Глава 21. Пересечение прямых

 

То, что жертвы в серии, возможно, еще будут — к этому Никита Колосов внутренне готовил себя. Но то, что следующей — четвертой — жертвой окажется всероссийская эстрадная знаменитость, — это было уже за пределами самых убийственных прогнозов.

На место происшествия после звонка дежурного он выехал одним из первых. И провел на месте почти шесть часов. Ровно столько длился осмотр, в котором, кажется, принимало участие все Министерство внутренних дел со всеми приданными силами и резервами. Ждали самое высокое руководство. Статус дела оказался таковым, что к расследованию срочно подключились Генеральная прокуратура, ГУУР и консультанты из ФСБ. Почти два часа Колосов фактически угробил на введение в курс дела всех этих важных и самостоятельных в своих оценках должностных лиц, а также на доклад ситуаций представителям Генеральной прокуратуры. Но надежды, как всегда, он возлагал лишь на следственно-оперативную группу, состоявшую из самых обычных оперов отдела убийств, дежурного следователя местной прокуратуры, экспертов-криминалистов, с которыми работал годами, да еще на себя самого.

Мертвый Кирилл Боков во многом, ох как во многом отличался от Кирилла Бокова живого, виденного лишь на экране телевизора. Прежде это был лишь эстрадный фантом, телевизионная картинка, яркая, переливающаяся всеми цветами радуги иллюзия, поющая звучным приятным голосом песни «Яблоня-груша», «Любовь ушла», «Я тебя люблю», «Ты моя радость», «Сколько лет», «Почему мы вместе — не пойму», «Где любовь?», «Любовь пришла», «Я тебя не люблю, прости», «Море любви», «Сердце бьется», «Боюсь любить».

Когда голос Бокова рвался на волю из автомагнитолы по дороге в какой-нибудь дальний район, Никита Колосов, смотря по настроению, то слушал очередное боковское «Море любви» до конца, то выключал радио. Это было самое обычное дело. Боков существовал где-то там, в радио-, телеэфире, совершенно отдельно от земного бытия начальника отдела убийств. И намека даже не было, что когда-то случится вот такое: Кирилл Боков, бездыханный, голый, обезображенный смертью, будет валяться на обочине пустынной подмосковной дороги, а Никита Колосов будет осматривать его материальное тело, труп, переворачивать его, ощупывать, изымать улики, фотографировать вместе с экспертами, откатывать пальцы.

А пальцы у мертвого Бокова были холодными, хрупкими, почти женскими. Не успевшая еще окоченеть ладонь — мягкой, пухлой, не приученной к работе…

Боков был убит тремя выстрелами из пистолета «ТТ». Две пули попали ему в грудь и шею, третья — в левый висок. Колосов осмотрел «Мерседес» — судя по повреждениям, машину Бокова остановили на дороге и почти сразу же открыли по ней огонь из пистолета. Затем тело Бокова вытащили из салона, доволокли до обочины. И вот тут-то с трупом были проделаны некие манипуляции — во-первых, срезана вся одежда. Во-вторых, на правое запястье намотан уже знакомый «опознавательный знак» — металлический жетон.

Однако кое-что в серии на этот раз дало сбой. Что может быть общего у всех этих потерпевших с таким человеком, как Боков? Как вообще это могло произойти, что убийца на этот раз избрал для себя именно его?!

Колосов подумал: надо спросить у Кати — как звали того мужика, древнего грека, который сжег где-то в Эфесе знаменитый храм? Может быть, как раз в этом все дело? В жажде скандальной славы? В попытке убийцы таким вот кровавым образом заявить о себе? Но как же тогда быть с прежними эпизодами? Улики-то прямо указывают на один и тот же почерк, единый подход, на определенную сложившуюся систему.

Само место убийства тоже вызывало у него немало вопросов. Дорога — тихая подмосковная дорога… Судя по показаниям менеджера Бокова по фамилии Свирский — Боков из комплекса отдыха «Рождественское» следовал на своем «Мерседесе» в загородный ресторан «Императорская охота», где представитель какой-то продюсерской фирмы назначил ему встречу. Так утверждает Свирский. Но так ли это на самом деле? Нет сомнений — машину Бокова на этой тихой лесной дороге ждали. Об этом говорит и характер ранений, и повреждения на машине, и сама траектория полета пуль. Тот, кто держал в руках этот самый пистолет «ТТ», мастерски с ним управляется. Правда, на этот раз одним выстрелом дело не обошлось. Чтобы прикончить жертву, потребовалось три пули вместо одной. Ну да у стрельбы по движущейся мишени свои правила.

По заключению эксперта, Кирилл Боков умер между половиной первого и часом дня. Убийце потребовалось не менее десяти минут на все посмертные манипуляции с трупом. Он сильно рисковал, оставаясь на дороге так долго, однако пошел на риск, добиваясь детального повторения прежнего ритуала действий. Что все это значило? Значило ли это то, что ритуал с раздеванием и оставлением «опознавательного знака», своей «визитки», был для убийцы не менее важен и дорог, чем акт самой физической расправы над четвертой жертвой?

Этот металлический жетон… Этот чертов жетон…

Если это и правда какой-то символ, то какой шифр он скрывает?

Если верно то, что Кирилла Бокова специально выбрали на роль четвертой жертвы, не испугавшись ни трудностей такого выбора, ни последствий, значит, он был единственный возможный кандидат. Значит, что-то в сознании убийцы напрямую связывало его с остальными? Что? Где это искать? В чем кроется отгадка феномена четвертой жертвы? Что объединяет их всех — этих таких разных людей из разных мест?

И почему на этот раз все случилось на проезжей дороге, а не где-то на берегу, у воды?

Последнюю мысль Колосов от себя отогнал. Но она вернулась. Вроде бы лишенная всякого логического смысла…

Имелась и еще одна особенность, которая не давала ему покоя. На этот раз в деле имелся косвенный свидетель событий, предшествующих гибели потерпевшего, — менеджер и продюсер Бокова — Олег Свирский. Все шесть часов, пока длился осмотр, его не отпускали с места происшествия. Он как приз переходил из рук в руки в следственно-прокурорско-министерском марафоне. Его допрашивали, допрашивали, допрашивали. Колосов подозревал, что в чьих-то умных министерских мозгах, возможно, уже сложилась и некая обвинительная версия на его счет.

Для себя он должен был четко решить: как ему, лично ему, относиться на данный момент к Свирскому — только лишь как к свидетелю или же как к потенциальному подозреваемому в убийстве? От этого зависело многое, в том числе и личное доверие к его показаниям, которые были очень важны. Потому что.., тут Никита Колосов несколько сбивался в своих рассуждениях…потому что.., возможна, только Свирский, как человек, близко знавший Бокова, наблюдавший его в последние часы перед убийством, мог пролить хоть какой-то свет, хоть жалкие его капли на то, что могло привлечь к эстрадной звезде внимание серийника. Никита всеми силами пытался настроить себя на то, что свидетель поможет ему разобраться в этом, но сам в это не верил.

Уже под вечер, когда министерский аврал несколько схлынул, он подошел к дежурной машине, где все это время продержали Свирского. Тот сидел на заднем сиденье, курил.

Никита представился. Они со свидетелем были почти ровесники. Возможно, Олег Свирский был года на два моложе.

— Значит, фактически это вы его нашли здесь, Олег? — спросил Никита.

Свирский кивнул. Потом механически повторил то, что до этого уже раз пять рассказывал следователю прокуратуры, представителям Генеральной прокуратуры, министерства, ГУУРа, — все о том, как он ехал вслед за Боковым в ресторан и наткнулся сначала на фуру, а потом увидел «Мерседес» с разбитыми стеклами и Бокова, вон там, на обочине…

— Он был ваш друг или просто ваш работодатель? — спросил Никита.

Свирский молчал.

— Сколько лет вы были знакомы с ним, Олег?

— Пять. Даже больше — почти шесть.

— За эти годы он стал очень известен, просто знаменит.

— Да, очень.

— В этом, наверное, и ваша большая заслуга?

— Я старался, это был наш удачный совместный проект.

Свидетель был все еще в шоке от пережитого, от всего обрушившегося на него разом. Его не следовало пришпоривать, подгонять, уличать, выводить на чистую воду. Никита попросил рассказать ему максимально подробно о дне Бокова сегодняшнем и дне вчерашнем. Свирский сначала отвечал устало и неохотно, но постепенно, сам того не желая, разговорился. Он был общителен и словоохотлив от природы, и натура, даже несмотря на шок, брала свое. Никита слушал и не задавал пока вопросов, не перебивал. Так он узнал и о снятых в «Рождественском» для отдыха номерах, и о «совершенно сумасшедшей» неделе, предшествовавшей концерту в «России», и о репетициях, на которых «Кирка работал как зверь», и о поездке самого Свирского в Киев, и о многочисленных встречах Бокова с прессой. Узнал он и об «инциденте» — именно так Свирский дипломатично назвал скандал в антракте концерта: «Что скрывать? Об этом написали все газеты. Жданович был совершенно пьяный в тот вечер. Он и раньше себе позволял нападки и оскорбления. Кира относился к этому стоически — кто не застрахован он врагов и завистников, правда?»

— Правда, — согласился удивленный Колосов. — А все же из-за чего у Бокова со Ждановичем… А это что же — сам Алексей Жданович был, из Питера который?

— Вы что, увлекаетесь рок-музыкой? — спросил Свирский. — Не думал, что милиция…

— В молодости.., пацаном было, — Колосов кашлянул. Почему-то не хотелось особо распространяться на эту тему. Это было очень личное и очень давнее, почти уже забытое, и совсем не для посторонних глаз. — В общем, кто же такого известного артиста, как Алексей Жданович, не знает? И что же у них с Боковым был за конфликт?

— Это сильно сказано — конфликт, — ответил Свирский. — Просто в тот вечер во время концерта плохо сработала охрана. Они не должны были пропускать не-трезвого Ждановича на блиц-пресс-конференцию, устроенную мной для Киры в перерыве между отделениями. Это странное слово «блиц-пресс-конференция» он выговорил с трудом. Было видно, что он смертельно устал и держится из последних сил.

— А что, удачно прошел концерт в «России»? — спросил Колосов.

— Удачно. Мы так этого дня все ждали, готовились. Боков переживал. У него впереди такие планы были наполеоновские… Да и у меня тоже, как у его продюсера, — Свирский покачал головой. — Я, когда увидел его там, в кювете, я даже не поверил сначала, что это он… Глазам своим не поверил. Кирка Боков и.., это.., кровь, этот ужас… И в такой день.

— В какой такой день?

— У него мать умерла. В Чите. Там его семья живет. Нам в офис позвонили, сообщили. Я что помчался-то? Я ведь сказать ему ехал.

— Да, дела, — Колосов покачал головой. — Точно жизнь наша — тельняшка полосатая. Вчера успех, овации, банкет, а сегодня… Значит, вы, Олег, ехали в этот ресторан, чтобы сообщить Бокову трагическую весть. Вы не застали его в «Рождественском», правильно я вас понял?

— Правильно.

— А насчет ресторана, кто вам сказал, что Боков туда уехал — администрация отеля?

— Нет. В том-то все и дело. Что-то тут не так, — Свирский нахмурился. — В «Рождественском» не знали, где Кира. Тогда я перезвонил в офис, и секретарь сказал: Кира звонил и просил передать мне, что у него встреча в «Охоте» с представителем консорциума «Медиа». Дело в том, что в день концерта я ему сказал о том, что «Медиа» нащупывает с нами контакты. Еще радовался, дурак… Так вот, пока я тут сейчас у вас сидел, я связался с «Медиа». И знаете, что они мне сказали? — Свирский глянул на Колосова. — Что они вообще ничего не знают, представляете? Никто с нами на контакт не выходил, никаких планов у них на наш счет нет. И больше того — ни с Кирой никто из их менеджмента не собирался встречаться в ближайшее время, ни со мной, его менеджером, никто по телефону не говорил. Получается, что мне приснилось, будто оттуда был звонок?

— А вы там, в этом «Медиа», лично кого-то знаете?

— Нет. И дел никаких с ними не вел. Не приглашали. Они ж крутые. Жди наш брат, когда позовут. А выходит, что и не звали, — Свирский криво усмехнулся. — Что же это, розыгрыш, что ли, был чей-то?

— Возможно, и не совсем розыгрыш. Вот скажите, для Бокова эта встреча с представителем «Медиа» являлась заманчивым предложением?

— Еще бы. От таких встреч не отказываются. Такой шанс нечасто выпадает, даже после успеха на концерте.

— А вам самому все это не кажется подозрительным?

— Вы думаете, все это было сделано специально? — Свирский покачал головой. — Но кому это надо — весь этот театр? Зачем?

— Кирилл Боков убит. На не слишком оживленной дороге, ведущей к ресторану, куда он спешил и где, оказывается, его не ждали.

— Тогда я вообще ничего не понимаю, — Свирский покачал головой.

— Ладно, пока запишем это в разряд загадок. Олег, я что еще хотел у вас спросить. Вы были в курсе его личной жизни?

— Ну, был. Постольку поскольку. А что?

— Женщины знакомые у Бокова были, девушки?

— Очередь стояла от Москвы до Киева.

— Счастливый, значит, был человек. — Никита Колосов вздохнул. — Следующему вопросу не возмущайтесь, пожалуйста. С путанами Боков дело имел?

— С путанами? Как-то вы по старинке выражаетесь…Продажными шкурками Кира брезговал. Здоровье свое — Что, никогда-никогда? На гастролях — нет?

— Он берег свое здоровье. Он руки почти ежесекундно мыл. Мечтал в барокамере спать, как Майкл Джексон, вы что? — Свирский вздохнул. — Он из своей внешности, из своего голоса капитал делал, а вы — проститутки. У него столько подруг было, причем девочки вполне укомплектованные… Он жениться хотел на деньгах. Вот и женился на бабе безносой с косой…

— Кроме Ждановича, у него были недоброжелатели?

— Были, конечно. Завидовали, в газетах разная сволочь писала про него черт знает что.

— Кто-нибудь угрожал ему? Может, письма слали по электронной почте или так? Знаете, фанаты, то-се?

— Писем не слали. Звонки были от девиц каких-то — ну, это обычное дело: люблю тебя, жить без тебя не могу, отравлюсь. Мало ли полоумных дур? Поэтому на концертах он с охраной ходил. Так, повседневно, тоже. Мы нанимали всегда в одном и том же агентстве. Водитель у нас есть — Николай Фроленко, он же и охранник Киры. Но в «Рождественском» и так все зарежимлено, туда никто со своей охраной не ездит, это считается дурным тоном. Николай сейчас в отгуле, потому что Кира сам хотел свою новую машину тут, за городом, водить. Он водитель первоклассный был, скорость любил… Нет, я не знаю, у меня в голове не укладывается… Кому могло понадобиться его убивать? И почему его раздели? Хотели ограбить? Но тогда почему «Мерседес» не угнали? А я вспомнил — тогда на концерте в антракте Жданович кричал ему «Я тебя убью», — Свирский снова нахмурился. — Может, это он? Тоже как-то в голове не укладывается… Жданович в музыкальном мире фигура культовая… Если только он на почве наркотиков?

— А он наркоман?

— Да не слышно было про него такого. Пил он почерному в последнее время, это все знали. Из Питера не вылезал, но насчет наркотиков… Впрочем, все меняется ведь, в том числе и привычки.

— Олег, а вот вы…

— Что я? — Свирский вскинул голову. — Вы что, меня подозреваете?

— Я вас не подозреваю, — ответил Колосов совершенно искренне, — но кое-что выяснить для себя хочу. Вы вот только что мне сказали, что «Рождественское» — это была ваша идея, вы планировали сразу после концерта поехать сюда с Боковым, отдохнуть. Так что же вы не поехали? Бросили его одного?

— Я бросил?

— Ну, не поехали.

— Я был занят делами, — Свирский смотрел в сторону.

— Что, так вот сразу неожиданно привалило? — Да, привалило.

— Но у вас же номер был оплачен — вы это сами сказали. В «Рождественском» цены космические. А у вас почти двое суток прахом пошло.

— Ну не мог я поехать, не мог. Что вы так смотрите на меня? Не хотел.

— Не хотели? — Никита развел руками. — Вот те раз, почему?

— Я не хотел. Мне надо было.., надо было побыть одному. Собраться с мыслями… Что, у вас так не бывает — не хочется ни с кем общаться?

— Бывает. Но я все равно не понимаю. Вы что, поссорились с Боковым?

— Мы не ссорились.

— Тогда тем более непонятно, Олег.

— Мы не ссорились — говорю вам, это я… Я не думал, не предполагал даже… Одним словом, мне не хотелось его видеть в эти дни.

— Почему? — Я… Я не знаю, как вам объяснить. Это непросто…

— Объясните — это важно.

— Кому важно? — Свирский криво усмехнулся. — Никому это не важно, кроме меня. А теперь, когда он умер и она тоже мертва, это вообще не в счет, не имеет значения…

— Кто это — она? — насторожился Никита.

— Мать его, которая в Чите жила. Я ее никогда не видел. И сестру его тоже. Он вообще о семье своей терпеть не мог говорить. Они его все дико раздражали. Когда они звонили, он просто в лице менялся. Телефон выключал, секретарю приказывал не соединять… Я поначалу внимания не обращал — думал, это просто у него комплекс провинциала в Москве… Все мы комплексуем. Но Кирка… Вы спросили, был ли он моим другом? Я был очень к нему привязан, понимаете? — Свирский словно подбирал слова, боясь ошибиться. — Я считал его человеком — пусть со слабостями, с закидонами, но человеком. С которым можно и самому человеком быть, а не дерьмом жидким… А тут вдруг… Я узнал — и это меня поразило, ударило как-то… Он был… Я не знаю, как это назвать — уродство, что ли, моральное? У него мать, родная мать при смерти все эти дни была. Они, семья его, из Читы ему звонили — умоляли денег прислать на лекарства, на операцию. А он.., он послал их. Послал при мне — я все слышал. Послал такими словами… Сестру свою и мать послал. Он считал, что они его грабят. Что они все врут, чтобы деньги с него тянуть. Сам мне это говорил — вот с таким перекошенным от злобы, от жадности лицом говорил… А никто ему не врал. Его мать умерла. А он денег ей пожалел — пятьсот зеленых. Он при мне на Третьяковском проезде четыре тысячи на свой новый гардероб потратил. «Мерседес» купил. А матери пятьсот баксов жалких не дал… Я сам скотина хорошая, во мне этого дерьма — во! Но чтоб я вот так с матерью своей… Да я повесился бы, под поезд бросился со стыда… И вот я тогда подумал — если он такой с родной матерью, что же он со мной сделает, если что-то вдруг изменится? И мне.., мне так противно стало. Не хотелось его видеть. Я просто не мог с ним нормально общаться. Я должен был как-то успокоиться, чтобы не разрушить.., не сделать себе хуже. Поэтому он уехал, а я остался. Если бы сегодня не позвонили из Читы, я бы в «Рождественское» — ни ногой.

Он умолк.

Колосов взял у него телефоны офиса, телефоны консорциума «Медиа» — для проверки, записал в память мобильника и его личный номер.

Вечерело. «Скорая» увезла тело Бокова в морг. Начали разъезжаться и патрульные машины. Все было завершено, запротоколировано.

Колосов, прежде чем возвращаться в Москву, проехал до ресторана «Императорская охота». Дорога как раз и упиралась в его ограду. Дальше хода не было. Этот отрезок шоссе был тупиковым.

Тот, кто убил Бокова, мог быть, конечно, пешим, но это вряд ли. Скорее всего, он приехал на машине — рассуждал Колосов, — на ней он и убрался с места преступления. Асфальтовое покрытие никаких следов протектора не сохранило, а если бы даже и сохранило, от этого было бы пока мало толку, как и от гильз. Но кое-что все же это давало.

Вернуться на магистральное шоссе с места преступления на машине можно было лишь одной дорогой. И Колосов решил проехать по ней.

В сером сумраке наступающего осеннего вечера замелькали сосны, ели, дорожные указатели. Через пару километров показался поворот на «Рождественское» — туда под вечер направлялась вереница дорогих внедорожников.

Потом дорога снова пошла лесом. Темные стволы сливались с сумерками, тускло, как-то невесело желтела листва. Лес поредел, и справа открылся вид на берега водохранилища. Можно было сидеть пустую пристань, стоянку машин, какой-то теремок, похожий то ли на лавку, то ли на закусочную.

Колосов ехал, обдумывая слова Свирского. Зря он надеялся на что-то. Зря… Что он узнал от этого парня? Что покойник был порядочной дрянью по отношению к своим родным? Что ему с бодуна угрожал питерский рокер Алексей Жданович? Но какое отношение все это может иметь к главному вопросу? Неужели не будет ответа на этот самый главный вопрос?

Дорога постепенно начала подниматься в гору — берега водохранилища в этом месте были высокими. Внизу виднелись песчаные пляжи, еще один небольшой причал для моторок и катеров. Далеко впереди горбился стальной горой железнодорожный мост. На нем уже включили подсветку. Колосов смотрел на мост — куда по нему идут поезда? В Вологду? В Архангельск? И внезапно…

Это было точно во сне. Но он не спал. Он видел — там, на фоне моста…

У пустого причала как поплавок — двухпалубный теплоход. Колосов едва не съехал в кювет на полной скорости. Затормозил, выскочил из машины.

Двухпалубный теплоход стоял у причала. Он видел его серые борта, белую рубку. Он видел его нос, его корму, его палубы, трубу.

Он видел.

Он снова сел за руль и на полной скорости погнал вперед. Ему хотелось подъехать как можно ближе, чтобы рассмотреть, прочесть, узнать.

Он знал лишь одно: то, что он видит, — не пустое совпадение. Не совпадение, а двухпалубный теплоход.

Он знал, что это и не случайность. Это шанс. Тот самый… Один из тысячи, что выпадает не каждому, кто расследует дело о серии убийств.

Он помнил, что говорил боцман Криволапенко. Он говорил: "Навроде «Авроры». Он должен был прочесть название этого теплохода.

Дорога летела, летела, а сам он, казалось, в своей старой «девятке» не двигался с места.

Смеркалось.

Теплоход приблизился и словно вырос. Но не показался большим, а, напротив, очень даже небольшим, аккуратным.

Он никуда не собирался исчезать. Он спокойно стоял на якоре у пустого подмосковного причала. Дым не вился из его трубы. И обе палубы были пусты.

Колосов остановился. Какое-то мгновение сидел неподвижно, уставясь на руль. Это не совпадение — он это знал. Он всегда это знал. Но должен был доказать это сейчас же себе самому.

Он вышел. Теплоход был там, внизу. А он, Колосов, стоял на высоком берегу и смотрел на него. По серому борту вилась надпись. Он напряг зрение. Сумерки… Крей… Крейсер… Крейсер «Аврора»? Нет. «Крейсер Белугин». Крейсер, крейсер, крейсер… У Авроры на слово «крейсер», оказывается, не было монополии.

 

Глава 22. КРИЗИС

 

Случилось сразу столько событий, что Катя решила: в деле наступил кризис. И ничего хорошего это не сулит. Убийство Кирилла Бокова уже к вечеру стало новостью номер один. Каждый выпуск теленовостей начинался с репортажа из «Рождественского» — ближе к месту происшествия журналистов не допускали.

Больше всего Катю встревожила реакция на это событие «драгоценного». Кравченко вел себя непривычно эмоционально. А Катя не совсем еще оправилась от вчерашнего своего потрясения, когда Сергей Мещерский доставил Вадима из Института Склифосовского. Кравченко хорохорился: «Брось, Катька, все нормально. Заживет, как на собаке», но… Сломанные ребра — есть сломанные ребра. И сотрясение мозга (вы попробуйте, получите резиновой дубиной по своей светлой, умной голове) — есть сотрясение.

В результате ночь прошла ужасно: Кравченко было больно лежать, было больно сидеть, ходить. Дышать и то было больно. Катя, не доверяя никаким врачам, обработала ссадины на его лице, прижгла спиртом разбитую нижнюю губу. Хотела вызвать «Скорую», когда Кравченко начало тошнить, но он не разрешил. Утром она позвонила на работу и отпросилась. А в три пополудни ей лично позвонил начальник пресс-центра и сообщил об убийстве Бокова.

Кравченко, узнав о происшедшем, в сердцах шарахнул об пол в кухне электрический чайник — благо тот был не сильно горячий. Он все порывался звонить — Виктору Долгушину, своим подчиненным в чугуновский офис. Но в чугуновском офисе весть о внезапной болезни начальника личной охраны шефа восприняли философски — дело молодое, чего ж не поболеть? А мобильный телефон Долгушина не отвечал. Он не был отключен — просто его не брали в руки, видимо, ориентируясь исключительно на определитель номеров.

— Сейчас встану и поеду на это чертово корыто! — бушевал Кравченко, лежа на диване.

— С ума сошел, куда ты такой поедешь? — паниковала Катя.

— Какой такой? Все в норме, подумаешь… Ой, черт, опять повернулся неловко… Сейчас вот встану и… Да я с такой травмой на ринг выходил! — бледный, с трудом поворачивающийся Кравченко, светя фиолетовыми фингалами, имел вид комический и героический одновременно. И это слегка разряжало ситуацию.

Катя даже отговорку придумала: ну куда ты поедешь? На чем? Машина-то наша все еще на стоянке у «Речного вокзала». Кравченко тут же вспомнил про какой-то неведомый «Форд», оставленный у «России».

— Вот Сережа приедет, перегонит машину, тогда и разберетесь, куда, что и зачем, — Катя тайком растворила в чашке сладкого чая с лимоном сразу две таблетки «спокойный сон» — пора было ликвидировать это двигательно-речевое возбуждение. «Драгоценному» сейчас, как никогда, потребен был покой и отдых.

Доверчиво выпив чай, он уже через десять минут спал как дитя, жалобно постанывая во сне. А Катя, хотя и было уже очень поздно, на кухне украдкой набрала номер Колосова. Из дома при «драгоценном» она начальнику отдела убийств никогда не звонила. Это всегда было чревато мощным, как цунами, скандалом. Но сейчас выбирать не приходилось.

А утром, точно солнышком все озарилось — явился на зов Мещерский. Он об убийстве Бокова вообще еще ничего не знал. Катя шепталась с ним в прихожей — имя «Никита» при неспящем, бодрствующем «драгоценном» было табу.

— Вот это да! — ахал Мещерский. — Что ж ты раньше про все эти убийства молчала, Катя? Как все переплелось, как переплелось… А зачем ты меня-то к Никите тащишь?

— Затем, что, как я вчера поняла из его слов, он Вадика собирается допрашивать. Вообще-то это нужно, конечно… Они обязаны, раз он в качестве телохранителя присутствовал там, в «России», во время скандала. Даже пострадал… Но ты же знаешь, Сережа, чем такой допрос у них двоих может кончиться.

— Я? Я ничего не знаю, — Мещерский смотрел на Катю круглыми невинными глазами.

— Ты знаешь, не прикидывайся. Они никогда не встречались. Им вообще ни к чему встречаться. Вредно во всех отношениях, — Катя волновалась. — Никита берет на себя слишком много. Я ему сказала: я тебе и так все о Вадике расскажу. А он: это не испорченный телефон, это уголовное дело, — Катя уже злилась. — Я сама лучше его это знаю. Это вообще не его ума дело — мои отношения с мужем. Я знаю, чего он добивается. Так не будет по его! Мы сейчас поедем в главк вместе — ты и я. И ты не позволишь ему вызывать Вадика на допрос.

— Я? Никите? Не позволю?

— Ты запретишь. Скажешь ему. Ну, одним словом, объяснишь — как мужчина мужчине, как его друг. Дашь понять, — Катя путалась в словах. — Он тебя жутко уважает, он тебя послушает.

— Катюша, а тебе не кажется, что…

— Нет, мне не кажется. Короче: ты будешь мне помогать или будешь только меня раздражать? У Вадика вообще больничный, он потерпевший в этой идиотской драке, он… Вот наказание-то — Катя закусила губу. — Плету, сама не зная что. Ересь какую-то. Но все равно, ты, Сережа, поедешь со мной. Ты мне там необходим сейчас. Уж на самый крайний случай ему, Никите, упрямцу, дашь показания ты.

— Я?

— Ты же назывался груздем? Напарником Вадика? Ты был с ним на этом чертовом пароходе.

— На теплоходе.

— Неважно. Пусть он тебя допрашивает как свидетеля, если он до такой степени упрямый.

— Ох, Катя, Катя, — Мещерский покачал головой.

— Ну, скажи еще, что я страшно глупею, когда речь заходит о них, веду себя как…

— Ты ведешь себя чисто по-женски, однако нелогично для действующего офицера милиции, — деликатно поправил Мещерский.

— Ну и пусть. Нелогично… По-идиотски себя веду. Ну и пусть. Слышишь? Мне все равно.

— Да слышу я, слышу, — Мещерский вздохнул.

— И я тоже слышу! — подал голос из комнаты «драгоценный». — Что-то… Я не сплю. Это Серега тут? О чем вы с ним?

— Это насчет машины, Вадик, — нашелся Мещерский. — Я ее перегоню. А ты лежи, не вставай сегодня и ни о чем не беспокойся.

В управление розыска к Колосову Мещерский потащился следом за Катей покорно, однако без особого энтузиазма. Так же покорно он переступил порог колосовского кабинета. Встретились, обрадовались, поздоровались — не виделись бог знает сколько, с того памятного всем дня рождения. Потом начали объясняться:

— Серега, ты ко мне, как я понимаю… Это она тебя привезла, да? — Колосов в присутствии Кати повернулся к Мещерскому. — Тебя-то я очень рад видеть, ты молоток. А это.., где ж бабуля? Пардон, где же наш многоуважаемый…

— Я за нее. То есть я за него. За Вадика, — перебила Катя. — Я же тебе все вчера сказала.

Колосов выпрямился.

— Так. А между прочим, убит человек, — протянул он многозначительно.

— Убит. Конечно, убит, но… — Катя не нашлась что сказать.

— И где же главный свидетель, этот наш.., то есть ваш, ваш, конечно.., где же ваш обожаемый, ненаглядный? Мистер Совершенство — где?

— Никита, ты подожди. Ты вникни сначала. У ее мужа, — Мещерский тактично заменил все ядовитые колосовские эпитеты нейтральной фразой «ее муж», — грудная клетка травмирована, ребра… Я его позавчера ночью из Склифа забирал. Он больной, дома лежит. Вряд ли он про убийство Бокова что-то знает.

— Да это уж я сам бы решил. Я, может, давно мечтаю на этот всеобщий идеал, — Колосов покосился на Катю, — хоть глазком одним…

— Никита!

— Ну, что Никита? Я тридцать три года уже Никита.

— А между прочим, убит человек, — сухо оборвала его тирады Катя. — А мы тут о какой-то чепухе…

— Ни хрена себе чепуха.

— Сереженька, ну скажи ты ему! — взмолилась Катя.

— Никита, выйдем, пожалуйста, в коридор, — Мещерский снова кашлянул. — Катя пусть посидит тут, остынет. Пусть посидит. Она женщина. А ты.., ты — мужчина. Будь помудрее. Уступи… Женщинам следует уступать в некоторых вопросах, ничего не попишешь.

Они вышли. Катя прислушалась — спорят? Ну и ладно. Она обогнула стол и буквально прилипла к монитору компьютера: снимки. Снимки с места происшествия. Неужели этот вот голый, исполосованный ножевыми порезами ужасный мертвец — Боков?!

Вернулись спорщики через четверть часа. По их лицам Катя поняла: нет, не зря она взяла сюда с собой умницу Мещерского. У него прямо дар улаживать патовые житейские ситуации.

— Ладно. К нашим баранам, — Колосов хмуро глянул на Катю, кивнул на монитор. — Видела? Раз видела, давай садись рассказывай, что тебе известно с его слов.

Катя все просекла правильно и моментально и, далее не испытывая его адское мужское терпение, рассказала ему все, что слышала от «драгоценного». Увы, такое изложение действительно сильно смахивало на испорченный телефон. Выручил ее опять Мещерский. Поведал про свой визит на «Крейсер Белугин».

Катя увидела, как снова изменился в лице Колосов, спросил: «Жданович там? И Долгушин? Что, правда — тот самый Виктор Долгушин?» Отвернулся к окну и стоял очень долго и совсем невежливо — спиной к ним.

Спустя полтора часа Мещерский покинул их, отправившись на «Речной вокзал» за машиной. А Катя сделала для себя новое неожиданное открытие: Колосов положил перед ней графики «шлюзового» расписания и включил диктофон с записью последнего допроса боцмана Криволапенко.

— Мы сверили графики движения речных судов. Все шлюзы вместе с баржей, в том числе и в районе Углича, проходил этот самый двухпалубный теплоход «Крейсер Белугин», — сказал он, когда Катя дослушала запись. — Все совпадает. Я уверен: труп Блохиной был подкинут на баржу в гравий там, в затоне.

— Ты вышел на этот теплоход только благодаря показаниям боцмана и через графики? Или как-то еще? — тихо спросила Катя.

Он не ответил.

— А через Белозерск теплоход проходил? — не отступала Катя.

— Это мы сейчас проверяем. Весь его маршрут.

— Я тебе скажу, чего ты точно не знаешь, — Катя взяла диктофон в руки, повертела его, положила на место. — Самая первая жертва, тот мужчина в Петергофе… Мы с мужем и с Сережкой встречали Новый год в Петербурге, вечером 1 января ездили в Петергоф. А перед этим я видела.., видела их всех с «Крейсера…», кроме их капитана — этого тогда с ними не было, — у «Астории». Они все были в Питере. И Боков тоже был, — она рассказала все, чему была невольным свидетелем и что сумела вспомнить. — Собственно, с этой нелепой драки в баре и началось знакомство Вадьки с ними со всеми.

— Значит, там, на теплоходе, помимо мужиков, и женщины есть? — спросил после паузы Колосов. — И ребенок? Девочка?

— Что с этим новым жетоном? — Катя решила вернуться к главной улике… — Он на экспертизе, как и все другие. Наконец-то криптографа дельного нашли. А то прямо беда была — нет специалистов. А вот заключение физико-технической экспертизы, — Колосов порылся в папке. — Все жетоны изготовлены из самого обычного сплава с примесями меди и никеля. Обработка кустарная, не фабричная. Надписи тоже выполнены кустарным способом. И вот интересная деталь: гравировка на всех жетонах выполнена, судя по технике, разными мастерами.

— Вадик мне говорил: там, на теплоходе, есть еще и команда. Двое или трое матросов, кажется, все азербайджанцы и повар, — Катя отложила заключение. — Слышишь, Никита? Там, кроме них, есть еще и команда.

Колосов кивнул. Выражение его лица отчего-то все сильнее и сильнее начинало тревожить Катю.

— Ты что-то задумал? — спросила она. — Ведь ты точно что-то задумал. Что?

— Я еду туда, на теплоход. — Он открыл сейф, достал кобуру с табельным.

— Прямо сейчас? Сегодня?

— Да, сегодня. — Он застегивал ремни. — Чем скорее это произойдет, тем лучше.

— Ты уверен?

— Я уверен.

— Ты так уверен, что тот, кого мы ищем, там, на «Крейсере»?

Он снова ничего не ответил.

— Тогда я тоже поеду. — Катя почувствовала, что, несмотря на этот уже знакомый ей колкий холодок внутри, несмотря на это странное нежелание, она должна лично участвовать во всем дальнейшем.

— Нет.

— Я поеду, Никита. Я должна.

— А как же ваша питерская встреча? — он смотрел на нее.

— Господи, да кто из них может меня помнить? Это было полгода назад, было темно. Там все такие ошалевшие были от этой драки Ждановича с Боковым, все пьяные…

— Когда я тебя в первый раз увидел, в самый первый.., тогда, давно.., я тебя запомнил. Из всех.

— Это ты.

— Сильно твоего мужа в «России» приложили? — спросил он, помолчав.

— Ужасно.

— Ничего, он у тебя парень здоровый, спортсмен, — он смотрел в сторону. — При таком трепетном отношении.., такой заботе…

— Скоро мы поедем туда? — спросила Катя.

— Примерно через час. Соберутся все наши к началу операции. Это будет официальное проверочное мероприятие. — Колосов глянул на часы. — В связи с расследованием убийства Кирилла Бокова. У меня с утра полотдела в «России» задействовано было — обслуживающий персонал концертного зала опрашивали. Пачку протоколов набрали и во всех показаниях от осветителя до гримерши черным по белому — Жданович, ворвавшись за кулисы, на глазах у всех угрожал Бокову убийством. Так что стартовать там, на этом «Крейсере», нам есть с чего.

— На теплоходе еще трое мужчин, помимо Ждановича. И две девушки. И еще команда, — снова напомнила Катя. — А ты.., вот таким демаршем ты не боишься его спугнуть? Он может затаиться и…

— А ты хочешь еще один труп-голяк с биркой? — жестко спросил Колосов.

— Нет, не хочу.

— Тогда будь добра, не учи меня, что мне делать.

— Хорошо. Я пока буду у себя в кабинете. Когда все будет готово, ты мне позвони.

Катя направилась к двери. Но вот так просто закончить этот разговор, тем более перед отъездом туда, она не могла.

— Никита, если ты до такой степени уверен, что это кто-то из тех, кто на «Крейсере», — она оглянулась на пороге, — по-твоему, для чего он все это делает?

— Ты вот в Новый год в Петергофе, а я в прошлый отпуск осенью на Волге был, с ребятами рыбачили. Я тебе не рассказывал случай. — Колосов барабанил пальцами по столу. — Там у нас дед есть один — Михалыч, в поселке. Мы у него машины оставляем, снаряжение. Раз приезжаем в Волги вечером, Михалыч как угорелый по двору мечется: «Выручайте, овцы домой не пришли». Три овцы с ягнят