Какими в нашем представлении были настоящие рыцари

О многом шла уже речь в книге о рыцарстве и рыцарских временах — о традициях и вооружении, о гербах, геральдике, турнирах, о неприступных замках, знаменитых сражениях и рыцарских орденах...

Прошли по страницам и десятки имен, вспоминаясь по самым разным поводам — от участия того или иного рыцаря в крестовых походах до ношения чем‑нибудь примечательного родового герба. Но, конечно, вряд ли оказалась бы эта книга полной без подробного рассказа о ком‑либо из примечательных людей рыцарских веков. Ведь именно люди, их судьбы, устремления и поступки, победы и поражения, лучше всего характеризуют ту или иную эпоху.

А во времена рыцарства немало было ярких личностей. Людей отважных в сражениях и свято чтящих кодекс воина, твердых в поступках и в верности клятве, — короче, как раз таких, к каким в полной мере можно отнести широко известную фразу — рыцарь без страха и упрека...

Жаль, но о том, что слова эти поначалу относились лишь к одному определенному человеку, теперь мало кто знает. Так прозвали французского рыцаря XV Пьера‑дю‑Тюрайля Баярда.

Он участвовал во множестве войн при королях Людовике XII и Франциске I, на счету у него несметное число подвигов. Скажем, такой: в одиночку удерживал мост через реку, сражаясь с двумя сотнями всадников. Прославился отвагой и мужеством настолько, что после битвы при Мариньяно Франциск I, которому как раз исполнился 21 год, пожелал, чтобы в рыцари на глазах всего французского войска его посвятил именно Баярд.

В другой раз, когда он попал в плен к врагу, то был немедленно отпущен на свободу безо всякого выкупа. И сама смерть его была рыцарски‑образцовой — когда он получил смертельное ранение, к нему подошел один из врагов, бывший ранее сподвижником французского короля, и выразил сожаление, но Баярд отвечал: «Не обо мне вы должны сожалеть, но о себе самом, поднявшем оружие против короля и отечества».

Были такими же рыцарями «без страха и упрека» — отважными, с горячей кровью, верными слову, — и герцог Бургундии Карл Смелый, и король Кастилии Альфонс VIII...

И английский король Ричард I Плантагенет, прозванный Львиным Сердцем.

Вот его‑то имя известно, конечно, побольше, чем имя Баярда. Есть оно и в учебниках истории, да и в романе «Айвенго», о котором нередко мы вспоминаем, действует король Ричард. И все же при всем при том подробный рассказ в этой части книги пойдет именно о нем. Прежде всего потому, что был этот отважный, вспыльчивый, великодушный король‑рыцарь не только участником многих примечательных событий, но в значительной мере сам определял их. Он шел по тем же дорогам, что и тысячи его современников, но сам же и направлял этот путь.

А вдобавок, судьба его сложилась необычайно увлекательно и драматично. Были в ней, словно в шекспировских пьесах, война с собственным отцом и предательство родного брата, осада крепостей и собственное заточение в замке, свобода, обретенная ценою огромного выкупа...

И были в жизни короля‑рыцаря восторженная преданность друзей, злая хула врагов; да и потом, века спустя, по‑разному оценивали его жизнь и деяния историки и писатели.

Во многом упрекали историки Ричарда Львиное Сердце через много столетий, с высот своего времени: другие европейские монархи, как, например, король французский Филипп II Август, укрепляли свои государства и пеклись об их благе, а Ричард I английский метался по всему свету, почти не бывая в своем королевстве и разоряя народ военными поборами. Верно ли это? Да, так все и было...

Другие же утверждали, что был король Ричард истинным и лучшим представителем своего времени — века расцвета рыцарства, и что все его походы и подвиги прекрасно вписываются в рыцарский идеал, потому что прежде всего искал он бессмертной славы. Что ж, это тоже верно.

А все‑таки лучше будет, если каждый составит для себя свое собственное мнение, перелистав страницы удивительной жизни, которая, как говорил Вальтер Скотт, пронеслась сквозь свое время, как блистающий и мигом сгоревший метеор.

Почему король Англии плохо говорил по‑английски

Конец XII века в Западной Европе был почти в точности похож на конец века предыдущего тем, что, как и сотню лет назад, ходили по городам и деревням проповедники, призывая христиан подниматься на освобождение Святого Гроба. И точно так же готовились к крестовому походу на Восток рыцари, сеньоры, короли. Причиной были недобрые вести: повелитель Египта Салах ад‑Дин, которого европейцы называли Саладином, присоединив к своим владениям Сирию, захватил вслед за этим и священный для христиан город Иерусалим.

Почти девять десятков лет владели им потомки первых крестоносцев, но в октябре 1187 года Саладин вынудил сдаться двадцатитысячное христианское войско и взял в плен иерусалимского короля. С ним, правда, он обошелся милостиво, но не пощадил рыцарей ордена тамплиеров, сочтя их недостойными, вероломными противниками. Все христианские святыни вновь были в руках неверных, и Европа пришла в движение, готовясь к третьему по счету крестовому походу.

В 1189 году множество знатных и незнатных воинов находились на пути в Палестину или уже добрались до стен крепости Акра, где собиралось огромное войско крестоносцев.

С севера шли больше полусотни кораблей с ополчением шведов, норвежцев и датчан. Германский император Фридрих I, прозванный Барбароссой за огненно‑рыжую бороду, вел свою армию сушей — по горам и жарким равнинам Малой Азии.

Собирались в крестовый поход и два совершенно не похожих один на другого человека — король Франции Филипп II Август и король Англии Ричард I. Жизненные пути двух этих монархов не раз уже пересекались, были они то закадычными друзьями, то смертельными врагами, И немало было у них причин как для вражды, так и для дружбы.

Королю Ричарду было в 1189 году тридцать два года. В жилах его текла кровь северян‑викингов, потомком которых был его отец король Англии Генрих II, и горячая кровь южных французов, от которых происходила его мать, Элеонора Аквитанская. Этот брачный союз объединил обширные земли как в Англии, так и во Франции, но сама семейная жизнь складывалась неудачно — королева не только сама постоянно конфликтовала с мужем, но втягивала в свои интриги против него четырех сыновей — Генриха, прозванного в отличие от отца Молодым, Ричарда, Жоффруа и Иоанна, так что Генрих II в конце концов счел за благо держать жену в заточении в одном из северных английских замков.

Ричард, второй сын, родился в английском городе Оксфорде, однако вырос и воспитывался на юге Франции, в Аквитании. Он считал своими родными языками французский и провансальский, владел также итальянским и латынью. Юный принц получил прекрасное образование, знал и ценил музыку, был неплохим поэтом. А вместе с тем, необыкновенно крепкий физически, он мастерски владел оружием, был заядлым охотником.

Генрих II загодя предвидел распри между собой и своими четырьмя сыновьями. Рассказывают, что на пустой стене своего Винчестерского дворца он повелел однажды изобразить орла и четырех орлят, из которых два бьют отца крыльями, третий — когтями и клювом, а четвертый, повиснув на его шее, пытается выклевать ему глаза. «Четыре орленка — четыре моих сына, — говорил король, — они до смерти не перестанут преследовать меня. Младший, кого я больше всех любил, горше всего меня оскорбит».

В 1169 году, когда Ричарду было всего двенадцать лет, его отец произвел раздел между четырьмя «орлятами». Старший, Генрих Молодой, получил Нормандию и Анжу, третий сын, Жоффруа — Бретань, младший сын, Иоанн, по малолетству не получил наделов и поэтому был прозван Безземельным, причем сохранил это прозвище, даже став много лет спустя английским королем.

Ричард получил Аквитанию, Пуату и Овернь. И едва только появился у него свой двор, как потянулось к нему множество поэтов‑трубадуров. «Он привлекал их повсюду, — сообщает один из хронистов, — пели они о нем на улицах и площадях, и говорилось везде, что нет больше такого принца на свете».

Однако пора стихов и музыки закончилась довольно быстро. Уже в 1173 году Генрих Молодой и Ричард выступили против отца.