Глава 24. Птица счастья Турухтан и голуби

We take you to the twilight zone

It is the twilight zone

You better shake your bones

And come on down the twilight zone

Come on baby!

«Twilight Zone», 2 Unlimited

Анка с отцом уносили с собой из вивария «синтезатор» кодовых частот. Мне кажется, не для того, чтобы уже завтра кинуться управлять зоновскими крысами, тушканами или кем похуже, а чтобы опытный образец больше не попал ни в чьи руки. Впрочем, каждый из этой сладкой парочки стоит другого, и если они и придумают «синтезатору» применение, это будет поистине гремучая смесь ментальных возможностей, помноженных на безудержный авантюризм и неженскую решительность.

Думаю, они и сами это понимают, а потому постараются сохранить прибор в тайне от любых ментальных мутантов Зоны, жаждущих неограниченной власти.

Несколько лет спустя я всерьез заинтересовался старинной историей о дудочнике и крысах. Как вы понимаете, в одной укромной библиотеке, скрытой от чужих любопытных глаз, у меня открыт постоянный абонемент. И я во время одного из наших с Гордеем визитов туда разыскал прелюбопытную книжицу. А именно – репринтное издание старинной монографии какого-то дореволюционного автора о дьяволе и том, как с ним бороться.

Отдав должное гонору и гордыне автора, я с удивлением прочел, что жителям средневекового немецкого городка Гамельн, где и случилась вся эта заварушка, вовсе не нужно было объяснять, кто же таков был неизвестный крысолов. Для них он как раз был очень даже известным!

Гамельнцы ни на йоту не сомневались, что однажды ненастным осенним утром их городишко посетил сам дьявол. А наводка на это самая что ни на есть элементарная: по средневековым германским поверьям, именно крысы находились у дьявола в полном и безоговорочном подчинении.

Получается, что Князь Тьмы был их контролером! И хозяином крысиных королей.

Тут и впрямь было отчего чесать в затылке.

Пока же загадок и без того хватало выше крыши. Начиная от причин, по которым припять-бумага приобрела столь необычные свойства, и заканчивая странным поведением карты Стервятника на последней стадии нашего похода в Агропром-2.

 – Думаю, причина появления припять-бумаги – некая механическая мутация, – глубокомысленно изрек очкарик, когда мы с ним уединились по нужде. – А то и наномутация.

За Анкой, да и за нами теперь приглядывал Арвид, а его ментальных способностей хватало, чтобы отогнать от нас всевозможных мутантов и хищников в радиусе пары километров как минимум.

 – Хотя, признаться, я еще ни разу в жизни не встречался с подобным явлением, – признался он. – Карта же Стервятника – еще более странный феномен. Похоже, на нее каким-то образом были нанесены два маршрута одновременно. Причем первый был основным, с определенным приближением, а второй – корректирующим. И в некоторый момент вступала в силу корректировка.

 – Ты тоже заметил? – спросил я с некоторым облегчением на душе.

 – И Анка тоже, – кивнул Гордей. – А ты небось боялся нам признаться, что иногда карта оживает? Думал, решим, что ты спятил?

 – Было такое, – признался я. – Только я до сих пор в толк не возьму, как это она проделывала.

 – Механизм подобной мутации нужно изучать долго и упорно, – ответил Гордей. – Если уж на то пошло, всю эту Зону нужно изучать. А мы превращаем ее в какой-то пошлый аттракцион. Все равно что найти молочную реку и первым делом – открыть на ее берегу лавчонку по перепродаже киселя.

Ну, Богу – богово, а очкарикам – очкариково. Мне трудно взять в толк вообще, что же такое мутация на самом деле. И почему под одинаковым воздействием один превращается в сверхчеловека – контролера, ненавидящего своих бывших соплеменников-гуманоидов. Другой же начинает служить верой и правдой дельцам от хабара и торговцам оружием.

 – Арвид ведь и сам не знает, что в точности случилось на «звероферме», отчего погиб Агропром-2 и правда ли виноват в этом Выброс небывалой мощи, – сказал Гордей. – А подлинный химический состав припять-бумаги я смогу установить, лишь когда вернусь на «Янтарь».

 – Не забудь, что ты обещал прежде, – ревниво напомнил я напарнику.

Потому что, даже видя очевидные плюсы нашей находки, этого удивительного клада Стервятника, я не мог найти ему иное применение, кроме как в качестве Универсального Защитника. Что, согласитесь, тоже неплохо. Комбез из тканевых материалов на основе такой бумаги, пожалуй, заткнул бы за пояс всю имевшуюся на сегодня амуницию. Может быть, еще и с экзоскелетом поспорит.

 – Не боись, – покровительственным тоном ответил Гордей. – Предоставь вести переговоры мне и увидишь сам: все будет тип-топ.

 – У тебя есть план?

 – Ха! Есть ли у меня план, мистер Фикс? – подмигнул очкарик. – Да эта бумага – сама по себе «план». Такой, что вставляет покруче любого другого. И вот увидишь, Хуарес оценит ее по достоинству.

Проблемы у нас возникли лишь на Свалке, когда Анка предложила взять на себя часть моей ноши.

Пришлось опять врать, всячески изворачиваться, потому что мы не представляли себе ее реакции, если бы однажды она обнаружила, что тащит на своем горбу через Долину Забвения и песчаные поля обыкновенную бумагу. Потому что, как на грех, в Библиотеке Стервятника, как мы, не сговариваясь, стали с Гордеем именовать хранилище нашей тайны, не было в наличии вообще ни одной книги из разряда научной фантастики.

Не могли же мы выдать за таковую пару увесистых фолиантов «Научного коммунизма», у которых оказался идеально подходящий формат.

 – Ты, верно, и впрямь оч-чень любишь фантастик-ку, – заметила Анка, глядя, как я обливаюсь холодным потом. Правда, не столько от тяжести ноши, сколько под ее чересчур пристальным взглядом.

 – Не то слово, – как всегда выручил меня Гордей. – Гоша мечтает и сам написать что-нибудь этакое. Про космос, бластеры всякие...

 – А про драк-конов? – с надеждой спросила Анка. – Про драк-конов там будет?

 – Обязательно, – авторитетно заявил Гордей. – Драконы там будут летать в межпланетном пространстве и рычать на проплывающие мимо ракеты, кометы и искусственные спутники Земли. На этом Гоша заработает много денег, будь уверена.

 – Я бы тож-же хотела написать какую-нибудь книжку. Или даж-же три, – мечтательно вздохнула Анка. – Лучше, конечно, про любовь.

 – А я бы придумал какую-нибудь компьютерную игру, – авторитетно заверил Гордей. – За них платят больше.

Мы с Анкой посмотрели на него с большим уважением.

Нужно было, наверное, и мне что-нибудь сказать, коль скоро Арвид предпочитал большую часть нашего пути нордически помалкивать да все крепче прижимать к своей отцовской груди закутанный в тройной брезент «синтезатор».

 – А ты, Анка, любишь фантастику? Что предпочитаешь читать?

 – Я раб лампы, – пожала симпатичными покатыми плечиками Анка. – Мой удел – специальная литература и лингвистик-ка. А из всех подписных изданний я признаю только Поли Собр Сбер.

 – Это еще кто? – поморщился Гордей.

 – Полное собрание сберкниж-жек, ол-лухи, – ответила Анка. И продемонстрировала нам маленький, острый розовый язычок. Как всегда эффективно.

 – А я уж было подумал, что ты прежде служила в СОБРе, – уныло протянул Гордей.

 – А я думал – в сберкассе, – выдвинул я собственную версию.

 – Вы оба – Полн Дурн. И идиот-ты!

В минуты душевного раздрая в ней всегда просыпались прибалтийские корни и пробивались наружу жестким и особенно раскатистым акцентом. А потом отправлялись обратно спать.

 – Слыхал? – кивнул я Гордею. – Идиот – ты!

Тут же весело и приглашающе мигнул ПДА. Я активировал экран, прочел очередную мессагу и вздрогнул.

Это было потрясающее ощущение дежа-вю. Но на этот раз я отчетливо помнил и час, и минуту, когда со мной такое уже было!

На проводе объявился Комбат, и содержание его послания буквально развалило мой мозг на два полушария – мозжечок не в счет.

«ЕСЛИ ТЫ ЕЩЕ НЕ ДОСТАЛ САМ ЗНАЕШЬ ЧТО, МОЖЕШЬ И НЕ ИСКАТЬ.

ТОПАЙ СКОРЕЕ ДОМОЙ.

ПОДРОБНОСТИ ПРИ ВСТРЕЧЕ».

Я лихорадочно перелистнул назад страничку «Входящих сообщений» и тут же обнаружил последнюю мессагу. Она была тоже от Комбата.

Я быстро пробежал ее глазами. Потом еще раз, но уже гораздо медленней.

Он что там, пьяный?

«ЕСЛИ ТЫ ЕЩЕ НЕ ДОСТАЛ САМ ЗНАЕШЬ ЧТО, МОЖЕШЬ И НЕ ИСКАТЬ.

ТОПАЙ СКОРЕЕ ДОМОЙ.

ПОДРОБНОСТИ ПРИ ВСТРЕЧЕ».

Ну и ну...

Как говорится, найдите десять отличий!

Одно-то отличие, положим, было. У одинаковых сообщений разные даты отправки. Значит, есть два варианта развития событий.

Либо Комбат и вправду нагрузился «Казаками» под завязку и теперь сдуру рассылает всем старые письма – вроде Кисы Воробьянинова, который здорово набрался, хотя и не «Казаков», и жестами сеятеля рассыпал по ночному рынку баранки.

Либо Комбат трезв как стеклышко, но что-то вокруг нас опять кардинально изменилось. Как в тот раз, когда он поверил всяким уродам, что карта Стервятника – действительно подделка.

И теперь Комбат решил известить меня об этом. Но ему просто в лом было писать новую мессагу, и он тупо отправил старую. Маладэц, пилят!

А чито теперь, по-вашему, должын думат я, уважаемый Володья?

Я резко привинтил краник, из которого только что тугою струей хлестнул поток моего сознания, и яростно принялся чесать в затылке.

Гм... Вот, к примеру, у Анки в минуты душевного раздрая проявляются ее прибалтийские корни в виде акцента. А какие же тогда корни скрываются во мне, интересно, когда я начинаю размышлять вслух на каком-то кючук-кайнарджийском диалекте? Или это такой новый змеино-поволжский диалект, татарский парсултанг?

Крутой мэн Жендос-Паровоз не подвел и на сей раз.

После того, как мы выбрались из Долины Забвения по трубам, – теперь-то мы уже точно знали, что обе трубы параллельны, – Жендос примчался на Гор – деевом геликоптере в урочный час и назначенное место. Тепло поздоровался с Гордеем, как и в прошлый раз не обратил на всех остальных его спутников ни малейшего внимания и умчался на своей багги-таратайке прямо по кучам щебня и радиоактивного мусора под грохот AC/DC из мощных кевларовых динамиков.

Арвид наотрез отказался лететь с нами до Периметра. По его словам, у него еще были кое-какие дела на этом уровне. Я был уверен, что эти «кое-какие» дела напрямую связаны с «синтезатором», коль скоро Арвид готов был проделать пешком столь длинный и опасный путь.

Анка выразила желание сопровождать отца. И нас с Гордеем это решение тоже не удивило. Отныне нас разделяли уже не одна, а целых две тайны. «Синтезатор» кодов и припять-бумага. А зная Аспида, никогда нельзя быть уверенным, что их число не может оказаться гораздо большим.

 – Нужно сразу брать быка за рога, – убежденно сказал Гордей, едва лишь дежурная машина добросила нас до моей избушки. Со дня моего ухода там мало что изменилось, даже слой мелкой серой пыли на клавишах верной «Ямахи» остался прежним. За окнами маялся полдень, и у меня на душе понемногу начинали скрести когтями снорки.

 – Звони Любомиру, пусть свяжет меня с Хуаресом.

Я позвонил.

Такой зубр, как Хуарес, вряд ли принял бы мой звонок всерьез, я для него слишком мелкая сошка. Но потом трубку забрал Гордей и несколько минут что-то терпеливо втолковывал бармену, пока я пытался соорудить на плите жареную колбасу с яичницей.

Когда он наконец появился в кухоньке, рассеянно насвистывая битловскую «Yesterday», по его весело блестящим глазам я сразу понял – есть контакт!

 – У нас до встречи с Хуаресом остается целых полтора часа, – с ходу предупредил он. – Между прочим, по легенде, Пол Маккартни сочинил свою «Вчера» как раз в тот момент, когда на кухне жарил яичницу.

Я сразу представил себе сэра Пола на коммунальной кухне в майке и трениках с вытянутыми коленками и непременным вафельным полотенцем через плечо. Как он утром жарит яичницу – это он-то, Миллионер Миллиардерович! – и напевает себе под нос про белки с желтками. И не поверил.

 – Правда-правда, – бодрым тоном заметил Гордей, еще не разучившийся читать по глазам. – Между прочим, в это время дня я предпочитаю глазунью из трех яиц.

 – Угу, – кивнул я, всецело поглощенный шкварчащей сковородой. – За мои огромные глаза называешь ты меня глазу-у-у-ньей!

 – Очень смешно, – кивнул Гордей. – Через полтора часа нам предстоит непростой разговор с человеком, круче которого и впрямь только яйца. Вкрутую, – уточнил он. – А мы с тобой крутые, Гош? Крутые, я спрашиваю?

 – Я – нет, а ты – как хочешь, – дипломатично вывернулся я.

 – И я – нет, – согласился он. Задумчиво поцокал языком и с шумом втянул ноздрями подгорелые ароматы ветчинного бекона. – Вкуснотиша. Молоток, Гоша. Тебе непременно нужно в программу «Смак для бедных». Ты и из топора кашу сварганишь. Тэк-с, тэк-с... Значит, мы должны обыграть Хуареса на его же поле. И если он немерено крут, как вареное яйцо, мы... мы-мы-мы... м-м-м...

Он рассеянно побарабанил пальцами по столу, пока не остановил взор на глазунье – спецзаказ, сам просил!

 – Значит, мы будем строить ему глазки!

После чего он сунул палец прямо в горячий желток и с довольным урчанием облизал его.

 – Вот так!

Ну, не идиот ли?

До того, чтобы убедиться в обратном, нам обоим оставался без малого час. И мы с аппетитом воздали должное моей боевой стряпне.

***

Хотя Гордей сам вызвался побеседовать с Хуаресом, еще будучи в Зоне, я, если честно, не очень представлял себе, о чем молодой ученый может договориться с королем хабароторговцев. И уж тем более – как он собирается впарить ему наш клад.

Я отчетливо видел все плюсы и достоинства припять-бумаги. Так мы между собой за глаза теперь называли наследие Стервятника. Правда в основном оборонительного свойства.

Скажем, надел ты на голову кулек припять-бумаги, выдранной аккурат из самой серединки толстого тома Большой Советской Энциклопедии – там формат побольше. И тебе не отрубят голову на эшафоте, как палач ни старайся и ни прыгай вокруг тебя, как безумный турухтан.

 – Очень интересно, – одобрил мою сентенцию Гордей. – А кто он такой, этот турухтан?

 – А шут его знает, – сразу махнул я на его возможные дальнейшие расспросы. – Щегол какой-то... Ты мне лучше скажи, как к Хуаресу подъезжать собрался.

Гордей подмигнул и неожиданно пропел, как всегда фальшиво, но с большим чувством:

 – Как нам быть с бедою этой, Митя, посове-е-етуй!

 – Приближаться к ним опасно, знаешь ты прекра-а-а-асно, – прогнусил я продолжение новогоднего ариозо из детской киношки. И тут же глянул на него, весьма озадаченный.

А ведь он и вправду Митя. В смысле, Димон. А мы как привыкли с Анкой? Гордей да Гордей. А он-то оказывается Ми-и-итя...

Если Гордей и не умеет читать по губам, как ваш покорный слуга, то иногда он способен прочесть по глазам целое предложение. Если не весь абзац!

 – Коллеги зовут меня Демон. Ведь правда, во мне есть что-то демоническое?

И состроил жуткую рожу.

Но получилось как всегда – трогательно и беззащитно, с примесью дурной зауми гайдаевского Шурика. Очкарик – он и в Африке очкарик. Чего уж тогда говорить о нашей в высшей степени средней полосе?

Тем не менее встречу в верхах с королем хабароторговцев Гордей провел на высочайшем уровне. Это был просто высший пилотаж экстремальной коммерции!

Разговор происходил на мансардном этаже «Лейки», в отдельном кабинете, в присутствии меня в качестве наблюдающей стороны и двух горилл-телохранителей – в качестве неизбежных деталей интерьера.

После того как Хуарес, задумчиво сопя, потыкал жестким пальцем в клочок активированной печатной бумаги, представленный ему Гордеем в виде презентации, безуспешно попытался разрезать его ножом и в итоге поднес к нему огонек своей неизменной фирменной зажигалки «Данхилл» – после всех этих примитивных процедур Гордей продемонстрировал Королю второй клочок. На этот раз – чистый и готовый к одноразовому употреблению.

Хуарес выразил недоумение. Гордей в свою очередь – тоже.

 – Король, вы меня удивляете, – с неподражаемым одесским акцентом – откуда только что берется! – заявил он Хуаресу. – Ведь достаточно лишь нарисовать на листке вот это...

Он небрежным росчерком изобразил на клочке еще неактивированной припять-бумаги нечто, скрытое от меня спиною Хуареса.

После чего жестом фокусника вынул из кармана второй чистый клочок.

 – Начертить на ней вот это...

Теперь взгляд Хуареса остановился и уже надолго задержался на чертеже, который с той же легкостью, как и неизвестный мне рисунок, набросал Гордей. В бульдожьих глазах Хуареса медленно разгорались огоньки тяжелого интереса.

 – И, наконец, написать что-то вроде этого...

На сей раз Хуарес был как громом поражен. А Гордей ждал, смиренно улыбаясь. Как человек, еще только начавший рассказывать увлекательную историю, до финала которой – долгие недели и месяцы пути.

К тому времени, когда я уже устал ждать очкарика внизу, за стойкой бара, часовая стрелка над барной стойкой совершила полный оборот. И лишь затем Гордей спустился в зал, небрежно помахивая черным пластиковым пакетом для мусора.

Я обомлел. Для тех, кто не в теме, нелишним будет напомнить: Хуарес расплачивается деньгами в таких пакетах, когда партия хабара велика и соответственно велика сумма оплаты.

Почти три минуты Гордей важно молчал, как надутый индюк. Но потом не выдержал первым: раскрыл под столом мешок и продемонстрировал мне содержимое. Вершину стопки из пачек денежных купюр в банковской упаковке.

У меня натурально остановилось сердце. И в зобу дыхание сперло, как выражался один наш толстый баснописец, который, по слухам, помер от обжорства. Так что пришлось срочно махнуть полстаканчика джину. А он у Любомира, между прочим, лучший в округе.

 – Двадцать две с половиной штуки, – шепнул Гордей, улыбаясь моим судорожным попыткам восстановить дыхалку. – Время звенеть бокалами, Гоша.

Но сначала был подсчет дивидендов.

***

Уединившись в моей избушке от посторонних глаз, мы тщательно пересчитали купюры. Тютелька в тютельку двадцать тысяч баков плюс проценты Гордеевых комиссионных.

 – И это только аванс. Хуарес даже взял с меня расписку, что он – наш первый компаньон в будущем предприятии с совещательным голосом и эксклюзивными правами, – с гордостью заметил мой напарник. – Поверь, эта бумага нас с тобой озолотит. У меня сейчас просто руки чешутся чего-нибудь выпить.

И он потянулся к холодильнику, наивно полагая, что там ему приготовлен целый алкогольный бар, как над стойкой у Любомира.

 – Слушай, Гордей. – Я на ходу придержал очкарика за локоть. – Ты ведь еше до сих пор так и не сказал мне, чем зацепил Хуареса. Что ты нарисовал ему там, в кабинете? Я ведь не видел. А написал?

В чертежах я не силен, поэтому для прояснения ситуации мне вполне хватило бы и двух позиций.

Он пожал плечами и виновато улыбнулся.

 – Извини, Гош. Не могу.

 – Что не можешь? – не понял я.

 – Не могу сказать, что я рисовал и писал. Кстати, там ведь еще был и чертеж, ты забыл?

 – К черту чертеж! – с беспокойством пробормотал я. Острый интерес и азарт сыщика с каждой секундой охватывали меня все сильнее. – Почему ты не можешь мне сказать? Мне, своему компаньону?

 – Ну, у меня ведь есть определенные принципы, – небрежно ответил Гордей. – Если ты узнаешь, Гоша, что было изображено на этих листках, каждый из них может оказаться стопудовой гирей на твоих ногах. И они утянут тебя на такое дно, что ни мы с Анкой, ни твой Комбат не смогут вытащить оттуда Гошу Трубача живым. И, что тоже немаловажно, целиком. Так что извини, старик. Во многом знании – многия печали. Зато в малом – долгия лета.

Положительно, общение со мной Гордею пошло на пользу. Теперь он все чаще стал петь без всяких признаков ложного стеснения. Даже когда от него требуется только простой и четкий ответ. И по возможности, литой прозой.

 – И все-таки, Гордей. Что там было, а? Я ж никому, сам знаешь, могила.

 – Нас с тобою, Гош, и так сейчас связывает Такая Тайна – это я о припять-бумаге, – что хватит за глаза до конца наших дней. Что же до листочков Хуаресу...

Он почесал указательным пальцем переносицу. Типичным жестом типичного отличника в типовой средней школе; жестом, не требующим даже элементарного наличия очков: и так сразу видно, кто перед тобою.

 – Что ж, изволь. В последнем листке было написано: «турухтан».

 – Чего?

В эту секунду я, признаться, подумал, что Гордей маленько чокнулся. С молодыми учеными это ведь изредка случается. Напряженная умственная работа, перегрев мозговых катушек, недосып, недопой, недоё...

 – Турухтан, – повторил Гордей.

 – Угу. Гм... А кто такой турухтан?

 – А шут его знает, – пожал он плечами. – Щегол какой-то...

Тут я крепко взял его за плечи и внимательно посмотрел в его честные глаза.

 – Гордей! Ты что, в своем уме?

 – Конечно, – кивнул он, с любопытством глядя, что я собираюсь предпринять дальше.

 – Ты написал на дорогущем клочке неактивированной припять-бумаги слово, значения которого толком и сам не знаешь??

 – Я его вообще не знаю. В первый раз от тебя услышал полчаса назад, если помнишь. Но ведь на Хуареса это подействовало? – резонно возразил он. – Ты же видел своими глазами – подействовало, верно?

 – Ну, в принципе... да. Подействовало. Еще как...

Тут я был вынужден признать правоту Гордея. Этот дурацкий, идиотский, кретинский «турухтан» и впрямь произвел на Короля хабароторговцев впечатление молнии, ударившей его в лоб. Тем более после того, как туда уже последовательно запустили сначала грецким орехом, а потом – бильярдным шаром, сработанным из крепчайшей слоновой кости.

 – Понимаешь, Гоша, какое дело.

Гордей положил мне руку на плечо и увесисто похлопал.

 – И рисунок, и чертеж, и даже «турухтан» – это не были отдельные примеры каких-то там махинаций с припять-бумагой. Нет, Гоша, все это звенья одной логической цепи.

 – Что, и «турухтан» тоже? – Я с трудом сглотнул.

 – И он, – кивнул Гордей. – На самом деле на Хуареса произвели огромное впечатление уже первые два предложенных мною звена Большого Дела – рисунок и чертеж. Третье звено, слово, в этом раскладе, по сути, уже не имело никакого значения.

 – То есть ты хочешь сказать, что вместо него мог написать что угодно? Вместо «турухтана»?

В этот миг я уже чесал в затылке так, что за ушами трещало.

 – Ну, почему? – Гордей самодовольно улыбнулся. – Уверен, напиши я там что-нибудь вроде «Хуарес – энурез!» – и наши акции существенно бы упали. А так – пошли на повышение. И очень резко, я тебе скажу, даже по самым скромным прикидкам.

 – Но почему? Не по-ни-ма-ю!

Я никак не мог врубиться в Гордееву логику. То есть результат-то я видел, вот он, налицо, а вот его источник – увольте, никак.

 – Хуарес – Король хабароторговцев, но у него нет достойной свиты, чтобы его играть. Ну, разве что Любомир, – терпеливо пояснил Гордей. – Поэтому он очень самолюбив, хоть и не показывает виду. И всегда остро переживает свои проколы, будь уверен. Поверь, Хуарес никогда не признается, что не знает истинного значения этого загадочного, волшебного слова – ту-рух-тан!

Гордей мечтательно сощурился, как сытый кот на теплом подоконнике.

 – Поэтому третий аргумент, слово, стало просто усилителем вкуса.

Он облизнулся и приятельски толкнул меня в бок:

 – Слушай, Гош, а не пора ли нам уже чего-нибудь перекусить? Я бы сейчас, наверное, целого турухтана съел! Сырого, с перьями и костями, представляешь?

 – Фигу тебе, – ответил я. – Турухтан мой. Разве можно есть сырой Волшебную Птицу Счастья? И не завтрашнего, а уже сегодняшнего дня?

 – Сырой – ни за что! – кивнул Гордей. – Как ты думаешь, слабо нам ее как следует приготовить?

 – Спросим об этом при случае Хуареса.

 – Знаешь, Гоша, а мне почему-то хочется спеть. Все равно что.

 – Я заметил. В последнее время в этом деле ты здорово прогрессируешь.

 – Ты думаешь?

 – Чтоб я сдох!

 – Что же мы тогда сидим? Забираем все твои причиндалы и пошли.

И мы нагрузились моей аппаратурой, так и не распакованной со дня рокового юбилея у Бая, и вдвоем отправились вдвоем в «Лейку». А по дороге звякнули Комбату.

Потому что в отличие от любви и ее слагаемых, а я не большой знаток эротического гламура, лучшая мужская компания – это все-таки крепкий, драйвовый вечер на троих. И к чертям псевдособачьим слезливую романтику!

Комбат примчался в «Лейку» со скоростью курьерского поезда. И сразу оценил по достоинству нашу находку.

Что такое «универсальная защита», он и сам знал не понаслышке. Ведь именно Комбат в свое время вытащил из Зоны КМПЗ – Контейнер Многоцелевой Повышенной Защищенности. И, по-моему, сумел выручить за эту штукенцию очень жирные бабки. Хотя до сих пор и предпочитает отмалчиваться на этот счет.

Но, выслушав мой краткий и сбивчивый рассказ без лишних деталей, сталкер первым делом наехал на нас с Гордеем.

 – Подлецы! И чего же вы тогда ушли, не попрощавшись? – притворно погрозил нам кулаком Комбат. Его глаза сейчас смеялись отдельно от остального лица, а это умеет не каждый.

 – Не хотели беспокоить, – скромно ответил я.

 – Кой черт беспокоить, – махнул тот своей здоровенной лапищей. – У меня к Гордею дело было на сто миллионов баков, между прочим. На «Янтаре» ведь растут отличные рыжики.

 – Да ну?

 – Точно так. Здоровенные такие, крепкие как боксерская груша, – настоящие грибы-мутанты. Знаешь, как они идут под водку? Я-то думал, мне Трофим баночку рыжих передаст как-нибудь при случае, через Гордея. А вы? Предатели, одно слово.

 – Они что, тоже останавливают время? – лукаво предположил я.

 – Есть немного, – ответил он. После чего не удержался и прыснул в кулак.

А потом крепко пожал мою руку, и я с изумлением почувствовал, что его пальцы – железные пальцы Комбата – тихо дрожат.

И сам сжал их еще крепче – ведь это просто нервный тик, у сталкеров такое бывает, я знаю.

 – Кстати, а что за дурацкие мессаги ты мне шлешь в последнее время? – ехидно поинтересовался я. – Пишешь одно и то же и шлешь. В чем прикол, Комбат? Где фишка?

 – Какие мессаги? – уточнил он, с сожалением отставляя в сторонку недопитый стаканчик вискаря.

Я стоически активизировал ПДА и сунул руку сталкеру под нос.

 – Видишь «Входящие»? Вот твоя мессага. А вот – твоя же, только предыдущая. Найдешь десять различий?

Комбат внимательно изучил собственные письма на экранчике моего ПДА. Потом внимательно посмотрел на меня.

 – Слушай, Гош, так ты ведь еще ничего не знаешь? Точно?

Я очень не люблю, когда разговор начинается с таких предисловий. Это верный признак того, что сейчас будет озвучена какая-нибудь Очень Большая Хрень. И она почему-то непременно должна касаться меня.

 – Я ничего не знаю, Комбат, – замотал я головой. И знать не хочу, мысленно добавил вдогонку.

 – Два дня назад Стерх сгинул. На сей раз уже не как бывший сталкер. А как темный сталкер, – уточнил Комбат. Особо нажав на слово «темный».

Тут я решил немного помолчать.

Бывают такие новости, которые нужно предварительно переварить. А потом выслушать еще раз пять подряд. А лучше – все десять. Для закрепления усвоенного материала!

 – Что значит «сгинул»?

 – У темных это значит – развоплотился. Говорили, в последние дни он был очень плох.

 – Стерх? – на всякий случай уточнил я.

 – Очень, очень плох, – участливым тоном повторил Комбат. – Особенно последние дни.

 – А теперь? – упрямо гнул я.

 – Теперь ему хорошо. Наверное.

Комбат возвел очи к потолку бара, а потом вдруг неожиданно врезал своей правой лапищей мне по плечу. Я даже охнуть не успел.

 – Стерха больше нет, Трубач! Ты свободен, понимаешь? Труби теперь сколько влезет.

 – А деньги?

 – Деньги твои, – подтвердил Гордей, который быстрее моего сориентировался в ситуации. Правда, он уже минуту как начал зачем-то внимательно изучать окрестности собственной задницы. Как будто заприметил поблизости скорпиона.

 – Так что же получается? – прошептал я. – Долга на мне больше нет? Я свободен от своих обязательств?

 – Йес, сэр! – рявкнул морским пехотинцем уже основательно «подлеченный» Гордей. – Гуляй, рванина!

Он неверным движением пошарил вокруг себя и требовательно воззрился на меня, все еще ошалевшего от невероятного известия.

 – Кстати, а где мой золотой микрофон? Мы желаем петь! Маэстр-р-ро – музыку!!

Было всего пять часов пополудни – время для «Лейки» почти неурочное. Готовящийся начать вокальную карьеру Гордей под пристальным наблюдением своего лечащего врача Комбата временно закончил принимать лекарство – исключительно для голоса! – которое ему периодически смешивал здешний знатный фармацевт Любомир в большом медицинском шейкере. Я же распаковал кофр с клавишами и два баула, доверху набитых аппаратурой.

Мой стол в углу сцены, справа от стойки, за время нашего отсутствия покрылся тонким слоем нежной пыли. Я размашисто начертал на ней пальцем коронку, подписал внизу «ПАНК-РОК – КОРОЛИ!», полюбовался на дело рук своих, вспоминая молодость. И – уничтожил все влажной тряпкой.

Взгромоздить на стол «Ямаху», раскрыть ноутбук и включить пульт – дело двух минут. Все было как раньше, но для меня все теперь казалось другим. Сегодня я сам заказывал себе музыку. Себе и Гордею, разумеется.

В бар тем временем потянулся заинтригованный народ. В основном наш брат-сталкер, всегда нутром чующий дармовую выпивку. Но были и какие-то пришлые, мне незнакомые. Пробыв в Зоне меньше недели, мне казалось, что я отсутствовал в «Лейке» полгода. Но теперь я тоже был сталкер, пусть и по-прежне – му незадачливый и бедовый.

 – Если ты сейчас же мне не подыграешь, я тебе мозг откушу, – неверным голосом промямлил Гордей. Господи, и когда он уже успел так набраться!

 – Давай пой уже, – ответил я ему, подстраиваясь в тональность. И взял на «Ямахе» первый рояльный аккорд из разряда тех, которые старые ресторанные лабухи испокон веку называют «зовущими».

Гордей перехватил микрофон, страдальчески закрыл глаза и тоненько вывел жалостливым голосом:

Голуби летят над нашей Зо-о-оной,

Голубям нигде преграды нет.

Я стою в «пуху», в тебя влюблённый,

Передать прошу тебе приве-е-ет!

О-о-о!!

 – Погоди, я встану на подпевки! – решительно подсел к нему Комбат. Тряхнул хаером, и они, обнявшись крепче двух друзей, дружно вывели повтор:

Я в тебя во всех местах влюблё-о-о-нный,

Передать прошу тебе приве-е-ет!

Дальше они уже пели на пару, поочередно, хотя и не всегда покуплетно выхватывая друг у друга микрофон. И к ним понемногу присоединялся сводный хор самых рьяных завсегдатаев сталкерского бара.

Вы летите, голуби, лети-и-ите,

Вы летите в дальние края!

Вы моей любимой расскажи-и-ите –

Скоро «жарка» высушит меня.

Не крутиться мне на «карусе-е-ели»,

На «трамплине» не качаться, нет!

Но мне так хотелось с голубя-а-ами

Передать любимой свой привет!

Только «ведьмин студень» не пуска-а-ает,

Симбионты в несколько рядов.

Псевдопсы злорадно наблюда-а-ают,

С контролерских рвутся поводков.

Вечер в Агропроме догора-а-ает,

Солнце тает, словно уголек.

Сталкер о девчонке напева-а-ает,

Юный и безусый паренек.

Он поет, как трудно без хаба-а-ара,

И без «А Ка Эма» и друзей.

В песне столько пьяного уга-а-ара –

Снорки все заслушалися ей.

Плачут в подземельях контроле-о-оры,

Вспоминая молодость свою.

Ведь и им когда-то кто-то где-е-е-то

Говорили нежное «Люблю».

Подо мною зыбь неровно ды-ы-ышит.

До свиданья, юные года!

Больше вам отмычку не услы-ы-ышать

В катакомбах Зоны никогда.

Даже Черный Сталкер замира-а-ает

И грустит у темного окна.

Только он один, паскуда, зна-а-ает,

Что осталась хлопцу ночь одна.

Вы летите, голуби,лети-и-ите,

Вы летите в дальние края.

И моей любимой вы скажи-и-ите:

Ты не верь, родная, ПДА!

Вы летите, голуби, к зака-а-ату,

Подставляя солнцу свою грудь.

Передайте Тополю с Комба-а-атом,

Что меня из зыби не вернуть.

Сталкер все поет и не конча-а-ает

О судьбе о проклятой своей,

И прощальным взглядом провожа-а-ает

В Агропром летящих голубей.

И прощальным взглядом провожа-а-ает

Призраков!

Летящих!!

Го! Лу! Бе-е-е-е-ей!!!

К сказанному остается добавить немного.

И это будет непременно сделано. Но – как-нибудь в другой раз.

А пока – для наших дорогих гостей из солнечной Припяти диджей Трубач исполнит любимую песню сталкеров по обе стороны Периметра – «Я вернусь».

***

Можно подпеть на посошок, можно постучать кружками по столам, а можно кулаками и лбами. Нельзя лишь одного – не вернуться. Не вернуться из Зоны, когда тебя ждут.

Милый друг, не скучай,

Я вернусь – я так и знай!

Без башки и без хабара,

В дебрях пьяного угара,

Вот такая, блин, запара –

Навернусь – я так и знай!!

Октябрь 2009 – март 2010 г.