,

На Рим простер ярем, отечество бесславит;

Ветулий римлян царь!… О стыд, о времена!

Или вселенная на гибель предана?

 

Но кто под портиком, с поникшею главою,

В изорванном плаще, с дорожною клюкою,

Сквозь шумную толпу нахмуренный идет?

"Куда ты, наш мудрец, друг истины, Дамет!"

— "Куда: не знаю сам; давно молчу и вижу;

На век оставлю Рим: я рабство ненавижу".

 

Лициний, добрый друг! Не лучше ли и нам,

Смиренно поклонясь Фортуне и мечтам,

Седого циника примером научиться?

С развратным городом не лучше ль нам проститься,

Где всё продажное: законы, правота,

И консул, и трибун, и честь, и красота?

Пускай Глицерия, красавица младая,

Равно всем общая, как чаша круговая,

Неопытность других в наемну ловит сеть!

Нам стыдно слабости с морщинами иметь;

Тщеславной юности оставим блеск веселий:

Пускай бесстыдный Клит, слуга вельмож, Корнелий

Торгуют подлостью и с дерзостным челом

От знатных к богачам ползут из дома в дом!

Я сердцем римлянин: кипит в груди свобода;

Во мне не дремлет дух великого народа.

Лициний, поспешим далеко от забот,

Безумных мудрецов, обманчивых красот!

Завистливой судьбы в душе презрев удары,

В деревню пренесем отеческие лары!

В прохладе древних рощ, на берегу морском,

Найти нетрудно нам укромный, светлый дом,

Где, больше не страшась народного волненья.

Под старость отдохнем в глуши уединенья,

И там, расположась в уютном уголке,

При дубе пламенном, возженном в камельке,

Воспомнив старину за дедовским фиялом,

Свой дух воспламеню жестоким Ювеналом,

В сатире праведной порок изображу

И нравы сих веков потомству обнажу.

 

О Рим, о гордый край разврата, злодеянья!

Придет ужасный день, день мщенья, наказанья

Предвижу грозного величия конец:

Падет, падет во прах вселенныя венец.

Народы юные, сыны свирепой брани,

С мечами на тебя подымут мощны длани,

И горы и моря оставят за собой

И хлынут на тебя кипящею рекой.

Исчезнет Рим: его покроет мрак глубокой;

И путник, устремив на груды камней око,

Воскликнет, в мрачное раздумье углублен:

"Свободой Рим возрос, а рабством погублен".

 

 

СТАРИК.

 

Уж я не тот любовник страстный,

Кому дивился прежде свет:

Моя весна и лето красно

На век прошли, пропал и след.

Амур, бог возраста младого!

Я твой служитель верный был;

Ах, если б мог родиться снова,

Уж так ли б я тебе служил!

 

 

РОЗА.

 

Где наша роза,

Друзья мои?

Увяла роза,

Дитя зари.

Не говори:

Так вянет младость!

Не говори:

Вот жизни радость!

Цветку скажи:

Прости, жалею!

И на лилею

Нам укажи.

 

 

ГРОБ АНАКРЕОНА.

 

Всё в таинственном молчаньи;

Холм оделся темнотой;

Ходит в облачном сияньи

Полумесяц молодой.

Вижу: лира над могилой

Дремлет в сладкой тишине;

Лишь порою звон унылый,

Будто лени голос милый,

В мертвой слышится струне.

Вижу: горлица на лире,

В розах кубок и венец…

Други, здесь почиет в мире

Сладострастия мудрец.

Посмотрите: на порфире

Оживил его резец!

Здесь он в зеркало глядится,

Говоря: "Я сед и стар,

Жизнью дайте ж насладиться:

Жизнь, увы, не вечный дар!"

Здесь, подняв на лиру длани

И нахмуря важно бровь,

Хочет петь он бога брани,

Но поет одну любовь.

Здесь готовится природе

Долг последний заплатить:

Старец пляшет в хороводе,

Жажду просит утолить.

Вкруг любовника седого

Девы скачут и поют;

Он у времени скупого

Крадет несколько минут.

Вот и музы, и хариты

В гроб любимца увели;

Плющем, розами увиты,

Игры вслед за ним пошли.

Он исчез, как наслажденье,

Как веселый сон любви.

Смертный, век твой привиденье:

Счастье резвое лови;

Наслаждайся, наслаждайся;

Чаще кубок наливай;

Страстью пылкой утомляйся

И за чашей отдыхай!

 

 

ПЕВЕЦ.

 

Слыхали ль вы за рощей глас ночной

Певца любви, певца своей печали?

Когда поля в час утренний молчали,

Свирели звук унылый и простой

Слыхали ль вы?

 

Встречали ль вы в пустынной тьме лесной

Певца любви, певца своей печали?

Следы ли слез, улыбку ль замечали,

Иль тихий взор, исполненный тоской,

Встречали вы?

 

Вздохнули ль вы, внимая тихой глас

Певца любви, певца своей печали?

Когда в лесах вы юношу видали:

Встречая взор его потухших глаз,

Вздохнули ль вы?

 

 

К МОРФЕЮ.

 

Морфей, до утра дай отраду

Моей мучительной любви.

Приди, задуй мою лампаду,

Мои мечты благослови!

Сокрой от памяти унылой

Разлуки страшный приговор!

Пускай увижу милый взор.

Пускай услышу голос милый.

Когда ж умчится ночи мгла,

И ты мои покинешь очи,

О, если бы душа могла

Забыть любовь до новой ночи!

 

 

ДРУЗЬЯМ.

 

Богами вам еще даны

Златые дни, златые ночи,

И томных дев устремлены

На вас внимательные очи.

Играйте, пойте, о друзья!

Утратьте вечер скоротечный;

И вашей радости беспечной

Сквозь слезы улыбнуся я.

 

 

АМУР И ГИМЕНЕЙ.

 

Сегодня, добрые мужья.

Повеселю вас новой сказкой.

Знавали ль вы, мои друзья,

Слепого мальчика с повязкой?

Слепого?.. Вот? Помилуй, Феб!

Амур совсем, друзья, не слеп:

Но шалуну пришла ж охота,

Чтоб, людям на смех и на зло,

Его безумие вело.

Безумие ведет Эрота:

Но вдруг, не знаю почему,

Оно наскучило ему.

Взялся за новую затею:

Повязку с милых сняв очей,

Идет проказник к Гименею…

А что такое Гименей?

Он сын Вулкана молчаливый,

Холодный, дряхлый и ленивый,

Ворчит и дремлет целый век,

А впрочем добрый человек,

Да нрав имеет он ревнивый.

От ревности печальный бог

Спокойно подремать не мог;

Всё трусил маленького брата,

За ним подсматривал тайком

И караулил сопостата

С своим докучным фонарем.

Вот мальчик мой к нему подходит

И речь коварную заводит:

"Развеселися, Гименей!

Ну, помиримся, будь умней!

Забудь, товарищ мой любезный,

Раздор смешной и бесполезный!

Да только навсегда, смотри!

Возьми ж повязку в память, милый,

А мне фонарь свой подари!"

И что ж? Поверил бог унылый.

Амур от радости прыгнул,

И на глаза со всей он силы

Обнову брату затянул.

Гимена скучные дозоры

С тех пор пресеклись по ночам;

Его завистливые взоры

Теперь не страшны красотам;

Спокоен он, но брат коварный,

Шутя над честью и над ним,

Войну ведет неблагодарный

С своим союзником слепым.

Лишь сон на смертных налетает,

Амур в молчании ночном

Фонарь любовнику вручает

И сам счастливца провожает

К уснувшему супругу в дом;

Сам от беспечного Гимена

Он охраняет тайну дверь…

Пойми меня, мой друг Елена,

И мудрой повести поверь!

 

 

ШИШКОВУ.

 

Шалун, увенчанный Эратой и Венерой,

Ты ль узника манишь в владения свои,

В поместье мирное меж Пиндом и Цитерой,

Где нежился Тибулл, Мелецкий и Парни?

Тебе, балованный питомец Аполлона,

С их лирой соглашать игривую свирель:

Веселье резвое и нимфы Геликона

Твою счастливую качали колыбель.

Друзей любить открытою душою,

В молчаньи чувствовать, пленяться красотою —

Вот жребий мой; ему я следовать готов,

Но, милый, сжалься надо мною,

Не требуй от меня стихов!

Не вечно нежиться в приятном ослепленьи:

Докучной истины я поздний вижу свет.

По доброте души я верил в упоеньи

Мечте шепнувшей: ты поэт, —

И, презря мудрые угрозы и советы,

С небрежной леностью нанизывал куплеты,

Игрушкою себя невинной веселил;

Угодник Бахуса, я, трезвый меж друзьями,

Бывало, пел вино водяными стихами:

Мечтательных Дорид и славил и бранил,

Иль дружбе плел венок, и дружество зевало

И сонные стихи в просонках величало.

Но долго ли меня лелеял Аполлон?

Душе наскучили парнасские забавы;

Не долго снились мне мечтанья муз и славы;

И, строгим опытом невольно пробужден,

Уснув меж розами, на тернах я проснулся,

Увидел, что еще не гения печать —

Охота смертная на рифмах лепетать,

Сравнив стихи твои с моими, улыбнулся:

И полно мне писать.

 

 

ПРОБУЖДЕНИЕ.

 

Мечты, мечты,

Где ваша сладость?

Где ты, где ты,

Ночная радость?

Исчезнул он,

Веселый сон,

И одинокой

Во тме глубокой

Я пробужден.

Кругом постели

Немая ночь.

Вмиг охладели,

Вмиг улетели

Толпою прочь

Любви мечтанья.

Еще полна

Душа желанья

И ловит сна

Воспоминанья.

Любовь, любовь,

Внемли моленья:

Пошли мне вновь

Свои виденья,

И поутру,

Вновь упоенный,

Пускай умру

Непробужденный.

 

 

ЛЮБОПЫТНЫЙ.

 

— Что ж нового? "Ей-богу, ничего".

— Эй, не хитри: ты верно что-то знаешь,

Не стыдно ли, от друга своего,

Как от врага, ты вечно всё скрываешь.

Иль ты сердит: помилуй, брат, за что?

Не будь упрям: скажи ты мне хоть слово

"Ох! отвяжись, я знаю только то,

Что ты дурак, да это уж не ново".

 

 

К КАВЕРИНУ.

 

Забудь, любезный мой Каверин,

Минутной резвости нескромные стихи.

Люблю я первый, будь уверен,

Твои счастливые грехи.

Всё чередой идет определенной,

Всему пора, всему свой миг:

Смешон и ветреный старик,

Смешон и юноша степенный.

Пока живется нам, живи,

Гуляй в мое воспоминанье;

Молись и Вакху и любви

И черни презирай ревнивое роптанье:

Она не ведает, что дружно можно жить

С Киферой, с портиком, и с книгой, и с бокалом,

Что ум высокий можно скрыть

Безумной шалости под легким покрывалом.

 

 

ДЕЛЬВИГУ.

 

Любовью, дружеством и ленью

Укрытый от забот и бед,

Живи под их надежной сенью:

В уединении ты счастлив: ты поэт.

Наперснику богов не страшны бури злые:

Над ним их промысел высокий и святой;

Его баюкают камены молодые

И с перстом на устах хранят его покой.

О милый друг, и мне богини песнопенья

Еще в младенческую грудь

Влияли искру вдохновенья

И тайный указали путь:

Я лирных звуков наслажденья

Младенцем чувствовать умел,

И лира стала мой удел.

Но где же вы, минуты упоенья,

Неизъяснимый сердца жар,

Одушевленный труд и слезы вдохновенья!

Как дым исчез мой легкой дар.

Как рано зависти привлек я взор кровавый

И злобной клеветы невидимый кинжал!

Нет, нет, ни счастием, ни славой,

Ни гордой жаждою похвал

Не буду увлечен! В бездействии счастливом

Забуду милых муз, мучительниц моих;

Но может быть вздохну в восторге молчаливом,

Внимая звуку струн твоих.

 

 

В. Л. ПУШКИНУ.

 

Что восхитительней, живей

Войны, сражений и пожаров,

Кровавых и пустых полей,

Бивака, рыцарских ударов?

И что завидней кратких дней

Не слишком мудрых усачей,

Но сердцем истинных гусаров?

Они живут в своих шатрах,

Вдали забав и нег и граций,

Как жил бессмертный трус Гораций

В тибурских сумрачных лесах;

Не знают света принужденья,

Не ведают что